Меч рассудит (гет)

— Кодара, назад! — крикнул Инвар.

Напрасно предупредил — не в нее летели новые стрелы. Нежданный страх в душе Кодары мешался со злостью на себя: хорош же из нее телохранитель, коли не сумела даже распознать засаду, не говоря о том, чтобы защитить или хоть собой прикрыть, как положено. Пронзительно, будто человеческим голосом, заржал от боли конь Инвара, по белой шкуре побежали алые ручейки, зловеще трепетало оперение стрелы. Такая же стрела проткнула одеяние Инвара между шеей и левым плечом, и наконечник ее тоже был алым.

С ужасом глядела Кодара, как Инвар качнулся в седле и едва не рухнул на шею коня. В тот же миг из-за ближайших кустов, которые подпирал плетень, выскочили трое с кинжалами наготове и бросились к раненому князю. Видно, рассчитывали сперва обстрелять, а потом добить. Да не на того напали.

Лишь теперь Кодара поняла, что Инвар нарочно схитрил, чтобы заставить убийц показаться — и заодно подпустить их поближе. Не успели они подбежать, как он распрямился, молнией сверкнул меч. Раздался крик, взметнулись брызги крови. Оставшиеся двое убийц кинулись на Инвара с двух сторон. Немедля Кодара подтолкнула в бок своего коня — эх, жаль, оружия нет, зато отвлечь хоть одного. Убийца справа — лицо его показалось Кодаре знакомым — оглянулся, видимо, заслышав стук копыт, заметался меж двух коней и выронил кинжал. Меч Инвара тотчас свистнул, разрубив убийцу от плеча до груди.

Третий, похоже, понял, что дело плохо, и бросился наутек — вмиг перемахнул плетень. Да задержали кусты — с цветами соседствовала малина. Пока убийца барахтался в колючих зарослях и рубил кинжалом ветки, Инвар верхом настиг его. Вновь послышался крик, окровавленный плетень затрещал и проломился под тяжестью упавшего тела.

Кодара заметила, что последний убийца только ранен. Прежде чем она или Инвар успели спешиться и подойти к нему, резко сверкнул кинжал и послышалось глухое бульканье. Умирающий дернулся раз-другой среди поломанных кустов и затих, вытянувшись.

Во дворах соседних домов зашумели тревожные голоса, где-то громыхнули упавшие ведра, шумно плеснула пролитая вода, заревел пронзительно младенец. Первыми прибежали старик со старухой — хозяева дома, за плетнем которого прятались убийцы, потом подоспели многочисленные соседи, их приятели и обычные зеваки. Толпа глазела то на раненого князя, то на Кодару, то на трупы; женщины причитали, мужчины возмущались, дети помладше ревели, а у мальчишек постарше вмиг вспыхнули глазенки.

— Что ж это делается-то на свете? — слышалось в толпе. — Среди бела дня разбойники на людей бросаются! Да не абы на кого — на князя! Что ж ты, государь, совсем один, без стражи разъезжаешь? А если бы беда приключилась, да преуспели бы злодеи?

Кодара видела, что люди перепуганы и возмущены не на шутку, — не иначе, вправду любят своего князя. Останься кто из убийц в живых, его бы тотчас растерзали на месте — недаром на трупы косились, не скрывая ненависти. О чем думал сам Инвар, Кодара могла лишь гадать: быть может, сожалел, что не удалось взять живым хотя бы одного убийцу. Слегка побледневший, он поднял руку, приказывая толпе умолкнуть.

Он заговорил, улыбаясь, как будто желая показать сбежавшимся людям, что ничего страшного с ним не случилось. Но Кодара не расслышала его слов, все звуки кругом слились в неразборчивый гул. Будто во сне, она заметила еще одну стрелу — та вонзилась чуть выше колена Инвара, по поле светло-коричневого кафтана и по штанине расплывалось кровавое пятно. А сама она позабыла, как дышать, словно ее ударили под вздох или окатили ледяной водой. Она поняла, чьих рук это дело.

Краем уха Кодара слышала, как Инвар велит позвать стражу и унести трупы. Кто-то из мужчин взял у князя окровавленный меч, заботливо обтер и вернул. Подоспели женщины с мисками горячей воды, мазями и полотном, приглашая спешиться и пройти в ближайший дом, но Инвар знаком остановил их.

— Не тревожьтесь, люди добрые, небесные супруги сохранили меня, — сказал он. — Раны легкие, до дворца я доберусь. А про разбойников этих забудьте, других здесь не появится.

Подоспевшим стражникам Инвар приказал проследить за похоронами убийц, а заодно тщательнее исправлять свою службу, глаз не спускать с любого чужака, что объявится в городе или предместьях. Пока стражи кланялись и клялись всеми богами, что будут глядеть в оба или даже еще усерднее, Кодара верхом нагнала одну из женщин и взяла у нее кусок полотна, который разорвала пополам.

Толпа понемногу расходилась, гудя, точно пчелиный рой. Инвар, покончив со всеми делами и приказами, обернулся к Кодаре. Она же подъехала к нему и протянула куски полотна.

— Хотя бы перевяжи, князь, — сказала она, стараясь не выдать своей тревоги, — не то изойдешь кровью, пока доедешь.

Инвар взял полотно, поглядел на раненую ногу и поморщился, прощупав ее. Вместо того, чтобы вытаскивать стрелу, он просто обломил древко и перетянул бедро тканью.

— Спасибо за заботу, Кодара. — Он улыбнулся ей, тяжело выдохнул. — И за помощь спасибо, выручила.

— Если бы я заметила их раньше…

Кодара не договорила, лишь отвела глаза. Чтобы хоть ненадолго вырваться из дум, она взялась за липкий от крови наконечник стрелы, что проткнула насквозь плечо Инвара. Пальцы дрожали и скользили, сломать древко удалось не сразу. Когда он дернулся от боли, ее саму словно пронзили десятка два пылающих стрел. Если бы она могла, то закрыла бы его собственным телом, претерпела любые муки, лишь бы только…

— Затяни потуже, тебе сподручнее, — выдавил он сквозь стиснутые зубы, когда выдернул древко из раны.

Кодара заставила себя собраться, чтобы руки не дрожали. Инвар был бледен, пряди золотых волос прилипли к лицу. Он придержал здоровой рукой один конец повязки, помогая Кодаре затянуть крепче. Сама же она, пока трудилась, терялась в догадках: отчего он молчит, словно не удивлен ничуть? Или знает?

Неспешно они тронулись в путь. Инвару дали нового коня, а раненого вел в поводу один из стражников, что ехали теперь вместе с ними. Оба все косились на бледного князя, словно ожидали, что он в любой миг лишится чувств, и готовились броситься на помощь. Кодаре же доставались порой иные взгляды, полные тайного недоверия. Впрочем, ей не было до них дела. Тяжкие думы терзали ее, точно волки, жадно пожирающие плоть еще живой добычи.

Долго молчать Кодара не смогла.

— Я… узнала одного из них, — тихо сказала она. — Это был Мекар, преданный слуга княжича Тойво.

Инвар пристально поглядел ей в глаза, чуть прищурившись, и она похолодела: неужто он подозревает ее в сговоре?

— Я так и думал, — ответил он наконец. — Кому еще желать моей смерти? Одного я не пойму: отчего он решился именно сейчас? Не за сестру же мстит, ведь я ничем ее не обидел. Или… — Инвар вновь пронзил Кодару тем же тяжелым взглядом, так, что у нее кровь застыла в жилах. — Или дело в тебе?

Кодара отвернулась, пряча невольные слезы и вновь досадуя на себя. «Не поспоришь с Теладой-мастерицей: хоть двадцатью мечами опояшься, хоть сотню раз назови себя воином, а девичье сердце из груди не вырвешь. Только как сказать ему, как не обидеть, не разгневать?» Но она уже успела понять за минувшие дни, что князю Инвару милее всего правда, какова бы она ни была.

— Угадал ты, князь. — Кодара опустила голову, слезы все-таки побежали по щекам, и она не утирала их. — Тойво давно ходит за мной, говорит, что влюблен, — правда, не замуж он меня зовет. Видно, узнал он как-то, что я в твоем тереме. А ведь он отчаянный, коли взбредет что в голову, так…

— Так вот в чем дело… — прошептал Инвар и тоже отвернулся, теребя здоровой рукой поводья коня. — А я-то думаю… Значит, потому ты не хочешь идти за меня, что любишь его…

— Нет! — Слезы Кодары вмиг высохли. — Я же в первый день тебе сказала: нет у меня любимого! Правду я сказала, князь, поверь. Только…

Она вновь умолкла, не находя нужных слов — вернее, не находя сил произнести их. Но произнесла:

— Отпусти меня, всеми богами тебя заклинаю! Не будет нам с тобой ни жизни, ни счастья, коли оставишь меня при себе. Не ради себя прошу — ради тебя, ведь он не остановится, и однажды его посланцы могут… — Кодара сглотнула и закончила шепотом: — преуспеть.

Инвар слушал ее, но будто не слышал — или же понял по-своему. Бледное, усталое лицо его вновь зарумянилось, глаза просияли, и в них отразилась счастливая улыбка.

— Значит, ты боишься за меня, Кодара, — чуть слышно сказал он, точно не смел поверить. — Выходит, дорог я тебе, не безразличен…

— А коли я тебе дорога, побереги себя.

Иного ответа Кодара не нашла. Щеки ее пылали, как и все тело. Сказать же было нечего, и весь их путь до дворца прошел в молчании, под настороженно-хмурыми взглядами стражи. Кодара пыталась гнать прочь назойливые мысли, да не уходили они. «Ты знаешь, что он не успокоится, что не остановится на этом. Нынешние его посланцы не вернутся — так он пошлет новых, и будет слать, пока однажды… А случись что с князем Кеваном, так он вмиг начнет войну, причины ему не нужны. Боги святые, что же мне делать? Я будто княгиня Нейна, бабка Инвара, что бросилась между двумя княжичами-соперниками… Да не броситься мне, не разнять их миром, оба они погибнут. Хоть впрямь беги прочь — или руки на себя накладывай…»

Дворцовые слуги и стража уже всполошились: слухи о покушении на жизнь князя облетели город быстрее пожара. Сам Инвар почти ничего не сказал им, только велел позвать Валусу и позаботиться о раненом коне. Пока слуги уводили лошадей, он зашагал к крыльцу — и вроде ступал твердо, да заметно припадал на раненую ногу. Прежде чем подоспели стражи, Кодара сорвалась с места и подбежала к нему.

— Обопрись, князь, тебе будет легче идти. — Она сама взяла его здоровую руку и положила себе на плечи.

И он оперся на нее, только на миг крепко прижал к себе. Взора же его Кодара не могла вынести: такой любви, такой веры она, как ей казалось, не заслуживала. И все же шла, едва не падая под его тяжестью, хотя он, видимо, старался не слишком наваливаться на ее плечи. Лицо его вновь побледнело, волосы и ворот рубахи взмокли, сквозь стиснутые зубы вырывались порой долгие шумные выдохи. И так отчаянно хотелось обнять его в ответ, пообещать остаться с ним, позабыть все на свете, лишь бы видеть его, слышать, чувствовать…

«Тойво не успокоится, не остановится», — вновь зажужжало в голове. И наваждение растаяло.

Подниматься по лестнице Инвар не стал, а вошел в первую же горницу, где помещались стражи, неподалеку от лекарских покоев Валусы. Слуги умчались за чистой одеждой и всем, что нужно для перевязки, снаружи зазвенели тревожные голоса, мужские и женские, загрохотали шаги — это, несомненно, шли Тирват и Оревин. Среди всей этой суеты Кодара вдруг ощутила себя чужой и вспыхнула от гнева: ее бы воля, так выставила бы всех прочь и осталась с ним наедине. «Только для того, чтобы помочь», — тотчас прибавила она мысленно.

Инвар тем временем отпустил ее и сел на лавку, вытянув раненую ногу.

— Ступай, Кодара, — сказал он. — Спасибо тебе еще раз. Теперь я сам справлюсь. Да и не место тебе здесь.

Словно ведомая чужой волей, Кодара повернулась и бросилась прочь из комнаты. По дороге она забилась в темный уголок, чтобы не столкнуться с Оревином и Тирватом, как и с Валусой, а потом кинулась вверх по лестнице. Закрыв за собой дверь, она мельком подумала, что сейчас никому нет дела ни до нее, ни до стражи, ни до засовов. Может, вправду сбежать — и все закончится? Да только некуда бежать от себя самой. И побег ее ничего не решит.

Кодара встряхнулась. Нет, напрасно она ушла — словно позволила выгнать себя, как сенную девку. Из-за нее все случилось, из-за нее Инвар ранен. Стало быть, ей самое место при нем, что бы он ни говорил. Или не хотел смущать ее да раздеваться при ней? Вот уж нашел чем удивить — будто она раздетых мужиков не видала.

Темно-алое платье тонкого сукна, пропыленное и помятое, полетело на лавку. Кодара плеснула себе в лицо из узорной резной лохани, хотя вода не остудила пылающие щеки, кое-как завернула рукава рубахи и вымыла руки. Быстро натянув первый попавшийся наряд из тех, что пошила недавно, она со всех ног побежала обратно.

Еще на лестнице Кодара услышала, как гудят внутри комнаты голоса. Оревин с Тирватом поминали Хидега и всех его прихвостней да грозили убийцам всевозможными карами, старая Валуса знай себе осаживала их и порой покрикивала на нерасторопных слуг. Голоса Инвара Кодара не различила и на миг похолодела: вдруг ему сделалось хуже? Или, не приведи боги, стрелы были отравлены?

Когда Кодара вошла, вся суета внутри будто застыла. Замерли слуги, что зажигали свечи, а оба княжеских приближенных так и не закончили очередного цветистого проклятья. Валуса, которая возилась, сгорбившись, со своими горшочками и травами, чуть обернулась, на сухих губах ее мелькнула улыбка. Кодара же зашагала вперед, словно не видела никого, кроме Инвара.

Раздетый по пояс, босой, он все так же сидел на лавке, откинувшись к стене, — видимо, рану на ноге уже перевязали. Кодара вмиг очутилась подле него, но будто растеряла все слова, только глаза вновь зажгло. А еще сильнее обжигал взор Инвара.

— Ну, коли так, я тут и не нужна, — проскрипел позади голос Валусы. — Красивая девка порой целит лучше любого лекаря. Иди сюда, красавица! — окликнула она Кодару. — Кровь я заперла, раны зашила, только плечо перевязать осталось. Вот в этом горшке мазь, справишься. А я пошла. Да и вы все ступайте.

Старуха махнула слугам, велев нести за нею ее скарб, и ушла. Пока дверь не затворилась за нею, Кодара слышала тихое хихиканье — чему уж смеялась старая колдунья, одни боги весть.

— Ступайте, света довольно, — приказал Инвар слугам, голос его звучал твердо. — И вы тоже идите, — сказал он Тирвату и Оревину, — я позову вас, если понадобитесь.

— Как же тебя оставить, государь? — попытался возразить Тирват. — Ты вот сегодня не взял нас с собой, поехал один — и едва бедой не кончилось. Эх, жаль, что ни одного подлеца живым не взяли…

— Все к лучшему, — сказал Инвар, немало удивив Кодару. — Ступайте.

Оба поклонились и ушли, хотя оглянулись раз-другой и перешепнулись о чем-то. Кодара тотчас позабыла и о них, и о слугах, которые прикрыли скрипнувшую дверь, и о непонятных речах. Подойдя ближе, она глядела на Инвара, на капельки пота, блестящие на его лице и груди, на потемневшие волосы, на кровавые потеки, что виднелись на теле. Руки у нее вмиг отяжелели, ноги будто приросли к полу. Вздумай он теперь же обнять ее, она не нашла бы в себе сил противиться.

Но обнимать ее он не стал — только посмотрел в глаза и взял за руку.

— Ты все-таки пришла, — тихо сказал он.

Эти слова отчего-то отрезвили Кодару, и она вспомнила, зачем здесь. Пальцы ее не дрожали, когда она стирала мягким полотном следы крови с тела Инвара, когда накладывала ему на плечо мазь и перевязывала, когда помогала надеть чистую рубаху. Только в глаза ему смотреть она не решалась.

— Правду сказала Валуса, — наконец произнес он, так и не дождавшись слов Кодары. — Твои руки исцеляют. — Он взял их в свои, будто вправду позабыл о боли и ранах, и поднес к губам. — Потому что любимые.

Кодару вновь охватило то недавнее сладкое оцепенение. Сердце колотилось где-то в горле, стучала кровь в ушах, и безумно хотелось провести пальцами по его щекам, по бороде, дотронуться до губ, сесть рядом, а еще лучше — на колени… «Боги святые, сжальтесь!» — всей душой вскричала Кодара и сумела совладать с собой и вырваться.

— Не для того я пришла, князь. — Кодара заставила себя отступить на шаг-другой. — Говорила я тебе прежде, что никогда не буду твоей, и сейчас повторю. Не бывать нам вместе, потому что между нашими землями вражда, которая не прекратится вовеки.

— Отчего же? — спросил Инвар. Стянув здоровой рукой вышитый ворот рубахи, он поднялся и шагнул к Кодаре. — Тойво еще не князь Туимы…

— Но станет им, рано или поздно, — возразила Кодара. — Или просто убедит отца начать войну с Сиераной, или измыслит какую-нибудь подлость. Да и не в Тойво дело. Я поняла, что земля моя держит меня крепко, я не смогу оставить ее — даже ради тебя, князь.

Инвар медленно качнул головой. Кодара же отвела взор.

— Не от сердца ты говоришь, — сказал он. — А сердце твое я знаю. Не о вражде пустой ты думаешь, а о мести Тойво. Только не боюсь я его, и ты не бойся. Если ты будешь со мной…

— Не буду. — Кодара отступила еще на шаг — словно вмиг перемахнула с десяток регов. — Думай что хочешь, князь, но таков мой ответ тебе. Вновь прошу: отпусти меня. Пусть не знать мне вовеки счастья да любви, так хоть тому порадуюсь, что ты жив и сам обрел счастье, пускай с другой.

В тот миг, когда последние слова слетели с уст Кодары, она тотчас пожалела о них — да не воробьи, не поймаешь. Она ожидала, что Инвар разгневается, что станет горячо клясться — мол, не возьму другую никогда. А он молча смотрел на нее, и от взора этого хотелось спрятаться, и вновь бежали по лицу слезы.

Долго молчал он — и будто прожил за все это время целую жизнь, тяжкую и одинокую. Взор его померк, помутнел, голова поникла. Одно лишь мгновение, долгое, как век, продлилось это, а потом он выпрямился, расправив плечи.

— Тогда собирайся, — произнес он ровным голосом, хотя перед тем тяжело сглотнул. — Ты поедешь в Туиму — вместе со мной. Я верну тебя князю Кевану, коли ты желаешь, и пусть это будет подтверждением моих слов. Мне больше не нужны посланники. Я сам стану просить его о мире.

Ответа Кодара не нашла. Но не смогла больше оставаться здесь, не снесла этого обреченного взора. Она не помнила, как вернулась в свою горницу, как захлопнула дверь, — ее встретили тьма и пустота. Такая же пустота царила сейчас в душе ее.

Много ли толку — спасти жизнь, разбив сердце?