Диптих (джен)

Никто не раздражал меня сильнее, чем собственный ученик. Сотни раз я проклинал тот день, когда, поддавшись жалости – пропадет ведь парень без Ордена – взялся закончить его обучение.

В глубине души я завидовал Антаресу. В моей жизни не было места безумству страсти; я знал, что женюсь на хэйпанской принцессе еще до того, как увидел ее впервые. Мы с Эллией были хорошей парой, понимали друг друга с полуслова, скучали в разлуке, вместе радовались и печалились. Но я не сбегал с тренировок на свидание, не краснел, обманывая своего учителя, не изощрялся в выдумывании причин появиться во дворце, чтоб хоть мельком увидеть возлюбленную. Считай, полжизни пропустил. А у Антареса все это было.

То и дело я срывался на нем. Отсылал подальше с надеждой, что его убьют, и я обрету покой. А он, дурак, принимал все со щенячьей преданностью. Убеждал, что не подведет. Потом он улетал, а мне становилось тоскливо и, к тому же, стыдно, и я молил Силу, чтоб пощадила его.

Я готов был видеть женихом своей дочери кого угодно – принца, моффа, владельца корпорации, на худой конец криминального босса – но не имперского рыцаря. Кто угодно понимал смысл выражения "прикрыть задницу" как термин из области управления и политики, и только Антарес машинально активировал световой меч. Такому я не мог поручить в будущем ни дочь, ни, тем более, Империю, но с каждым разом становилось все труднее отправлять его на задание, грозящее смертью. Возможно, слишком часто думая о нем, я сам не заметил, как привязался к своему незадачливому ученику.

Потому я поставил его мастером над всеми рыцарями Империи. Пытался откупиться, раз не удалось уничтожить. Надеялся, что уйдя с головой в дела Ордена, он забудет о Марасии, как некогда забота об Империи довольно скоро помогла мне справиться с потерей Эллии. К тому же, это привлекло внимание к разнице в происхождении Антареса и Марасии – все только и говорили, что Император возвысил своего ученика, чтоб не так бросался в глаза мезальянс, а в итоге страдал авторитет Антареса. На какое-то время я добился своего – он стал избегать моей дочери. Но не меня – его верность не только не пошатнулась, но, кажется, укрепилась. И это тоже раздражало.

Ко всему прочему, в итоге Антарес и Сиа помирились, несмотря на то, что разговоры за спиной никуда не делись. Я снова завидовал ученику – его отношения с любимой складывались, мои же катились под откос.

Да-да, мои отношения с любимой — в некоторых пор я стал так называть свою Империю. Она таяла на глазах, хоть и огрызаясь бластерами и истребителями. Какие-то планеты завоевывали, какие-то отпадали из страха, где-то нас предавали. И единственный человек, в ком я был уверен – это Антарес. Когда я отправлял его освобождать Марасию с Коррибана я не сомневался: Сиа может проболтаться, но не Антарес.

Он вернул мне дочь, а сам, как мне сказали, сгинул. Когда-то я мечтал услышать эти слова, а теперь словно отрезали часть меня. Тот же, кого ситы вернули мне замороженным к карбоните, уже не был Антаресом, которому я верил, который никогда бы не подвел.

Мой ученик оказался обычным человеком, сломавшимся под пытками. В мире больше не было никого, на кого можно было положиться.

Правда же, глупо было приказывать именно ему доставить смертельный вирус на Корускант? Но я втайне надеялся, что он согласится, и тогда в моем мире снова будет он – человек, который не подводит. Неважно, выживет или нет. Даже если нет – я буду знать, что такой человек был.

Так я думал, и – понятное дело — прогадал. Антарес не стал выполнять мой приказ. Говорил что-то про темную сторону, от которой клялся меня защищать. Остался верен по его пониманию – и глух. А я не мог слышать его доводов – крик умирающей Империи заглушил для меня все.

Я сам решил доставить вирус на Корусант – открыть его там и умереть вместе со всеми. Жить я не хотел, коль больше не мог найти понимания нигде. Не было больше никого, кто поддержал бы меня, что бы я не сделал.

И когда луч светового меча проткнул меня, последней мыслью было – Сила, дай мне умереть целиком и полностью. Не стать призраком, не видеть, как моя Империя умрет и не видеть, как на ее руинах обретут счастье те, кто меня предал.

...Мои молитвы не были услышаны...