Эффект куклы (гет)

Рассвет вышел примечательный — предчувствие Гарри не подвело. Но долго любоваться на прекрасное во всполохах восходящего солнца море и игру огня на хребте скалистого дракона он не стал, так как нашлось более завораживающее зрелище в паре метров от него.

Гермиона, не заметившая пробуждения Гарри, увлеченно запускала кисть в песок, а потом медленно поднимала ее, следя за тем, как тот просыпается сквозь ее растопыренные пальцы. Оставшийся бугорок песка на тыльной стороне ладони она подкидывала вверх. После чего, быстро крутанув кистью, ловила его на ладонь и, поднеся к губам, сдувала.

Очаровано, словно под гипнозом, Гарри следил за повторяющимися действиями подруги и лишь спустя несколько минут, встрепенулся и проморгался.

— Прекрати, — сипло попросил Гарри, продолжая отчаянно моргать, сбрасывая липкое оцепенение, а перед глазами продолжала маячить тонкая, полупрозрачная в лучах восходящего солнца, девичья кисть с узловатыми пальцами. Гарри сфокусировал взгляд на четко обозначившейся шишечке на ее среднем пальце в надежде что это поможет прийти в себя.

— А?.. — Гермиона как раз подносила ладонь к губам, чтобы сдуть пойманные песчинки, да так и застыла в этой позе, подняв на друга вопросительный взгляд.

А Гарри вдруг подумал, что еще ни у кого не видел таких красивых глаз.

А еще он неожиданно подумал, что все его девушки были кареглазые.

Удлиненные узкие глаза Чжоу, пленяли своей экзотичностью, заставляли робеть и нести всякую чушь. Таким неумелым и глупым он себя чувствовал только с ней. Его первое любовное фиаско связано тоже с ней.  

Дерзкий взгляд Джинни будил в нем нечто дикое, чему он сам не мог дать названия, призывал к подвигам и свершениям, за такой взгляд он в свое время был готов горы свернуть. Сильная духом Джинни не могла и не умела уступать и сдаваться, на компромиссы идти не желала. Поэтому не удивительно, что долго эти отношения не продлились и, казалось бы, нерушимая пара, прошедшая и огонь и воду, распалась. К счастью, влюбленные вовремя поняли, насколько они похожи и как им обоим тяжело постоянно биться за лидерство в отношениях, а вести себя по-другому просто не умели. Джинни нашла себя в спорте, где ее бойцовские качества пришлись, как нельзя, кстати, и вернула себе расположение бывшего бойфренда Дина Томаса, чей спокойный уравновешенный нрав она смогла оценить только после неудачных попыток подмять под себя Гарри Поттера.

Гермиона не была девушкой Гарри — она была его другом, его семьей, женским эквивалентом той самой мифической «стены», за которой чувствуешь себя в полной безопасности. Когда она смотрела на него, он не робел, не забывал, как дышать, его не тянуло на свершение глупых подвигов и романтических поступков. Умные, теплые, красивого кофейного оттенка, ее глаза согревали, придавали уверенности в своих силах, дарили так нужное спокойствие тому, кто привык к вечной борьбе с миром и с самим собой.

Гарри после войны был слишком занят. Он переживал любовный бум с Джинни, удовлетворял подавляемое во время войны либидо и воплощал в жизнь подростковую мечту об алой мантии аврора. Гермиона продолжала занимать в его сердце особое место, но времени на частые встречи у него не было. Ему очень не хватало ее общества, но не хотелось прослыть эгоистом. Ведь не у него одного появилась личная жизнь. Гарри не хотел быть третьим лишним и мешаться под ногами у своих друзей, которые наконец-то выяснили отношения и начали встречаться.

А вот когда Гермиона исчезла, Гарри осознал, что все это время она была хранительницей ключей от дверей его внутреннего ада. И без нее запертые там демоны вырвались наружу. Его однокурсники по аврорской академии начинали сереть лицом, когда им в спарринг-партнеры назначали Гарри Поттера и готовы были подписаться под каждым словом Риты Скитер, когда-то не самым лестным образом отзывавшейся о душевном равновесии Избранного. Не одна она играла он-лайн с войной, Гарри тоже. Начав свой бой еще в одиннадцать, он не мог прерваться до сих пор. И не сошел с ума, да и жив был, только потому, что рядом всегда была Гермиона Грейнджер — не по годам мудрая и до зубного скрежета рассудительная, занудная, скрупулёзная, и, между тем, очень добрая, остроумная, верная и веселая.

Его Гермиона.

Он нашел ее, свой персональный катализатор спокойствия и теперь никому ее не отдаст. Даже Рону.

Особенно Рону.

Гарри итак дал ему фору в девять лет, вот и будет с него. Больше он уступать не намерен, потому что он… Потому что он…

Потому что он, Гарри Поттер, любит Гермиону Грейнджер.

Гарри вздрогнул от внезапного осознания того, что весь тот бред, который проносился в его голове, был чистой правдой. Пазл сложился. Все его терзания и мучения последних полутора лет имели довольно простое основание — просто он любит Гермиону. И не важно, что рядом с ней не потеют ладони, не заплетается язык, нет порыва достать звезду с неба, писать стихи и завалить площадь вокруг ее дома цветами. Вся эта романтическая ерундистика не достойна такой девушки, как Гермиона Грейнджер. Ведь рано или поздно исчезнет робость, звезда превратиться в черную дыру, казавшиеся возвышенными оды обретут свою пошловатую банальную суть, а цветы в увядший мусор. Такова печальная участь любой влюбленности. Он прошел это с Чжоу и Джинни. А в Гермиону он не влюблен — он ее любит.

Гарри, не отрываясь, смотрел, как Гермиона, так и не дождавшись от него ответа, лишь пожала плечами и сдунула последние оставшиеся на ладони песчинки. После чего потянулась за водой. Для этого ей пришлось перегнуться через него, пощекотав волосами его руку.

Гарри сглотнул накативший к горлу ком. А потом подался ей навстречу, перехватывая ее руку с зажатой в ладони флягой. Он ее любит… ведь любит же? Долго рефлексировать и терзаться сомнениями он не намеревался. Возраст уже не тот, как-никак, третий десяток разменял и вообще, гриффиндорец  он или кто?

Гермиона замерла, в шоке уставившись на сильные пальцы, с шероховатыми мозолистыми подушечками, отчетливо чувствующиеся на тонкой нежной коже запястья. Затем она вскинула на него странный взгляд, в котором под уместным в данном случае недоумением пряталась робкая надежда, и дикая, невероятно дикая тоска.

 — Знаешь, мне тут в голову пришла очень интересная теория, — в глотку к Гарри словно песка насыпали, так глухо звучал его голос, — которая нуждается в доказательстве. Поможешь?

— Что ж, — не менее глухо ответила Гермиона, с трудом оторвав взгляд с сомкнутых на своем запястье пальцев, и посмотрела на стремительно приближающее к ней лицо Гарри, — Доказательства различных теорий всегда меня увлекали. В чем собственно…

Договорить ей не дали, потому что расстояние между их лицами сократилось до минимума и губы Гарри накрыли ее в долгом, откровенно изучающем поцелуе. И ему ответили, вначале робко, неуверенно, но с каждым рваным вдохом, заражаясь от партнера напором, все неистовее и даже отчаянно. Словно в последний раз.

Когда даже на свистящие короткие вдохи уже не хватало сил, они прервали поцелуй. Обняв девушку за шею, Гарри прижался лбом к ее пульсирующему виску:

— Я люблю тебя, Гермиона. Я так тебя люблю…

Легкая улыбка тронула ее губы:

— Что и требовалось доказать, да? 

Ей ответили утвердительным кивком и потянулись за новым поцелуем.

Наложенные еще ночью чары продолжали согревать их от пронизывающего морского ветра и утренней прохлады, поэтому стало вполне уместным стянуть с Гермионы куртку — ее шуршащий звук действовал на и без того натянутые нервы. Начало было положено, и не встретив особого сопротивления, в перерывах между поцелуями, Гарри избавился и от остальной одежды девушки, расширяя поле деятельности для своих губ и рук. Однако правила приличия не позволяли ему быть одетым рядом с обнаженной дамой и к вороху из ее одежды, он очень быстро добавил и свой пуловер, майку и джинсы. А потом, идя ва-банк, еще и нижнее белье.

Теперь и Гермионе было где разгуляться и она не с меньшим азартом дала волю рукам и губам.

Гарри с восторгом встретил ее ответную волну страсти — приятно сознавать, что сгораешь не в одиночестве. Ее смелые ласки помогли ему отпустить себя и перестать сдерживаться. И тем ошеломительней для него стал сорвавшийся с ее губ вскрик боли, когда он плавным толчком вошел во влажную глубину ее тела. Руки Гермионы, до этого поглаживающие его поясницу, взметнулись к груди в инстинктивном защитном жесте оттолкнуть, но очень быстро порхнули выше, крепко обняв Гарри за шею. Все еще не веря в произошедшее, Гарри мазнул ладонью между их соединенными телами, и, поднеся ее к глазам, судорожно икнул, заметив размазанную по ней кровь.

— Ох, ты ж… Но как же… Ты… Рон… вот же ж… — Гарри понимал, что ведет с этим лепетом себя по-идиотски, но сказать что-то более вразумительное был не в состоянии. И ведь мог же догадаться, или хотя бы спросить… Хотя как, когда его ТАК целовали и еще откровенней ласкали. Ну, вот как так, а?

— Ты хочешь поговорить об этом прямо сейчас? — хохотнув ему в ухо, съехидничала Гермиона, и слегка шевельнула бедрами, привыкая к новым для себя ощущениям. А потом ощутимо ткнула его под ребра, чтоб знал, что не одна она может испортить красоту момента. Но видя его растерянное и виноватое выражение лица, сжалилась и на этот раз сама потянулась за поцелуем.

Гарри правильно ее понял и приложил все усилия, чтобы ничего дальше не испортить и сделать все правильно. К обоюдному удовольствию.

Сердце потом еще долго маневрировало, бухая то в районе горла, то и вовсе, в районе подвздошной области, пока окончательно не успокоилось и вернулось в насиженное место. От тесно прижавшейся к его боку Гермионы было приятно тепло и знакомое, ощущавшееся только рядом с ней, чувство безмятежности и уверенности, расползалось по нему, подобно живительному бальзаму из слез феникса. Гарри был абсолютно, категорически счастлив.

Об этом счастье хотелось кричать на весь мир, но пока ему хватило и общество любимой женщины, и он поведал об этом ей.

Голова Гермионы покоилась у Гарри животе, и он лишь по легкому шевелению кожи под ее щекой, почувствовал, что она улыбнулась. В задумчивости выводя руны на его бедре указательным пальцем, она неожиданно заговорила:

— Мы с Роном не просто не успели стать любовниками. Рон хотел и всячески намекал на возможность интима: устраивал романтические вечера, дарил подарки с намеком, откровенно лез под юбку и за ворот блузки. А я… Я отгораживалась призрачным «потом» и «я еще не готова». И это лишь частично связано с моей проблемой. Я не просто боялась или набивала цену, я просто не чувствовала того же, что и Рон, не хотела ничего больше поцелуев и объятий. Моя чувственность молчала и я свалила это в одну кучу с проблемами своей психики. Только тут, на острове, оставшись наедине со своими мыслями, я осознала, что просто не любила Рона и сейчас не могу со стопроцентной уверенностью заявить, любила ли Рона когда-нибудь именно как парня, как мужчину, а не только как друга. И уж точно не вспомню момент, когда влюбленность переросла в упрямство. После стольких нанесенных им обид, наступило закономерное разочарование, но во мне было слишком много от гриффиндорца. Я упрямо шла к давно обозначенной цели — заполучить Рона Уизли.

Я бы назвала это эффектом куклы. Знаешь, во многих романах в качестве аллегории любви используют мечту девочки о невероятно красивой кукле за витриной магазина. Как она о ней мечтает, чуть-ли не каждый день бегает к той витрине, и, залипая у стекла, грезит о том, что мама купит ей эту сказочную куклу. И когда мечты сбывается и на свой день рождения девочка получает эту куклу, с трепетом разрывает упаковку и… одной мечтой становится меньше и одним разочарованием больше. Сказочная фея в белых кружевах оказывается обыкновенной фарфорово-тряпичной куклой на проволочном каркасе. Даже «Мамой» она называет всех, кто уложит ее на спину, а девочка наивно полагала, что только ее одну…

В моей жизни тоже была такая заветная витрина. Даже если я всегда предпочитала куклам книги, но я тоже хотела для себя сказку. И что такого, если у нее фарфоровое лицо и набитое ватой тело? Зато кукла, наконец, стала моей. А вот что с ней потом делать — об этом я не подумала.

Гарри скривился от подобного сравнения, ведь Рон, до того как превратиться в потенциального соперника, многие годы был его лучшим другом. И, хотелось верить, останется в этом статусе и после всего случившегося. Гермиона, заметив, как коробит Гарри, решила пояснить:

— Я вовсе не хочу сравнивать Рона с проволочным каркасом, просто эта аллегория более понятная. Я слишком долго простояла у витрины, чтобы так просто отказаться, понимаешь? Но вот что самое забавное: в моем магазине была не одна заветная кукла, а две. Но вторая была слишком невероятной, слишком фантастической, слишком дорогой для меня. О ней я даже не смела и мечтать, потому что искренне верила, что такой как я никогда и ни за что не заполучить её. Поэтому мечтать о ней я себе строго-настрого запретила, сконцентрировавшись, а точнее зациклившись на первой кукле: она была тоже красивая, но более простая и не такая дорогая. Она была мне по карману. Я так сильно старалась себя убедить, что та, Другая, мне вовсе не нужна, а нужна вот Эта, что в итоге поверила.

— Гермиона, ты сейчас обо мне? Это я, что-ли, сказка, о которой даже мечтать вредно? — Гарри скептически взглянул на Гермиону, и приняв ее кивок за согласие, продолжил: — Хороша мечта: в склеенной скотчем оправе дебильных очков, в разы превышающем мой собственный размер секонд-хенде, и кучей комплексов — результатом отсутствия детства.

— Ты был легендой, Гарри. Героем из сказки, рыцарем без страха и упрека. В одиннадцать ты сразился с духом Волдеморта, в двенадцать с его ожившими воспоминаними и огромным василиском, в тринадцать…

— Понял, я, понял, — отмахнулся от похвалы Гарри, боясь, что еще чуть-чуть, и начнет краснеть.

— И влюбился ты впервые не в среднестатистическую британку, а экзотическую красавицу из Поднебесной, — упрямо вздернув подбородок, продолжила Гермиона. — После Чжоу я честно думала, что ты увлечешься кем-то не менее экзотичным. Вейлой там, или вампиром… А ты возьми и влюбись в Джинни. В сестру своего друга. Избито и тривиально. Знаешь, чем для меня стали ваши отношения? Мое невозможное и недостижимое стало чьей-то осуществившейся мечтой.

Гарри приподнялся на локте, чтобы лучше рассмотреть Гермиону. Ему же не показался этот немой укор во взоре?

— Ну, прости, что выбрал простую смертную, — взвился Гарри, — Но, знаешь ли, единственный знакомый мне вампир, оказался мужиком с почечной недостаточностью. Что касается знакомых вейл, то хоть их было целых две, но обе не вариант. Влюбись я в первую из них, то пришлось бы огрести от Билла Уизли, не самого последнего заклинателя, кстати, а за связь со второй, я, помимо тюремного срока, все равно бы огреб. На этот раз от вейлы номер один. А ее заклинатель стоял бы на стрёме и подсказывал нужные проклятия.

Гермиона, как ни хотела сохранить серьезность, с хохотом повалилась на Гарри, щекоча волосами его обнаженную грудь.

Большим и средним пальцем прихватив подбородок Гермионы, Гарри заставил ее посмотреть на него. Серьезность, с которой он глянул на нее, подавили в ней зарождавшийся новым приступ смеха.

— Иногда ты слишком много думаешь, Гермиона. В этом твоя беда. Записав меня безосновательно в нечто недостижимое, ты не учла того простого факта, что я Гарри. Просто Гарри. И не нужна мне никакая дивная принцесса. Чжоу мне понравилась не из-за внешности, а потому что шикарно смотрелась на метле. Что касается Джинни… Избито и тривиально, говоришь? Да ты просто дипломат! Из-за внешнего сходства с Лили, мне даже Эдипов комплекс приписывали, считали, что отношениями с ней я компенсирую утраченную материнскую любовь. Даже если те недофрейдисты были и правы, мне на это с Астрономической башни. Джинни крута, с ней было весело, она заставила меня хоть немного забыть о том, кто я есть и что должен сделать. Тогда мне это было необходимо. И я очень ей благодарен. Но сейчас и Чжоу, и Джинни — это прошлое. А ты — мое настоящее и будущее. Прости, что не понял этого раньше.

— Я ведь тоже не сразу это поняла. У меня было полтора года одиночества, чтобы выпутавшись из лабиринта мыслей, вытащить на свет запрятанную мечту о Другой кукле, — улыбаясь шепнула Гермиона, потянувшись за поцелуем, — Вместе с этой мечтой проснулась и чувственность. Ты, конечно, рискуешь возгордиться, но ты мне снился, — щеки Гермионы заалели, — ну, ты, понимаешь, да? Вам, парням, подобные сны приходят года на три-четыре раньше.

Гарри комично выпятил грудь, демонстрируя степень своего «возгордился». Но роль важного гуся вышла из рук вон плохо и закончилась обоюдным смехом. Гермиона первая прервала смех, словно кто-то невидимый резко вырубил звук. Она села, прижав колени к груди и обхватив их руками. Ее голос, под стать поведению, утратил нотки веселости:

— Гарри, а что будет с нами дальше?

Поттер тоже сел, дублируя позу подруги, и слегка пихнул ее плечом.

— Ты чего подорвалась? Опять рефлексируешь? И даже не вздумай снова сбежать, из под земли достану. Как я уже сказал — ты слишком много думаешь. И меня вот вчера запутала. Вместо того, чтобы успокоить тебя, я тупил, кивал, со всем соглашался. Думал, что раз ты сама решила, что иного выхода нет, то так и надо. Мол, это же Гермиона! Раз она решения не нашла, то его и нет вовсе. К соплохвостам! Сейчас я понимаю — это все решаемо. Дальше находиться в добровольном отшельничестве я тебе не позволю. Мы справимся, вот увидишь, и все у нас будет на двенадцать СОВ. Я нам еще недельку дам на этом острове поторчать, у меня все равно пока отпуск. Вещи соберешь, свыкнешься с тем, что придется вернуться, а между этими бесхитростными делами будем и дальше пробуждать твою чувственность. Чем тут еще можно время убить, ума не приложу!

Гарри обнял ее за плечи, успокаивающе улыбнулся. Гермиона машинально кивнула, соглашаясь. А Гарри как будто только этого и ждал. Коварно ухмыльнувшись, он подмигнул девушке и, пальцем подцепив перевязанную на щиколотке нить, дернул ее вверх.