Хайборийское Таро (джен)

История 12. «Отшельник»

Название: «Истинное счастье»

Действующие лица: Леук, Райгарх.

У жителей окрестных домишек это местечко было известно как Плешка. Югер заброшенной и никуда не годной земли, заросшей бурьяном, лопухом и полынью. Еще тут прижились несколько чахлых одичавших яблонь, по осени дававших твердые и удивительно кислые яблочки. Весной на пустыре справляли свадьбы городские коты, не дававшие своим задушевным ором спать людям, летом тут выпасали коз — тощих, бодливых и пожирающих все подряд. Иногда Плешка становилась местом выяснения отношений — враждующие шайки назначали здесь стыки. Выжившие уходили с Плешки своими ногами, тех, кому не повезло, утаскивали приятели или бросали тут же, под глинобитными заборами в трещинах и облупившейся краске. Обыватели потихоньку обирали мертвецов и закапывали на том же самом пустыре, под чахлыми яблоньками. Ночами в бурьяне спали нищие и бродячие псы, мирно поделив укромные места между собой. Утром псы, отряхиваясь и зевая, убегали на рынки, а нищие, прокашлявшись, разругавшись и налепив на себя новые страшные язвы, разбредались клянчить подаяние.

Потому никто не удивился, когда утром из зарослей лопухов выбралось и восстало на ноги создание, с ног до головы закутанное в прохудившиеся отрепья, бывшие некогда хорошим плащом верблюжьей шерсти и хламидой навроде тех, что носят кочевники пустынь. Сказать что-либо о внешности бродяги не представлялось возможным -лицо его было скрыто грязными холщовыми лентами, виднелись только тусклые щелки глаз. Обычно так заматывались прокаженные, однако у загадочного типа не имелось при себе полагающейся больному проказой палки с колокольчиком и миски для подаяний. Да и вел он себя странно: неуклюже проковыляв по пустырю и спотыкаясь на всяком шагу, присел на обломок бывшей стены когда-то стоявшего на Плешке дома и глубоко задумался.

Размышлял он о причинах, в силу которых оказался там, где оказался. И о причудах собственной памяти, всегда служившей ему верно и безотказно, а сейчас пребывавшей в глубочайшей растерянности.

Память уверяла: он прибыл в мир живущих по поручению своего господина с неким важным поручением, а потом… потом все таяло в дымке легкомысленного сиреневого окраса. Он помнил ощущение заточенности и пребывания в некоем маленьком помещении, помнил глухое и нарастающее раздражение — а потом его швырнули в бездну черноты и немоты, из которой он вынырнул на заброшенном пустыре. И собеседниками его были только две козы, продолжавшие щипать пыльную траву, да изникший невесть откуда тощий полосатый кот, усевшийся среди бурьяна и с независимым видом вылизывавший свой хвост.

Бродяга в драном балахоне был уверен в том, что потерял нечто доверенное ему. Нечто очень важное и опасное. Нет, не собственное имя, как с ним уже однажды случилось. Имя-то он помнил — а если бы опять позабыл, ему достаточно посмотреть на старый медальон, болтавшийся на кожаном ремешке.

Его звали Леук.

И он был мертвецом.

Его существование среди живых закончилось много-много десятков лет тому назад. В тот тоскливый и страшный день, когда он осознал ограниченность собственного разума и скудность своих возможностей, поняв, что никогда не пойдет ответа на волновавшие его вопросы, не прочтет всех книг мира, но проживет унылой и заурядной жизнью многоученого книжника. Жизнь, зависящей от прихотей покровителей, которая в любой момент может быть прервана самой нелепой случайностью.

Леук обменял свою бренную плоть и свою душу на вечное служение. Он заключил договор и стал одним из слуг того, кого опасаются называть по имени, правителя Серых Равнин, куда ведут все пути живущих и где в равной степени получают воздаяние все, от короля до последнего нищего.

Быть мертвым, в сущности, оказалось совсем неплохо. Леука больше не беспокоили мелкие людские страсти, судорожные поиски истины и хлеба насущного, предки и потомки, борьба за место под солнцем, немилость сильных и зависть слабых. Он исполнял свою службу и расширял свои познания, беседуя с прибывающими на Серые Равнины и записывая их истории, за что вскоре получил прозвище Ловца Загадок. Господин был доволен им, Леук пользовался немалым его доверием, и вот, только поглядите-ка! — он торчит на каком-то пустыре и не может толком объяснить, как туда попал. Где та вещь, что была ему доверена — вещь великой ценности и редкости?

Сидя на камне, яйца не высидишь, просиди хоть тысячу лет. Требовалось что-то предпринять. Для начала — обратиться с вопросом к той Сфере, которая теперь составляла часть сущности Леука.

Ловец Загадок прикрыл глаза, отделяясь от шумного, брызжущего жизнью мира смертных. Возвращаясь мыслью и разумом на бескрайние поля под выцветшим серым небом, где ветер носит облака пепла и легкие тени живших. Где едва различимо звучит пение одинокой струны, где больше нет горестей, боли и потерь — правда, нет и привычных смертным радостей. Прах среди блеклого света — и ни одна из этих теней не могла подсказать Леуку, что с ним случилось. Однако его отсутствие было замечено — и он уловил отголоски недовольства Хозяина Равнин Вечности. Хозяин желал видеть одного из своих преданных слуг — однако Хозяин мог обождать… самую малость. Хозяин был справедлив, позволяя своим слугам возможность исправить допущенные промахи.

— Мое пребывание здесь не связано ни с чьей кончиной, — сообщил пристально таращившемуся на него коту Леук, открывая глаза. Смерть не лишила его дара речи — но смертным его голос не нравился. Они говорили, что Леук скрипит несмазанным колесом или заржавевшей дверью в склеп — брошенный и наверняка населенный нечистью и злыми духами. — Стало быть, мертвые ничего не могут сказать мне. Посмотрим, смогут ли помочь живые.

Он поднялся, расправляя складки драных одеяний — из которых немедля пролился песок, серебристо-розовый песок Великих Равнин. С этим Леук ничего не мог поделать. Какую бы вещь он на себя не надевал — та мгновенно старилась. Куда бы не шел, за ним оставалась едва заметная дорожка просыпавшегося песка.

Узнать, где он находится, не составило труда — первый же встреченный уличный торговец, едва только прикативший свою тележку и принявшийся раскладывать товар, сообщил Леуку, что Ловец Загадок пребывает в лучшем из городов Заката и Восхода, то бишь в Шадизаре Заморийском. После чего попытался продать ему пирожок. Со скидкой, как первому покупателю этого дня.

Чувства голода Леук не испытывал, но, порывшись в недрах балахона, извлек потертую монетку, приобретя пирог с требухой. Для кота, невесть отчего увязавшегося за ним. Кот в один присест сожрал подношение, облизнулся, потерся о ногу Ловца Загадок и решительно потрусил следом.

Так они и шли — высокий сутулящийся человек с наглухо замотанным лицом, в драной скабе кочевника-люйли, и семенящий за ним трехцветный облезлый кот. Город просыпался, и Леук даже находил некоторое удовольствие в окружающих его плотным облаком звуках и запахах человеческой жизни. Люди косились с подозрением, но и к этому он тоже привык. Ловец Загадок пока еще не ведал конечной цели своего странствия по городу, но знал, что в конце концов судьба приведет его именно туда, куда нужно — с той же неотвратимостью, с которой смерть настигает всякого из живущих.

Леук прошел мимо гостеприимно распахнутых ворот таверны. Над перекладиной болтался лист жести — присмотревшись, можно было различить изображенную на нем упитанную крысу с куском сыра в лапе. Корявые буквы складывались в название — «Уютная нора». За воротами виднелся полуразвалившийся фонтан, украшенный позеленевшей фигуркой бронзовой цапли. Из раскрытого клюва птицы тонкой струйкой сочилась вода, а на парапете в обществе кувшина расслабленно восседал человек — мужчина преклонных лет и на редкость внушительного сложения. Судя по доносившимся из таверны радостным воплям, там с утра пораньше отмечали и праздновали. Однако сидевший у фонтана праздный созерцатель совершенно не стремился присоединиться к веселящейся компании. Ему и здесь было хорошо. Даже появление странноватого незнакомца не разрушило его благодушного настроения. Напротив, он махнул рукой, окликнув:

— Эй, там! Заходи, у нас принимают всех… даже с котами, — добавил он, углядев державшегося рядом с Леуком зверька. — В таверне сейчас дым коромыслом, но мы вполне можем пропустить по глоточку за чужой успех. Ты кто будешь, человече? Что-то ты мне раньше на глаза не попадался…

— Я? Ну, можно сказать, я… отшельник, — нашел подходящее слово Ловец Загадок. — И отчасти странник. Я пришел в ваш город сегодня утром… в поисках одной вещи.

— Все куда-то бегут сломя голову, все чего-то ищут, — лениво зевнул собеседник Леука. — Когда-то и я был точно таким же. Кстати, меня кличут Райгархом. Я с Полуночи, из Нордхейма.

— Я родился в Туране, — иногда Леуку вспоминались высокие белые башни с изразцовыми куполами под ослепительно-синим небом. Бассейн в обрамлении зеленых листьев, запах пергамента и пряностей, яркие звезды — где это все? Было оно, не было — или память подсовывает ему разрозненные обрывки чужих воспоминаний и услышанных историй?

Вино, которым поделился с ним Райгарх, чуть отдавало кислятиной — и Леук удивился тому, что ощущает вкус. Это озадачило Ловца Загадок и вовремя напомнило: если он не справится со своим поручением, с Хозяина, с его-то едким чувством юмора, вполне станется к качестве меры наказания опять вернуть Леука в круг перерождений. Начнется прежняя морока. Особенно если Хозяин в качестве дополнительной обузы наградит его молодостью. Что угодно, только не это. Леуку нравилось его нынешнее существование, он совершенно не горел желанием возвращаться к живым.

— Что ты разыскиваешь? — поинтересовался Райгарх.

— Старинную книгу в черном переплете под названием «Трактат сочтенного песка», — язык Леука дал ответ прежде вмешательства разума. Память кольнуло серебряной иглой, Ловец невольно вздрогнул внутри своего тряпичного кокона. Да, именно ее он утратил — Книгу, неотчуждаемую собственность своего господина.

— У-у, в этих кварталах искать книгу безнадежно. Тебе прямая дорога на Ишлаз, Пергаментную аллею, — посоветовал Райгарх, почесывая кота за острым ухом. — Там книжные лавки и гнездовье скупщиков старья. Как выйдешь отсюда, иди прямо, пока не дойдешь до большой лестницы. Спустишься вниз, повернешь направо до Каменного рынка, а там спросишь кого. Если у тебя водятся деньжата, может статься, наткнешься на след своей пропажи. Что, твою книгу спер кто-то ловкий?

— Я потерял ее, — удрученно признался Ловец Загадок. — И не помню, как и где.

— Это бывает, — покивал головой Райгарх. — Идешь себе по улице, ничего такого не подозреваешь, и тут тебе внезапно прилетает из-за угла. А потом ты очухиваешься и никак не можешь вспомнить, как тебя зовут, почему валяешься в канаве без штанов и без кошеля, и почему тебе приветливо светят ясные звездочки, хотя вроде бы совсем недавно был разгар дня. Такова жизнь. Надеюсь, ты сможешь отыскать то, что ищешь.

— А… — Леук отвык говорить с живыми и был удивлен тем, что человек не шарахается от него, делая знак от дурного глаза. — А ты нашел то, что ищешь?

Бывший наемник совершенно не удивился вопросу.

— Угу. В молодости я, подробно всем моим соплеменникам, мечтал о захваченных городах, сокровищах и пленных красотках. Я пошел за юношеской мечтой, став солдатом удачи, но вместо кучи золотых монет получил уйму шрамов и переломов, беготню с тяжеленным тюком за плечами и десятника, вопли которого мне до сих пор снятся в кошмарах. Теперь я сижу вот здесь и точно знаю: к этому месту я стремился. Пусть это всего лишь занюханный трактир, но мне хорошо там, где я есть. У меня есть подруга, которая много пожила и понимает, что к чему в этой жизни. Есть приятели, с которыми хорошо выпить и поболтать о том, о сем, и помолчать, когда захочется тишины. Я хорошо и весело пожил, но теперь грядет закат моей жизни — и мне хочется встретить его именно тут.

— Немногие могут похвалиться тем, что обрели истинное счастье на закате дней, — уважительно заметил Ловец Загадок.

— Остаться в живых — вот оно, истинное солдатское счастье, — Райгарх от души приложился к кувшину и протянул его Леуку: — Хотя мои молодые друзья порой со мной не согласны. Они верят в свою переменчивую воровскую удачу и уповают на ее милость. Им кажется, что золото и чужое восхищение делают их счастливыми. Они гоняются за призраками, но кто я такой, чтобы указывать им, как поступать? Я жил по своим законам и поступал согласно своему разумению, они живут по своим. Им хочется всего, сразу и побыстрее.

— Как всем нам в молодые годы, — согласился Леук. — В пору зрелости мы начинаем постигать, что ничто в мире не дается просто так, а в старости больше всего ценим душевный покой. И хорошее вино.

— И понимающего собеседника, — на крыльцо трактира вышла высокая женщина. — Что ж, удачи тебе в поисках, странник. Явилась нарушительница моего покоя. Сейчас она непременно попрекнет меня бездельем.

Но Лорна — это была именно она — лишь удивленно взглянула на Райгарха и его загадочного собеседника, выплеснула ведро с грязной водой и вернулась в дом. Ее постояльцы вернулись с удачей, она откупорила для них обещанную драгоценную «Лозу Либнума», золотую и веселящую сердце чистой радостью. Райгарх вздумал поболтать с мимохожим бродягой? Его дело. Военная судьба причудлива и непредсказуема. Может статься, лет двадцать назад этот бродяга был молодым удачливым легионером, шагавшим с Райгархом в одном отряде и под одним знаменем. А теперь один из них подрабатывает вышибалой в трактире, а второй бродит по улицам в надежде на людское милосердие. Накормить его, что ли?

Но, когда Лорна с лучшими намерениями и дымящейся миской снова выглянула во двор, бродяга в драном плаще ушел. Райгарх грелся на солнышке и заявил, что с удовольствием съест то, что принесла Лорна — безмерно ценя ее заботу о его желудке и ее стряпню. Трактирщица посмеялась нахальству приятеля, но миску отдала — не пропадать же добру.

История 13. «Колесница»

Название: «Шелест песчаных страниц»

Действующие лица: Назирхат уль-Вади.

— Быстро, чисто, без шума и пыли, — подвел итог ночной экспедиции Кодо. — Так гладко, что даже не верится. А столько шумели об этом магике. Мол, Рилеранс то, Рилеранс се, одним взглядом в жабу превращает, а коли прищелкнет пальцами — так покойники сами выкапываются из могил и начинают отплясывать. Мы в его кабинете пол взломали, а он в своей спальне только с боку на бок повернулся и дальше захрапел.

— Стало быть, не такой он и великий, как о нем трепались, — почтенный уль-Вади благосклонно оглядел разложенные на столе трофеи минувшей ночи: стопку книг, мешочки и шкатулки с драгоценностями, кипу официального вида бумаг. За высокими окнами светлело, Аластор и его развеселая компания только что убрались, разбогатев на пять тысяч полновесных туранских золотых — и в предвкушении дополнительного куша, когда заказчик осмотрит принесенные книги, а оценщики уль-Вади выскажут свое мнение о драгоценных камнях и старинных монетах. Ночь выдалась удачной, весьма и весьма удачной. На днях надо будет непременно отправить щедрое подношение в храм Обманщика — удача переменчива, ей, как женщине, необходимо льстить, задабривать и дарить подарки. — Ступай, выспись, — Назирхат махнул в сторону помощника. — Вы молодцы, толком сработали. И добыча неплоха. Что, Альс и впрямь так хорош в деле, как сплетничают на рынках?

— Еще лучше, — сдержанно отозвался Ходячий Кошмар. — Если бы он перестал наконец ломаться, перейдя под нашу руку, было бы совсем замечательно. Но в его башку втемяшилось желание изображать вольного вора, а нам приходится терпеть его выходки. Непорядок это, вот что я скажу.

— Я подумаю над этим, — согласился уль-Вади, и Кодо удалился, тяжело ступая по дорогому наборному паркету.

Какое-то время почтеннейший Назирхат покойно сидел за столом, бережно перебирая украшения и любуясь радужной игрой свечных отблесков на острых гранях камней. Вспоминая себя прежнего и давнишнего, молодого и упрямого, готового убить голыми руками и продать душу за сверкающие побрякушки. К сожалению, уль-Вади не обладал талантом Аластора Дурного Глаза по части взлома замков, его сильной стороной было иное — способность находить сторонников, объединять их и вести за собой, любой ценой и любыми средствами добиваясь задуманного. Уль-Вади быстро и свирепо расправлялся с несогласными и чересчур упрямыми, держа своих людей в железных тисках и не позволяя им, как было заведено в прежние времена, беспощадно обдирать обитателей квартала. Нарикано приносил своему смотрящему немалый доход, уль-Вади пользовался в городе немалым уважением, и вот убедительное доказательство тому — лучший из взломщиков Шадизара без возражений отправился по его слову на сложное дело и вернулся с отменной добычей. Пожалуй, компания Альса заслуживает дополнительного вознаграждения — небольшого, но такого, что заставит их задуматься и прекратить испытывать на прочность снисходительность своего смотрящего.

С драгоценностями и бумагами было все ясно. И то, и другое вскоре будет пущено в оборот, обернувшись немалыми деньгами. Книги же вызывали у почтенного Назирхата тихое, подспудное раздражение. От магических книг всегда происходили одни только неприятности. Казалось, чародеи всего мира, собравшись однажды на великий шабаш, дали нерушимую клятву — всегда и во все времена награждать свои творения самыми зловещими и коварными свойствами.

Уль-Вади с опаской потянул к себе том, лежавший сверху, и перелистнул несколько первых страниц — осторожно, словно боясь обжечься. Однако со страниц не скалились хари злобных демонов и не пересекались запутанные линии пентаграмм. Страницы покрывал плотный, убористый текст, выглядевший в меру таинственным, но не пугающим.

Следующая книга оказалась бестиарием, изображавшим самых невероятных животных. Неведомый художник вырисовал зверей с таким тщанием, что казалось — еще немного, и жутковато-прекрасные твари соскользнут с пергаментных страниц и пугливо замрут, приглядываясь и принюхиваясь к этому миру.

Третью книгу облекал переплет черной змеиной кожи с медными накладками по углам. На обложке красовалось выполненное тонкими штрихами серебряной краски изображение песочных часов. Уль-Вади показалось, что песок в нарисованных часах едва заметно пересыпается из верхней колбы в нижнюю. Он повертел книгу в руках, дотошно приглядываясь — нет, не чудо, всего лишь хитроумная иллюзия. «Трактат сочтенного песка». Если он, уль-Вади, что-нибудь понимает в людских стремлениях, то заказчик, благородный дон Кебрадо из Кордавы, более всего желал обладать именно этой книгой. Все прочие названия в длинном списке — не более, чем пестрая мишура для отвода глаз. Его светлость Ларгоньо стремился завладеть этим трактатом, он был готов щедро заплатить тому, кто раздобудет фолиант — и даже не поскупился на предоплату. О чем же говорится в этой книге?

«Я только посмотреть», — уверил себя почтенный Назирхат, приоткрывая обложку.

Близоруко всмотрелся, щурясь, удивленно поднял бровь.

Спешно пролистал страницы — удивление сменилось искренним недоумением. Дорогой пергамент бледно-кремового цвета был пуст. Лишь по урезу страниц струилась вязь искусных рисунков: где гирлянда сплетающихся цветов (приглядевшись, ул-Вади отметил, что венчики цветов зубасты и хищно впиваются друг в друга), где сложный узор из черепов и костей, где фантастические животные, слившиеся воедино то ли в смертельном поединке, то ли в любовном акте. Но текста в книге не было, ни единого словечка!

Уль-Вади вспомнил, что в ящиках его стола давно уже валяется плоский топаз в бронзовой оправе — талисман, якобы позволяющий увидеть незримые и зачарованные надписи. Спешно отыскал амулет, навел на страницу. Вотще — та по-прежнему оставалась пустой. То ли талисман оказался фальшивкой, то ли чары были слишком сильны, то ли «Трактат сочтенного песка» никогда не был написан, являя собой просто сшитые воедино чистые листы. Может, его способны прочесть только магики высшей степени посвящения — и перед чтением книгу, к примеру, необходимо обрызгать кровью девственницы или соком черного лотоса?

— Тишван! — окликнул ул-Вади, так ничего и не решив, но лишний раз укрепившись в мысли о том, что чародеи и книжники все поголовно слегка полоумные. Писец, обычно всегда находившийся за столиком в комнате-приемной, сунулся в кабинет. — Сбегай в кухни за кавой. Напомни Магдише — двойную порцию и пусть корицу не забудет.

Писец понятливо кинул и убрался, беззвучно прикрыв дверь.

Листы книги, оставленной Назирхатом раскрытой примерно на середине, неожиданно сами собой перевернулись, словно под порывом сильнейшего сквозняка. Которого в кабинете не было и быть не могло, ибо все окна пребывали закрытыми. Невидимое перо медленно вывело на чистом листе: «Тишван бар-Айреми» — и продолжило писать, все быстрее и быстрее, под взглядом оцепеневшего и онемевшего уль-Вади. Смотрящий квартала Нарикано не верил в чудеса, здраво полагая их плодом искусного мошенства и ловкости человеческих рук, но прямо сейчас, перед ним, творилось настоящее чудо.

Слово возникало за словом, строчка за строчкой, заполнив весь разворот страниц и только тогда остановившись. Чернила чуть поблескивали, впитываясь в пергамент и высыхая. Уль-Вади слегка наклонился вперед, медленно, едва ли не по складам читая написанное — хотя четкости почерка мог позавидовать лучший из переписчиков королевских мастерских Бельверуса.

Перед Назирахтом уль-Вади открылась вся история жизни писца Тишвана, одного из незаметных членов Братства квартала Нарикано, от его рождения и юности до нынешних дней. Уль-Вади с некоторым изумлением узнал о том, что подростком Тишван обесчестил одну из своих сводных сестриц, но сумел отвести обвинение. Позже он оклеветал соратника по шайке — дабы проникнуть в особняк на улице Лодел, владение и крепость уль-Вади, и заполучить там должность. До поры до времени его поведение и впрямь было безупречным — пока Тишван не разбогател и не приобрел страсти к азартным играм. Минувшей зимой, не сумев устоять перед искушением, писец стянул со стола покровителя пенал черешневого дерева, каковой продал в лавке на Ишлазе. Деньги же до последнего суффи спустил в известном игровом доме «Улыбка удачи».

Уль-Вади поскреб бритый затылок под расшитой бисером шапочкой, припомнив, что дорогой пенал и в самом деле куда-то задевался. Заподозрили слуг-уборщиков, провели допрос, запороли кого-то до смерти, но вещицу так и не сыскали. А Тишван по-прежнему тихой мышью сидел на столом, бисерно переписывал отчеты и доклады, бегал за кавой и являл собой образчик деловитой преданности.

Вот он и сейчас вошел, неся поднос с дымящейся чашкой, вазочкой и свежими булочками. Уль-Вади оторвал взгляд от книжных страниц и, пребывая в некотором умственном ошеломлении, вопросил:

— Тиш, скотина, ты зачем мой пенал спер? В казне Братства всегда можно взять взаймы — и с твоего жалования ты бы без труда выплатил долг. Но крысить у своих?..

Челюсть Тишвана отпала. В точности как у деревянной игрушки, которой дети колют орехи. Он бухнулся на колени, выронив поднос — кава черной горячей жижей плеснула в стороны — и, часто биясь лбом в пол, запричитал, умоляя смотрящего не гневаться, обещая вернуть похищенное и проклиная свою пагубную страсть к костям. Только не прогоняйте, почтеннейший уль-Вади, все, что угодно, наказывайте, как последнего пса, карайте, хоть на цепь сажайте, только не гоните взашей!

— Приберись тут лучше, — коротко отозвался на причитания уль-Вади. — Хотя нет. Сгинь. Сиди на месте, до полудня никого не впускай, даже Кодо. Отвечай всем — я занят.

Тишван судорожно закивал и на цыпочках, пятясь, вывалился из кабинета. Уль-Вади, переведя дух, обеими руками вцепился в книгу. Текст, посвященный Тишвану, оставался на месте. Почтенный смотрящий пожевал губами, размышляя, и произнес:

— Кодо Сиверн.

Зашелестел пергамент. Жизнеописание Коддрака Сиверна по прозвищу Ходячий Кошмар заняло пять страниц. Уль-Вади убедился в том, что неплохо знает своего подручного — а тот, в свою очередь, не скрывает от своего господина почти ничего. Кроме той малости, что Кодо Ходячий Кошмар время от времени делает щедрые пожертвования сиротскому приюту «Друзья нуждающихся» в Боенском Проезде и уже несколько лет испытывает безответную и безнадежную страсть к госпоже Джемине, помощнице хозяйки «Алмазного водопада».

Два последующих колокола своей жизни уль-Вади выяснял, на какие чудеса способен угодивший ему в руки «Трактат». Книга с легкостью описывала судьбу любого из людей, чье имя называл ей Назирхат — неважно, живущего ныне или давно умершего. Уль-Вади узнал о подробностях и участниках легендарного ограбления дворца дожей в Мессантии — и разрешил загадку того, куда на самом деле подевалась добыча, якобы утонувшая вместе с шедшей в Асгалун фелукой. Он спросил о подробностях недавнего дворцового переворота в Туране — Книга развернула перед ним полный список заговорщиков. Затаив дыхание, уль-Вади вопросил о внутреннем устройстве Чамгана, укрепленного подворья двергов, где доселе не бывал ни один человек — и где, по слухам, хранились баснословные сокровища подгорных карликов. Перо шустро изобразило подробный чертеж, снабдив его точными заметками о порядке смене караулов и сложности замков на дверях.

Озадаченно похмыкав, почтенный Назирхат произнес имя человека, заслуженно считавшегося одним из самых лучших и удачливейших воров Шадизара — Аластора Кайлиени. Книга не замедлила с ответом, сообщив, что Альс явился на свет ровным счетом двадцать шесть годков назад, а произошло это событие на караванном дворе, что на полпути между Асгалуном и Эруком. Матушка его происходила из знатного семейства шемских купцов, папаша — из аргосских дворян того сорта, которые не пожалеют жизни ради красного словца и милостей красотки. Родители Аластора не заключали брака перед ликом богов и не жили вместе, однако встречались довольно часто — пока Кайлиени-старшего не прирезали по приказу очередного ревнивого супруга. Папенька Дурного Глаза, впрочем, ушел из жизни достойно, прихватив с собой на Серые Равнины не меньше дюжины натравленных на него наемных убийц.

Осиротевший ребеночек унаследовал бойкий отцовский нрав, уже лет в десять вовсю мороча головы шемским дядьям и наставникам в школе. Достигнув совершеннолетия, Альс сбежал из дома, примкнув к бродячему цирку — и с тех пор его жизнь вертелась разноцветным ярмарочным колесом, под благосклонным взглядом Удачи, невесть отчего возлюбившей смазливого проходимца. Ему удавались любые задуманные авантюры, он вечно умудрялся выйти сухим из воды, его никогда не бросали за решетку и не хватали за руку. Книгу утверждала, что Альс даже умудрился обнести одну из сокровищниц двергов и сохранить голову на плечах — совершивших такой подвиг можно было пересчитать по пальцам, причем одной увечной руки. Задайся Аластор подобной целью, при его талантах он мог бы сколотить недурную шайку, а то и сделать блестящую карьеру при любом из дворов Восхода или Заката. Но, как заявила книга, Аластору Дурному Глазу было «вполне уютно в его шкуре». Он не желал бОльшего и не стремился к нему. Ему нравилось жить в Шадизаре, водя знакомства с половиной города, браться только за те дела, к которым лежала его душа, и ухаживать за гадалкой ат’Джебеларик.

В какой-то миг уль-Вади подумал, не спросить ли Книгу о собственной судьбе — когда и от чего ему суждено умереть. Если от руки врагов, то, обладая знаниями об их замыслах, он сможет их предотвратить и тем самым отсрочить свою погибель!

Но почтеннейшему Назирхату не достало силы духа выговорить свое имя. Его захватили иные мечты. Обладая Книгой, он может узнать помыслы любого человека в городе, о том, кто и с каким товаром снаряжает караваны, о тайных путях торговли порошком лотоса и о засадах Сыскной Когорты! Он будет ведать все или почти все, происходящее в городе — а, значит, займет место того незримого колесничего, что держит в руках вожжи и направляет самое жизнь по нужной ему дороге. Он будет править — не так, как правят венценосные глупцы на тронах, получившие корону лишь по прихоти судьбы и удачному рождению в нужной семье — но как делают это истинные властелины. Оборачивая любые события себе на пользу, переставляя фигуры на доске так, как угодно ему. Он уже добился власти над кварталом Нарикано, но что такое должность смотрящего по сравнению с властью правителя города или страны?

И нужно ему для этого совсем немного. Завладеть чудесной Книгой, силой обстоятельств попавшей ему в руки. Только последний глупец согласится променять такое сокровище на обещанные пятнадцать тысяч империалов. Что значат деньги в сравнении с возможностью запрячь Судьбу и Удачу, быстрых и выносливых кобылиц, в свою повозку — и помчаться к цели?

Уль-Вади поспешно вопросил книгу о личности зингарского графа Кебрадо лос Уракка. Дважды перечел полученный ответ и нахмурился. Книга именовала Кебрадо опасным и мстительным типом, не склонным прощать тех, кто имел дерзость пытаться обмануть его или нарушить его планы. «Трактат» представил обширный список тех, чьей смерти Кебрадо способствовал — лично или косвенно.

Назирхат поразмыслил над узнанным, покачивая головой и машинально перебирая нитку янтарных четок. Не больно-то хорошо так поступать с заказчиком и знакомым, но дело есть дело. Кебрадо чужак здесь, в Шадизаре, чужак высокомерный и спесивый. Ошибочно полагающий, что его знатное происхождение и деньги ставят его неизмеримо выше коронных уроженцев Заморы. Тех, кто по праву распоряжается в этом городе.

Такая Книга стоит чужой жизни.

Уль-Вади звякнул в колокольчик. Всунулся бледный и насмерть перепуганный Тишван.

— Там пришли господин зингарский граф, — прошелестел он.

— Прекрасно, — дружелюбно просиял улыбкой уль-Вади. — Значит, так. Передай его светлости мои нижайшие извинения. Скажи, мол, у меня неотложные дела — но я буду рад его видеть сразу же, как покончу с досадными хлопотами. После этого дуй к Магдише. Пусть сготовит завтрак на двоих, да получше и поскорее. Поможешь ей принести завтрак сюда. После пригласишь его светлость — вежливо и почтительно. Да, и кликни слуг, чтобы прибрались. Исполнишь все в точности — подумаю, что с тобой делать: пустить твою шкуру на коврик в прихожую… или простить?

Тишван улепетнул так стремительно, что даже дверь позабыл толком закрыть. Уль-Вади сложил книги стопкой, водрузив «Трактат сочтенного песка» поверху, поудобнее уселся в кресле и рассеянно коснулся пальцем золотой статуэтки танцующей апсары, украшавшей стол. Апсара повернулась вокруг своей оси, открыв малый ящичек — откуда почтеннейший смотрящий извлек некий флакон зеленого стекла. Постучал по сосуду ногтем, сожалеющее вздохнул и упрятал флакончик в широкий рукав халата.

«Всякий сам правит своим конем», — так говорят туранские кочевники, а уж дети пустыни точно понимают, что в этом мире к чему. Чья колесница первой сорвет финишную ленточку, тот и победитель. А победитель, как известно, прав и неподсуден.

История 14. «Солнце».

Название: «Скажи мне: «Да!»»

Действующие лица: Компания в полном составе.

«С ними ничего случится. С ним ничего не случится. Утром они вернутся, будут смеяться, как ни в чем не бывало, и хвастаться подвигами, которых не совершали. Все будет в порядке, с ним всегда все в порядке, глупая, и незачем волноваться попусту!»

Феруза ат’Джебеларик тщетно пыталась уснуть, однако сон никак не шел. Девушка бродила по небольшой комнатке под крышей трактира, сидела на окне, прислушиваясь к голосам бессонного города, пыталась раскинуть карты — те молчали либо же давали настолько путаные ответы, что гадалка оказалась не в силах дать им верное толкование.

Дело было вовсе не в картах и не в духоте комнаты. Феруза переживала за Аластора — за всех своих друзей, ушедших в предательскую ночную темноту в погоню за переменчивой воровской удачей — но за него она переживала более прочих. Феруза боялась наступающего утра — утра, которое могло стать первым в бесконечной цепочке дней тоскливого ожидания и неизвестности. Ведь она так много не успела сказать ему, объяснить, предостеречь…

Под утро она задремала, неловко прислонившись к высокому изголовью постели. Сны ей виделись дурные и суматошные. Ферузе мнилось, якобы она ищет калитку в некий чудесный сад, но никак не может найти, заплутав в бесконечном лабиринте терновых кустов с острыми шипами. Феруза всхлипнула во сне — и проснулась, ощущая на себе чужой взгляд.

Альс, живой и невредимый, сидел на корточках перед постелью и смотрел на нее. Не с привычным смешливым обожанием, но на удивление серьезно. Гадалка машинально потянулась за покрывалом, чопорно заявив:

— Недостойно врываться в комнату спящей девы, еще и взламывая при этом замок!

— Да у тебя все равно никогда не заперто, — рассеянно возразил Дурной Глаз. Подумал и добавил: — Ты красивая. Я тебе уже говорил это сегодня?

— Сегодня — еще нет, — Феруза закуталась в покрывало и украдкой облегченно вздохнула. Ее страхи были напрасны, а сны лгали. Альс вернулся. Он всегда возвращается.

— А я уже спрашивал — не выйдешь ли ты за меня замуж? — не унимался Аластор.

— Да, — гадалка думала, что, вымолвив это короткое и роковое словечко, ощутит ужас падения в бездонную пропасть, но испытала лишь теплое, ласкающее удовольствие — как от сладкого предутреннего сна.

— Что — «да»? — не понял Аластор. — «Да, спрашивал» или «Да, я подумаю, спроси на следующей декаде»?

— Да, выйду! — Феруза рассмеялась, глядя на недоумевающую физиономию дружка.

— Повтори-ка еще раз. Кажется, меня настигла ранняя старость. Я стал скверно слышать, — медленно выговорил Дурной Глаз.

— Да, выйду! Да, я согласна! Да, я буду твоей женой! — с готовностью повторила Феруза. — Сказанное трижды верно перед ликом Бога и угодно ему. Но я могу повторить и четвертый раз — чтобы ты больше не сомневался. Повторить?

— Я уверовал, чудеса случаются, — шепотом проговорил Аластор. Вскочил, настежь распахнув дверь комнаты гадалки, и ликующе проорал вниз, в общий зал: — Она согласилась!

— Ну и хвала богам, — пробормотала Лорна. Сколько можно, в конце концов. Почти год эти двое ходят вокруг да около, никак не в силах объясниться. Будь она на месте Ферузы и в ее летах, она бы не раздумывала ни мгновения. Беда в том, что те, кто пытался навязать Лорне роль заботливой супруги, почему-то были ей не по душе. Тех же из мужчин, с которыми она с удовольствием разделила жизнь и судьбу, отнимала самая ревнивая и жестокая из соперниц — та, что завершает все собрания и разлучает все любящие пары.

У этих двоих, в отличие от нее самой, все могло сложиться хорошо.

— Д-давайте выпьем за Альса и Ферузу! — предложил Ши, не выпускавший из рук посверкивающую гранями бутылку «Либнумской лозы».

Звякнули сдвинутые кружки — как не выпить за счастье лучших друзей и удачную ходку? В кои веки Малыш даже не заикнулся о том, сколь негоже наливаться перебродившим виноградным соком с утра пораньше.

— Такое дело непременно надо отметить! — заявил Хисс после того, как опустевшие чаши и стаканы вновь наполнились.

— Устроить толковую свадьбу — дело небыстрое, — задумалась Кэрли. — Феруза наверняка пожелает выходить замуж в благоприятный день, а когда он еще случится, этот самый благоприятный день… О! — она подняла украшенный тонким колечком указательный пальчик. — Мы можем отпраздновать их с Альсом помолвку!

— Это как? — пожелал уточнить Джай.

— Очень просто, — разъяснила увлекшаяся Кэрли. — Скинемся по полсотни серебряных талеров с носа. Кликнем наших приятелей, чтобы расставили столы во дворе и помогли Лорне на кухне. Наймем музыкантов, развесим гирлянды, зажарим пару поросят на вертеле — делов-то! Пустяк, зато Альсу с Ферузой будет приятно. Ну, кто со мной? — она спрыгнула с табурета, прошелестев юбками.

— Я, — вызвался Хисс.

— Я, — подумав, согласился Малыш.

— А меня спросить? — притворно возмутилась Лорна. — Нет, вы поглядите на них — затевают вечеринку в моем трактире, а моим мнением даже не интересуются!

— Ну Лооорна! — хором воззвали постояльцы.

— Сорок лет как Лорна, — добродушно огрызнулась трактирщица. — Ладно, будет вам ужин с танцами. Но поросят и остальной припас к столу скупаете сами. Хватайте корзины и шагом марш на рынок!

Так и вышло, что еще до захода солнца двор «Уютной норы» в изобилии украсили кхитайские фонарики из цветной бумаги и перевитые лентами гирлянды лавровых ветвей, усыпанные слегка повядшими маками и розами. Аромат жарящегося на углях мяса сманил к воротам всех окрестных бродячих собак и нищебродов. Их шугали, они разбегались и стягивались обратно, не в силах устоять перед зовом желудка.

Снятые с петель створки ворот уложили подле фонтана, вышла площадка для танцев. На Ак-Сорельяне сыскался оркестр из десятка музыкантов, готовых ночь напролет терзать струны. Хисс привел стайку знакомых танцовщиц из «Золотого павлина», согласных на любой каприз за ваши деньги. Под радостные вопли во двор выкатили и вышибли пробку из первой бочки с вином — спрашивается, что еще нужно, чтобы устроить праздник до рассвета?

Были пляски под отчаянно дробный перестук каблуков и плеск взлетающих пестрых юбок. Были песни — порой не в склад и не лад, зато хором и от души, и столь громогласно, что с окрестных чердаков вспархивали насмерть перепуганные голуби. Были смешки и лукавые взгляды, обещания, которые легко даются и забываются наутро, поцелуи под кустами шиповника в маленьком саду поназади таверны. Было хвастовство и сплетни, подарки и насмешки. Были помолвленные — сидевшие во главе стола под аркой фальшивого золота и от души веселившиеся. Были гости, званые и неожиданные — нынешним вечером в «Норе» были рады видеть всех. С улицы Лодел, из резиденции Назирхата уль-Вади, явился Кодо Ходячий Кошмар — с душевными поздравлениями от имени смотрящего и достойным подарком по торжественному случаю. Подарком оказалось ожерелье из мелких сапфиров и лунного камня. Как Феруза не отнекивалась, ее уговорили надеть подношение — после чего пришли к выводу: больше Ферузе не ходить в свою палатку около Каменного рынка и не гадать там. Только если гадалку будет сопровождать по меньшей мере пяток охранников покрепче, призванных отгонять воров, привлеченных сиянием камней.

Кэрли в четыре руки забросили на стол, и воровка запела, неожиданно звонко и чисто, бойко отстукивая ритм каблучками:

— Есть такое зелье,

Что потом вся жизнь — похмелье!

Станут губы огня просить,

Станут губы огонь ловить,

Обжигаясь сугубо —

А иного им пить не любо!

Мне бы скорбеть, что время тает,

А я по бузине плутаю,

За огоньком бродячим,

Что вот тьме бузинной маячит… (Т. Шельен)

Апогей всеобщего изумления настал, когда после ворот «Норы» появился паланкин с шелковыми занавесями, в сопровождении мрачных охранников, а из паланкина выпорхнула белокурая дама невиданной красы и достоинства. Гостья благосклонно озирала простецкое общество обитателей квартала Нарикано, улыбаясь мило и приязненно — и назвалась офирской графиней Клелией диа Лаурин, подругой Кэрли. После чего Лорна безжалостно погнала кухарей и подручных к очагам, а сама, кряхтя, полезла в погреб. Разыскивать невесть с каких времен хранившуюся в самом дальнем углу бутылку «Золотого Гайарда» — единственную на весь город.

Догорел закат. Танцовщицы раскручивали на цепочках горшочки с пылающими углями, выписывая в воздухе рассыпающиеся узоры, затмевая появившиеся на небе звезды. Хисс и Малыш подпалили связку туранских фейерверков, и те взлетели под восторженный визг девиц, плюясь шипучими золотыми и серебряными искрами. Феруза хлопала в ладоши, удивленно прислушиваясь к себе — она была счастлива. Тихий внутренний голосок, что подсказывал и направлял ее в жизни, ободрял гадалку: она поступает совершенно верно. Она должна быть рядом с Альсом, а он — рядом с ней. Может, их союз и не заключен на небесах… Но Феруза была уверена: спроси она у тарока о своем решении, карты дали бы ей четкий и недвусмысленный ответ. Солнце, яркое, ослепительное солнце, озарившее и согревшее ее жизнь. Ее солнце с лукавым взором, что сейчас сидит рядом и целует ее пальцы.

Феруза была счастлива, искренне желая счастья всем, окружающим ее. В своем мимолетном ослеплении гадалка не замечала, что надежды, возложенные на этот праздник, для кое-кого не оправдались.

Зато это отметил Ши Шелам. Воришка напился как раз до такой степени, чтобы устойчиво стоять на ногах, но перестать следить за своим языком. Пошатываясь, он доплелся до ворот и скорбно запричитал:

— Горе, горе! Он не придет, точно тебе говорю!

— Отстань, — Джай уже который раз выглядывал на улицу, с явным нетерпением ожидая кого-то. Но время шло, «кто-то» не шел и не шел, а Джай все больше мрачнел. Ши не мог упустить случая слегка поиздеваться над приятелем.

— Да точно тебе говорю, его не отпустили! — он хлопнул Джая по плечу, потянув за собой. — Слушай, тут столько милых девочек! Забудь ты его. Наплюй и забудь. Развлекись!

— Ты это о чем? — подозрительно нахмурился Джай.

— О твоем дружке, само собой, — хихикнул Ши. — Которого ты с таким нетерпением понапрасну ожидаешь. Но я тебе точно скажу — он позабыл о тебе, как только ты улепетнул из особняка.

— Ши, — тяжело начал Джай, — не знаю, что ты вбил в свою тупую голову, но я ожидаю женщину. Она просто задерживается. Ты же знаешь, как они собираются в гости.

— Ну да, конечно, конечно, — с готовностью затряс головой Ши. — Женщину, а как же. Слушай, Джай, только между нами — а что, тебе и правда понравилось? — воришка сопроводил свои слова непристойным жестом, обозначавшим противоестественное сношение.

От мучительной смерти Ши спас случайно оказавшийся рядом Малыш. Подросток оттащил Джая в сторону прежде, чем тот успел размозжить голову Ши о воротный столб, и сердито буркнул:

— Нашли время. Джай, может, ты утром его убьешь? Дурная примета — убивать на празднике.

— Мараться еще об него, — Джай сплюнул под ноги. Покачался с носков на пятки, сунув руки за пояс — и скривился, точно надкусил нечто кислое: — Малыш, извиняюсь за меня перед Альсом и Ферузой. Из меня сейчас скверный гость. Пойду я лучше… куда-нибудь.

— Откуда мне было знать, что он такой чувствительный? — пьяно возмутился Ши, едва Джай скрылся в глубине переулка. — Я просто пошутил!

— Знаешь, Ши, — с чувством вымолвил юнец с Полуночи, — помяни мое слово: за твои шутки тебя когда-нибудь либо утопят в колодце, либо придушат в темном переулке. Джаю и без твоих шуточек скверно, если ты не заметил.

— Ой, да ладно тебе, — отмахнулся Ши. — Откуда тебе разбираться в шутках. У тебя и чувства юмора-то отродясь не было!

Над двором лопнула очередная шутиха, рассыпавшись дождем алых и зеленых огней.

— Ну его. Пойдем лучше выпьем, — внес поражающее своей новизной предложение Ши. — Перебесится и вернется обратно. Пошли-пошли.

В этот вечер друзьям удалось совершить невозможное — напоить Малыша. Вопреки ожиданиям, подросток с Полуночи не впал в свойственное его соотечественникам легендарное боевое безумие, но вроде как оттаял нравом и порой даже смеялся — глуховатым, непривычным смехом.

История 15. «Повешенный»

Название: «Одна фатальная ошибка»

Действующие лица: Джай, Рилеранс.

Она не пришла.

Джай с самого начала догадывался — невзирая на все улыбки и заверения, она не придет. Девица из квартала Асмак, дочь богатых и знатных родителей, может водить некое подобие дружбы с оборванцем из Нарикано — но скорее небо упадет на землю, чем она позволит ему бОльшее, чем порой подержать ее за руку. Она с легкостью выдумает уйму причин, помешавших ей тайком улизнуть из дома. Хотя на самом деле причина всего одна, вечная и неизменная: девицы навроде Элаты Киннамон не ходят одними дорогами с парнями навроде Джая Сиггдима по прозвищу Проныра. Да, поначалу ее забавляло их знакомство, но время расставило все по своим исконным местам. Он слишком беден и незнатен, чтобы стать постоянным дружком девицы с Серебряной улицы. Он никто, беспородная шавка в человеческом обличье, мотающаяся по пыльным улицам. Конечно, Элата побрезговала его приглашением. У нее есть иные друзья и иные заботы, она посещает исключительно приличные дома. Упаси ее боги сунуться в такую вонючую дыру, как «Уютная нора». Элата даже на горшок ходит исключительно розовыми лепестками!

«Вот у знакомицы Кэрли нрав оказался покрепче — пришла и ничего, сидела. Вроде ей даже понравилось у нас…»

Рассуждая здраво, Элата Киннамон не представляла из себя ничего особенного. Ни точеной фигурки танцовщицы, ни очаровательного личика. Но Элата родилась, выросла и жила в Асмаке, никогда не знала голода и нужды, могла позволить себе любую прихоть... Не об этом ли мечтает любой из обывателей Шадизара, от только вставшего на ноги младенца до глубокого старика? Разбогатеть, добиться уважения, забыть о своем прошлом.

Джай Проныра ненавидел этот мир, этот город и свое место в нем. Его душа исходила черной желчью, осознавая: никогда ему не выбраться из трясины Нарикано, не прыгнуть выше головы. Он останется обычным уличным вором, а воровское счастье так переменчиво! Однажды ему перестанет везти, его поймает Сыскная Когорта, судья вынесет приговор — и Джай Сиггдим отправится в копи Соленых озер, откуда назад не возвращаются. А кто-нибудь вроде Альса будет по-прежнему легко и беспечно порхать над жизнью, ничуть не страшась завтрашнего дня.

«Ты неудачник, Джай. Даже тот призрачный шанс, что у тебя имелся, ты упустил — не решился сболтнуть и намекнуть, не рискнул возразить и послушно улепетнул вместе со всеми. Ради чего подверг себя позору — ради тысячи золотых? Все равно в глазах высокомерной девчонки ты останешься вонючим нищебродом. Что проку с твоих знаний? Ты не получил за них ровным счетом ничего!..

Хотя…»

Покинув таверну, Джай побрел невесть куда, сворачивая на развилках то влево, то вправо — и ноги принесли его к дальнему краю Кладбища-под-Платанами. За низкой каменной оградой мирно шелестели старые деревья. Мирно спали вечным сном ушедшие из мира, им не было ровным счетом никакого дела до страданий и борений живущих. Среди разросшихся кустов жасмина и шиповника скрывалось и место последнего успокоения Сиггдима-старшего — Джай давно не навещал дедову могилу, но смутно помнил дорогу к ней. Столь же смутно, как помнил самого деда — тощего, жилистого, что сыромятный кожаный шнур, скорого на язык и редко появлявшегося дома. Потом дед вовсе исчез, до внуков дошли только семейные предания о его подвигах. В том числе и то, в котором уверялось — деду было известно местонахождение тайника со Звездой Пустынь, алмазом величайшей ценности и красоты. Якобы из-за обладания этим секретом деда и убили, алмаз же больше никто не видел.

«Это безумие, — робко вякнул здравый смысл, когда Джай прыжком перемахнул через ограду и, спотыкаясь о корни, направился к темной сторожке. — Ты сам не понимаешь, что творишь…»

Престарелый сторож Кладбища-под-Платанами мирно дрых на боевом посту и ничуть не возражал против того, чтобы ночной гость украдкой позаимствовал из-под навеса лопату, заступ и масляный фонарь.

Пришлось изрядно поплутать по дорожкам, вглядываясь в темноту и подсвечивая фонарем надгробные плиты, прежде чем Джай выбрался к нужному месту. Маленький могильный холмик зарос диким виноградом, пустившим цепкие корни в землю. Здравый смысл немедля с готовностью нарисовал Джаю картинку — натужно пыхтя, тот тщится разрубить киркой сеть крепких, узловатых корней.

— Митрианцы говорят: если задаться целью и уповать на Подателя Жизни, любое дело по плечу, — пробормотал Джай. В поддержку Подателя Жизни он особо не верил, но цель у него имелась. Очень ясная и понятная цель, ради достижения которой можно и лопатой помахать.

Трудиться пришлось до самого рассвета. Под утро Джай забросал свежую землю над могилой палой листвой, швырнул лопату и заступ на дорожку — и так отыщут — и, пошатываясь от непривычной усталости, убрался с кладбища. Бережно волоча с собой нечто округлое, завернутое в куртку.

Он не вернулся домой, в «Нору». В таверне наверняка стали бы расспрашивать о том, почему он ушел с праздника да где шатался ночью. Друзья могли увидеть то, что он поднял из земли — и ужаснуться. Они ни за что не одобрили бы его планов. Джай отыскал временное пристанище на постоялом дворе «Змея и скорпион». Спросил у прислуги завтрак, бумаги и чернил, заперся в комнате и принялся составлять письмо, в ходе размышлений яростно обкусывая кончик гусиного пера.

Совесть ни в какую не желала умолкать. Совесть твердила: он совершает ошибку, девицу из Асмака надо поскорее выбросить из памяти, в «Норе» обитают его друзья — и своими действиями он может причинить им немалый вред. Джай отмахивался от зудящего голоска, как от назойливой мухи, хмурился, теребил нижнюю губу — а лист медленно покрывался строчками.

Проныра никогда прежде не занимался шантажом и потому старался предусмотреть все. Выбранная им жертва слишком опасна и наверняка пребывает в ярости. Нельзя позволить Рилерансу поймать себя и одержать верх. Если магик желает вернуть похищенное, пусть платит за сведения. Той ценой, которую предлагает он, Джай Сиггдим.

Начисто переписав текст, Джай перечел его и остался доволен собой.

Сперва он хотел нанять мальчишку, чтобы тот отнес письмо к особняку на улице Кисиндо, но потом раздумал. Посланца могли задержать или выследить. Лучше он сделает это сам, благо за время пребывания там неплохо изучил дом колдуна. Всего-то делов — подобраться к хозяйственным воротам и подбросить пакет с посланием.

Целых три колокола Джай изнывал от нетерпения, заранее спрятавшись на чердаке дома напротив условленного места неподалеку от Чамгана, на площади Трезубца, куда не подберешься незамеченным. Он мог ликовать: в назначенный час явился посланец от Рилеранса, огляделся по сторонам, сунул ответное послание в трещину старого обелиска и поспешно ушел, как требовал в своем письме Джай.

Чихая, Сиггдим выбрался с пыльного чердака и отправился забирать письмо. Распечатав сложенный в несколько раз пергаментный лист, Джай возликовал. Рыбка попалась на крючок, Рилеранс согласился!

— Обещаю, дедуля, позже я верну тебя на место и позабочусь о твоей могиле, — Джай без особого уважения щелкнул лежавший на столе коричневый череп по темечку, прежде чем вновь завязать его в узелок из цветастого платка. — Мне нужен твой секрет, уж извини. При жизни ты никому его не открыл, так проболтаешься после смерти. Причем родному внуку, а не какому-то стороннему проходимцу. Родственники должны помогать друг другу в беде, слыхал об этом?

По причине врожденной немоты череп ничего не ответил. Лишь скалился пожелтевшими и раскрошившимися зубами, да таращился на потомка черными провалами глазниц.

— Счастливого тебе пути, дедушка, — от души пожелал Джай. — Возвращайся целым и невредимым.

Проныра оставил свой узелок в стенной нише митрианского храма — там, куда горожане складывали подношения для монахов и нищих — и, затерявшись в уличной толчее, убедился, что узелок попал в нужные руки.

Оставалось только дождаться ответа. Джай представления не имел, сколько времени занимает церемония общения некроманта с духом давно умершего человека, положив сроком нынешний вечер. В ожидании заката он бродил по улицам, строя планы, один невероятнее другого. Ощущая себя канатным плясуном, справа и слева от которого разверзлись бездны, а единственной ненадежной опорой служит тонкая нить каната. Если все выйдет по задуманному… если дед откроет местонахождение тайника… если Звезда Пустынь все еще там и Джай найдет способ до нее добраться… Как разительно переменится его жизнь! Все в ней перевернется с ног на голову, она станет совершенно другой — только бы ему достигнуть своей цели!

И демон с ними, с уль-Вади и спесивым зингарским графом. Пусть перегрызутся за свои замшелые чародейские книжки, так будет даже лучше для города!

Джай не понял толком, что случилось. Чутье, обычно предупреждавшее его о приближающейся опасности, дало осечку. Он шагал по переулку, раздумывая, не купить ли на лотке уличного торговца что-нибудь перекусить — и тут ему на голову обрушилось нечто тяжелое, удушливо-мягкое, словно тюк вспоротого хлопка.

Очнулся Джай не в самом лучшем положении. Болела голова, ломило затылок — и он никак не мог взять в толк, отчего мир слегка раскачивается у него перед глазами. Он смутно различал трепещущие огоньки свечей. Они то приближались, то отдалялись — и внезапно Джай сообразил: он болтается вверх ногами, в точности уподобясь поддетой на крюк в мясной лавке свиной туше. Ему связали руки за спиной, он находился в полутемном, стылом помещении — и вместо ужаса, который бы полагалось испытывать человеку в подобной ситуации, его охватила вялая, тупая усталость. Ну с кем он вздумал бодаться по глупости и самонадеянности? Что с ним станется? И никто из его друзей даже понятия не имеет, в какой переплет он угодил…

Память иногда играет с нами в странные игры. Невесть почему Джаю вспомнилось, как они однажды сидели на крыльце «Уютной норы», разглядывая колоду тарока Ферузы. Его внимание привлекла карта, изображавшая повешенного вверх ногами человека. Джай спросил у гадалки: за какие прегрешения бедолагу вздернули на шибеницу, да еще столь диковинным способом?

— Он — жертва, — ответила Феруза. — Иногда добровольная, иногда вынужденная. Но всегда — жертва. Тот, кто обречен умереть ради того, чтобы другие достигли цели. Тот, кто умирает ради возможности увидеть мир иным — или ради того, чтобы возродиться в ином облике.

Как легко и просто было рассуждать о высоких материях, сидя на теплых досках крыльца, в безопасности и беззаботности. И как трудно было принять эдакий поворот своей судьбы — а ведь, казалось, он все предусмотрел!

Джай безнадежно задергался в путах, извиваясь и убеждаясь, что связали его на совесть.

За его спиной открылась и закрылась дверь, Джай догадался об этом по мимолетно появившейся и пропавшей узкой полосе света. Он успел разглядеть стоящий неподалеку бронзовый треножник и водруженный на него череп, к макушке которого прилепили несколько тонких свечей — а потом это сооружение загородила массивная тень. Джаю, вынужденному разглядывать вошедшего снизу вверх, он казался невероятно огромным, куда выше обычного человеческого роста, и неестественно широким в плечах. От него веяло яростью высшей пробы — точно жаром от раскаленной печи.

За две декады, проведенные в особняке на улице Кисиндо, Джай видел хозяина дома только издалека — но сейчас не сомневался в том, что столкнулся с Рилерансом лицом к лицу.

Джай попытался булькнуть что-то в свое оправдание. Уверяя чародея в том, что случилось чудовищное недоразумение. Он угодил сюда по ошибке и ни к чему не причастен. Но язык не слушался, словно оцепенев — да и заговорить Джаю не позволили.

— Мерзкий, подлый гаденыш, — сдавленным от злости и отвращения голосом проскрежетал колдун, пнув Джая так, что тот закачался на балке. — Надеялся обвести меня вокруг пальца? Думал, я не смогу отыскать мелкую крысу в моем доме? Навел своих дружков и удрал — а теперь имеешь наглость предлагать мне сделку? — каждый вопрос сопровождался увесистым пинком. — Той мякины, что заменяет тебе мозги, недостало для простейшей догадки! Ты прислал ко мне усопшего родственника — и мне было достаточно задать ему один-единственный вопрос. Вопрос о том, кто он таков — и какое ты имеешь к нему отношение. Дедушка и внучек, ха! Алмаз ему подавай! Дедок оказался не в меру болтливым — посмотрим, унаследовал ли ты его склонность молотить языком! Кто завладел моими книгами, говори, ты, мокрица в человеческом облике! Говори, говори, говори!..

«Я ничего не знаю», — от прилившей к голове крови в ушах Проныры стоял немолчный шум, прорезаемый требованиями Рилеранса немедля признаться. Джай молчал — не потому, что был таким уж героем и преданным другом своих друзей — но скорее от страха.

Когда магик зажег несколько факелов, осветивших каменные стены и сводчатый потолок подвала, и выкатил из дальнего угла переносной столик с поблескивающими начищенной медью и бронзой инструментами, Джай заорал. Орал он очень долго и громко — но толстые стены и двери скрадывали любые звуки, доносившиеся из подвала.

Когда Джай Сиггдим наконец замолчал, для него уже ничто не имело значения. Мир совершил кувырок через себя, мир изменился — и возврата к прошлому больше не было. Джай поведал своему новому хозяину все, что знал и о чем догадывался — и мешком упал на пол, когда Рилеранс ослабил веревки. Ему велели убраться в угол и не мешать — и он послушно отполз в темноту, ненавидя себя, но не в силах что-либо изменить.

Череп деда скалился мертвой усмешкой, исполненной бесконечного презрения к неудачливому потомку.

История 16. «Сила».

Название: «Укрощение Змея»

Действующие лица: Рилеранс, Кебрадо.

Несмотря на зловещие слухи, ходившие по Шадизару о колдунах вообще и о некромантах в частности, Прасад Плешивец полагал магика Рилеранса наилучшим своим клиентом. Чародей никогда не мешкал с оплатой, никогда не отмахивался: «Зайдите завтра», не скупился, понимая всю тяжесть Прасадова ремесла, и не придирался по пустякам, стараясь сбить цену. Иметь с ним дело было легко и выгодно — а что он вытворяет с купленным товаром, Прасада ни в коей мере не волновало. Да хоть на медленном огне жарит и вкушает за обедом. Товару все едино, а закону — тем более.

Прасад Плешивец, его сводный брат и трое племянников служили городскими мортусами в квартале Нарикано. Всякое утро они объезжали свои владения на предмет поиска и сбора тех, чья нить жизни по неизвестной причине оказалась прерванной. Отысканных покойников свозили в небольшой домик подле Угловой площади, где в течение трех-четырех дней хранили в холодном подвале. Коли за мертвецами не являлись родственники и друзья, их сжигали — пепел же один из умных племянников Прасада додумался выгодно продавать крестьянам из предместий, на удобрения.

Товар, доставляемый Прасадом месьору Рилерансу, был особым и отборным. Господин чародей скупал тела молодых мужчин и женщин, желательно без признаков внешних физических повреждений и чтобы с жизнью они расстались считанные колокола тому назад. Даже в таком опасном и склонном к насилию городе, как Шадизар, подобные сладкие кусочки попадались довольно редко.

Но сегодня Прасаду повезло. Хорошая добыча явилась сама собой — и совершенно неожиданно. Запряженная старой кобылой тележка мортусов тащилась по мосту через давно пересохший отводной канал, Прасад по привычке свесился, глянув через перила — не завалялось ли чего внизу? Схватился за вожжи, остановив лошадь и торопливо скатившись вниз по песчаному склону.

Трофей валялся вниз лицом в грязной лужице, но опытному Прасаду хватило одного взгляда, чтобы понять — он отыскал сокровище. Ценой в двадцать, а то тридцать полновесных серебряных талеров. Молодой мужчина, обобран до нитки. Судя по гладкой коже и пальцам без мозолей — из знатных или фартовых. Умер невесть отчего — раны от удара мечом или кинжалом нет, синей полосы от удавки на шее нет, синяков или ссадин тоже нет.

— Грузите его, грузите! — шипел на подручных Прасад, торопливо накрывая тело отрезом холстины. Вот только не хватало сейчас патруля Сыскной Когорты. Въедливые ребятки Рекифеса непременно заинтересуются, что случилось да отчего произошло. С них станется забрать покойника в казармы на Ратай, а ведь это законная добыча собирателей трупов!

Получившая вожжами по крупу и проникшаяся важностью момента кобыла прибавила шагу, доставив повозку к хозяйственным воротам особняка на улице Кисиндо. В доме, похоже, что-то стряслось — дозорные на воротах наорали на честного мортуса и долго не хотели звать хозяина, но в конце концов отправили гонца.

При виде чародея Прасад привычно съежился и постарался сделаться маленьким и незаметным. Хоть мортус и почитал магика за своего лучшего клиента, но все едино его побаивался — не в силах дать ответ, почему. Вроде господин Рилеранс и с лица не страшен, и черепа с костями с собой не таскает, и изъясняется как человек вежливый да благовоспитанный, но жутковато рядом с ним. Холодно. Промерзло, даже на самом ярком солнце.

— Сто, — бросил чародей, едва приподняв край холстины и взглянув на тело.

— Как вашей милости будет угодно, — с готовностью согласился Прасад. Сто талеров — это ж, почитай, целое состояние!

На самом деле ценность добычи Прасада и его родственничков была неизмеримо выше ста серебряных талеров. Но мортусу было совсем необязательно знать об этом, с него было достаточно той щедрой мзды, что отсыпал в его трясущиеся от жадности ручонки хозяйский домоправитель. Труп перенесли в подвалы, повозка трупожогов укатила, настроение господина Рилеранса самую малость улучшилось. Он искренне сожалел о том, что не обладает возможностью превратить мальчишку-вора в крысу — запаршивевшую, тощую, бесхвостую крысу! — и швырнуть собакам на псарне, пусть порезвятся. Рилеранс выжал из пленника и неудачливого вымогателя все, что тот знал — о его пустоголовых дружках, об их смотрящем и нанимателе, и теперь обдумывал план мести. Мести неизбежной и неотвратимой, ибо никому не позволено ограбить дом чародея и уйти безнаказанным.

Парня Рилеранс решил пока оставить в живых, проведя того по первому кругу преображения человека в оживленного мертвеца. Теперь мальчишку можно было резать заживо тупой пилой или поджаривать на углях — он ничего не ощущал, лишившись телесной чувствительности. Телесной, но отнюдь не душевной. Магику всегда нравился этот изящный парадокс, пограничное состояние между живым и умирающим. Жаль, что подопытное создание не могло долго оставаться на этой тонкой границе, либо окончательно умирая, либо переходя на другую сторону небытия.

Вдобавок Рилеранс получил неожиданный и очень приятный подарок. Тело весьма странного и удивительного создания, с виду вроде бы ничем не отличавшегося от человека — но таковым отнюдь не являвшегося. Тип скончался от отравления ирханчайским черным грибом — так, повозившись с настоями и полистав травники, определил Рилеранс. Формально тело было мертво, но вот две другие составляющие, дух и душа, никуда не делись. Душа была заточена в обездвиженном теле, она струилась по наглухо запертому обиталищу, точно огромная змея, заточенная в клетку. Рилеранс как наяву видел эти бесконечные извивы, алые и черные с серебряным блеском, слышал беззвучный шелест чешуи — и смеялся. Ибо дух, оживлявший это диковинное создание, не мог отыскать дорогу домой — и болтался рядом, подобно воющей собаке на руинах хозяйского дома.

— Кажется, я знаю, кем ты можешь быть, — беседовал сам с собой некромант, подготавливая так удивительно доставшееся ему тело к ритуалу. — Ты — неудачливое божественное воплощение. Смертное отродье Змея и сам Змей в одном лице. Богам так нравится играть в смертных, натягивая их облики, словно маски — но вот умирать, подобно смертным, им совсем не хочется, верно? Я подарю тебе жизнь. Ты мне пригодишься.

Магик провозился до глубокой полночи, но все же добился своего. Мертвая плоть обрела подобие жизни, судорожно задергавшись на обшитом жестью столе в тщетных попытках порвать ремни, которыми Рилеранс предусмотрительно обмотал подопытного. Поняв, что вырываться невозможно, существо повернуло голову, взглянув на своего нового творца и хозяина. Глаза у якобы-человека были желтые, с крошечной точкой зрачка — в точности как у разъяренной змеи. Рилеранс ощущал его ненависть и растерянность, ярость укрощенной и поставленной на колени силы, привыкшей к всеобщему подчинению и тому, что перед ним никогда не возникает преград.

— Да-да, ты в плену и ты попался, — Рилеранс переломил над огнем тонкую стеклянную палочку, завершив тем самым сотворение сети заклинаний. Теперь дух Создания помещен обратно в тело и накрепко привязан к нему — а Создание лишено возможности напасть на своего создателя. — Ну-ка для начала скажи, как тебя зовут и каким дурным ветром тебя занесло в этот омерзительный городишко?

Плененное Дитя Змея попыталось гордо отмолчаться. На собственной шкуре убедившись в том, что распоряжается здесь не он.

— Кебрадо, — нехотя назвал он имя своего воплощения, и тогда из темного угла подал голос воришка. Рилеранс позабыл о нем, и тот весь ритуал отсиживался в дальнем углу, словно ночное животное, боящееся выйти на свет:

— Эй! Это он платил за ограбление.

— Что? — Рилеранс развернулся, взмахнули полы широкого, на туранский манер одеяния.

— Он пожелал, чтобы мы наведались в ваш дом, — настойчиво повторил Джай. — Его светлость Кебрадо лос Уракка, граф Ларгоньо, из самой Зингары. Ему были нужны ваши книги. Мы их достали и принесли уль-Вади. А то должен был передать ему. Вот с него и спрашивайте, — не-мертвый злобно хихикнул, донельзя довольный тем, что кому-то сейчас придется хуже, чем ему.

— Где книги? — потребовал ответа магик, уверовав, что удача сегодня на него стороне.

— Не знаю, — буркнул Кебрадо. — Мне они не достались.

— Врет, — зашипел Джай. — Он врет.

— Заткнись, — чародей коротко отмахнул в его сторону рукой. — А ты — говори.

— Я пришел к уль-Вади и книги были у него, я сам их видел, — продолжил зингарец. — Все книги, в том числе и Трактат Песка. Меня угостили завтраком… больше ничего не помню.

— Выходит, этот тип, смотрящий квартала, оказался не в меру догадливым парнем — и сообразил, как пользоваться трактатом, — раздраженно пришел к выводу некромант. — Книге нет никакой разницы, с кем беседовать, лишь бы ее держали в руках и задавали вопросы… Проклятье. Трижды проклятье. Где живет этот ваш уль-Вади, на улице Лодел? А твои дружки, крыса, на какой свалке они обитают? И ты говоришь, среди вас есть взломщик, способный видеть то, чего не замечают остальные и вскрыть любой замок?

Рилеранс прошелся туда сюда, в задумчивости вертя в руках подвернувшийся инструмент — нож с широким и узким лезвием. Взмахнул им — замки на ремнях, удерживавших Кебрадо, открылись сами собой. Ремни опали, Дитя Змея взвилось, точно укушенное осой за седалище.

— Отправляйтесь туда, — распорядился маг. — В вашу «Нору». Приведите мне взломщика — живого и невредимого. Сделайте так, чтобы до всей округи, до всякой тупой головы дошло — это только начало. Если понадобится, убейте там всех. Бегом! — он указал в сторону двери. Та сама собой распахнулась, и магик сдержанно улыбнулся, глядя, как его творения с поразительным единодушием рванулись к выходу. — Кстати. Даже не надейтесь сбежать. Вы мои, — он свел пальцы, ощутив прикосновение двух незримых поводков, холодных и тяжелых. — Мои, не забывайте об этом.

«Мои охотничьи псы. Ядовитый змей и уличная шавка. Бегите и притащите добычу».

История 17. «Башня»

Название: «Пламя в ночи»

Действующие лица: Компания в составе.

Доска для игры в «Крепости и дороги» считалась собственностью таверны. Время от времени Лорна извлекала плоскую коробку из-под стойки и ссужала посетителям, желавшим занять свой разум чем-нибудь более возвышенным, нежели обычные кости-зернь.

Нынешним вечером доску разложили на столе в саду, расставили фигурки и начали битву за обладание вражеской крепостью. Сражались Хисс и Феруза. Кэрли и Райгарх выступали в роли зрителей на трибунах, подающих советы и азартно подбадривающих бойцов. Кэрли пыталась вышивать — хотя все знали, что к изящному дамскому ремеслу руки у воровки не приспособлены. Она могла вытянуть кошелек из-за пазухи или срезать ожерелье, но ей никак не удавалось подобрать гармоничные цвета или добиться того, чтобы изображение на ткани не перекашивалось. Воровка не теряла надежды и упрямо тыкала иглой в тонкую кисею. Итог ее мучений смутно напоминал хризантему.

— А мы вот так, — Хисс решительно передвинул черную башенку с клетки на клетку. Феруза ответила стремительным броском кавалерии на левом фланге, угрожая прорывом в тыл противника. — Нет, положительно, это несправедливо! Женщинам не дано так играть!

— «Крепости и дороги», между прочим, придумала вендийская царевна Чакрадаши, — отпарировала гадалка. Рыжий скорбно вздохнул, понимая, что с башенкой через пару ходов придется распрощаться:

— Откуда только ты все знаешь?

— Она у нас умная, — ответил за Ферузу Райгарх. — Ты ходи давай, а не болтай попусту. Слона вон двигай. Чего он у тебя за пехотой отсиживается?

— Ага, слона… Чтобы эта новоявленная царевна Чакрадаши его в ловушку заманила?

— Гм… — Райгарх вгляделся в расположение фигур на доске. — И то правда.

— Кто-нибудь из вас видел Джая? — подала голос Кэрли, старательно протаскивая иглу с нитью через тонкое полотно. — Уже второй день шатается невесть где… И Альс куда-то запропастился.

— Ему золото карманы жжет, — недовольно поджала губы Феруза. — Он играть ушел. И Малыша с собой прихватил. Ему показалось, это будет очень смешно.

— Малыш в игорном доме — и впрямь смешно, — поддержал Хисс. — Он до сих пор не может усвоить, что на костях нарисовано, и запомнить, кто старше — «конь» или «полумесяц».

— Обучиться дурному всегда успеется, — стояла на своем Феруза.

Хисс протянул руку к фигурке копьеносца, собираясь передвинуть его вперед. Чуть повернув голову, прислушался к звукам из распахнутых окон таверны:

— Посетители что-то расшумелись. Райгарх, ты бы сходил, проверил?..

Спустя мгновение его слова подтвердились — из окна вылетело, грузно грянувшись об землю, некое неподвижное тело. Донесся звон битого стекла и голос Лорны — не испуганный, но возмущенный.

— Сидите здесь, — Райгарх подхватил неразлучную дубинку и ринулся наводить справедливость, мимоходом своротив игральную доску. Фигурки рассыпались, покатившись по столу и падая на песчаную дорожку. Кэрли выронила пяльцы, потянувшись за спрятанным в рукаве кинжалом-иголкой.

— Да успокойтесь вы, — с ноткой неуверенности в голосе заикнулся Хисс. — Повздорили, небось. Сейчас Райгарх по-быстрому свернет парочку челюстей и…

К звону стекла и треску ломаемой мебели добавились алые проблески.

— Таверна загорелась! Ведра, где ведра?! — Феруза, вскочив, хотела броситься к колодцу — но тут задняя дверь корчмы распахнулась. Подсвеченный багровым и рыжим проем загородила массивная фигура Райгарха. Нордлинг постоял, чуть пошатываясь и неловко пытаясь ухватиться рукой за ободверину, и подкошенной башней тяжело рухнул лицом вниз. За ним возникла легкая, верткая фигурка, без труда скакнувшая через поверженного вышибалу — а следом вылетела разъяренная Лорна, пластавшая воздух двумя кривыми туранскими саблями.

— Ой-ей, — тихо присвистнул сквозь зубы Хисс. — Девочки, ноги в руки. Сматывайтесь и орите, что есть сил. Может, кто почешется помочь… — невесть когда рыжий успел вытащить нож, оттесняя девушек к калитке и спасительной улице.

— Джай, да ведь это же Джай! — завопила Кэрли, когда трактирщица и ее противник оказались в полосе света. Обеденный зал корчмы занялся всерьез, но тушить его было некому и некогда. Джай и Лорна петляли между кустов шиповника, оставляя на колючках клочья одежды и кожи, изо всех сил стремясь поразить друг друга. Было заметно, что почтенная трактирщица сдает, будучи уже не в силах, как в былые юные времена, крутить смертоносную «мельницу». Ее противник двигался с прежней размеренностью, проворно и вместе с тем дергано, ровно марионетка на ниточках, управляемая опытной и безжалостной рукой. Лезвия сабель с шелестом обрубали ветви кустарника, невесомыми облачками разлетались лепестки. Джай — а Кэрли не ошиблась, это был именно он — выглядел совершенно равнодушным и отчасти не похожим на самого себя. Словно кто-то содрал кожу с его лица, выдубил и сделал маску, прорезав в ней отверстия для глаз и рта. Маска не двигалась, ничего не выражала — она просто была, чуть потрескавшаяся и облепленная незримой паутиной, искажающей знакомые черты.

Феруза еле слышно застонала, прижимая ладони ко рту. Кэрли отчаянно пыталась сдвинуть ее с места, но гадалка точно приросла к земле. Сабли и короткий меч наотмашь рубили воздух, сталкиваясь, плюясь злыми искрами — как недавние фейерверки в саду, полном жизни и радости.

— Он больше не он… мы пропали, — с трудом выговорила Феруза. Кэрли не разобрала слов гадалки, Хисс кричал, чтобы они не вели себя, как пара куриц с отрубленными головами, а убегали, пока еще можно. Лорна сделала двойной выпад, Джай ужом вывернулся, отводя клинки и нанеся один короткий удар. Трактирщица зарычала раненой львицей, попыталась замахнуться — и упала. Сперва на колени, а потом завалившись набок в кусты.

Из окон «Уютной норы» плеснуло жаром и дымными языками огня. Ополоумевший Джай задержался на мгновение, нанеся тавернщице последний удар — и скользящим шагом устремился к Хиссу и девушкам. Феруза пронзительно вскрикнула, рванулась навстречу, пытаясь задержать — но Кэрли просто-напросто заломила гадалке руку и поволокла за собой, напрямик, через грядки и кусты. Слыша позади звон соударяющихся клинков и хеканье Хисса. Джай во время боя не издавал никаких звуков — что пугало Кэрли больше всего.

Беглянки, не оборачиваясь, добежали до калитки, и тут на Ферузу снова накатило.

— Мои карты! — гадалка, умудрявшаяся всегда сохранять присутствие духа, сейчас завизжала в голос. — Мои карты остались в доме!

— Да и наплевать! — Кэрли распахнула калитку. — Ты полезешь за ними в огонь? Ты не понимаешь, что тут творится? Бежим! Надо отыскать Альса, надо…

— Я должна вернуться! — кричала Феруза, вырываясь.

А потом девушек схватили за руки, оторвав друг от друга, и швырнули в разные стороны. Кэрли ударилась о каменный забор, ощутив, как, жалобно хрустнув, переломилась косточка в плече. Она бы заорала: от боли, от страха, в надежде, что кто-нибудь придет и спасет их — но ее одеревеневший язык словно примерз к нёбу. Райгарх рассказывал, так бывает на его родине, где зимы долги и холодны, и солнце почти не показывается на небе… Она могла только дергаться в напрасной попытке отползти подальше, и смотреть.

Кэрли не знала человека, схватившего Ферузу и без особого труда удерживавшего гадалку за воротник платья — как человек удерживает отбивающуюся кошку. Казалось, Феруза болтается в воздухе, а тот, напавший, решает, что с ней сделать — убить прямо сейчас или оставить поразвлечься, а потом все равно прикончить. За забором вовсю полыхало, слышались встревоженные голоса соседей, заметивших пожар в таверне и опасавшихся, как бы пламя не перекинулось на их дома.

Из калитки выскользнул Джай. Меча в руках у него уже не было.

— Это его подруга, не трогай ее, — сухо, отрывисто проговорил он.

— По мне, если твой приятель получит голову своей подстилки, он быстро смекнет, кто тут отдает приказы, — человек, державший Ферузу, поставил гадалку на землю и прихватил за подбородок, вынуждая задрать голову.

— Тогда он начнет мстить и натравит на нас весь город, — настаивал на своем Джай. — Убей вторую, если тебе так нужно кого-то прикончить, — Кэрли судорожно икнула. — Но лучше — пусть она будет нашей вестницей.

Спутник Джая снизу вверх взглянул на съежившуюся девушку и ткнул ее носком сапога.

— Ты меня слышишь? — Кэрли затрясла головой. — Знаешь Аластора, взломщика? — воровка поспешно кивнула, изо всех сил пытаясь сохранить ясность сознания. Она должна уцелеть, должна рассказать Альсу о том, что здесь творилось. — Мы забираем его подружку. Передай — если хочет ее вернуть, пусть приходит в усадьбу мага Рилеранса на Кисиндо. Срок — до наступления темноты. Не придет — получит свою девицу вразнарезку. Поняла?

— Д-да, — сумела выдавить Кэрли.

— Идем, — мужчина грубо подхватил Ферузу под руку, таща за собой. Гадалка не сопротивлялась, только старалась оглянуться через плечо. Джай замешкался — и в свете пожара Кэрли разглядела в его глазах бесконечное, безмолвное отчаяние. Что-то случилось с их приятелем за эти два дня, что-то ужасное и скверное, чему он не смог противостоять. Что-то разрушило его жизнь — как сейчас разгулявшийся огонь пожирал их временный дом, их «Нору», превращая их маленький мирок в пепелище.

«Хисс! — оставшаяся в одиночестве Кэрли попыталась встать, цепляясь за стену. Упала, неуклюже поползла на четвереньках, путаясь в подоле и прижимая к себе обездвиженную руку, как раненый зверь поджимает лапу. — Хисс, он остался там, может, он жив?»

— Хисс! — она кричала, не слыша за треском пламени собственного голоса. Кэрли удалось добраться до калитки и подняться на ноги. Она видела, как в облаке летучих искр с треском провалилась черепичная крыша таверны, она звала, срывая голос, но никто не откликался. Подбежавшие соседи еле оттащили ее прочь, с такой силой и настойчивостью девушка цеплялась здоровой рукой за шершавые доски калитки.

История 18. «Звезда»

Название: «Карте место!»

Действующие лица: Аластор, Малыш, Ши.

С незапамятных времен луна считается покровительницей колдунов, ведьм и чародеев, а также многоученых книжников. Переменчивые же и далекие звезды хранят игроков. Тех, что с легкостью вверяют свое золото и судьбу удаче, склоняя слух к заманчивому звону костей на медном подносе и шелесту крат.

Всякое новолуние, когда луна меркнет и уходит за край небосвода, а звезды в изобилии усыпают небо, Чойро, владелец «Улыбки удачи» учинял в своем заведении круг Большой игры. В эту ночь в заведение допускались все желающие, до последнего нищеброда — при условии, что у того имелся за пазухой хотя бы талер, сумма наименьшей из ставок. В бурную и шумную ночь Большой игры терялись и приобретались состояния, жизнь то теряла смысл, то вновь обретала его — и единственным нерушимым законом Чойро объявлял только один: «Никакого колдовства». Мошенничать и жульничать — да завсегда пожалуйста. До того мгновения, как вас схватят за руку и уличат. Поймали — не жалуйтесь. Вышибалы «Улыбки удачи» не станут спасать вашу никчемную шкуру, а, напротив, охотно сбегают за веревкой и камнем потяжелее.

После того, как нескольких любителей крапить карты и подменять кости и в самом деле утопили в выгребной яме, «Улыбка» обрела устойчивую репутацию заведения, где честность предпочитают мошенству. Места, где можно рискнуть и испытать ловкость своих рук — вдруг ты окажешься проворнее и ловчее всех окружающих, вдруг не заметят?

— Не-е, — с порога заявил Ши, увязавшийся следом за Малышом и Аластором, — мне моя голова дороже. И пальцы тоже, других у меня нет. Я так, посмотреть…

— Спрашивается, кого он пытается обмануть — нас или себя? — задумчиво вопросил у выкрашенного в темно-синий цвет и украшенного золотыми слюдяными звездочками потолка заведения Дурной Глаз. — Ши, ты мимо пацанов, режущихся в «Три скорлупки», спокойно пройти не способен. Непременно ввяжешься.

— Может, я стал старый и мудрый, — ответствовал Ши… и немедля застрял у стола, где заманчиво сверкало, вращаясь, игорное нововведение — пестрый диск с делениями и прыгающий по ним серебряный шарик. Новинку уже успели прозвать «Мельницей успеха» — и сейчас огромный стол, где с жужжанием вертелось колесо, обступило множество любопытствующих, как играющих, так и просто глазеющих.

Малышу здесь не нравилось. Слишком много азартно галдящих людей, слишком низкий потолок, слишком душно и полутемно, как в пещере. Тычешься в стороны, как летучая мышь. Он согласился пойти лишь потому, что Альс уже несколько раз зазывал его с собой, и отвечать очередным отказом было бы просто невежливо. К тому же в кои веки у юнца с Полуночи завелись собственные деньги — его доля за налет на Кисиндо. По здешним неписаным законам, добрую часть добычи полагалось немедля потратить — с шумом, треском и совершенно понапрасну. Они уже устроили праздник в честь помолвки Ферузы и Альса — но деньги все равно оставались. Скопидомство среди новых друзей Малыша почиталось за дурную привычку и всячески порицалось. «Легко достались — легко расстались», — так повторяли все. За исключением Ферузы, полагавшей, что деньги должны приносить какой-никакой доход, а не пускаться в азартный распыл.

Но Альсу хотелось развлекаться и играть, и он пошли в «Улыбку удачи». Насквозь пропахшую мускусом, жаждой выигрыша, человеческим потом и неуловимых запахом денег. Известная поговорка гласила, якобы «золото не пахнет», но Малышу казалось, он ощущает этот запах. Чуть кисловатый и прогорклый, навроде перестоявшего молодого вина, терпко щиплющий язык и ноздри.

Ему тут было не по душе, а Альс и Ши чувствовали себя, точно рыбы в воде. Или сайгаки в камышах. Или волки в заснеженном лесу. Им тут было хорошо. Они неспешно переходили от одного стола к другому, перекликаясь и перешучиваясь с знакомыми, играя по партии то здесь, то там. Словно принюхивались к таинственному и манящему запаху золота, прислушивались к его тоненькому звону — где ты скрываешься, где таишься, где тебя больше всего?

В конце концов Аластор застрял около стола, где играли в наиббу — игру сложную, требующую немалого терпения и выдержки, а также способности подмечать мелочи в поведении соперников и умения лгать с наичестнейшим выражением лица. Карты наиббы чем-то смахивали на колоду тарока Ферузы, только их было намного больше и они делились по мастям. Наименования мастей Малыш с трудом, но заучил — пентакли, чаши, мечи и скипетры. Правила же ему никак не давались. С костями было намного проще — любой человек без труда отличит две точки от шести и солнце от скачущего коня.

Дурной Глаз занял место выбывшего игрока, Малыш пристроился сбоку, обреченно понимая, что теперь Альса отсюда до утра не вытащить даже упряжкой тяжеловозов. Из столпотворения, лихо толкаясь локтями, вынырнул довольный Ши с кувшином холодного вина и тоже остался поглазеть.

Карты разноцветными лентами стелились по столу, складывались веерами, переходили от одного игрока к другому. То вырастали, то уменьшались столбики медных и серебряных жетонов, которые в заведении олицетворяли настоящие золотые монеты. Росла толпа вокруг — напряженная затихавшая, когда игроки разбирали карты и делали ставки, и восхищенно бурливая, когда карты ложились на стол. Краем уха Малыш расслышал, как рядом уже начали биться об заклад касательно того, кто выиграет. Ши позабыл о кувшине и во все глаза таращился на стол, затянутый желтым, чуть вытершимся атласом. Даже разумения варвара-подростка хватало, чтобы понять — Альс уверенно выигрывает, ибо стопка собранных им жетоном была самой большой. Последний из игравших против него огорченно развел руками, признавая свое поражение, и Дурной Глаз остался с изрядным кушем, но без противников. Новых желающих сразиться с ним что-то не находилось.

— Ши, садись, давай хотя бы круг пройдем! — позвал разочарованный Альс, явно не желавший уходить из-за стола и уступать место новым игрокам.

— Ага, счаз, — отозвался воришка. — Чтобы ты меня последнего достояния лишил? Вон Малышу предложи, у него до сих пор кошель полный. Он же у нас домовитый и запасливый.

— Малыш?

— Я не умею, — честно признался юнец.

— Да это проще простого! Давай хотя бы по маленькой!

— Я не умею, — сызнова повторил Малыш. Позориться перед собранием зевак совершенно не хотелось.

— Ши тебе будет подсказывать. Правда. Ши? Ну давай сыграем. Хотя бы разок. Что ты вечно углы подпираешь? — когда Альс хотел, он становился очень убедительным. Малыш вздохнул, уселся на опустевший табурет и уставился в доставшийся ему веер пестрых картинок. Посетители заведения обрадовано и ехидно загудели — вот и представление, вдобавок к игре, танцовщицам и дармовому угощению. Ши забубнил над ухом, перечисляя масти и достоинства карты. Мысленно Малыш попросил прощения у богов своей родины за столь неподобающее воину времяпровождение — и положил карту на стол.

Ши взвыл, как кошка с прищемленным хвостом:

— Да не той, ты в своем уме? Кто ж так ходит?

— Карте место! Он играет, а ты только помогаешь, — строго напомнил Альс. — Пусть думает своим умом.

К своему безграничному удивлению, Малыш выиграл. С трудом, но выиграл — видимо, Альс развлекался, не слишком задумываясь над ходами. Дурной Глаз передвинул к юнцу два выигранных жетона — и уже не Альс, но сам Малыш с удивлением услышал от себя:

— Давай еще.

— Вот это дело, — искренне обрадовался Альс.

Вторую партию Малыш проиграл, следующую — снова выиграл, постепенно входя во вкус. Загадочные прежде рисунки на картах становились знакомыми и понятными, он больше не прислушивался к наставлениям Ши. Невесть каким, незнакомым прежде чувством угадывая, какая именно карта просится в руку, чтобы упасть на стол между ним и Аластором. Их стол замыкали во все более тесное и тесное кольцо, Альс улыбался и насвистывал. Спустя какое-то время перестал свистеть, озадаченно воззрившись на Малыша — и сделался крайне серьезен.

Спустя еще какое-то время, растянувшееся и застывшее, подобно мухе в янтаре или стреле в полете, Малыш обнаружил, что горка сверкающих жетонов перед Дурным Глазом изрядно уменьшилась — почти половина из них перешла к нему.

— Э-э, может, будет уже? — нерешительно предложил он.

— Играем, — отрезал Альс. Его репутация удачливого игрока трещала по всем швам. На глазах алчно волновавшейся толпы безвестный мальчишка, считанные месяцы назад спустившийся с гор и еще толком не выучивший местное наречие, разделывал его под орех. Причем без особого труда, легко и непринужденно, будто всю жизнь только этим и занимался.

Стерпеть подобное Аластор Кайлиени не мог.

— Ну, как скажешь, — миролюбиво согласился Малыш, и колоду вновь перемешали. Ши тоненько подвывал от восторга, предвкушая, как будет рассказывать об эдаком сражении столетия тем из своих знакомцев, кому не свезло нынешней ночью оказаться в «Улыбке удачи». Воришка мог дать руку на отсечение, что никто из противников не жульничает. Малыш — потому как в варварстве своем не ведает эдаких тайн. Альс — из гордости. Ну как же, ему — и мошенничать в игре против начинающего юнца? Это чистой воды столкновение удач. Той, что покровительствует новичкам, и той, что всегда сопровождала Аластора. Тут не важен расклад приходящих карт и умение предугадывать ходы. Это везение. У кого-то оно окажется сильнее. Альс, конечно, переживет, если Малыш подчистую обыграет его в наиббу, они останутся друзьями — но вот слухи по городу поползут самые разнообразные.

— Последнюю, — в кои веки голос у Аластора дрогнул. Самую малость, едва различимо в общем гуле толпящихся рядом зрителей, но все же дрогнул. — На все.

— Идет, — душой юнца с Полуночи всецело завладел игроцкий азарт. — Срезай.

Колесо наиббы вертелось, карта ложилась поверх карты, пентакль — поверх меча, Сила поверх Мага. Ши аж привстал на цыпочки, пытаясь разглядеть, что за сочетание карт в руках у Малыша — но тот, освоившись, держал карты так, чтобы стороннему наблюдателю было нипочем в них не заглянуть.

Юнец выигрывал. Спокойно, уверенно, неотвратимо — как сходящая с гор лавина погребает под собой случайно оказавшееся на пути селение. Еще два захода, и впервые в жизни Альсу Кайлиени придется признать себя проигравшим.

И тут Малыш, готовившийся сделать очередной — возможно, решающий — ход, истошно заорал. Без видимой причины, как человек, внезапно ужаленный шершнем в трепетное. Юнец вскочил, отшвырнув карты и опрокинув табурет. Судорожно схватился за болтавшийся на поясе кисет, дернул его так, что лопнули завязки, и отшвырнул в сторону.

Толстая выделанная кожа кисета дымилась, как если бы внутри лежал раскаленный уголек. Кожа горела и воняла, дыра с обугленными краями ширилась, народ в испуге отшатнулся от валявшейся на полу вещицы — но Ши видел, что в кошеле рядом с немудрящим имуществом Малыша завалялось нечто, похожее на оплавленный кусочек серебра. На монетку, которую бросили в очаг и она растеклась там подобием плоского блинчика с обкусанными краями. Монетка рдела багровым и плевалась искорками.

— Это что такое? — отсутствующим голосом вопросил Альс.

Малыш промолчал, потому как был занят сбиванием искр со своих штанов. Ши, некстати вспоминавший правила для ночи Большой игры, неуверенно вякнул:

— Да ерунда какая-то…

— Это та хрень из колдунского дома, которую ты мне всучил! — Малыш не обладал талантом держать язык за зубами. Кроме того, он обжегся и разозлился: — Лежала себе спокойно, а тут возьми да загорись!

— О боги, — тихонько вымолвил Альс. Он хмурился, похоже, игра и выигрыш его больше не интересовали, его тревожило нечто другое: — Парни, да пошло оно все. Нам надо домой. Срочно.

— Куда это вы собрались? — к столу протолкался Чойро, бывший аренный борец, а нынче — владелец процветающего игорного заведения. — Альс, от кого другого, но вот от тебя я такой подлости не ожидал. Тебе ж и так всегда везет. Но протащить заговоренный на удачу амулет и всучить его мальчишке? Альс, ты свихнулся?

— Потом, Чойро, потом, — Аластор выскользнул из-за стола. — Я извиняюсь, можешь забрать выигрыш в пользу заведения. Это вышло случайно. Парень не догадывался, что это — амулет. И я тоже не знал. А теперь позволь пройти.

— Правило есть правило, — Чойро и не думал уступать дорогу.

Кто-то подлил масла в разгорающийся огонь, отважно выкрикнув из-за спин:

— Это что ж выходит — ему можно колдовскую дрянь сюда таскать, а прочим — и думать не моги?! Бей их, ребята!

— Ну твою мать… — вырвалось у Ши, нацеливавшего прихватить хотя бы пригоршню жетонов, грудами лежавших на столе. Альс с видом: «Я хотел как лучше, вы сами напросились», сгреб увесистый табурет и молниеносным круговым движением обрушил его на голову Чойро. Тот устоял, только часто заморгал и затряс стриженной налысо башкой.

— Пробиваемся к выходу, — скомандовал Альс. Тщетно.

У посетителей «Улыбки удачи» на входе отбирали ножи с дубинками, но в заведении хватало скамей и шандалов, а также массивных блюд и кубков, которые вполне могли сойти за оружие. Повод к потасовке имелся, и вполне серьезный, а рассыпанные по столу и брошенные на произвол судьбы монеты так заманчиво блестели, зовя к себе…

На удивление споро прибывшая к охваченной всеобщей драке «Улыбке» Сыскная Когорта не стала озадачиваться отделением правых от виноватых, но принялась хватать и вязать всех, кто выскакивал из дверей заведения. Невзирая на лица, оправдания и попытки скрыться. Любое неспокойствие, как требовал месьор Рекифес, должно пресекаться в зародыше — а в Алронге достанет пустых камер и подвалов на всех. Утром разберемся, кто был зачинщиком драки, кто просто заглянул на огонек, а кто под шумок набивал карманы чужими деньжатами. И не возражать, демоновы дети, ослиная отрыжка и ошибка Создателя!

История 19. «Дьявол»

Название: «Ненависть»

Действующие лица: Рилеранс и прочие.

Джай и его спутник волокли спотыкающуюся пленницу через вечерний город, не стремясь выбирать безлюдные переулки и отталкивая с пути всех, кто замешкался. Феруза знала, что многие из горожан признали гадалку с Каменного рынка — но не сомневалась и в том, что никто не встанет на ее защиту. Все отведут глаза и сделают вид, что ничего не видели. Разве что парни из шайки уль-Вади, торчавшие на углу Сыромятной и Кожевенного, проводили гадалку и ее пленителей недоуменными взглядами. Закричи она, зовя на помощь, головорезы Кодо вмешались бы.

Но Феруза онемела — от растерянности и от испуга, от того, что никогда прежде с ней не случалось ничего подобного. Она лишилась своей незримой брони, своей колоды карт. Они сгорели, как сгорает любой пергамент, угодивший в жадную огненную пасть. Цветные рисунки, говорившие о будущем, обуглились и превратились в пепел. К этой колоде прикасались руки не одного поколения гадалок, старая Гузлим доверила колоду своей ученице — а та не сберегла ее!

Зловещее ремесло гадалки отчасти оберегало и защищало Ферузу от невзгод мира — но кем она стала теперь? Всего лишь одной из женщин Шадизара, за которую даже некому заступиться! Аластор ушел и не знает, что с ней. Лорна, Райгарх и Хисс погибли. «Нора» сгорела. С Джаем случилось нечто ужасное — и еще неизвестно, что ждет ее саму в логове колдуна.

По дороге Феруза потеряла платок и одну туфлю. Такой она поневоле вошла в ворота «Луны», поместья на улице Кисиндо — растрепанной и прихрамывающей. Мелькнули ажурные воротца, ее втащили во внутренний дворик и толкнули в спину. Гадалка растянулась на шершавых плитах, снизу вверх испуганно взглянув на приближающегося к ней человека.

— Кто это? — брезгливо осведомился Рилеранс, осмотрев съежившийся живой трофей.

— Подруга Аластора, — коротко отозвался Джай. — Остальных мы убили.

— Не подруга, а законная невеста, — преодолев страх и немоту, выговорила Феруза. — Он придет за мной, а вы… вы пожалеете о том, что похитили меня!

— Пусть приходит, я с нетерпением его ожидаю, — магик передернул плечами, казавшимися вдвойне широкими из-за жесткой парчи одеяния. — Думаю, у нас найдется, о чем с ним потолковать. В том числе и о твоей участи, девица. Говорят, ты способна увидеть будущее? Ну-ка поведай мне, что ты видишь!

— Ты убил моих друзей, ты сжег мой дом — на какое будущее, кроме скорой смерти, ты рассчитываешь? — страх Ферузы медленно, но верно переплавлялся в ярость. На миг ей показалось, что она способна броситься на некроманта и выцарапать ему глаза. Спутник Джая положил ей руку на плечо — рука была тяжелой и мертвенно-холодной.

— Как страшно, — пренебрежительно фыркнул Рилеранс. — Впрочем, у меня дело к не к тебе, а к твоему дружку. Ты мне не нужна, — он взглянул на своих слуг. — Хочешь ее, Кебрадо? Может, она тебе на что и сгодится.

— А-а, значит правду говорят — вы, колдуны, сами ни на что не способны? — выкрикнула Феруза. Одна мысль о том, чтобы оказаться наедине с тем, кого некромант назвал Кебрадо, повергла ее в леденящий ужас. Лучше умереть, чем позволить живому мертвецу прикоснуться к себе. — Гораздо только приказывать налево и направо, а потом сидеть и глазеть, тряся потными ручонками и никчемными причиндалами? Что, ты из таковских?

— Дерзко и глупо, — оценил ее речи колдун. — Впрочем, откуда тебе знать о том, на что я способен… Или ты хочешь узнать, а, девица? — он стремительно наклонился вперед, словно переломившись в поясе.

«Не дразни судьбу: никогда не заглядывай в глаза тех, кто якшается с темной стороной магии», — говорили Ферузе, но все случилось так неожиданно, что она не успела ни зажмуриться, ни отвести взгляд. Словно она, необдуманно перегнувшись через край, упала в колодец, полный темной, обжигающе-холодной воды. Или, оступившись на тропе, угодила в объятия зыбучих песков — неотвратимо, жадно поглощающих тебя, затягивающих в свой круговорот, лишая возможности спастись. Мир свернулся темным мешком, кто-то безжалостной рукой затянул горловину, оставив Ферузу наедине со своими страхами. Она оказалась заперта в ловушке, из которой нет выхода.

— Отведи ее в подвал, — небрежно махнув рукой, распорядился магик. Его взгляд мимолетно скользнул по Джаю, и Рилеранс задумчиво добавил: — И кликни ас-Равди.

Кухарь незамедлительно предстал, почтительно осведомившись:

— Прикажете ужин подавать?

С того мгновения, как Рилеранс прознал об ограблении, челядь в доме ходила на цыпочках, стараясь быть тише воды и ниже травы. Никому не хотелось попасть под подозрение, все наперебой клялись в том, что ночью крепко спали и ничего не слышали. На охранников, не исполнивших долг, Рилеранс пожаловался в Гильдию Мечей — а те, по слухам, строго карали за промахи и пренебрежение обязанностями.

— Выброси ужин на помойку, — буркнул чародей. — На сегодня твоя работа окончена. Ответь, ты ведь знал эту крысу в человеческом облике?

— Н-ну, э-э… да, — нехотя промямлил туранец, избегая смотреть на Джая.

— Наш пронырливый крысеныш всемерно способствовал своим дружкам, нанесшим нам ночной визит, — пояснил Рилеранс. — Думаю, он заслужил наказание. Поручаю это тебе. Отведи его на конюшню. Возьми кого-нибудь в помощники и не стесняйся в средствах. Результат должен быть… наглядным.

— Да, господин, — бесстрастно кивнул Хурман ас-Равди. — Примерно наказать.

— Не до смерти, — уточнил колдун и хмыкнул: — Впрочем, скорая смерть ему никак не грозит.

— Ты меня еще понимаешь? — вполголоса спросил ас-Равди, выводя Джая из покойной тишины внутреннего дворика. Проныра кивнул — медленно, словно ему требовалось вспомнить, как это делается. — Ну, значит, не обессудь. Отпустить тебя я не могу — мне с хозяином ссориться никак не с руки, — он крякнул, в раздражении хрустнув костяшками пальцев. — Болван ты. Не потому, что полез с дружками грабить дом, а потому, что имел дурость попасться. Ты ведь мне приглянулся, идиот — это даже наш хозяин понял. Колдуну только дай возможность примучить кого — желательно чужими руками. Им это как медом по сердцу, — туранец полушепотом замысловато выругался.

Джай скрипнул зубами. Говорить становилось все труднее: омертвение поглощало его, как хищный зверь по кусочкам поглощает свою добычу.

Разогнав прислугу и подручных, Рилеранс принялся широким шагом обходить маленький пруд, метя разноцветные плитки полами одеяния. Если бы клокотавший в его душе гнев мог обрести материальное воплощение, то вода в пруду немедля вскипела бы ключом, а растения повяли, иссушенные жесточайшей засухой.

«Ненавижу этот город. Я мог бы единым мановением руки поднять всех усопших с местных кладбищ и натравить их на живых — но я вынужден соблюдать правила приличия и подчиняться закону! Какой смысл обладать властью и силой, если ты лишен возможности их использовать?! Повсюду незримые решетки и замки — и если я попытаюсь разрушить их, на меня ополчатся мои же собратья по ремеслу. Нам позволено практиковать магию, но лишь в строго обозначенных границах, от сих до сих. Иначе — толпы разъяренных обывателей с факелами, разозленный Совет Рунного Круга, с которым я и так-то не в самых лучших отношениях, кляузы, скандалы и лишение патента. Смертные диктуют нам свои правила, а мы — мы вынуждены подчиняться! Да, я проучил исполнителей — но что с того проку? Я не в силах вернуть похищенную собственность, я вынужден сидеть и ждать! Я! Безропотно ждать, пока какой-то взломщик изволит явиться за своей подружкой! Ничего он не получит. Я обращу его в не-мертвого. Да, и его девчонку тоже — и заставлю их сношаться, пока их жалкие тела не начнут разваливаться на части. Они будут служить мне до конца дней своих!» — эта мысль хоть немного примирила Рилеранса с горечью осознания собственного бессилия. Куда ушли те времена, когда маги невозбранно правили миром? Разрушены пурпурные стены и башни Пифона, утратила былое величие Стигия. Чародеи вынуждены пресмыкаться перед самозваными королями и тягаться с бездарными шарлатанами за право заработать пару лишних золотых.

А ведь у него была возможность. Он завладел Книгой, ведавшей прошлое и будущее. Но не рискнул использовать ее, устрашившись грозных преданий о том, как ужасно попытки влиять с помощью Книги на настоящее искажали лицо мира. Именно так в муках погибла Атлантида, шептались в кругах магиков.

Мысли Рилеранса на удивление гармонично перекликались с мыслями создания, что именовало себя Кебрадо лос Уракка, графом Ларгоньо. Кебрадо исходил ненавистью — высокопробной, сияющей и отточенной, как наилучший эсток зингарской ковки. Он пребывал в плену — в плену у смертных! Он мог сколько угодно бросаться на стены своей незримой темницы — те оставались незыблемыми, ибо у него недоставало сил проломить их. Маг зачаровал его, замкнул оковами, оборвал нить, связующую Кебрадо с небесным покровителем. Будь проклят этот город, где правит Обманщик, город лжецов и предателей! Город, где ни на кого нельзя положиться, где даже золото не в силах заглушить стремления к мошенничеству!

Он должен отыскать способ вырваться отсюда. Вырваться и отомстить тем мерзким людишкам, что осмелились встать у него на пути.

И для начала…

Кебрадо посмотрел на забившуюся в угол девушку. Рилеранс изрядно припугнул нахалку, отправив ее рассудок шарахаться по лабиринтам, наполненным пугающими тенями. Оно даже и к лучшему. Чужой страх, чужая боль и ужас — лучший материал для сотворения спасительной нити от Создания к Создателю. Девица недурна лицом и фигурой, и она — девушка Аластора. А имя Дурного Глаза тоже числится в списке людей, вызвавших гнев Кебрадо лос Уракки, причем на одном из первых мест. Девица слывет неплохой гадалкой, значит, обладает толикой колдовских сил, которыми они вполне может поделиться. Она предсказала Кебрадо неудачу — а как обычно принято поступать с гонцами, принесшими дурные вести?

Поднять легкую гадалку на ноги не составило никакого труда. Однако, стоило Кебрадо задрать ей юбки и толчком колена попытаться развести ноги, как девчонка опомнилась. Извернулась кошкой и полоснула его ногтями по лицу, шипя и плюясь. Стерпеть подобную наглость от смертной девки было положительно невозможно. Гнев, ненависть и похоть оголодавшими змеями прогрызали рассудок, стремясь наружу. Девица визжала, дергаясь и ожесточенно выкручиваясь из рук, пока Кебрадо не сбил ее с ног и не ткнул физиономией в каменный пол. Даже в этом положении она продолжала голосить и проклинать его — но после наконец-то заткнулась и только тихо всхлипывала.

Сила гадалки была схожа с придорожным цветком, неказистым и пыльным, однако упрямо поднимающимся снова и снова. Кебрадо опустошил ее до дна и отбросил, словно пустую скорлупу вылущенного ореха. Она осталась лежать, никчемная кукла в пестром одеянии с нелепо вывернутыми ногами и руками. Зингарец полагал, что девица без сознания — но, уже стоя на пороге подвала, невесть отчего оглянулся.

Гадалка приподняла голову, смотря прямо на него. Было в ее взгляде нечто такое, что Кебрадо поторопился захлопнуть тяжелую дверь и заложить задвижку. Ну не смешно ли? Неужели он и впрямь опасается, что высушенная досуха девка сможет выбить дверь и последовать за ним? О нет, никто не остановит его сейчас, под небом умершей луны, когда ему удалось протянуть тончайшую из нитей к средоточию силы Повелителя. Великий Змей услышал свое дитя, нить наливалась багровым, давая Кебрадо чаемую возможность сразиться со своим пленителем.

Ему не понадобилось тратить время на долгие поиски. Некромант сам вышел ему навстречу — должно быть, почуял неладное. И ударил Рилеранс первым, еще толком не разобравшись в том, что изменилось, но силой пытаясь вернуть мятежное творение к покорности. Надо отдать колдуну должное, чародейский удар был силен, едва не бросив Кебрадо на колени. Но теперь лос Уракка мог противостоять нападению — и он с ревом бросился в атаку.

Над маленьким двориком вспыхнули, скрещиваясь, ослепительно-голубые молнии. Старинный особняк содрогнулся. Из окон с печальным звоном вылетели стекла, с крыш опасно хрустящими ручейками потекла черепица, разбиваясь о землю. Вода в бассейне подернулась коркой льда, растения вспыхнули и опали горстками пепла. Послышались встревоженные крики испуганной челяди — но Кебрадо было не до них. Он тараном проломился через защитные заклятья магика, он добрался до своей цели, сомкнув пальцы на жилистой шее Рилеранса. Он увидел то, чего хотел: как выпучиваются глаза ненавистного человечишки, как тот хрипит и разевает рот в попытке ухватить глоток воздуха.

«Вся твоя некромантия не в силах вернуть тебя к жизни», — думал Кебрадо, с дикой радостью ощущая, как затихает ток крови в жилах противника, как все реже бьется его сердце. Последний толчок, и тишина — душа мага Рилеранса незримой тенью вырвалась из тела, отправившись в путешествие на Серые Равнины.

Кебрадо швырнул труп в озеро. Мгновение полюбовался на то, как чародей, пробив тонкий покров льда, опускается на дно — в компанию к подохшим золотым рыбкам.

«Туда тебе и дорога», — лос Уракка больше не желал оставаться здесь. Следующим, кому предстояло испытать милость его гнева, должен стать жуликоватый компаньон уль-Вади. Он отберет у него Книгу и прикончит смотрящего Нарикано также, как прикончил мага Рилеранса. Колдун хотя бы сопротивлялся перед смертью. Человек же просто сдохнет, подобно свинье под ножом мясника. Благо уль-Вади и с морды чем-то смахивает на откормленного хряка.

Легким и широким шагом Кебрадо вышел из ворот поместья, пройдя под покачивающимся на цепях серебряным полумесяцем. Никто не встал у него на пути, никто не осмелился задержать его. Улица Кисиндо пустовала в оба конца, лишь фонари чуть покачивались под ветром. Граф Ларгоньо полной грудью вдохнул ночной воздух, по-змеиному ухмыльнулся — и зашагал прочь.

Беспрепятственно он дошел только до следующего перекрестка.

Темнота подворотни выплюнула навстречу Кебрадо слегка согбенного, но быстрого в движениях человека, размахивающего над головой тяжелым посохом. Неожиданно звучным, несмотря на почтенные лета, человек воззвал:

— Вот оно, порождение тьмы ночной, несущее нам погибель и разорение! Смерть ему!

— Смерть ему! — разноголосо и дружно откликнулись закоулки и улицы, порождая все новых и новых людей. С факелами. И с вилами. И с полными корзинами гнилых овощей и камней, градом осыпавших Кебрадо лос Уракку.

— Эпиналь, сволочь старая! — рычал Кебрадо, пытаясь воздвигнуть вокруг себя защитную сферу. У него почти получилось — запущенный чьей-то меткой рукой камень не ударил зингарца в висок. Сфера жалобно фукнула и лопнула, как мыльный пузырь под сильным ветром. — В клочки порву!

— Бей проклятую нежить! — усердствовал почтенный старец, воплощение человеколюбия и милосердия. Паства наконец-то вняла его призывам. На редкость удачное стечение обстоятельств: нынешним вечером Кебрадо невесть зачем разорил таверну в квартале Нарикано и похитил гадалку Ферузу ат-Джебеларик, любимицу горожан. При погроме уцелела подруга Ферузы, с жаром кричавшая о том, что Кебрадо спелся с некромантом Рилерансом и они вдвоем собираются вытворить в городе невесть знает что. Брошенный месьором Эпиналем призыв к возмездию поджег сухой тростник обывательской ненависти, разгневанная толпа устремилась в квартал Ламлам, к особняку колдуна, а Митра, как известно, помогает тому, кто сам не плошает…

Месьор Эпиналь был очень доволен собой и своими сторонниками. Особенно когда те продемонстрировали старцу труп Кебрадо лос Уракки с пробитой головой и несколькими кровавыми дырами от ударов зубцами вил. Месьор Эпиналь раздавал благословения налево и направо, украдкой тыкая труп обутой в поношенную сандалию ногой. Тот не оживал и не вскакивал с ужасным воем и намерением вырвать чье-нибудь сердце. Столкновение с народным гневом оказалось для Кебрадо роковым.

История 20. «Смерть»

Название: «Дорога без конца»

Действующие лица: Джай, Леук, уль-Вади и прочие.

То, что дом содрогнулся от крыш до фундамента, уловили все — кроме Джая. Заметались в стойлах и встревожено заржали лошади, взвыли вдалеке собаки. В крыше конюшни внезапно образовалась прореха — увязки соломы разъехались в стороны, открывая вид на беззвездное предутреннее небо.

— Землетрясение? — растерянно предположил кто-то.

— Отродясь их тут не бывало… Пошли, глянем.

— Может, это хозяин лютует?

— Тогда тем более надо глянуть и сматываться. А то и мы огребем промеж глаз.

— А этого?

— Пусть висит, куда он денется.

«Действительно, куда я денусь», — с мрачным фатализмом согласился Джай.

Другой на его месте давно бы уже изошел на крик. Джай молчал. Он не ощущал боли, не ощущал вообще ничего — и приходил в ужас от немоты собственного тела. Он превращался во что-то. В живого мертвеца, чье сердце больше не бьется, но способного ходить и говорить. Всякое мгновение помнящего о том, каково оно — быть человеком.

Он даже видеть мир стал по-иному. Всякий предмет обрел неясное блекло-фиолетовое свечение, люди мерцали изнутри золотым и алым, а пролитая живая кровь светилась рубиновым огнем. Он же был тусклым, как проржавевшее железо и загнившая вода.

Его оставили болтаться на ремнях, переброшенных через низкую балку. Когда они вернутся, все продолжится сызнова. Не потому, что челядь Рилеранса так уж ненавидит попавшегося вора, но потому, что они страшатся гнева своего хозяина.

«Мне-то теперь все едино. А Феруза? Что будет с ней — ее тоже превратят в говорящую куклу, подобие живой женщины? И все это — из-за меня?»

Джай медленно повернул голову. Посмотрел на свое запястье, на обмотанный вокруг него широкий ремень. Не порвать. Не разгрызть. Можно только изо всех сил рвануть руку вниз.

Треснули ломающиеся косточки и порванные сухожилия. Кисть повисла изломанной клешней — и Джай несколькими свирепыми рывками вытащил ее из ременной петли. Подождал, удивленно глядя на скрюченные пальцы. Попытался снова пошевелить ими — они распрямились, мертвой хваткой вцепившись в узел второго ремня. С помощью зубов и ногтей Джай освободился. Шатаясь, побрел в дальний конец конюшни, вылез в неприметную дверцу. Ас-Равди и двое его приятелей не спешили возвращаться — судя по воплям у ворот особняка, случилось нечто непредвиденное.

«Наплевать. Не имеет значения. Я больше не имею значения. Надо отыскать Ферузу».

Смутно помнилось, что магик приказал бросить гадалку в подвал. Дорогу к подвалу Джай помнил — и поковылял туда, испугав по пути бросившуюся на него собаку. Жутковатый офирский мастифф тоненько взвыл и со всех лап шарахнулся прочь, поджимая короткий обрубок хвоста.

Джай отодвинул защелку, открыл дверь подвала, сунулся в темноту и окликнул: «Феруза?»

Ответа не последовало. Но девушка была там, он видел ее силуэт в темноте — опаловое мерцание на полу, как рисунок на черной бумаге. Она была жива, ее сердце билось, кровь текла по жилам — просто она лишилась сил. Но ее не превратили в нежить, в стенающую тварь, в то, чему нет места среди людей. Она осталась самой собой.

— Феруза, тебе надо бежать.

— Я не могу, — тихо и едва различимо отозвалась гадалка. — Беги сам.

— Мне больше некуда, — Джай попытался поднять ее на ноги, от его прикосновения девушка шарахнулась и глухо застонала. — Прости. Все из-за меня. Ты скажешь нашим, что я не хотел? Я не думал, что все так обернется. Мне просто хотелось… хотелось стать чем-то иным.

— Вот ты и стал, — с оттенком прежней легкой иронии в голосе заметила Феруза. Джай выволок гадалку из подвала. Оказавшись снаружи, она вроде бы приободрилась. — Да только это явно не то, к чему ты стремился.

— Пойдем. Ты должна уйти, — настойчиво повторил Джай. Привалившаяся к стене Феруза смотрела на него со страхом и жалостью — жалостью, которой он не заслуживал.

— Так и думал, что ты сюда побежишь, — невзирая на размеры, ас-Равди умудрялся двигаться почти бесшумно. Только болтавшийся у него за спиной мешок тоненько и многозначительно позвякивал и погромыхивал. Джай толкнул судорожно ахнувшую Ферузу себе за спину, но туранец только покрутил бритой башкой: — Уймись. Этот тип, ну, который был с тобой — он удавил хозяина и ушел. Под воротами беснуется толпа приверженцев спятившего митрианского старца. Они собираются взять поместье штурмом. Так что нам всем здесь не место. Идем.

— К-куда? — оказывается, Джай не утратил способности изумляться.

Ас-Равди ответил непристойностью. И уточнил:

— Подальше отсюда. Или хочешь быть поднятым на вилы? Ты ведь у хозяина не один такой был. Очень он это дело любил — делать живое мертвым, но похожим на живое. Как думаешь, что сделают эти чокнутые борцы с нежитью, когда доберутся до хозяйских любимчиков? Челядь вовсю разбегается, а я смекнул перед уходом сунуть в мешок кое-чего полезного. Ну? Так и будешь стоять столбом? А ты, девица?

— Бежим, — Феруза ткнула Джая в спину острым кулачком.

— Я же мертвый, — тупо повторил Джай, не двигаясь с места.

— Да какая разница, — отмахнулся ас-Равди. — По мне, так даже лучше, — он ухмыльнулся в темноте, одним движением перебросил охнувшую Ферузу через плечо — и побежал в направлении сада.

Крики у ворот сменились на торжествующие. Что-то гулко лязгнуло — сломался замок на воротах поместья. Джай сглотнул всухую и побежал следом за туранцем и гадалкой. Они перелезли через забор — в особняке уже что-то занялось, а по саду метались, преследуя кого-то, темные силуэты — и потрусили по переулкам, удаляясь от Кисиндо в сторону квартала Нарикано.

Подле Старых Боен гадалка заявила, что дальше в силах добраться сама. Поблизости живет ее добрая знакомая, там ей помогут и дадут приют, пока не объявится сгинувший невесть куда Альс.

— Ты не держишь на меня зла? — спросил Джай.

— Должна бы, да не могу, — невесело отозвалась Феруза. — Так уж сложилась твоя судьба. Прими ее, если сможешь — и я надеюсь, что тебе еще повезет. Иди, Джай. Не забывай нас — но постарайся больше не попадаться на глаза. Ступай.

И они ушли. А Феруза осторожно поковыляла к дому своей подруги.

Полузабытое человеческое бытие оказалось в чем-то даже не лишенным приятности. Леук, Ловец Загадок, третий день бродил по городу, с пробудившимся интересом наблюдая за коловращениями судеб смертных. Они были странны и забавны в своих бесконечных стремлениях урвать у всякого дня побольше, обжулить соседа и незнакомца, купить подешевле, а продать подороже. Они жили так, словно смерти не существует и она никогда не придет за ними. Леук шел среди их красочной, безалаберной сумятицы, оставляя за собой песчаную дорожку, а за ним следовал облезлый трехцветный кот. Булькала вонючая похлебка в котлах, клянчили подаяние нищие — Леук безмолвно усмехался таланту здоровых людей прикидываться умирающими и смертельно больными — трудились ремесленники, мошенничали игроки в «три скорлупки». Мир жил, такой яркий и такой прочный в своей хрупкости. Леук знал о неотвратимой участи тех, мимо кого проходил по шумным улицам, ведал отмеренные им сроки. И там, где с последним вздохом старика обрывалась одна жизненная нить, крик новорожденного младенца сплетал новую.

«Неудивительно, что они предпочитают думать — смерти нет», — невесть отчего сегодня это суждение лишь позабавило Леука. Он-то знал, что смерть есть и пребудет всегда. Смерть и жизнь, две стороны одной монеты, поставленной на ребро и весело крутящейся, отблескивая солнечными зайчиками.

Он шагнул в тень очередного навеса над прилавком торговца — а оказался на склоне холма под пепельным небом, где ветер гонял туда-сюда смерчики бледно-розового песка. Там, на склоне, застыли в оцепенелой неподвижности три силуэта, три души, ныне расставшиеся с телами.

Спиной к Леуку сидел молодой человек, бессмысленно пересыпавший из ладони в ладонь песок Великих Равнин. Неподалеку от него стояли, глядя на бесконечность уходящей вдаль равнины и держась за руки, мужчина и женщина — чем-то неуловимо похожие друг на друга. Леук без труда узнал мужчину — старый наемник, с которым он беседовал во дворе харчевни под молодое вино. Крепко сложенная женщина с копной светлых волос — трактирщица Лорна, его подруга.

— Райгарх, — окликнул Ловец Загадок. Бывшие наемники обернулись — слаженным движением двойного отражения в зеркальной глуби.

— Мы умерли? — без особого испуга спросила женщина. — Впрочем, чего это я… Совсем сдурела на старости лет. И ёжу ясно, что умерли. А Кэрли и Ферузы тут нет, значит, они уцелели? Они живы, да? Джай, похоже, спятил — чего бы ему нападать на нас?

— Он то появляется тут, то пропадает, — добавил Райгарх. — Видно, ему не дано ни остаться там, ни попасть сюда. Крепко влип парень. А ты — ты, выходит, живешь здесь?

— Вроде того, — кивнул Леук. Подумал и добавил: — Равнины — не самое худшее из мест. Здесь каждый получает то, чего воистину заслуживает.

— Надеюсь, треклятый колдун, из-за которого мы тут оказались, огребет раскаленную кочергу в зад и мучений на десять тысяч лет! — раздраженно бросила Лорна.

— Отыскал свою пропажу? — поинтересовался Райгарх. — Знаешь, тут такая история вышла… Похоже, мы ее видели, твою книгу. Ну, то есть не лично мы сами, а наши приятели. Они стянули ее по поручению смотрящего нашего квартала у некроманта Рилеранса. Тот по злобе решил отомстить. Так Джай говорил. И еще добавил, мол, книга к заказчику ограбления не попала. Она в руках у уль-Вади. Назирхата уль-Вади из Нарикано. Сдается мне, тебе не составит труда узнать, кто это такой. Он решил оставить твою книженцию себе. Чем-то она ему приглянулась.

— Вот как, — медленно произнес Леук. Картина обрела целостность, пестрые кусочки встали на свое место. — Это… очень важные сведения. Спасибо тебе. Спасибо вам, — он тряхнул рукавом драного одеяния. Оттуда вытекла струйка песка, повисшая в воздухе мерцающим облачком. — Следуйте за ней, — посоветовал Ловец Загадок, — она приведет вас в место, которое должно вам понравится. И знайте: ваша нынешняя кончина не есть окончательное завершение вашего бытия. Это не последняя черта, это только привал в пути. Колесо вращается. Оно никогда не остановится. Удачи вам.

Бывшие солдаты поглядели на Ловца Загадок озадаченно, однако не стали выспрашивать, что именно он имел в виду. Они просто последовали за песчаным облачком, прихватив с собой своего молодого приятеля, спустились с холма — и вскоре стали тремя маленькими точками на необозримом пространстве Равнины. Леук долго глядел им вслед, прежде чем сделать шаг и вернуться в прокаленный солнцем, провонявший отбросами и людскими страстями Шадизар. Теперь он точно знал, куда идти. К особняку розового камня, что за высоким забором на улице Лодел.

Дом смотрящего квартала превратился в маленькую крепость, замкнувшую ворота и поднявшую разводные мосты. На рассвете уль-Вади невесть отчего поднял своих людей, приказав никого не впускать и никого не выпускать, готовиться к осаде и возможному сражению. Бойцы Кодо Ходячего Кошмара искренне недоумевали: Нарикано никому не объявлял войны, город давно разделен между квартальными бандами, границы проведены и одобрены. Назирхат уль-Вади славился спокойствием и трезвым расчетом, он никогда не отдал бы подобного приказа без насущной необходимости. Спорить никто не стал, осада так осада, но Кодо непрестанно теребили вопросами и намеками: с кем и за что предстоит сражение? Ходячий Кошмар огрызался, мол, старшему виднее — ибо понятия не имел, что сказать верным соратникам. Уль-Вади распорядился замкнуть особняк и вернулся в кабинет, локтем прижимая к себе толстую книгу в черном переплете. С этой книгой он не разлучался ни на мгновение.

Закаленные, испытанные бойцы клана Нарикано ждали вероломного нападения. Но дождались только появления возле особняка нищеброда в живописно развевающихся отрепьях. Побирушка с замотанным холстиной лицом стукнул кулаком в ворота и скрипуче провозгласил: он пришел забрать у Назирхата уль-Вади то, чем тот владеет не по праву.

— Шел бы ты, мил человек, своей дорогой, — огрызнулись дозорные, и без того раздраженные грядущей неизвестностью.

— Моя дорога ведет сюда, — невозмутимо возразил нищеброд. — Откройте ворота.

Разгневанный подобным нахальством караульный не придумал ничего лучше, как свеситься с башенки над воротами и выпалить в бродягу из самострела.

Толстый болт проделал в дырявых одеяниях нищего еще одну прореху и звонко ударился о мостовую. Бродяга не шелохнулся, настойчиво повторив требование открыть ворота. В ответ ему на голову обрушился свистящий ливень арбалетных болтов и лучных стрел. Напрочь игнорируя стрельбу, загадочный нищеброд возложил ладони на толстые воротные створки.

Те осыпались грудой ржавчины и прогнившей древесины. Леук крутанулся на месте, в точности как начинающий ритуальную пляску служитель Эрлика Восьмирукого, драная скаба взметнулась широким кругом — и нищий сгинул. Обернувшись пронзительно свистящим ветром пустыни, хлещущим по рукам и лицам не хуже тяжелой боевой плети. Леук прокладывал себе дорогу, расшвыривая нападающих, вырывая из рук копья и мечи, разрывая тетивы на луках. Он не собирался посягать на право своего владыки распоряжаться жизнями смертных — и не забрал ни одной жизни тех, кому было предназначено умереть не сегодня. Пепельным вихрем, под крики и лязг железа, посланец смерти шел по двору и коридорам особняка. Ведомый желанием исправить допущенную ошибку и оправдаться в глазах повелителя Серых Равнин.

Подле нужной двери дорогу ему преградил сумрачный великан с двумя топориками на длинных рукоятях. Леук вернулся в облик нищего степняка, с искренним любопытством осведомившись:

— Что, и впрямь собираешься сражаться со мной? Но меня нет. Есть лишь песок и ветер на Великих Равнинах — и тот, кому я служу.

Кодо Ходячий Кошмар не хуже других обитателей мира был осведомлен о том, какие именно равнины принято уважительно именовать Великими. И о том, кто и с какими целями является оттуда. Его преданность уль-Вади имела свои границы — и он понимал, что сейчас стоит на той самой незримой черте.

Кодо Сиверн был умным человеком. Он отступил в сторону.

Леук вошел в кабинет Назирхата уль-Вади и был встречен криком, исполненным яростного протеста:

— Она моя! Она сама пришла мне в руки, она моя!

Почтенный смотрящий квартала Нарикано стоял позади стола, судорожно прижимая к обширному чреву книгу в черном кожаном переплете. Леук укоризненно покачал головой:

— Нет. Это было досадной случайностью, и ты знал об этом. Ты мог бы пожертвовать ее в храм и быть вознагражденным по достоинству. Но ты предпочел присвоить ее себе — могущественную вещь, которой не дОлжно находиться в мире людей. Скажи, вопрошал ли ты ее о своей судьбе? Или о сегодняшнем дне?

— Н-нет, — промямлил Назирхат. Мысль о расставании с Книгой повергала его в трепет и тоску. Сколько грандиозных планов, сколько чужих тайн! Всего день обладания сокровищем — и вот его уже стремятся вырвать из его рук! — Убирайся прочь, я не желаю тебя слушать! Книга моя и останется моей!

Леук еще раз вгляделся в сплетение нитей чуждой судьбы. Да, никакой ошибки. Сейчас. Еще один удар сердца — и…

…и уль-Вади побагровел ликом, захрипев и выпустив тяжелый фолиант, гулко шлепнувшийся на пол. Смотрящий с редкостным упрямством цеплялся за жизнь, но что человек может противопоставить предначертанному жребию? Книга охотно назвала бы ему день, час и обстоятельства его смерти, но уль-Вади не отважился прикоснуться к этой тайне. Его сердце не выдержало, перестав биться — и Леук бережно поднял утраченную Книгу Сочтенных Песчинок. Та налилась теплом, радуясь воссоединению и возвращению к законным владельцам.

— Мряу, — донеслось из-под стола. Удивленный Леук заглянул под столешницу. Трехцветный ободранный кот невесть каким образом проскочил следом за ним и теперь укоризненно глядел желтыми глазищами.

— Но тебе нельзя со мной, — опешил Ловец Загадок.

У якобы неразумного животного на этот счет имелось совсем другое мнение.

— Мряааа!

— Уверен? — переспросил Леук. Даже будучи живым, он не имел домашних любимцев — но случайно приблудившаяся тварь изъявляла твердое желание пойти с ним.

Кот был уверен. Кот запрыгнул на плечо Ловца Загадок, впившись когтями в ветхую ткань, угнездился там и с достоинством отбыл.

Когда Кодо отважился заглянуть в кабинет смотрящего, там никого не было. За исключением безнадежно покойного Назирхата уль-Вади да тонкого слоя песка на полу. Ходячий Кошмар задумчиво поскреб квадратный подбородок. Смотрящий мертв, но квартал не может долго оставаться без смотрящего. Безвластие неизменно оборачивается смутой и неспокойствием. И его долг, долг ближайшего помощника уль-Вади, прямо-таки требует от него взять бразды правления в свои руки. Да пошустрее, пока не сыскалось иных желающих.

История 21. «Суд»

Название: «Суд идет…»

Действующие лица: Рекифес и прочие.

— Встать, суд идет. Встать, сыны свиньи, кому сказано! Кайлиени, оглох, что ли? Я к кому обращаюсь, к столбу или к тебе?

— Отвяжись. Малыш, двинь ему в рыло.

— Блюстителю при исполнении? На Соленые озера не терпится? Или ходить с руками надоело, хочешь попробовать, каково ремень зубами затягивать?

— Альс, ну встань, от тебя не убудет…

— Сам вставай. Потом расскажешь, на кого встало.

Ши всем обликом выразил непричастность к происходящему и то, что он оказался за решеткой по чистой случайности. Блюститель многозначительно постукивал дубинкой по ладони. Ему ужасно хотелось перечитать этой дубинкой ребра несговорчивым подсудимым, но неохота было возиться и открывать клетку. К тому же суд — в лицах месьора Рекифеса Рендера, его письмоводителей, тюремщиков с обвиняемыми, обвинителей, истцов, стряпчих, родственников и всех, кому нечем было заняться этим утром — уже пожаловал. Так что стражник ограничился тем, что с оттяжкой громыхнул дубинкой по прутьям, невнятно пригрозив: «Смотрите у меня!»

В своем стремлении навести порядок в новой провинции Немедийская империя расщедрилась, отпустив из казны денег для возведения нового здания Судебного присутствия. Старое здание, ветхое и никуда не годное, снесли с легкостью и без труда. Пока нищеброды растаскивали последние кирпичи, выяснилось, что часть щедро отпущенных от короны денег исчезла невесть куда. Верховный дознаватель немедля наложил руку на оставшееся золото, взяв под арест архитектора вкупе со старшинами Гильдий каменотесов и строителей — ибо только так можно было добиться постройки здания. За год присутствие все же возвели: без трех имевшихся на плане дополнительных флигелей, зато с расширенными помещениями для предварительного заключения. Пришлось пожертвовать торжественным подъездом с аллегориями Правосудия и Справедливости, зато хватило денег на надлежащее устройство зала общих заседаний и помещения архивов. Рекифес грозил повесить без суда и следствия всех, кто будет заподозрен в краже материалов или поставке недоброкачественных, но все едино. Краска быстро облупилась, с потолка белым снегом осыпались штукатурка и побелка, прутья в камерах покрывались ржавчиной, стены текли водой и опутывались паутиной трещин.

Рекифес надеялся сделать Присутствие внушительной опорой правосудия и законности — а взвалил себе на шею еще одно дополнительное ярмо. В здании никак не кончался ремонт: стоило мастеровым закончить труды в одном месте, как в другом с потолка немедля обрушивался пласт дранки. Даже сейчас, когда Верховный дознаватель ударом в гонг открыл очередное заседание суда, в дальней части зала громоздились леса. Бездельники на которых, вместо подновления облупившейся фрески, что-то жевали, перекликались со знакомыми и отнюдь не способствовали торжественности момента.

«Подам в отставку. Дотяну до конца года и подам в отставку. Пусть другого присылают. Молодого, глупого и рвущегося переделать мир. Уеду в провинцию. Гусей заведу. И этих, как их, овец. На мясо», — месьор Рекифес не совсем ясным взором уставился в подсунутые ему бумаги.

Рассматривалось дело об учинении погрома в игорном заведении и злонамеренном нарушении правил установленного заведения. Обвинитель — Чойро ань’Торко. Ответчик — Аластор Кайлиени «и по совокупности» еще с десяток человек. Кайлиени. С дружками. Устроили дебош в «Улыбке удачи». По ним плачут камеры в Алронге, томится колода палача за Слезной площади и тоскуют Соленые озера, а они драки в приличных заведениях устраивают.

И за них еще и хлопотать приходят!

Месьор Рекифес грозно зыркнул в зал. Шуршание и болтовня на скамьях пришли в некое сообразие с обстановкой, то есть сделались потише. Блюстители вытолкали взашей невесть как прошмыгнувшую на судилище торговку пирожками, позаимствовав ее лоток в счет казны.

Для приятного разнообразия голова у месьора Рекифеса сегодня не болела. Но вспоминать о том, к какому средству пришлось для этого прибегнуть, честному человекоохранителю совершенно не хотелось. Во всем была повинна почтенная Тика, домоправительница. Заметив утром мученическое выражение лица дознавателя и опустевший кувшин с настоем кошачьей мяты, Тика шустро шмыгнула в дом. Вернулась она с подносом, на котором лежали тонкая трубка, фарфоровая чашечка с густо-зеленой смесью, дымящийся уголек и пригоршня золотистых семян.

— Это что? — в некотором изумлении вопросил месьор Рекифес.

— Это, извольте видеть, «Душевное отдохновение», — затараторила Тика. — Уж прямо сил больше нет смотреть, как вы мучаетесь! Одна-единственная трубка, что в этом плохого? Зато голова болеть не будет — точно-точно, средство проверенное!

— Тика, — перебил дознаватель, — это порошок желтого лотоса. Семь сиклей за порцию.

— Обижаете, пятнадцать отдала! — искренне возмутилась домоправительница. — Семь дерут на Каменном рынке за поддельную дрянь пополам с толченым сеном. Этот настоящий, с самого Кхитая привезенный, без изъяну!

— Тика, — не оставил попыток переубедить домоправительницу и собственную совесть месьор Рекифес, — чем, по-твоему, я занимаюсь? Трон Дракона поручил мне раз и навсегда пресечь доставку лотоса в страны Заката. А ты, моя же домоправительница, в моем же доме, приносишь мне набитую лотосом трубку и…

— Так я же говорю — всего один раз! — терпеливым тоном матери, растолковывающей несмышленышу очевидные для всех взрослых людей вещи, объяснила Тика. — Да и потом, месьор Рекифес… Ничего дурного про Империю я сказать не имею и даже не думаю, только… только безнадежное это дело. Перекроете вы один караванный путь. Ну два. Ну даже целых сто. Повесите всех торговцев лотосом в Шадизаре, всех перекупщиков и всех, кто хотя бы раз в жизни держал в руках семена лотоса. Но жить-то людям на что-то надо? Надо. Значит, они проложат сто первый путь, разобьют новую делянку и сыщут новых покупателей. И все начнется сызнова.

У калитки забрякал колокольчик — настойчиво, резко.

— Поди прочь, — устало махнул рукой Верховный дознаватель, — посмотри, кого там принесло. Если из присутствия, скажи — сейчас буду.

Тика с достоинством удалилась, виляя обширным задом и шелестя юбками. Рекифес посмотрел на чашечку со смесью, как на злейшего врага, подпалил семечко на огне и раздраженно затолкал в трубку. К потолку потянулся характерный дымок с кисловатым привкусом.

После третьей затяжки домоправительница вернулась. С подносом, на сей раз уставленным бокалами и вазочками со сластями. Приведя с собой двух дам. Девчонку неяркой наружности, но весьма решительным выражением лица — и белокурую госпожу, благосклонно взирающую на мир вокруг и на месьора Дознавателя с трубкой в руках. Девчонка многозначительно потянула остреньким носом воздух, хмыкнув:

— Доброго утречка, господин Рекифес. Хорош ли сбор?

— И вам того же, барышня Тавилау, — первая затяжка и последующие, как ни странно, даровали Верховному дознавателю неведомое ему прежде благодушное состояние. В затылке не ныло, в ушах не звенело. — Чем обязан, дамы?

Блондинка, сверкнув драгоценностями, чинно присела в кресло и ослепительно улыбнулась. Юнра Тавилау осталась стоять, прихватив со стола засахаренное яблоко. Рекифес задумался, не является ли визит женщин дурманным порождением, но требовательный голосок Юнры обладал способностью развеивать любые грезы:

— Месьор Рекифес, мое семья всегда полагала, что закон есть закон, и он должен соблюдаться, невзирая на лица, — «Ага, пока речь не идет о ваших собственных темных делишках», — мысленно уточнил дознаватель, — но сегодня я… мы нуждаемся в вашей помощи. И поддержке. И вмешательстве!..

— Твой дружок опять угодил за решетку, — кивнул Рекифес. Юнра замешкалась, куснула яблоко, скорбно вздохнула и кивнула:

— На сей раз он совсем ни к чему не причастен. Сегодня ночью случилась потасовка в «Улыбке удачи», ваши люди хватали всех подряд. Ши просто оказался там.

— Если он просто оказался там и непричастен, то пусть сидит спокойно. Получит свои пять горячих — и пойдет вон, — припечатал месьор Рендер.

— Да, но за ним столько всего числится, — напомнила Юнра. — Суд может счесть это подходящим случаем для…

— Для того, чтобы прописать Шеламу месяц-другой, а то и полгода в Алронге, — охотно согласился дознаватель. — По мне, ему там самое место.

— Месьор Рендер! — жалобно протянула барышня Тавилау. — Неужели мы не сможем договориться о такой мелочи? Кстати, вы уже слышали новость: уль-Вади, смотрящий квартала Нарикано, умер. Что-то стряслось на Лоделе, не обычная поножовщина за место главаря. Говорят, Кодо Сиверн метит на его место… Вы представляете, сколько у вас начнется хлопот с этими бандитами! Что в сравнении с этим участь одного карманника — не слишком удачливого, между нами говоря?

Юнра сотрясала воздух и угощалась за счет дознавателя. Ее молчаливая спутница прибегла к более действенным методам, изящно положив рядом с вазочкой кошелек белого шелка. Изнутри многозначительно высунулся край расписки, украшенный офирским венцом.

— Это взятка, — лотосу не удавалось полностью осуществить свое коварное намерение, завладев разумом месьора Рендера.

— Добровольное пожертвование, — нежно-хрустальным голосом мурлыкнуло белокурое наваждение. — В пользу нуждающихся служителей закона и их семей. Вы вольны потратить эти средства по своему усмотрению — и я верю, что вы найдете им достойное применение.

— Чего, собственно, вы хотите? — напрямую осведомился Рекифес. Дамы многозначительно переглянулись.

— Отпустите Ши, — игриво попросила Юнра.

— Моя хорошая подруга желала похлопотать о судьбе Аластора Кайлиени, — мягко проворковала блондинка. — Некогда это человек был… был небезразличен и мне, так что я присоединяю свой голос к ее просьбе, — она взяла бокал, как бы невзначай и ненароком подвинув кошелек ближе к Верховному дознавателю. Не приходилось сомневаться, что на пергаменте красуется весьма кругленькая сумма.

— Я ничего не обещаю, — решительно заявил месьор Рендер.

— Разумеется, господин Рекифес, — женщины на редкость согласованно кивнули. Качнулись цветы в пшеничных локонах блондинки, блеснул камешек в гребне Юнры. — Закон есть закон. Вы же известны своей неподкупностью и справедливостью.

— А лотосом все же не злоупотребляйте, — вполголоса съязвила перед уходом барышня Тавилау. — Сей прекрасный цветок бывает весьма коварен.

Расписка прекрасной дамы обжигала месьору Рекифесу внутренний карман, шумели набившиеся в присутственный зал зеваки, явно считавшие суд разновидностью балагана. Обвинитель, Чойро, и пришедший с ним стряпчий из Гильдии законников препирались сквозь решетку с мрачно огрызавшимся Аластором. Шелам громко доказывал всем и каждому, что его вообще там не было. Он мирно спал у себя в постели, когда его злостно схватили, поволокли невесть куда и ввергли в узилище престрашное. Это клевета. Приведите очевидцев! Докажите, что он участвовал!

Мальчишка из варварских краев разумно помалкивал. Только угрюмо косился вокруг — в точности волчонок в клетке, готовый вцепиться в руку любому, кто решится напасть на него. Любопытно, бывают ли у волков ярко-голубые глаза?

— Рассмотрев обстоятельства дела, суд выносит приговор! — рявкнул дознаватель. — Ну-ка быстро все заткнулись!

Несколько ударов дубинками по головам особо болтливых и не внимающих гласу закона быстро привели собрание к порядку. Господин дознаватель для пущей важности пошуршал листками, хотя еще до дороге к присутствию знал, какое решение примет. Ну ничего, в следующий раз эта компания от справедливого возмездия не отвертится. Пусть сегодня благодарят своевременное вмешательство и щедрость своих подружек.

— Аластор Кайлиени приговаривается к штрафу в пользу месьора Чойро, владельца заведения «Улыбка удачи». Сумма штрафа определяется пострадавшим, но не должна составлять свыше ста золотых империалов и меньше пятидесяти талеров.

Чойро позволил себе довольную ухмылку. Альс скривился, но не заорал, возражая.

— Ши Шелам приговаривается к наказанию плетьми, в количестве дюжины ударов. Приговор осуществляется по заверению суда. После чего указанный Ши Шелам отпускается на свободу… под залог суммы не меньше пятидесяти империалов, — мельком полюбовавшись на искаженную неподдельным страданием мордочку Ши, Рекфес вбил в гроб воришки последний гвоздь: — Буде же указанный Ши Шелам окажется не в состоянии внести указанную сумму, он приговаривается к общественным работам в пользу города. В течение трех месяцев.

В бумагах не значилось имени третьего приятеля Аластора и Ши, хмурого юнца с Полуночи. Только прозвище, Малыш. Место рождения — Киммерия. Боги, где это вообще?

— Тот же приговор распространяется и на уроженца Киммерии, поименованному как «Малыш», — скороговоркой закончил Рекифес. — Надзиратель, освободите Кайлиени. Этих двоих доставьте к экзекутору, — он с облегчением спихнул листы рассмотренного дела писцу и принял от него следующее. — Кхм. Слушается дело об обвинении митрианского служителя брата Эпиналя в учинении массовых беспорядков, нарушении общественного спокойствия и косвенном соучастии в убиении чародея Рилеранса. А также в подстрекательстве к убиению признанного оживленным мертвецом Кебрадо лос Уракки, уроженца Зингары… Гм.

Дознаватель гневно зыркнул на писцов — заранее не могли предупредить о содержании дел на сегодня? Выходит, бойкий старец все же добился своего. Убили колдуна — невелика потеря. Но старец Эпиналь заодно свел счеты и с Кебрадо, к коему имел некие давнишние претензии.

Старец Эпиналь, сопровождаемый надзирателями, вступил в зал, как триумфатор на парад в свою честь. Многие из зрителей приветственно голосили и просили у монаха благословения именем Митры. Кайлиени и его дружков вытащили из клетки, и блюститель уважительно придержал дверцу перед высоко несущим свою лысую голову Эпиналем. Старец явно метил в святые подвижники и знаменитые борцы с нежитью.

Месьор Рекифес Рендер откашлялся. Дело обещало быть занимательным.

История 22. «Мир».

Название: «Где свиваются в узел пути».

Действующие лица: Аластор/Феруза, Ши/Юнра, Малыш.

Лекари сходились во мнении: телесно гадалка здорова. Ну, почти здорова. С ней не произошло ничего исключительного, что не могло бы случиться с любой другой женщиной. Она не зачарована, на ней нет порчи и следов злой магии. Так что — покой, только покой, любовь и забота. Молодость возьмет свое, горе позабудется, рана затянется.

Аластор нанял для них жилище — домик сторожа рядом с одним из особняков в богатом квартале Асмак. Окна ее комнаты выходили на Гранатовые сады, лучшее, что было прекрасного в прокаленном солнцем Шадизаре. Она слушала шелест листьев и лепет пробирающегося между камнями ручья, для нее пели соловьи и цвела ослепительно-голубая глициния. В распахнутые окна светило солнце, а Феруза пыталась вспомнить: каково это, быть счастливой, любимой, улыбаться?

Ночами к ней приходили кошмары. Безликие и бесформенные, уволакивающие ее за собой в темноту. Она беззвучно плакала и пробуждалась от прикосновения Альса.

Он больше не оставлял ее одну. Всегда был рядом, и днем и ночью. Умом Феруза понимала — в случившемся не было его вины. Альс несчастен, сознавая, что не оказался рядом, не сумел ее защитить. Он заботился о ней, пытаясь загладить случившееся, помочь ей забыть — но кошмары повторялись снова и снова. Феруза боялась ночей и думала о том, что придет время — и ей будет не заснуть без сонного зелья. Сперва немного, всего каплю. Потом две. Потом три. Она превратится в вечно хнычущее и всего боящееся чудовище за запертыми дверями. Аластор оставит ее — ибо терпения и понимания даже лучшего из мужчин не достанет надолго. Мужчине нужна достойная подруга, а не тощая смерть на палочке, не вылезающая из постели. Чудо, что Альс до сих пор не покинул ее. А она страшится выйти за порог дома, хотя ноги уже вполне устойчиво держат ее. Мир за порогом, который она некогда так любила прежде, теперь обратился для нее раззявленной слюнявой пастью ночного монстра.

Феруза плакала, ненавидела себя, но ничего не могла поделать. Она боялась выйти из комнаты. Альс не настаивал. Если Ферузе лучше в помещении — значит, так тому и быть.

Нынешняя ночь выдалась едва ли не худшей из всех минувших. Гадалка заснула только под утро — и проснулась от приглушенного гомона голосов под дверью. У нее еще оставались друзья — и они явились навестить ее. Было бы неудобно и неловко опять сослаться на недомогание — и отказаться их видеть.

«Я смогу».

Феруза торопливо переплела волосы в косу, набросила халат и крикнула:

— Входите! Можно! Я жива и не кусаюсь!

Дверь распахнулась. Сначала появился букет — шелестящий, колышущийся, благоухающий ароматом свежести. Следом ввалилась компания: Ши с барышней Юнрой, выглядевший хмурым более обыкновенного Малыш и Аластор, настойчиво твердивший: «Только ненадолго, дорогая, идет?»

Кэрли не пришла. Кэрли уехала в Ианту Офирскую, вместе со своей покровительницей и подругой Клелией. Кэрли отыскала свое место в жизни — и, возможно, была счастлива. Феруза представляла их путешествие по Дороге Королей, из города в город, все дальше и дальше от Заморы и дурных воспоминаний. Стучат копыта, поскрипывают колеса, покачивается экипаж. Плывут мимо поля и широкие реки, темно-зеленые сосновые леса, которых она никогда не видела, но о которых рассказывал Малыш, опускается и восходит солнце. Ах, если бы ей суметь уехать. Да, можно покинуть место своих несчастий, но нельзя убежать от самой себя.

Юнра принесла ей коробочку туранских сладостей. Раньше Феруза и вправду любила их, но сейчас только поблагодарила и отложила в сторону. Юнра болтала о городских новостях: в Нарикано сменился смотрящий, старец Эпиналь все же выжил настоятеля храма Возвышенного Просветления с его места и сам занял эту должность. Альс договорился с Чойро, «Улыбку удачи» отремонтируют после погрома и там заново начнется игра… Феруза кивала, почти не слыша. Все это больше не имело значения.

Но что же — имело? За что она могла ухватиться, чтобы вернутся к прежней себе? Ее любили, но, похоже, это было не совсем то…

— Малыш, давай, не тяни, — локтем подтолкнул юнца Ши. Выражение подвижной физиономии воришки яснее ясного говорило о том, что ее друзья что-то затеяли — правда, сами до конца не уверены в исходе своей задумки. Юнра вскочила, чуть напряженно улыбаясь. — Феруза, у нас тут завалялось кое-что для тебя. Протяни-ка лапки!

— Вот, — коротко и веско сказал Малыш, вложив в подставленные и невесть отчего оледеневшие ладони гадалки тяжелый кожаный мешочек. — Знаешь старого Бурхана с Ишлаза? — Феруза молча кивнула. — Мы сказали ему, что это — для тебя. И он их нарисовал. Их еще никто не касался. Бурхан сказал, это важно, и чтобы я повторил тебе его слова: «Их никто не касался. Они чисты. Как ты». Открывай.

В наступившей тишине Феруза распустила завязки мешочка и встряхнула его над постелью.

Колода тарока легла широким, пестрым веером минувшего, настоящего и грядущего. Карты смотрели на свою новую хозяйку. Яркие, новорожденные, сотворенные мастером своего дела. Бурхан нарисовал их в иной манере, нежели погибшая колода Ферузы, но это была полная колода. Прекрасная колода, сделанная для нее по просьбе ее друзей.

Ит’Джебеларик поняла, что сейчас разревется в три ручья.

Мир и покой, которых ей так недоставало, которых гадалка была лишена все минувшие дни, снизошли к ней, окутав теплым покрывалом цветочных лепестков.

Она старательно и долго тасовала колоду, наслаждаясь чуть шершавым прикосновением новенького пергамента к пальцам. Начала раскладывать ее прямо на покрывале, ловкими и быстрыми движениями, одну карту за другой, все двадцать с лишним арканов, выстраивая лишь в одной ей доступном порядке.

Малышу показалось, гадалка создавала мир — такой, каким описывали его ведуны далекой Полуночи. Вот небосвод с солнцем, луной и звездами. Вот мир человеческих страстей: король и королева, монах и жрица. Влюбленные в цветущем саду, горящая башня и строящийся дом, чародей и бросающий кости мошенник, судья, палач и его жертва. Скачущие кони и колесо удачи. Вот мир неподвластных человеку сил: разъяренный демон и собирающая свою жатву смерть, усмиряющая льва богиня и старец, прорицающий будущее.

И гадалка, своей волей и разумом связывающая воедино то, что непосвященному мнится рисунками на пергаменте.

— Боги смеются, к нам долетают с небес отголоски их смеха, — тихо проговорила Феруза. — Смотрите, вот все, что случилось с нами. Вот мы, — она чуть касалась пальцем то одной карты, то другой. — Мы живем, плетем нити наших судеб, а тарок видит наши судьбы. Мы — отражение его карт, он — отражение наших судеб. Вглядитесь чуть пристальнее, и каждый из нас узнает себя. Тех, с кем столкнула его судьба. Тех, кого уже нет, — гадалка бережно перевернула несколько карт изнанкой вверх, — и тех, кто остался. Боги раскинули карты, дабы узнать будущее, и перемешали получившийся расклад.

— Что же будет с нами теперь? — Альс наклонился, вглядываясь в расклад, но Феруза одним быстрым движением собрала разложенные карты в колоду.

— Теперь мы отправимся гулять в Гранатовые сады, — она слабо улыбнулась, впервые после стольких дней так пугавшей его замкнутости. Малыш оказался прав, заявив, что Ферузе необходима новая колода — как воину нужен меч, провидцу — руны, а торговцу — золото. — Нет, милый, не спорь. Слишком долго я испытывала твое терпение, слишком долго пыталась спрятаться за закрытой дверью.

— Она сказала, что карты — отражение нас. Но кто из нас кто? Или что? — не унимался Ши в ожидании, пока Феруза приведет себя в порядок и соберется на прогулку.

— Тебе так необходимо это знать? — пожала плечами Юнра. — Ты — это ты. Ты бестолочь и постоянно влипаешь в неприятности. Но у тебя легкий характер и ты мне нравишься. Тебе этого недостаточно?

— Более чем достаточно, — уверил подругу Ши. Поразмыслив, воришка отыскал в тароке отражения почти всех своих знакомцев. Скажем, с Дурным Глазом все просто очевидно: вряд ли где сыщется второй такой кудесник по части обирания карманов ближних своих. А вот Малыш… Малыш, который вроде как знает и понимает куда больше их всех, и который упрямо отмалчивается в ответ на любые расспросы. Малыш, явившийся неизвестно откуда и ставший частью жизни Шадизара — трудно представить шумные улицы без мрачного черноволосого юнца.

Интересно, существует ли человеческое воплощение карты под названием «Мир»?

Или же есть загадки, отгадок которых лучше не доискиваться, двери, которым стоит оставаться закрытыми, и вопросы, наивернейшим ответом на которые будет молчание?

«Надо будет потом расспросить Ферузу», — подумал Ши. Но забыл, ибо по натуре своей был созданием легкомысленным и не склонным к долгим философическим размышлениям. Малыш был его другом — и этого, как заметила Юнра, было более чем достаточно. Феруза обрела саму себя, Альс был счастлив, сады цвели, огромный мир со всеми его искушениями и радостями шумел, с нетерпением ожидая их, чтобы поделиться своими чудесами — так имеет ли смысл искушать судьбу и требовать бОльшего?