Стенд (джен)

Точка Отсчета ИК

Лайен.

—…Трос заканчивался у второго этажа северо-западной тамбурной зоны. Пехотинцы там были, шестеро, из них трое — на первом этаже, это же периферия, никто не ожидал… Она воспользовалась грузовым желобом, но к этому времени первый этаж был полностью блокирован. Очевидно, она поняла, что прорваться не сможет, и скрылась в санблоке.

Лайен замолчал. Каа с шипением втянула воздух, дернула морщинистой шеей. Еще раз. Опять зашипела. Лайен успел подумать об аптечке, прежде чем понял, что нулевая просто смеется.

— И, разумеется, среди бравых мальчиков не оказалось ни одной бравой девочки!.. — Каа опять зашипела. Вопрос если и был — то явно из разряда риторических, потому что какая же идиотка пойдет в простую пехоту, ежели в наличии имеется огромное количество разномастных амазонских корпусов?

— И, разумеется, когда через полчаса они-таки сумели прийти к консенсусу с синьками и допустили тех до сортира — там никто ничего не обнаружил. Так?

— Почти.

— О? И в чем я ошиблась?

— Им потребовалось сорок три минуты. И они обнаружили мембрану мусоросборника. Выдавленную.

— Мусоросборника? Это становится интересным. Дальше!

— Дальше — ничего. Проверили контейнера, прочесали тамошнюю помойку — пусто. Детектор зашкаливало, пока они догадались, пока уговорили синек отойти подальше… У нее было более полутора часов форы. Вполне достаточно времени, чтобы покинуть порт.

— Ошибаешься. Вполне достаточно времени, чтобы покинуть Базовую.

Лайен позволил себе осторожный смешок:

— Ну, это уж вы … — и осекся, наткнувшись на пронзительно-голубой взгляд.

Хреновое это дело — чувствовать себя бандерлогом.

* * *

Стенд

Надверхний уровень

Эльвель.

…Хочешь знать, почему я спалился? А зачем тебе это? Лишь затем, чтобы потом самому уберечь свои крылья? Впрочем, неважно. Я на Солнце смотрел. В упор. Не зная еще, что нельзя на него подолгу вот так… Впрочем, и это неважно. Если б и знал — ничего бы не изменилось. Разве можно, увидев его — отвернуться и больше уже никогда. Ну и что, что сгорел. Тоже неважно. Важно лишь то, что оно продолжает…

/Из Утренних песен Эльвеля, Для-Песни-Рожденного четвертого поколения, Стенд, наземная форма, время Первого Кризиса. Перевод подстрочный, адаптированный. Взято из Инфотеки, раздел «история», подраздел «Эпоха зарождения Ордена Божественной Зои»

— Это ты будешь той слабоумной дочерью рль, которая уверена, что сам Эльвель будет чистить ее лькис?

Женщина фыркнула в ответ, гордо опустила голову, но от более резких проявлений негодования воздержалась — здесь была все-таки территория этих зарвавшихся голоруких юнцов, и тонкие вбок-ветки опасно подрагивали под ногами.

К тому же — стоит ли связываться с закомплексованной мелюзгой, если вчера тебе так повезло? Не какой-нибудь безымянный-безбуквенный, а Сам Эльвель, чья безглазость вошла в легенды. Утра не проходит, чтобы кто-нибудь не начинал разрабатывать новую хитрую стратегию по его завлечению в собственную команду, да только что-то пока никому не удавалось даже и близко.

А тебе — повезло.

— Мы вчера с ним встречались на Площадке. До крови. Я выиграла.

Пауза была совсем крошечной, почти незаметной. И тут же Рентури зашипел презрительно, бесстыже скаля зубы и гримасничая вне досягаемости ее длинных рук — был он хотя и нагл беспредельно, но далеко не глуп. И зубы ничего так, хорошие такие зубки, и запястья чисто выбриты, красавчик, любая с первого же взгляда заценит и будет прикидывать — если и не о постоянном членстве, то хотя бы в качестве запасного. Впрочем, тебе-то что отвлекаться на чужие симпатичные зубки, когда вчера сам Эльвель…

— Хвалилась рль, что скиуса поймала!

Кто-то прыснул в кулак, кто-то рассмеялся более откровенно. Они были молодыми и глупыми и безоговорочно верили в непогрешимость своих капитанов, даже когда капитанами были керсы. А может быть — тем более, когда капитанами были керсы.

Впрочем, Эльвель не просто керс, каких много.

Эльвель — этот Эльвель.

Он один.

Женщине было даже немножко жалко их. Ослепленные собственной верой, они не заметили, как напряглись пальцы Рентури, как засветилась тревога в глубине его ехидно прищуренных глаз. Рентури был старше. И на собственном опыте знал, что такое поводок.

И еще он знал, что никогда не проигрывают лишь златоглазые…

— Это правда, — сказала она просто и даже немного грустно. Конечно, приятно иметь в запасных Самого Эльвеля. Но куда приятнее было бы, вступи он в ее команду добровольно.

Однако не зря прозвали его слепым, врийс забери его крылья и крылья его детей! Ладно, ветер с ней, с добровольностью. Притащить такую добычу пусть даже и на самом жестком поводке — тоже не рль чихнула.

Они уже не смеялись. И Рентури молчал, вцепившись потемневшими пальцами в верх-ветку и глядя куда-то поверх ее головы.

Она обернулась.

Он балансировал на самом кончике невероятно тонкой горизонтали — та подрагивала, прогибаясь, — каким-то чудом удерживаясь неподвижно, стоял безо всякой опоры, руки скрещены на груди, плащ перекинут через плечо. И был он близко.

Во всяком случае — гораздо ближе остальных…

Кто-то охнул. Кто-то сказал с отчаяньем: «Не может быть, нет, только не он!» Рентури перестал дышать. Голос Эльвеля — знаменитый бархатный голос Для-Песни-Рожденного — был вкрадчив и обманчиво мягок.

— Эйни-ю, и охота тебе на старости лет дурью маяться? Что скажут приличные капитаны, если увидят тебя в нашем обществе? Твоя репутация…

Она сощурилась. Сказала очень тихо — так, чтобы расслышал лишь он, да еще, пожалуй, Рентури:

— Поводок — штука тонкая. За него ведь и дернуть можно.

Ей хотелось быть великодушной — в разумных, конечно, пределах.

Он ответил еще тише — она скорее угадала, чем услышала:

— Не делай этого. Не стоит.

И ужаснулась на секунду — что же ты творишь?! Это же не просто штрафник — это Эльвель, живая легенда, нельзя с ним вот так…

Но — лишь на миг.

— Пойдешь ко мне в команду?

Он шевельнулся и спросил вкрадчиво, развернув голос широко-полостным веером, чтобы услышали все:

— Капитаном?.

Такого не прощают. Даже живой легенде.

Она больше не сомневалась.

— Покажи руку. Левую, у локтя. — И, напрягая Голос, — Покажи руку. НУ?!

Надо же как-то ставить их на место, молодых и зарвавшихся до полного беспредела.

Эльвель улыбнулся — сладко так и нагло, как лишь он один умел. Крутанулся вокруг вбок-ветки, не меняя позы и удерживаясь лишь пальцами ног. На секунду показалось — сорвется, длинный плащ самым краешком почти задел ее по лицу.

Не сорвался. Завис вниз головой в прежней позе, не шевельнув ни одним лишним мускулом и даже не перестав улыбаться. И, продолжая улыбаться, вежливо проинформировал, куда именно и каким образом может Эйни-ю затолкать себе свои требования.

Тихо, внятно и очень-очень подробно, не забыв поигрывать веерными обертонами, чтобы слышали все.

Они были в восторге, молодые и наглые, даже Рентури что-то орал, хватая за плечи то одного, то другого. И в голосах их уже слышались нехорошие нотки. Предвкушающие такие. Она слышала — глухой услышит, не дурак если! — но испугаться так и не смогла. Слишком велика была растерянность. Поводки срабатывают всегда, это так же естественно, как то, что каждое утро восходит солнце. Если игра кончается кровью, паритет невозможен, такую игру нельзя свести вничью, только поводок, только прямая победа. Если только…

— Я же предупреждал тебя вчера. — Он смотрел в сторону. И в голосе — ни торжества, ни злорадства. Только усталость. Добавил зачем-то:

— И сегодня просил… А теперь я — вне игры.

— Тот, кто сознательно избрал лигу керса, сам выбирает и правила, штрафник не обязан… — Она улыбнулась криво. Это было уже на грани просьбы. И далеко за гранью того, на что она считала себя неспособной еще сегодня вечером. Страх — хороший тренер.

Он засмеялся.

— Сыграй я сейчас за тебя — и ты же первая потом будешь кричать, что вчера я все-таки проиграл. Что, не будешь? Вот то-то и оно…

Смех его был невеселым. Ну да. Поводок не может не сработать. Если только проигравший свободен. Она молчала, глядя в упор. Он понял вопрос, который она так и не осмелилась задать. Дернул рукой. Ответил встречным:

— А разве это имеет значение?

Засмеялся.

Его плащ хранил запахи полдня, солнца и ветра. И еще чего-то такого, чему трудно подобрать название, только горечью сводит горло.

* * *

Стенд.

Верхний уровень

Рентури.

День догорал, славный пасмурный день, так и манивший к романтическим прогулкам на грани ветра. На вышесреднем уже началась привычная вечерняя суета — запасные всегда просыпаются засветло и начинают всячески суетиться, повышенную активность демонстрируют в надежде запасными быть перестать. Для кадровых слишком рано, а самые нижние вообще встают не раньше полуночи.

Самое время порядочному орсу-штрафнику отправляться баиньки. А уж если он к тому же еще и злостный нарушитель в ранге керса…

 — Вот ты где!

Рентури сцепил несколько вбок-веток в примитивном подобии сейта, развалился вальяжно, покачался. Перевернулся на живот.

— Почему ты ушел? У тебя же было право первой крови!

То, что Эльвель сидел, свернувшись в клубок, еще ничего не значило — он почти всегда так сидел, спина Для-Песни-Рожденного не способна выпрямляться до конца, она не для этого предназначена, и кто же виноват, что не вышло? Но вот то, что при этих словах Эльвеля передернуло, значить могло многое. В том числе и…

Рентури пригляделся внимательнее и со свистом втянул воздух сквозь зубы. Вечер вступал в свои права и было уже не настолько светло, чтобы не увидеть на левой руке Эльвеля, чуть повыше вириссы, свежий порез. Узкий двойной характерный такой порез, который ни с чем невозможно спутать.

След укуса.

Свеженький совсем.

— Что же ты молчал?!

Эльвель лизнул руку, глядя куда-то вдаль. Шевельнул ухом.

— А что об этом — петь, что ли?

Где-то внизу рль выводила первые жалобные такты. Рентури показалось, что он узнал мелодию.

— Конечно! Почему бы и не спеть о том, как Великий Эльвель обрывает поводок самой Эйни-ю? Была бы славная песня. Для усиления эффекта Эйни-ю можно сделать Арбитром…

— Брось. Не было никакого поводка.

Глаза Рентури сузились.

— И — давно?

— Что — давно?

— Давно у тебя… не бывает поводков?

Эльвель повернул голову. Глаза его были темно-серыми, почти черными, голос ровен и сух:

— Ты на что-то намекаешь, троекратный орс Рентури, удаленный из команды отца?

Он не оскорблял — просто обращался, как положено. Мог бы, кстати, и про безбуквенность добавить, и про неизвестную мать, в официоз и это входило…

Не добавил.

— Тебе показалось.

Рентури примирительно запрокинул голову.

В конце концов — зачем пытаться быть крылатее аврика? Глупо терять настоящих друзей из-за такой ерунды, и какая, в сущности, разница кто кого и когда укусил первым?

* * *

Базовая.

Бар «Триникси»

Экран.

Крохотная фигурка висела между небом и асфальтом в ореоле бегущих по разлаженному экрану радужных полос, хрустела конфетами и рассуждала о предназначении Божественной Зои.

Экран был большим, но старым, сменить бы, да вечно не хватает времени — в обоих смыслах этого слова. Бармен закончил протирать грязной тряпкой грязную стойку, оглядел полупустое помещение, презрительно сощурился.

Так, ничего особенного, шваль помоечная. На таких много не заработаешь, но, как говорится — минутка век бережет. Нормальный народ подтянется попозже, когда кончится смена в порту, а пока…

Зевнув, он выключил экран. Кинул тряпку на поднос. Обернулся.

Вздрогнул, наткнувшись на прозрачный холодный взгляд очень светлых глаз из-под натянутой на самые брови вязаной шапочки.

— Включи.

Оценил с профессиональной мгновенностью сильный загар и эту самую шапочку, в меру грязную и надвинутую почти что до самых глаз, чтобы уж наверняка закрыть виски. Ага, понятно… Тонкие пальцы с прозрачными ногтями, сведенные в точку зрачки. Тоже понятно.

Пожал плечами, щелкнул пультом.

Что он — законченный идиот, чтобы возражать явной отшибистке, да к тому же — из бывших амазонок?..

* * *