Нежелание казаться. (гет)

Кабинет Мори Огая был воплощением холодного совершенства. Одна стена представляла собой сплошное окно, открывающее вид на бескрайнее море облаков, под которыми прятался оживающий город. Свет в помещение лился не с неба, а от панелей, имитирующих идеальный полдень. Воздух был лишен запаха, лишь слабый фоновый гул систем жизнеобеспечения нарушал тишину.

За массивным столом из черного стекла сидел Мори. Человек за пятьдесят, с лицом, высеченным из стали, и непроницаемыми глазами цвета старого льда. Его белый лабораторный халат был безупречен. Он изучал отчеты, пальцы легко листая невидимые страницы в воздухе.

Перед столом, не находя в себе сил сесть в предложенное кресло, стоял его сын. Дазай Осаму. Двадцать два года, высокий, с беспорядочными темно-каштановыми волосами, падавшими на лоб. Но больше всего внимание приковывало не его лицо, а то, что его скрывало.

С шеи, из-под ворота простой темной водолазки, выглядывали концы белых бинтов. Они обвивали его запястья, скрывали кисти рук, и Дазай инстинктивно теребил край повязки на левой руке.

Его собственный запястья было пустым. Ни браслета бронзового, ни платинового. Он был чист.

— Отец, — голос Дазая звучал мягко, но твёрдо, звучала какая-то неприязнь, которую он не мог скрыть. — Ты уверен, что безопасно выпускать их всех так… партиями? Готовы ли они к этому миру? К нашему миру?

Осаму поморщил нос, глядя на партию заселяющихся людей на нижних этажах.

Мори не оторвал взгляда от отчётов.

— «Готовность» — понятие относительное, Осаму. Они готовы к альтернативе? Вечной жизни в подземной трущобе? Вирус нейтрализован. На время. Все вакцинируются. Поверхность пригодна для жизни. Мы даем им шанс.

— Шанс жить с клеймом на руке? — Дазай сделал шаг вперед, и свет упал на его лицо, подчеркнув тени под глазами. — Ты создал вакцину, чтобы спасать жизни. А теперь она стала… валютой. Они сходят с лифта, и первое, что видят, — это не небо, которого ждали двадцать лет, а холодные глаза регистратора и коробку с браслетами. Разве в этом было спасение?

Мори наконец поднял взгляд. Его глаза, холодные и аналитические, скользнули по бинтам сына.

— Порядок требует системы. Хаос, в котором они жили, должен смениться структурой. Браслет — это не клеймо. Это гарантия. Гарантия их безопасности и безопасности общества. Тот, кто прошел вакцинацию, не представляет угрозы. Его статус определяет его вклад.

— А что определяет мой статус? — тихо спросил Дазай, показывая голое запястье.

На лице Мори мелькнула тень чего-то, что могло быть раздражением или, возможно, сожалением. — Твой статус определяется твоим происхождением. Ты мой сын. Тебе не нужен кусок металла, чтобы это подтвердить. А вакцина… — Он сделал паузу. — Твой организм показал атипичную реакцию на сыворотку на стадии разработки. Рисковать твоим здоровьем было неоправданно. Ты защищен иными способами.

Атипичная реакция. Эти слова жгли изнутри. Дазай помнил жар, лихорадку, боль, которая прожигала сосуды.

— Они ненавидят нас, — сказал Дазай, глядя в окно на облака. — Там, внизу. И те, кто получает бронзу, будут ненавидеть тех, кто получает серебро. Ты строишь общество на фундаменте из зависти и страха.

— Я строю общество на фундаменте из выживания, — холодно отрезал Мори. — И ты будешь частью этого процесса. Совет ждет твоих отчетов по адаптационной психологии новых граждан. Займись делом, Осаму.

Не твоя сейчас забота кто как живёт. Пусть приносят пользу обществу, учатся и получают повышения в ранге.

Диалог был исчерпан. Дазай поклонился, формально, без тени сыновьей теплоты, и вышел из кабинета. Двери из матового стекла беззвучно сомкнулись за его спиной, отделяя его от человека, который был ему и отцом, и богом, и тюремщиком.

Крепко стиснув зубы, сжав кулаки до их посинения, быстрым шагом парень пошёл к себе на этаж. Ослушаться отца было подписанием смертельного договора.

Осаму, как завороженный, смотрел на отражение в мутном окне. В нем угадывались черты лица, ставшие до боли привычными, но за ними, в самой глубине зрачков, таилась непроницаемая тьма. Тьма незнания. Он знал о себе лишь то, что ему позволял знать Мори. Знания, тщательно дозированные, словно лекарство, призванное не исцелить, а лишь приглушить боль.

Вопрос о его происхождении, подобно назойливому комару, жужжал в голове, не давая покоя. Мори никогда не говорил о его матери. Ее имя было погребено под слоем молчания, а лицо — под завесой тайны. Почему? Неужели существовала причина, настолько ужасная, что ее нельзя было произнести вслух?

Но еще больше мучил вопрос о его необъяснимой устойчивости к вирусу. В мире, где болезнь косила людей, словно траву, он, казалось, был неуязвим. Почему? Была ли это случайность, генетическая аномалия, или… или что-то большее? Связано ли это с таинственной матерью, о которой Мори отказывался говорить?

В душе Осаму зрело твердое решение. Он должен был узнать правду. Он должен был раскопать похороненные секреты, разгадать загадку своего происхождения. Его любопытство, подпитываемое неутолимой жаждой самопознания, превращалось в непоколебимую решимость. Он больше не мог жить в неведении, довольствуясь крохами информации, брошенными ему с барского стола. Он заслуживал знать правду.

Университет «Новый Рассвет» был средоточием надежд нового поколения. Это был кампус внутри Небоскреба, парящие мосты между аудиториями, сады с реальными, а не гидропонными растениями, и библиотеки с цифровыми архивами всего знания старого мира. Сюда попадали дети платиновых и золотых браслетов по праву рождения. И лишь горстка самых талантливых выходцев из Бункеров, сдав чудовищно сложные экзамены, получала право переступить его порог.

Чуя Накахара был одним из этих двоих. Он получил вакцину в одной из первых партий — его физические данные и результаты когнитивных тестов были почти идеальными. На руке блестел серебряный браслет. Для жителя Бункера это был невероятный успех. Для обитателей Университета — знак того, что он чужой.

Он сидел в просторной, залитой светом аудитории. Его стиснутые кулаки были упрятаны в карманы модного, но простого по сравнению с другими, костюма. На запястье серебро тускло поблескивало, словно кричащее клеймо.

— Таким образом, — вещал профессор с платиновым браслетом, тонким и изящным, — стратификация по принципу полезности является не пережитком прошлого, а биологической и социальной необходимостью для ускорения восстановления цивилизации. Каждый на своем месте…

Чуя не слушал. Его мысли были там, внизу, в сыром бетонном лабиринте Бункера №7. С Ацуши, который мог починить любой генератор, но панически боялся открытых пространств. С Акутагавой, худым и молчаливым, чей талант к рисованию оживлял серые стены тоннелей. Они ждали. Ждали своей очереди, своего шанса. И Чуя горел желанием этот шанс им дать. Он должен был подняться выше. Получить золотой, а затем и платиновый браслет. Только так он мог вытащить их сюда, под это фальшивое, но такое желанное небо.

Перемена стала для него испытанием. Группа студентов с золотыми браслетами, дети инженеров и управленцев, громко смеялась у огромного аквариума с генномодифицированными рыбами.

—Смотри-ка, крот вылез посмотреть на солнце, — бросил один из них, высокий блондин с насмешливым взглядом, кивнув в сторону Чуи.

—Не трогай его, Освальд, — фыркнула его подруга. — У него же серебро. Он, наверное, думает, что это уже вершина эволюции.

Чуя прошел мимо, стиснув зубы до боли. Каждая насмешка, каждый косой взгляд, падавший на его запястье, был ударом молота, вбивающим его обратно в ту темноту, из которой он выбрался. Он не был там одним. В углу аудитории, за терминалом, сидела девушка с таким же серебряным браслетом и очками в тонкой оправе. Ее звали Елена, и она была из другого Бункера. Их взгляды встретились на секунду — в нем была ярость, в ее — усталая покорность. Они были союзниками по несчастью, но их разделяла стена взаимного недоверия и собственной боли.

Вечером Чуя стоял на смотровой площадке, на одном из нижних «общедоступных» уровней Небоскреба. За бронированным стеклом расстилался ночной пейзаж. Там, в темноте, угадывались черные силуэты мертвых небоскребов прошлого. А прямо внизу, у самого основания их цитадели, теплились огоньки Восстановленного Сектора — кварталов, где жили бронзовые. Это был его следующий рубеж. Не золото. Пока не золото. Сначала он должен был доказать здесь, в Университете, что он не просто «крот». Что он умнее, быстрее, настойчивее этих изнеженных наследников.

Он сжал поручень. Серебряный браслет холодно прижался к коже. Это была не награда. Это был вызов. И он примет его. Ради себя. Ради Ацуши. Ради всех, кто остался в норе и смотрел в лифтовую шахту, ведущую наверх, с надеждой и страхом.

Два мира, разделенные бетоном и предрассудками. Сын без метки, носящий шрамы спасения, которого не получил. И сирота с меткой, стремящийся к вершине, чтобы спасти тех, кто остался внизу. Их пути еще не пересеклись, но уже были связаны невидимыми нитями системы, созданной одним человеком. Системы, которая должна была сохранить человечество, но рисковала навсегда похоронить в нем человечность.