Гарри Поттер. Дети Войны (джен)

Дом уже жил своей жизнью.

Он просыпался раньше всех — тихо, не скрипя, будто боялся разбудить детей. Сквозь оконные щели просачивался рассветный свет, и пыль в воздухе двигалась, как медленные заклинания. В этих частицах плавали детские голоса, запах овсянки и звук шагов — привычный, тёплый, человеческий.

С тех пор, как в дом въехали первые дети, прошло три месяца. Гарри знал по именам каждого — от близнецов Элли и Джеймса до крошечной Милли, которая боялась громких звуков и спала, держа в руках камушек с выгравированной буквой «М». Лили стала чем-то вроде старшей сестры, сама того не замечая. Она будила малышей, читала им сказки и всегда проверяла, чтобы у всех были перчатки, если они шли во двор.

А Стефан…

Стефан жил тихо. Не дерзил, не просил, не спорил. Работал больше всех — помогал чинить окна, таскал ведра с водой, даже выдрессировал домовика Молли (который раньше отказывался общаться с детьми). Но он оставался чужим. Его улыбка — редкая, робкая — никогда не задерживалась. Иногда Гарри ловил на себе взгляд мальчика: внимательный, почти взрослый, с тем особенным оттенком настороженности, который знают те, кого слишком рано научили быть осторожными.

Гермиона в эти месяцы стала постоянной частью дома. Она появлялась в строгих костюмах, с папками под мышкой и длинными свитками. Министерство требовало отчёты, и Гарри научился не вздрагивать при словах «проверка условий содержания».

— Они не верят, — сказала однажды Гермиона, закрывая очередной документ. — Не верят, что можно строить без выгоды. Даже доброта теперь требует лицензии.

— Пусть требует, — спокойно ответил Гарри. — Главное, чтобы у нас был дом. Остальное — бумага.

Гермиона кивнула, но глаза её оставались тревожными.

— Ты понимаешь, что Стефан — особый случай? Его фамилия в списках Министерства. Старые семьи не забывают. — Она помедлила. — Я не уверена, что мы сможем его защитить, если всё это поднимется на поверхность.

Гарри только сжал кулак.

— Тогда не дадим подняться.

Первое письмо пришло через неделю.

На конверте не было обратного адреса, только размашистые слова: «Вы укрываете проклятых».

Через день — ещё одно, теперь в газете: статья в «Ежедневном пророке», под заголовком:

«Гарри Поттер и дети Тьмы: кого он собирает под своей крышей?»

Газетный снимок — Гарри у ворот дома, дети рядом, кто-то из них смеётся, а внизу подпись: «Среди воспитанников — потомки бывших Пожирателей Смерти. Новый приют Поттера вызывает тревогу у общества».

Рон сорвал статью со стола и скомкал.

— Я бы им показал «тревогу», — прорычал он. — У них нет даже фактов!

— У них есть страх, — тихо сказала Гермиона. — И иногда это сильнее фактов.

Через несколько дней у ворот действительно собрались люди.

Маги и ведьмы, кто-то из соседей, кто-то просто из любопытства.

— Мы требуем закрыть это место! — кричала женщина в ярко-красной мантии. — Они должны быть под надзором, а не играть с нашими детьми!

Стефан стоял у окна, наблюдая, как Гермиона спорит с репортёрами, а Гарри спокойно объясняет, что все дети под защитой Министерства. Но взгляд мальчика оставался неподвижным, застывшим — он уже слышал эти слова раньше.

В тот вечер он не ужинал.

Гарри нашёл его в библиотеке — единственном месте, где царила тишина. Стефан сидел за столом, перед ним лежала книга о магических портретах. На обложке — лицо мужчины в мантии, похоже на него самого.

— Ты не спишь? — спросил Гарри, присаживаясь рядом.

Мальчик не оторвал взгляда от страницы.

— Я хочу знать, какой он был. — Голос звучал ровно, но в нём прятался страх. — Мой отец. Никто не говорит правду. Одни называют его убийцей. Другие — героем. А в газетах пишут, будто зло у нас в крови.

— Газеты редко знают правду, — ответил Гарри.

— А вы? Вы ведь его знали?

Гарри замер. Да, знал. Теодор Нотт был странным человеком — тихим, холодным, но не без совести. Его жизнь закончилась не героически, но и не подло. Гарри вспомнил, как тот в последнюю битву пытался спасти сына, а потом исчез в дыму разрушенного Хогвартса.

— Он был человеком, — сказал Гарри наконец. — И, наверное, ошибался. Но ты — не он.

Стефан долго молчал. Потом тихо спросил:

— Если зло не передаётся по крови, почему люди так смотрят?

Гарри не нашёл ответа. Он только сжал плечо мальчика.

Через два дня ночью в доме запахло гарью.

Рон первым выбежал на улицу — к забору. На воротах горел плакат:

«Проклятые не должны жить среди нас».

Пламя лизало дерево, огонь рос, поднимаясь по доскам. Дети кричали, домовики метались с ведрами.

Гарри метнулся вперёд, выкрикнув Aguamenti!, и огонь взорвался паром, осыпав всех горячими искрами.

На рассвете от ворот остался обугленный каркас.

Гермиона стояла рядом с ним, кутаясь в плащ.

— Это предупреждение, — сказала она тихо. — Следующее может быть не на воротах.

— Пусть попробуют, — отрезал Рон. — Я поставлю охранные чары, которые сам бы не рискнул пересечь.

Но Гарри молчал. Он смотрел на детей, сбившихся в кучу у крыльца. Лили держала за руку Милли. Стефан стоял чуть в стороне, опустив голову.

— Это я, — сказал он хрипло. — Это из-за меня.

— Нет, — ответил Гарри твёрдо. — Это из-за тех, кто не умеет прощать.

На следующий день в Министерстве состоялось заседание комиссии по делам несовершеннолетних магов. Гермиона сидела за длинным столом рядом с Гарри. На другом конце — чиновники, хрустящие бумагами.

— Мистер Поттер, — произнес седой член комиссии, — вы утверждаете, что в приюте проживает ребёнок из семьи Ноттов?

— Утверждаю, — сказал Гарри. — И что из этого?

— Из этого следует, что подобные дети требуют особого надзора.

— Они требуют любви, — спокойно произнёс Гарри. — И возможности быть другими.

Тишина повисла в зале. Гермиона видела, как дрожит его рука под столом, и знала, какой ценой ему даются эти слова.

— Если вы решите закрыть приют, — добавил Гарри, — вы признаете, что кровь важнее выбора. А тогда скажите: чем вы лучше тех, против кого мы воевали?

Эта фраза вошла в протокол заседания. И, как позже скажет Рон, «её цитировали даже в "Пророке" без купюр — значит, попали в больное место».

Дом стоял крепко, но теперь он дышал иначе — настороженно. Дети говорили тише, смеялись реже. Лили рисовала небо серыми мелками. А Стефан всё чаще сидел один на подоконнике, глядя наружу, туда, где когда-то горел плакат.

Однажды вечером Гарри застал его с той же книгой.

Но теперь мальчик чертил на полях круг и писал руны — сложные, старинные.

— Что ты делаешь? — спросил Гарри.

— Хочу поговорить с ним. — Стефан не поднял глаз. — Если я пойму, почему он стал таким, может, смогу стать другим.

Гарри сжал кулак, чувствуя холод по позвоночнику.

— Магия, которая вызывает мёртвых, всегда требует плату, — сказал он. — Даже если зовёшь ради добра.

Стефан опустил перо.

— Я просто хотел знать, есть ли у меня шанс.

— Есть, — тихо ответил Гарри. — Потому что ты задал этот вопрос. Те, кто выбирает зло, не сомневаются.

В ту ночь дом не спал. Гарри сидел у камина, Гермиона писала жалобу в редакцию, Рон проверял охранные заклинания. Дети сбились в одну комнату — по собственной инициативе. Они боялись не огня, а повторения.

Снаружи ветер бил по окнам, и в каждом его порыве Гарри слышал то, что МакГонагалл когда-то сказала ему:

«Победа — это не конец войны. Это только шанс начать мир заново.»

Он встал, подошёл к окну. За стеклом — снег. Белый, густой, будто мир снова пробует стать чистым.

Но на заборе, обугленном и восстановленном, всё ещё виднелись следы букв. И Гарри понял: впереди — ещё не финал. Это только середина.

Дом выдержал. Но теперь ему предстояло выстоять перед тем, что хуже пламени — перед страхом, что живёт в людях.