Cold Days (гет)

Гарри лежал в палатке и проклинал все на свете. Вольдеморта с его Пожирателями Смерти, Дамблдора с его вечными недомолвками, из-за которых Гарри теперь здесь и застрял. Рона, бросившего их с Гермионой. И даже дурацкий холод, ставший настолько привычным, но все еще не дающий нормально существовать. Сломанная палочка и вечная боль в шраме завершали атмосферу безысходности, в которой было гораздо проще сдохнуть, чем уснуть.

Абсолютно не задумываясь о том, что он делает, Гарри вылез из под не очень-то теплого одеяла и вышел на улицу. Гермиона сидела недалеко от палатки, и её заметно трясло.

— Гермиона, ты с ума сошла?! — громко спросил Гарри. — Ты же замерзла до дрожи! Возвращайся в палатку!

Гермиона, к его удивлению, не стала спорить. Когда она проходила мимо, Гарри заметил, что её брови и ресницы покрыты инеем.

— Мерлин, Гермиона, ты решила там насмерть замерзнуть, что ли?

Девушка не ответила, и Гарри протянул ей чашку с горячим чаем, которую она сразу же выронила из дрожащих рук. Гермиона попыталась восстановить чашку с помощью Репаро, но у нее ничего не вышло. Гарри взял у нее палочку и кое-как сам выполнил заклинание. Чашка снова стала целой, но теперь была покрыта множеством мелких трещинок и неровностей. Решив, что позже Гермиона сама разберется с чашкой, Гарри начал стягивать с нее толстые свитера.

— В этой куче промерзшей одежды ты будешь греться до весны, — вздохнул он. — Здесь-то на самом деле тепло...

Больше всего его беспокоило то, что Гермиона ничего не говорила и ничего не делала. Когда Гарри снял с нее два свитера и куртку, оставив её только в водолазке, его рука дотронулась до ледяного хоркрукса.

— Похоже, из-за этой чертовой штуки ты так и промерзла, — пробормотал он, снимая с её шеи медальон и кидая его на стол.

Сняв с нее еще и сапоги, Гарри усадил Гермиону, которая уже куда меньше дрожала, на кровать, накрыл вместе с собой одеялом и обнял. Краем сознания он понимал, что, пожалуй, раздевать, укладывать в постель и обнимать девушек нужно абсолютно в другой ситуации, но согреть едва не замерзшую насмерть Гермиону было для него сейчас самым важным.

— Прости, пожалуйста, — наконец прошептала она, — и о чем я только думала...

— Это все чертов хоркрукс, — повторил Гарри. — Все хорошо.

— Ничего не хорошо, — вздохнула Гермиона. В глазах у нее стояли слезы.

— Значит, будет... — нерешительно произнес Гарри.

— Как хотелось бы верить, — слабо улыбнулась она.

— И самое ужасное, что все моих руках...

— Как же я хотела бы тебя любить, Гарри...

— Э... — Гарри подумал, что ослышался. — Что?!

— На самом деле... — Гермиона замялась, — если бы я тебя действительно любила, я бы стерла тебе память, сказала бы Ордену, что ты умер, и рассказала бы о поручении Дамблдора, а потом увезла бы тебя в Австралию, уверила бы, что ты просто магл… ну и так далее...

— Странная идея... Гениальная и абсолютно бредовая одновременно. Заставляет радоваться, что ты меня не любишь, еще больше, чем обычно, — Гарри улыбнулся. — И зачем же стирать мне память?

— Ну, тебя бы мучила совесть, — она пожала плечами.

— А тебя как будто нет?

— Ну, если бы правда любила бы тебя, то нет. А так, прости, но единственное, что я могу: всячески помогать тебе.

— Чем ты и занимаешься последние семь лет, — вздохнул Гарри.

Когда впоследствии он пытался восстановить в памяти произошедшее, ему это практически не удавалось, хотя, он был уверен, память ему никто не стирал. Они сидели еще какое-то время, Гермиона, казалось, совсем согрелась, но он почему-то не собирался отпускать ее, а она, в свою очередь, только сильнее прижималась к нему. Следующее, что Гарри помнил — это то, что он целовал Гермиону. Потом никто из них и не вспомнил, кто начал этот поцелуй, закончившийся одной из самых странных, неправильных и прекрасных вещей, которые с ним когда-либо случались.

Впервые за долгое время Гарри почувствовал себя по-настоящему живым, на короткие полчаса он почти забыл обо всем, вся война казалась чем-то слишком далеким, что бы действительно волновать его.

— Это была странная реакция на слова, что я тебя не люблю, — прошептала Гермиона чуть позже, когда они, голые и на короткое время счастливые, лежали на узкой кровати.

— Да, скорее всего, — абсолютно беззаботно ответил Гарри. — Извини, но меня абсолютно не грызет совесть.

— И не должна, — Гермиона зевнула. — В конце концов, ты же меня не изнасиловал.

— Прекрасно, даже если я выживу в этой дурацкой войне, потом меня убьет Джинни, — он не очень понимал, откуда в нем столько сарказма, и почему его абсолютно не волновал факт, что он только что переспал с Гермионой. — Или Рон, но только после того, как его убьешь ты... В итоге, с каждым днем мои шансы дожить до восемнадцати уменьшаются.

— Ты доживешь, — неожиданно серьёзным голосом сказала она.

— Сомнительно, — где-то в глубине души факт, что он умрет до лета, Гарри считал чем-то абсолютно очевидным.

— Доживешь, — повторила она.

У Гарри не было настроения обсуждать перспективы, поэтому он усмехнулся и спросил:

— Поспорим?

— Поспорим, — Гермиона улыбнулась. — Если доживешь — прочитаешь, наконец, «Историю Хогвартса»!

Гарри рассмеялся:

— Договорились. А если не доживу?

— Я наделаю хоркруксов и убью ублюдка самостоятельно, — нарочито беззаботным голосом ответила она.

Гарри долго смотрел на неё, пытаясь понять, серьёзно она или нет. Решив, что и эта тема ему не нравится, а сонная Гермиона уже закрыла глаза, он прошептал:

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Гарри. И если ты кому-нибудь расскажешь, что сегодня произошло, я превращу тебя в флоббер-червя.

Улыбнувшись, Гарри закрыл глаза, надеясь, что хотя бы сегодня ему приснится Джинни.