Горькое счастье (гет)

Пламя в камине погасло, и я рухнула на пол.

— Цисси? — в голосе отца было слышно беспокойство, но все его последующие слова проскальзывали мимо сознания, совершенно не затрагивая. Теплые руки подхватили, усаживая в кресло, но все это было словно не со мной.

Я сидела и бездумно смотрела на мерцающее пламя камина, где скрылся он. Разум застыл в каком-то странном оцепенении. Я не могла себе позволить окончательно признать тщетность всех моих надежд, словно если я просто забуду об этом разговоре, время повернется вспять и все вновь станет на свои места... Но минуты шли дальше, голос отца встревоженно разносился по комнате, а чувство потери пронизывало ледяными иглами отчаяния.

— Не хочу... не хочу... не хочу... — твердили беззвучно мои губы. — Отец, я не хочу!!!

По щекам покатились так долго сдерживаемые слезы, а я, повинуясь сиюминутному порыву, бросилась к ногам отца. Я изо всех сил цеплялась за его мантию и бормотала, как молитву, всего два слова «не хочу», они повторялись вновь и вновь, то утихая, то перерастая в душившие меня рыдания. Я не видела, когда дверь отцовского кабинета распахнулась, и на пороге появилась мать, и только тогда обжигающая, унизительно-хлесткая пощечина оборвала истерику.

— Ты должна!

И снова всего два слова сказали мне все. Два слова, ослушаться которых я не имела права. Два слова, поставивших крест на мечтах. Два слова... ненавистных слова. «Ты должна!»

— Мама, — шептала я воспаленными губами, всматриваясь в холодные зеленые глаза матери в поисках мизерного шанса на свое спасение. — Мамочка... я... — слезы замерзали внутри, не желая больше приносить облегчение.

— Нарцисса, ты забыла, кто ты, — жестко отрезал самый родной для меня человек, — ты не имеешь права хотеть или не хотеть. Ты — Блэк, а Блэки никогда не позволяют другим видеть свою слабость.

Голос матери впивался в мою душу, раня и выжигая чувства. Она говорила еще много чего, о чести Рода, о собственном достоинстве, о том, что мы все смиряемся перед судьбой. И когда я подняла несчастные глаза на отца, то не увидела там сочувствия, словно и не было стольких лет взаимопонимания, словно человек, стоявший тогда передо мной, был мне совершенно чужим и незнакомым.

— Дурочка, — чуть иронично проговорила мать, — это же надо, отказываться от наследника Малфоев. Я никогда не понимала тебе, Нарцисса, никогда.

— Тебе просто не было до меня дела, — ровно ответила я, с трудом поднимаясь на ноги. — Тебе просто было на меня наплевать. Как было наплевать на Андромеду...

Звонкий хлопок разнесся по комнате, но я даже не пошевелилась, хотя на щеке огненным цветком расцвела очередная пощечина. Отрешенный разум отметил, что еще одного такого удара мне без последствий для внешности не перенести.

— Никогда, — шипела мать, тыча мне пальцем в грудь, — никогда — слышишь? — никогда не упоминай при мне ее имя! — глаза пылали безумием. — Я не хочу слышать о том, что у меня была дочь.

Я усмехнулась краешком опухших губ и процедила в ответ:

— Но ведь она была, мама.

— Замолчи! — сорвалась на крик безобразная в своей ярости Друэлла Блэк. — Вон! Вон отсюда...

Отец, до этого молчавший, решил вмешаться в набирающий обороты скандал.

— Цисси, иди в свою комнату и постарайся что-нибудь сделать с лицом, — он рукой коснулся моих губ, и я ощутила тупую, чуть тянущую боль.

— Как скажешь... как скажешь, папа.

Путь до двери казался бесконечным, я шла, но двери не становились ближе, и я даже не сразу осознала, что это просто слезы застилали мне глаза.

Той ночью, в тишине роскошной спальни, Нарцисса Блэк прощалась с детством.

* * *

Я сидела у разожженного камина и молча жгла рисунки, где сероглазый король держал за руку маленькую девочку. Чем свежее были наброски, тем более тщательнее прорисовывала я детали. Калейдоскоп из серых глаз и светлых волос создавал передо мной фантасмагорическую картину. Последним упал недавно нарисованный рисунок, законченный мною до начала этих каникул.

Пергамент сворачивался и темнел, и рассыпался в пепел: невесомый серый прах, от которого завтра не останется даже воспоминаний, ведь усердные домовики все уберут, пока я буду спать. Повинуясь странному иррациональному чувству, я выхватила обгоревший пергамент из объятий жаркого пламени, бессильно уронив обожженные руки. Тупо смотрела, как на тонких пальцах появляются безобразные волдыри и совершенно не чувствовала боли, а на коленях, пачкая пеплом черное платье, лежал полуистлевший пергамент, на котором только чудом можно было различить пронзительные серые глаза и гриву светлых, почти белых волос.

— Эссли? — негромко позвала я, и мгновение спустя передо мной появилась эльфийка. Ее личико сморщилось, когда взгляд упал на мои неподвижно лежащие руки. — Сделай с этим что-нибудь.

Жалобный взгляд на меня, и она исчезла с тихим хлопком. Тогда я впала в какое-то странное состояние между сном и явью: помнила, как мягкие ручки Эссли втирали мне в кожу прохладную мазь, помню, как она же уложила меня в кровать, прикоснувшись каким-то отваром к распухшим губам, а потом следующее, что я помню, — солнце, заливающее светом спальню.

На землю пришло Рождество. Праздник, который в этом году я планировала провести вдали от дома. Видимо, не судьба...

* * *

Требовательный стук в дверь лишил тогда иллюзии уединения. Дверь распахнулась, впуская мать.

— Проснулась? Вот и отлично, — сразу же заговорила она, едва войдя в комнату. Следом за ней в комнаты вплыл и предмет, укрытый тканью. Проследив за моим взглядом, она небрежно взмахнула рукой: — Твой наряд доставили вчера поздно ночью, так что будь достойна потраченных на него усилий.

Ловкое движение палочки — и с него слетело невесомое покрывало. Глаза мои невольно распахнулись, а рот приоткрылся. Подобное чудо мне было даже сложно представить, но... сердце не дрогнуло и не зашлось в безумном ритме счастья. Оно все так же продолжало ровно и безучастно биться, хотя еще два дня назад я от одной только мысли, что предстану перед ним в подобном наряде, с радостным визгом носилась бы по комнате. Как же быстро все может измениться. Вот так, в одночасье...

— Ты не рада? — губы матери сжались в тонкую линию. — Очень жаль, но тебе придется его надеть, Нарцисса.

Невольно усмехнулась. Ах, как это, наверное, грозно звучит — «ты должна»... Конечно же, должна.

— Мне нравится.

Два слова, и мать, удостоверившись, что я все поняла, покинула мою комнату. Ни «доброго утра», ни «с Рождеством, дорогая», ничего... А перед камином уже высились сложенные горкой подарки, и что-то сжималось в груди при мысли, что в одном из них я могу найти подарок от моего короля... для будущей невестки.

Но слез больше не было, они ушли вслед за мечтами и темной ночью, чтобы никогда больше не появляться в моей жизни. Если мечта обратилась седым пеплом, то и слезы лить тоже больше не о чем, верно?

Так я думала тогда, протягивая руку к строгой коробке, упакованной в серо-синюю бумагу. Думала, пока открывала ее... И слезы капали на ожерелье поверх небольшой записки, написанной изящным почерком, заставляя аккуратные буквы расплываться и терять свою четкость.

«Дорогая Нарцисса, поздравляю Вас с наступившим Рождеством. Надеюсь, Вы наденете этот скромный дар на сегодняшний вечер. Искренне Ваш, А.М.»

Дрожащие пальцы не смогли с первого раза вытянуть записку из коробки, не смогли и удержать. И она, раненной птицей, упала около меня на пол.

— Не будет больше слез, слышишь меня? — исступленно шептала я, прижимая дрожащие пальцы к губам. — Ты не будешь больше плакать! Ты — Нарцисса Блэк, слезы тебе не к лицу.

Я шептала и шептала и, слушая свой голос, успокаивалась, оцепенение, ставшее спасением, вновь накатывало на меня, превращая в бездушную куклу.

Заглянувшая на минуту Белла только скользнула взглядом по моим покрасневшим глазам, но ничего не сказала. Просто присела рядом на кровать и крепко обняла, притягивая к себе. Ее сердце ровно билось, и, слушая его, я чувствовала, как мое тоже успокаивалось, теряло свой бешенный ритм и просто затихало, словно укрываясь непроницаемым коконом.

— У счастливой дебютантки не может быть покрасневших глаз, Цисси, — тихо шепнула она на ухо. — Ты должна сегодня быть самой счастливой. Ради него.

Теплые пальцы развернули меня, и старшая сестра уверенными взмахами волшебной палочки принялась наводить красоту. И когда подвела меня к зеркалу, в холодной красавице, отражающейся в темном зазеркалье, я узнала себя прежнюю, ту, что всегда возникала, стоило на горизонте появиться ему.

* * *

Бал открывали такие же юные и прекрасные наследницы чистокровных семейств. Одетые в белые шелка и сияющие обворожительными улыбками, они весело кружились под звуки вальса, восхищенно ахали, когда по мановению изящной руки мистера Малфоя в бальный зал влетели сотни маленьких золотокрылых фей, принявшихся кружиться под высокими сводами; изумленно вздыхали, когда учтивый кавалер приглашал кого-нибудь из них на танец, и непременно мечтали о том, что наступит время, и в этом великолепнейшем мэноре появится новая хозяйка, которой непременно будет кто-нибудь из них.

Я же молча стояла около приоткрытых дверей, ведущих не террасу, и мечтала о том, чтобы никогда в жизни не появляться в этом зале. Не сейчас и не при таких обстоятельствах. Горькая улыбка скользила по губам, когда я отпивала очередной глоток шампанского, надеясь, что в голове появится приятная легкость, и я смогу отрешиться от происходящего, но... разум был по-прежнему чист, а желанное опьянение никак не хотело наступать.

— Мне кажется, что моей невесте не стоит пить столько, — негромкий голос прямо над ухом заставил вздрогнуть и чуть пролить шампанское на кружево перчатки.

— А я так не думаю, — не оборачиваясь, отозвалась я, делая внушительный глоток. Но то ли пузырьки попали в нос, то ли этот глоток и правда был лишним, в голове вдруг что-то смешалось и кружащиеся в танце люди завертелись перед глазами.

Из вмиг похолодевших пальцев Люциус аккуратно вытянул бокал, чтобы тут же передать подскочившему домовику. Теплая рука решительно обняла меня за талию и увлекла на открытую террасу.

— Я не хочу... — слабо запротестовала я, пытаясь вырваться из его рук, но не тут-то было. Пальцы Люциуса, до этого легко лежащие на моей талии, вдруг сжались с неимоверной силой, причиняя боль и лишая возможности двигаться.

— Дорогая моя Нарцисса, — нежно проговорил он, улыбаясь проходящей мимо нас паре, спешившей укрыться в тепле дома, — на публике ты никогда не позволишь себе ослушаться меня. Слышишь? Я не позволю тебе опозорить меня, — выделил он интонацией.

Я непонимающе смотрела на него и не могла узнать. Куда делся тот Люциус, которого я знала на протяжении последних шести лет, с кем делила одну гостиную и факультет? Сейчас его глаза горели яростным серым огнем, подавляя любое желание ослушаться и показать свой характер. Да и не было у меня, как выяснилось, никакого права на свое мнение.

Совсем скоро я стану просто игрушкой, красивой игрушкой красивого мужчины, которой будут гордиться, восхищаться и исполнять любое желание, но... только на публике. Дома же... дома же все будет иначе...

Именно это я прочитала тогда в глазах Люциуса, стоя на продуваемой всеми ветрами террасе Малфой-мэнора, моего будущего дома.

— Ты вся дрожишь, — теплые руки поднесли мои озябшие ладони к губам, и облачко горячего воздуха согрело побледневшую на морозе кожу. Стоявший передо мною Малфой-младший открывался сейчас совсем с другой стороны. Уверенные движения, когда он скидывал мантию, нежные руки, когда запахивал ее, хранящую тепло чужого тела, на мне... и почти невесомый поцелуй, слегка обжегший губы.

Все это тоже был он, Люциус Абрахас Малфой, мой будущий муж.

* * *

Церемонию обручения я запомнила очень плохо. И пусть довольная Белла порывалась отдать мне свои воспоминания этого «восхитительного момента», я не желала ничего вспоминать, ведь тогда то, что было мне гораздо дороже помпезности происходящего, оказалось бы зыбким и нереальным, стерлось бы и исчезло, словно ничего никогда и не существовало. Я так не хотела.

Не хотела забывать одобрительного взгляда Абрахаса, когда отец вкладывал мои замерзшие руки в теплую ладонь Люциуса. Ни его улыбки, когда он, наклонившись, поздравлял меня с верным выбором. Ни его взгляда и привидевшегося мне собственнического огонька. Особенно я не хотела забывать его глаз: волнующих, насмешливых, без которых мне становилось так трудно дышать.

А потом был танец, и Малфой уверенно вел меня по огромному бальному залу. В вышине сверкали огоньками люстры, дробясь радужными бликами в украшениях гостей. Я же смотрела куда угодно, но только не на своего будущего мужа, поэтому, когда его рука чуть сильнее сжала мои пальцы, вырывая из отрешенности, перевела на него отсутствующий взгляд.

— Ты меня совсем не слушаешь, Нарцисса, — холодно проговорил он, улыбаясь проплывающей мимо чете Булстроудов.

— Ты что-то сказал важное? — неосторожно отозвалась я, отчего хватка у меня на руке стала еще сильнее, причиняя боль.

— Не стоит меня недооценивать, дорогая, — промурлыкал он, наклоняясь ко мне, словно собирался шепнуть какую-нибудь милую глупость.

Вбитые правила приличия требовали ответного шага, и я мило улыбнулась, смотря прямо в его глаза.

Тонкая корка льда, которая впервые появилась вчера, с огромной скоростью отвоевывала себе место в душе. Взрывной темперамент Блэков замирал, скрадываясь и прячась. Наверное, даже случись сейчас что-то, что заставило бы меня раньше взбеситься, я бы просто пожала плечами и пошла дальше своей дорогой.

— Так как, Нарцисса? — вопросительно спросил он. — Ты тоже считаешь, что нам лучше быть друзьями?

Я кивнула, отводя глаза. Могла ли я сказать, что не желаю не то, что быть ему другом, я совсем не хочу его знать? Наверное, это совсем не то признание, которое можно было бы сделать тому, кто через полтора года станет твоим мужем.

Мучительный вальс закончился, Люциус отвел меня к родителям и ушел, сославшись на дела. Я тихо хмыкнула, конечно же, у него дела, а мне стой здесь и принимай поздравления, не забывая удерживать приветливую улыбку, и молиться, чтобы слишком уж зоркие не смогли разглядеть в моих глазах стынущее отчаяние.

— Веди себя прилично, — прошипела мама, улыбаясь очередной своей «подруге». — Ах, Люсиль, какой чудный гарнитур, — щебетала она, сияя улыбкой.

И так один за одним, они все подходили и подходили, пока ноги не отказались меня держать и не подогнулись. Твердая рука, придержавшая за локоть, принадлежала ему.

— Нарцисса, — раздался чарующий голос у самого уха, — вы, наверное, устали. Пойдемте, я провожу до гостиной, где вы сможете отдохнуть.

Я не могла выдавить и слова, просто стояла рядом, наслаждалась теплом его руки, бережно обнимающей меня за плечи.

— Друэлла, Сигнус, я провожу Нарциссу отдохнуть, развлекайтесь, — вежливые интонации, а за ними скрыто легкое, почти неуловимое презрение. Интересно, а родители смогли понять всю недосказанность этой фразы?

— Я бы хотел извиниться за поведение сына, — продолжил он, как ни в чем не бывало, легко лавируя среди приглашенных. — Он еще мальчишка и иногда не совсем верно понимает, как себя надо вести с дамами.

— Ничего страшного, — пробормотала я, с тоской оглядываясь на кружащиеся в танце пары. Интересно, каково это, — танцевать в его объятиях? Абрахас перехватил мой взгляд, устремленный на середину зала, и с усмешкой спросил:

— Вам нравится танцевать, Нарцисса?

— Очень, — не задумываясь, отозвалась я, взирая на него и теряясь в его улыбке. Безумное сердце пустилось вскачь, когда теплые руки сомкнулись на ладони, и дыхание опалило незащищенную перчаткой кожу руки.

— Разрешите пригласить вас на танец, мисс Блэк, — церемонно поклонился он. — Надеюсь, танец со мной доставит вам больше удовольствия, чем с моим сыном.

Танец с ним был ожившей сказкой, тем, о чем я мечтала с самого детства. Его рука на моей талии, теплое дыхание у виска и легкие, грациозные движения. Казалось, я даже не касалась ногами паркета, совершенно невероятное чувство, словно рядом с тобой не человек из плоти и крови, а нереальное, идеальное создание. Я мечтательно прикрыла глаза: пусть бы этот миг не заканчивался никогда. Но вот отзвучали последние аккорды, и танец завершился.

— Это было прекрасно, Нарцисса, благодарю, — он прикоснулся губами к тыльной стороне ладони, и положил мою руку себе на сгиб локтя. — Теперь вам уж точно потребуется отдых.

— Д-да, наверное, — пробормотала я, стараясь унять дрожь в пальцах.

— Бал уже скоро закончится и гости разъедутся. Если хотите, вы можете с родителями остаться на ночь в Малфой-мэноре.

Провести ночь под одной крышей с ним? Да я душу раньше была готова продать за одну только возможность просто оказаться рядом с ним. Наверное, моя душа стоит очень дорого, раз в этот вечер мои желания решили исполниться.

Но где-то глубоко внутри меня, еще не скрытая толщей льда, рыдала другая Нарцисса, та, что верила только в хорошее и в сказки со счастливым концом. Она молила не оставаться на ночь, не ранить себя еще больше и бежать, бежать как можно дальше отсюда, от этого места и человека.

— Благодарю, мистер Малфой, но я вынуждена отказаться от вашего предложения.

Серые глаза взглянули на меня с интересом.

— Возможно, вы правы, — согласился он. — Совсем скоро у вас появится законный повод находиться здесь постоянно. Я рад, очень рад, что все так удачно складывается.

Удивление скользнуло при этой фразе, но тут же улеглось под накатившей усталостью — сказывалась почти бессонная ночь, полная слез, и мучительные поздравления гостей. А ведь это была еще далеко не свадьба. От этой мысли я внутренне содрогнулась, представив себе предстоящий кошмар.

— Вам не холодно? — тут же заботливо спросил Абрахас, усаживая меня в кресло поближе к разожженному камину. — Может, приказать домовикам подкинуть дров?

— Нет, благодарю.

— Позвольте поухаживать за вами, Нарцисса.

В его руках непонятно откуда материализовался теплый плед, в который я и была заботливо укутана. Поймав мой удивленный взгляд, Малфой усмехнулся:

— Я хочу здоровых внуков.

Сказал, как отрезал. Я стремительно покраснела, а потом румянец схлынул, оставив звенящую пустоту в голове.

Внуки... Вот так, Нарцисса, ему просто нужно продолжение рода.

* * *

Оставшееся время пролетело незаметно. Прошло лето, наступила осень, пролетела снежная зима, засыпавшая Англию рекордным количеством снега, и воцарилась весна. А с ней пришли экзамены, выпускной, и миг, когда я в последний раз смотрела на величественный замок.

«Прощай, Хогвартс», — подумала в последний раз, окидывая взглядом стремящиеся в небесную синь башни, старинные стены, помнящие прикосновение рук Основателей, и виднеющуюся вдалеке кромку Запретного леса.

Больше мне никогда не переступить его порог наивной Нарциссой Блэк, любящей розы и солнце, способной ночи напролет просидеть над понравившейся книгой. Больше уже никогда не будет меня сегодняшней...

— Нарцисса, рад тебя видеть, — холодный голос, в котором не разобрать и намека на теплоту. Люциус. Одно лишь имя навевает тоску.

— Я тоже рада, — ровно отозвалась я, протянув руку для поцелуя. — Как у тебя дела?

Вокруг носились вчерашние школьники, готовые нырнуть с головой во взрослую жизнь, полную чудес и открытий, оттого, наверное, я еще острее почувствовала всю неправильность, нелепость сложившейся ситуации... не об этом я мечтала ночами, вглядываясь в нарисованные моей же рукою серые глаза, не об этом мечтала.

Моей мечтой был он.