Орден Белой Смерти (гет)

...День выдался жарким. Раскаленный огненный шар повис в небе, даруя земле столь долгожданное тепло. Толпа учеников высыпала на улицу, радуясь столь сильно и искренне, словно бы еще никогда за зимою не приходила весна, да еще такая жаркая и ласковая.

Как ВЫ уязвимы без солнца…

Он, один из сотни учеников, сидел отдельно ото всех, словно бы не являясь частью этого дружного сообщества весны. Тень старого раскидистого дерева даровала ему успокаивающую прохладу. Его болезненно белая кожа плохо переносила солнечные лучи, и он вынужден был прятаться, отнекиваясь от предложений пройтись.

Отнекиваться? Ухмылка исказила черты его лица. Разве же кто-нибудь предложит, разве же кто-нибудь подойдет?

Он четко чувствовал, что между ним и этими людьми есть большая разница, и что если бы они встали друг против друга, он и толпа, то между ними бы проходила четкая жирная линия. Он был вне этого.

Он прикрыл глаза, словно ему было больно смотреть на этот мир, но мысль о погружении в мир внутренний была еще страшней… Там, в мире его грез, тоже была боль, и в адском пламени огня и обжигающем холоде льдов рождались на свет немыслимые чудовища, и среди них был он – высокий, худой, отчужденный, словно на нем была печать, делавшая его отличным от других.

Он вновь открыл свои черные гипнотизирующие глаза, похожие на дно колодца, и в них впервые проскользнуло что-то такое человеческое, совершенно обыкновенное – усталость и обида на людей, и в частности на себя. Он мог изливать ненависть на других сколько угодно, но его врагом всегда оставался человек по ту сторону зеркала, тот, кого не изменить, не переродить.

Он знал – пусть он менялся бы каждый день, пусть учился бы и работал, писал книги и защищал научные труды, заводил знакомства и записывался в спортивные кружки, но то самое нечто, что вызывает агрессию людей по отношению к нему, всегда будет. Это нечто в его глазах, это какая-то иная субстанция, которая меняет его, искажает, и кто знает, почему людей так злят те, кто на них не похож. Может, дело в страхе.

Так какой смысл ломать себя ради тех, кто никогда не примет его? Значит, должен был быть выход. И он вовсе не в его усердных занятиях и таланте, который, он знал, у него есть. Дело не в этом.

Да, того, кто по другую сторону зеркала, нельзя изменить, но он всегда будет отображать то, что видит, а значит, надо найти такое состояние души и тела, чтобы чувствовать гармонию, силу и уверенность. И он это обязательно когда-нибудь сделает.

Он вдруг вздрогнул, словно от порыва невидимого северного ветра, и быстро оглянулся по сторонам. Поблизости никого не было. Все они, ученики Хогвартса, расположились на лужайке, или гуляли вдоль берега озера, сюда же никто не шел.

Она… он увидел Ее…

Его идеал. Нет, он никогда не называл ее «своей любовью», а называл идеалом, своим собственным идеалом, прекрасным ангелом, с чем-то необъяснимо «темным», а оттого привлекательным. Душа парня боролась сама с собой, сталкивая противоречия звериного нутра и духовного. Что-то звериное влекло его к ней, может, эта темная искра в ее глазах, столь тщательно маскируемая ото всех, и что-то духовное шептало: «нет, нет, одумайся, ей будет сложно, да посмотри на нее, посмотри, сколь прекрасна эта птица, ты не найдешь ей подходящей клетки, ей суждено вечно, вечно летать, а у такого как ты не вырастет крыльев»… Сотни слов проносились внутри его головы, бессвязных, но тревожных и пугающих, он не хотел смиряться, и вновь провожал ее взглядом…

Он старался запомнить в ней все – пропорции ее тела, каждый изгиб ее стройной фигуры, то, как ложатся ее длинные волнистые волосы ей на плечи, любую мелочь, которая была способна приблизить его к воссозданию образа…

Она совсем не была похожа на своего брата, нисколько. Только черные блестящие волосы – вот и все сходство. Но эти загадочные, лучезарные серо-голубые глаза, обворожительная улыбка, две милые ямочки на щеках…

Его буквально колотило от озноба при мыслях о ней, о той жизни, что могла бы быть у них, и при этом он никак не мог заглушить те, звериные мысли – мысли о ее бесподобной манящей внешности, о ее душе, о тех таинственных ключиках, открывающих двери ее сознании, что он так хотел найти…

Еще одну цель он преследовал, столь тщательно запечатлевая ее образ. Облизнув пересохшие губы, он порылся в своей школьной сумке и вынул оттуда аккуратно сложенные листы бумаги и карандаш, от которого осталась лишь половинка.

Быстро-быстро на бумаге стали появляться темные штрихи, которые должны были превратиться в картину. В ее портрет. Ее лицо, волосы, платье, воздушное развивающееся платье небесного цвета…

От усердия он столь сильно надавил на бумагу, что она порвалась. Он некоторое время безмолвно смотрел на бумагу, словно бы ждал, когда она восстановится сама по себе, но ничего не происходило.

Глубок вздохнув, он проследил за ее последними шагами, и вот она уже скрылась в замке.

Он бы все равно порвал этот листок сам, потому что еще ни разу за все-то время, что он ее видел, он не смотрел ей в глаза, а портрет без глаз – мертвый портрет.

Страшно ему было оттого, что он не знал, что увидит в ее глазах – может, жизнерадостность и легкость, может, тяжкие думы и горесть, знания и острый ум, а может – холодную пустоту, которая не говорила бы ровным счетом ни о чем…

Он сам, по сути, лишь пустота, вбирающая в себя чужие мысли и эмоции, но кто он есть на самом деле – он не знал и не понимал.

Солнце иссушило его кожу, которой оно было противопоказано, но сейчас ему вдруг так невыносимо сильно захотелось слиться с этой толпой, стать с ней единым целым, стать таким, как все они, дышать их воздухом, чувствовать их чувствами, буквально до боли, но тот, кто был по ту сторону зеркала, не давал ему шанса, грустно улыбаясь тонкими искривленными губами.