Врата Бальдура (новеллизация) (джен)

Горион без устали заботился о том, чтобы вырастить Линха готовым к невзгодам. Раз у парня не оказалось способностей к магии, не без сожаления рассуждал он, пусть хотя бы качает мышцы.

Еще мальчишкой Линх начал тренироваться со стражниками. Потом, решив стать ильматари, он выбрал себе духовные практики, связанные с терпением всяческих невзгод: с тяжелым грязным трудом, за который никто не хотел браться, с закалкой себя самого — вроде обливания ледяной водой из колодца после работы в жаркой кузнице. Ведь великой добродетелью Ильматера, Терпящего Боль, была бесконечная стойкость.

— Ты и так здоровенный, куда тебе еще? — постучав костяшками пальцев по его груди, удивлялась Имоен. — Тебе, наоборот, надо вышивать крестиком.

— Почему? — недогадливо спрашивал Линх.

— Чтобы развиваться всесторонне! — хихикала Имоен.

Однажды в библиотеке Линх нашел большую старую книгу с гравюрами «Война и артефакты». Там было много всякого, но особенно Линха заинтересовал раздел о лечащих средствах.

На здешнем плане бытия (называемом еще первичным планом) существовали эликсиры и свитки, способные исцелять раны. Можно было даже оживить недавно убитых.

Линх думал: это здорово! Значит, если тебя тяжело ранят, не придется валяться месяц, есть жидкую кашку, а можно будет промыть рану волшебным раствором и тут же — если, конечно, хватит храбрости снова огрести — еще раз схватиться с врагом. Линх считал, что это очень справедливое устройство мира. На таких условиях более сильный духом действительно имеет шансы в конце концов победить. По крайней мере, Линх себя знал: со своим упрямством он дожал бы любого врага, раза с десятого хотя бы.

— А если твой враг тоже будет так делать? — сомневалась Имоен.

Линх серьезно отвечал:

— Все решает, кто дольше вытерпит. Ясное дело, я.

* * *

Клоаквуд был необъятной лесистой местностью, где, как блохи в собачьей шерсти, прятались крошечные деревеньки без названий и кормилось большое изобилие невиданных монстров и животных. Судя по письмам Рейлтара, здесь засела шайка наемников, известная как Черные Когти. Тазок был обязан обеспечивать Когтей продовольствием, а это намекало, что шайка что-то охраняет. С чего бы иначе наемникам торчать на одном месте и ждать, пока им подвезут харчи?

Поэтому план оставался прежним: Джахейра хотела отыскать здешних друидов, которым точно должно быть что-то известно о чужаках в лесу.

В числе маленькой бесприютной компании, плутавшей по Клоаквуду, уже не было Ксана.

Лунный эльф вернулся к расследованию, начатому им во Вратах Бальдура. Уже давно он пытался выйти на таинственную фигуру, накануне кризиса занимавшуюся скупкой железа через подставных лиц. Сейчас всплыли новые имена, и Ксан оживился:

— Я знаю во Вратах человека по имени Рейлтар. Рейлтар Анчев, член совета директоров крупной торговой компании. Его сына зовут Саревок, и он также занимается коммерцией. Не уверен, вправе ли я надеяться, что это не случайное совпадение, но… точно не безнадежнее, чем искать «то, не знаю, что» в Клоаквуде.

— Мы не можем соваться во Врата Б-бальдура, — напомнил Халид. — Линха т-там убьют.

Но Ксан вновь намеревался продолжать расследование в одиночку. Способности Серого Плаща — чародея годились больше всего для разведчика и собирателя сведений. Эладрин мог контролировать чужой разум, что позволяло ему развязывать языки. Но драться Ксан толком не умел.

Линх однажды спрашивал, зачем ему меч? Чародей ответил, что таков обычай: одушевленный Лунный Меч выбрал Ксана своим хозяином, и Ксан носит это оружие в основном как символ служения Эвереске.

— Но ты не владеешь мечом? — изумился Линх.

Ксан усмехнулся краешком губ:

— Нет. Да и тяжел он для меня. Обычно, друг мой, у волшебника нет времени возиться с оружием. В бою я просто держу Лунный Клинок в руках, но моя сила всегда лишь в слове.

Друзья проводили Ксана до торгового тракта, где, дождавшись попутного обоза, Серый Плащ отправился во Врата выполнять свою миссию.

* * *

Остальным спешить было некуда. Какие маневры, если не знаешь, что ждет впереди! Маленький отряд продвигался, экономя силы. Для ночлега путники тщательно выбирали сухие, укрытые от ветра места, стоянку разбивали пораньше. У Динахейр даже нашлось время продолжить свои магические уроки с Имоен, а Минск смастерил ей простенький ивовый лук. В жаркие полдни путешественники купались в холодных, бездонных лесных озерах, на солнечных полянах уже можно было насобирать земляники. Хмуро глядела только Джахейра.

По ее словам, друиды обычно оставляли тайные знаки, чтобы собратья из дальних лесов могли найти местную священную рощу, принести весть или попросить помощи. Но ни один из секретных знаков до сих пор не попался на глаза Джахейре. Она сама особым образом переплетала ветви и выкладывала камешки на земле, надеясь, что зоркие и опытные глаза увидят ее послание.

Джахейра недоумевала: как может не быть друидской рощи в таких громадных зеленых угодьях, как Клоаквуд?

Вскоре маленький отряд выбрался на тесную петляющую тропку. Это был повод выйти к людям, пополнить припасы и переночевать под крышей. Только Джахейра, одна из всех, могла годами жить в дебрях, не переступая порога человеческого жилья.

— А ты правда знатная дама? — недоверчиво допытывалась Имоен.

Джахейра была родом из тетирской аристократии. Во время гражданской войны ее семья была вырезана под корень, служанка спасла только девочку, младенца, положив ее в корыто, в котором стирают белье, и пустив по течению реки. Так Джахейра попала к друидам.

— Да, Имоен, судя по записке, которую нашли вместе со мной в корыте, мои родители были знатью, — подтвердила она. — Слышала ли ты когда-нибудь, что если медведя, выросшего в клетке, отпустить в чащу, он погибнет? И наоборот, взрослого дикого медведя уже невозможно приручить. Видишь, насколько важнее то, кто тебя воспитал, чем то, кто ты от рождения? Я выросла в лесу, и уже не захочу и не смогу стать дамой.

* * *

Когда выбрались на узкую, вихляющую, но, наверняка, ведущую в деревню тропинку, Имоен обрадовалась:

— Ну наконец! Я, конечно, люблю природу, когда она не кусается, не ползает по мне, не хлюпает в сапогах, но ведь она все время делает что-то из этого!

Оказалось, впрочем, что радовалась Имоен рано. Выдался день, которому суждено было стать черным днем для бесприютных искателей приключений.

А начиналось все так славно! Они шли по залитой солнцем, дышащей полынью и пылью тропинке. Лето было в самом разгаре, и природа старалась доказать, что умеет не только кусаться или хлюпать в сапогах, но и овевать лица свежим ветром, и приносить чудесные запахи трав и цветов. Даже хомяк Минска, обычно днем дрыхший в кармане, сидел на могучем плече хозяина, недоуменно потирая мордочку лапами.

Но еще до полудня они наткнулись на бродячий клан хобгоблинов. Коренастые воины с кирпичным оттенком кожи и черными волосами, забранными в пучки, кочевали, как саранча, в поисках добычи. Хобгоблины испокон веков жили набегами. Не в их правилах было задумываться о будущем, а их племенной бог Маглубиет сделал их воинами, считавшими милосердие и сострадание слабостью, а личную свободу — чепухой. На хобгоблинах были потертые косматые куртки, морды их были исполосованы старыми шрамами, у многих перебиты носы.

Грубый голос в подлеске гаркнул:

— Бегом бить! Рубить всех за золото и железо!

Шестерка путешественников была бы обречена, если бы не магия. Минск с Халидом на пару, плечом к плечу задержали нападавших. Линх отстал на миг, чтобы благословить их, и сразу же кинулся на подмогу. Из протянутых рук Динахейр забила струя огня, остановив бегущих к ней врагов.

В это время отзвучали последние распевные завывания неистовой молитвы Джахейры, и над местом ожесточенной схватки разразилась сухая гроза: с ясного безоблачного неба в кочевых разбойников посыпались молнии.

Хобгоблины бежали в лес, укрывшись за деревьями. Сначала Линх надеялся, что они убрались. Но хобгоблины потерпели ущерб и жаждали его окупить. У путников были набитые под завязку вещмешки и оружие, столь ценное в дни железного кризиса.

Они брали измором. Ночью, не давая Линху и его спутникам сомкнуть глаз, бродили вокруг стоянки. Прячась за деревьями, обстреливали из луков: хобгоблины издревле умели изготавливать смертоносный яд, обмакивая в него наконечники своих стрел.

Шестеро преследуемых путников обессилели.

— По п-правде, мы все уже несколько раз убиты, — горько вздохнул Халид.

Все понимали, что он имел в виду. «По правде» — это без сразу двух целителей в отряде и без недавно закупленных на ярмарке эликсиров. Если бы каждый из шестерых не вставал на ноги уже через пять минут, после того как получал рану, разбойничье племя давно раздавило бы маленький отряд.

Линх не первый раз лечил Имоен. В Кэндлкипе его подружку часто тянуло на опыты, заканчивавшиеся ссадинами и синяками. «Это был эксперимент!» — оправдывалась девчонка.

«Эксперимент, — объясняла Линху Имоен, — это когда можно делать то, что обычно делать нельзя. Например, нельзя взбалтывать негашеную известь с водой в закупоренной бутылке, но ради эксперимента можно». Линху тоже доставалось из-за ее любознательности, обычно дети делили все синяки, ссадины и ожоги пополам. Когда подростком Линх научился взывать к Ильматеру, то сначала испытал свой дар на себе, потом на кошках, а потом на Имоен.

Поэтому, едва стрела впилась ей прямо в бок, девушка зажмурилась и поспешно подумала: «Линх меня сейчас вылечит!» Она зажала рукой рану, древко стрелы торчало у Имоен между пальцев. Ноги ее подвели, подогнулись, девушка упала, жжение и боль, точно от укуса сотни ос, разлились по всему телу.

— Линх! — простонала она.

Уже тускнеющим зрением Имоен увидела знакомую родную морду Линха, но он не молился, как обычно. Имоен почувствовала, как от его прикосновения у нее под кожей побежали теплые мурашки, и боль сразу же прошла, прошли слабость и испуг. Линх молча показал стрелу с окровавленным наконечником.

— Это умение из твоего сна? — шепотом спросила Имоен.

Линх кивнул.

— Береги себя, Имми. Два раза подряд я этого не повторю, — предупредил он осипшим от напряжения голосом.

Подошла Джахейра, утомленная и озабоченная как никогда:

— Все в порядке?

Отбросив стрелу, Линх обернулся к ней:

— Ты еще можешь лечить?

— Нет. И целебные зелья у нас тоже закончились. Нужно добраться до деревни, туда хобгоблины за нами не сунутся, — рассудила друидка.

Если в глуши Клоаквуда выживала какая-нибудь деревушка, можно было не сомневаться: ее жители способны за себя постоять. Им не приходилось рассчитывать ни на стражу, ни даже на наемников, которые и забредают-то раз в десять лет. Значит, местные сами, как повар с картошкой, расправлялись с шайками разбойников.

— Все в порядке? — повторила Джахейра. — Линх, ты спрашивал о лечении?

Линх замялся:

— Я только хотел узнать…

— Линх! — сурово повторила Джахейра.

— Меня слегка зацепили, — нехотя признался он. — Рана пустяк, но стрела отравлена. Ничего, этой дозы яда не хватит, чтобы меня убить.

Впрямь, столь сильный яд, чтобы доза на острие стрелы оказалась смертельной для человека крепкого телосложения, встречается редко. У настоящего великана, как Линх, оставался шанс просто перебороть токсин.

Но парень ясно видел, что дело дрянь. Если бы, ослабев, он не смог идти сам, на его спутников свалилось бы беспомощное тело, тащить которое проблема даже вчетвером. Вдобавок у Линха был самый увесистый вещмешок. Выход оставался только один: держаться на ногах во что бы то ни стало и стараться как можно дольше не ронять рюкзак.

Динахейр сказала, что в той части Рашемана, где расположена ее родина, — в степях между горами, — обитает множество ядовитых змей: гадюки и кобры, эфы и гюрзы. Там любой ребенок знает, что делать, если человека ужалила змея. Рашеманская ведьма, углубив надрезом, промыла рану Линха его собственной кровью и наложила поверх жгут, чтобы остановить распространение яда по всему телу. От потери крови парень обессилел еще больше, но был согласен, что ничего лучше сейчас не придумаешь.