Morituri te salutant (джен)

Боль стала неотъемлемым существованием, таким же стандартным, как и дыхание, таким же безжалостным, как налетевший смерч. Тело, поддавшись агонии, уже не ощущало ни время, ни пространство; а разум, абстрагировавшись от него, ушел гулять по красному туману шатающегося сознания, периодически проваливаясь в черные дыры обмороков.

А потом пришел Снейп.

Она не слышала разговора, с трудом отделяла от общего шума, наполнившего ее, казалось, изнутри, голоса, но его ровные спокойные приказные интонации отложились где-то на корке подсознания. И когда пытка прекратилась, и ее подняли с пола Грейнджер и еще кто-то, осмысленность приобрел затравленно отчужденный взгляд, только после того, как он, бездумно блуждая по кабинету, нарвался на черные колодцы. Она не помнила и не понимала, что именно он говорил, но именно ощущение его присутствия вернули ей какие-то крохи рассудка.

Потом ее куда-то потащили, по лестницам и мрачным коридорам, по двору, куда-то вглубь, потом был перепуганный, молящий голос Грейнджер и родной резко презрительный голос Снейпа, а потом она оказалась на дне какой-то ямы и ее накрыла темнота, ставшая ее спутником на долгое время.

Бэль так никогда и не сможет понять, сколько же времени она там провалялась, на дне этого импровизированного карцера, прямо у основания дракучей ивы. Первое время была только тьма, да отдаленный клочок неба, который она подолгу бездумно разглядывала, лежа на каменном полу. Мыслей не было, так же как и понимания пространства. И только пустота и покой составляли ее компанию, в этом странном месте. Некогда живой и яркий мозг, казалось, отправился в длительное путешествие, и рассудок решил последовать за ним. Периодически с клетчатого неба ей прилетал хлеб, расшатывая ее тихий мирок, пугая ее и заставляя отползать в сторону, вжимаясь в стены. Несколько раз она даже жевала его, немного лениво и без энтузиазма, сама до конца не понимая, зачем же она это делает....

Однажды ночью... (или это был день? Впрочем, это не важно — там, на дне колодца она не ощущала ни времени, ни пространства....) однажды ночью к ней пришла мама.

Она возникла из тумана, сотканная из света и тепла, разгоняющая опустошающую тьму. Яркая и такая живая, что Бэль вначале даже не поверила в свое видение. Потому что это не могло быть правдой, столь реалистичной, что в нее страшно поверить; столь зыбкой, как предрассветный сон. В легких сиреневых одеждах, с мягкой улыбкой и сияющими добрыми глазами, словно воплощение всех детских грез и желаний, рассказанных тихим шепотом горящей свече у рождественского окна; когда еще вера в чудо грела сердце, а Санта Клаус оставался добрым дедушкой с подарками, которому все никак не хватало времени прочитать самое заветное желание маленькой девочки.... Ее голос околдовывал, целительным бальзамом промывая раны, обволакивал, придавая сил. И уходили прочь все сомнения и угрызения совести, и распрямлялись плечи, готовясь с новой силой и появившейся уверенностью нести старые и новые ноши, и замаячил несмелый фитилек в беспросветном мраке мироздания....

Холодный колодец — ее тюрьма и пристанище приветствовал очнувшуюся Бэль игрой солнечных бликов на неуклюже сложенных каменных стенах и смрадом темницы.

* * *

Следующие два дня прошли в обдумывании сложившейся ситуации, просчетах, расчетах, попытках найти выход, понять, что делать дальше. Благо ей никто не мешал....

А когда голова начинала раскалываться от избытка мыслей, Бэль начинала метаться по своей клетки. Хотя «метаться» — это слишком громко сказано. Четыре шага — поворот, четыре шага — поворот.... Удар в стену кулаком, со всего маха, стесывая костяшки пальцев, еще один и еще.... Вопль боли, отчаяния и бешенства, раздирающий горло, но выпустить его нельзя — ни один из ее тюремщиков не должен видеть ее слабости, знать о ее страхе и отчаянии. Несколько тяжелых вдохов, попытка выровнять дыхание.... Шаги, стена.... Медленно сползти вниз, обхватить колени руками, сидеть, шумно втягивая воздух, борясь с накатившими эмоциями.... Потом, выровняв дыхание, вначале тихо, еле слышно, а потом все громче и четче начать выводить голосом мелодию позабытых слов, с наслаждением отпуская на волю эмоции, выливая их этим простым, единственно доступным способом....

Странное все-таки место темница. Отвратительное, грязное и... честное, как бы парадоксально это не звучало. Ведь именно в нем, среди серости и смрада, вы резко остаетесь наедине с собой, без иллюзий, придуманных идей и непонятных проблем. В этом каменном мешке, где само время замедляет ход, между вашим самомнением и сутью не остается ничего.... Можно рваться, можно метаться, можно биться головой о стену, выть и плакать — это не поможет. Ничто не поможет, как не помогает и в жизни. И только ваш разум может победить заключение. Или проиграть, скатившись в глубины вашего подсознания и оставив вас в бессмысленной сумасшедшей пустоте.

Многие говорят, что сумасшествие — это болезнь, Бэль всегда считала ее слабостью. Требовательная в первую очередь к себе, она не могла позволить себе скатиться в пучину безумия, хотя ее недавнее полу блаженное, полу безмозглое состояние и притягивало своей... безответственной отрешенностью.

Вырваться из той пучины ей помогла мать — не скатиться в нее вновь ей помогла музыка.

Когда в каждом шорохе наверху начинаешь слышать мелодию, когда голос ровно выводит узор — жизнь скользит по венам и разум не спешит уйти.

Так продолжалось три дня, а потом пробудившееся небо обрушило потоки ледяной воды на просыпающуюся землю.

* * *

Гремел гром. Начиналась гроза. Даже сквозь смрад мешка до нее доходил запах озона. Еще несколько громовых раскатов, проблески молнии и долгожданная влага хлынула на землю. Бэль стала под решеткой, позволяя пока несмелым струям дождя смывать с себя грязь и вонь. Подставляя лицо потоку, вскоре хлынувшему сверху, она улыбалась, чувствуя, как по телу пробегают мурашки озноба и счастья. Как мало надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым! Ледяной весенний дождь, отрезвляющий разум, холодящий тело, успокаивающий душу. Благодатное небо, словно услышав ее немую мольбу, посылала ей силы, в виде прорвавшихся серых кранов и запаха свежести.

Еще ребенком она любила дождь. Летний, осенний, не важно. Главное, что можно выбежать на улицу и помчаться босиком, шлепая по лужам, скользя по размокшим дорожкам, нестись наперегонки с ветром, чувствуя, как вместе с грязью смывается усталость, как распрямляются крылья за спиной. Именно поэтому она всегда не любила взрослых, с их манерностью и правильностью, чопорностью, жеманностью, с кучей никому не понятных законов и страхом перед простудой. Бэль никогда не любила правила и никогда не болела. Даже пробегав весь день по октябрьскому лесу, вымокшая и грязная, она никогда не знала, что такое насморк или кашель, понятие высокая температура было для нее абстрактным, а от наставлений Николаса и Пернеллы она предпочитала отмахиваться. Самым настоящим раем стал для нее домик на севере Шотландии, небольшое поместье вдали от маглов и магов, где-то на отшибе, где небо, земля и вода, пересекаясь в одной точке, создали удивительно дикий край — Mirum....

Замечтавшись, она не сразу заметила, что вода не уходит из мешка, а наполняет его, омывая ее щиколотки и поднимаясь все выше и выше. Глядя на грязную жижу, окружающую ее, Бэль подумала, что сказка закончилась слишком быстро, уступив место неприглядной реальности.

Самым противным было ощущение... беспомощности. То, что Бэль так отчаянно ненавидела....

Она тяжело вздохнула и попыталась расслабиться, прислонившись к стене. Нет смысла тратить свои силы сейчас, когда вода только дошла до колен и у нее еще есть пара минут свободного времени. Все имеющиеся силы ей понадобятся потом, когда придется барахтаться, пытаясь удержаться на плаву. О том, что будет, когда вода достигнет решетки, полностью заполнив мешок, узница старалась не думать.

Она не могла сказать точно, сколько продолжался этот ад. Сколько времени она барахталась в этом чертовом мешке, цепляясь за стенки пытаясь не утонуть. Сколько времени она, как мантру, повторяла про себя, что нужно продержаться еще чуть—чуть, что за ней обязательно придут. Перед тем как ее с головой накрыла грязная жижа, она успела сделать глубокий вдох. А потом были долгие секунды без кислорода. Отчаянный бой с собой и миром. А когда ее силы почти достигли предела, и она поняла, что еще немного и она встретится со всеми своими предками, открылась решетка. Бэль одним слитным движением вынырнула на поверхность, разбрызгивая грязь и жадно глотая воздух. Она намертво вцепилась в край ямы и несколько упоительных секунд наслаждалась приторно чистым вкусом кислорода, наполнявшим легкие.

Чьи-то руки, вцепившись в ее плечи, начали тащить ее прочь от воды и ямы на землю, но у них это плохо получалось.

— Я сама, — прошипела Бэль, отталкивая кого-то и от того снова погружаясь в мутную жижу. Прикосновение отрезвило ее как ушат ледяной воды, заставляя моментально укрепить все ментальные блоки, возвращая ее в действительность. Она ухватилась за скользкий железный край, подтянулась и вылезла, наконец, из мешка.

Пошатываясь, сделала несколько шагов, остановилась. Перед глазами все плыло, в голове шумело от притока кислорода, от дикой усталости, голода и бессонных ночей. Кто-то вновь попытался помочь, обхватив за талию.

— Бэль, — ее собственное имя странно резануло по ушам. 'Грейнжер", — мрачно констатировала она. Ну конечно, кто же еще мог пытаться ей помочь? Локберт? Снейп? Мысли вызвали прилив странного веселья, отразившегося кривой ухмылкой на губах.

— Бэль, — теперь совсем жалобно.

— Я в порядке, — голос звучал хрипло и непривычно, — не дергайся и отпусти меня, наконец, я в состоянии идти сама!

Зрение наконец-то прояснилось, а с ним пришли и кое—какие силы. Она повторно оттолкнула руки Гермионы (на этот раз, правда куда спокойнее и мягче) и попыталась выровняться. Ее била легкая дрожь и покачивало из стороны в сторону, но она сама стояла на ногах и это уже что-то значило.

Гермиона стояла рядом, бледная и мокрая, она сейчас выглядела совсем маленькой и жалкой. «На себя оборотись», — посоветовал внутренний голос. «Да уж, если она так хреново выглядит, то что говорить обо мне?» — мрачно подумала она.

— Успокойся, я в порядке, — уже спокойнее проговорила она, глядя в испуганные карие глаза.

— Ты чуть не утонула! — в голосе столько паники, что Бэль пробило на сочувствие, впервые за столь долгий период абсолютного равнодушия ко всему, что не касалось ее планов.

— Чуть не считается, — с легкой ухмылкой пошутила она, и почувствовала облегчение, когда Грейнджер улыбнулась в ответ. — Тебе хоть разрешили меня вытаскивать, или самовольничаешь?

— Разрешили, — моментально помрачнела та.

— Положенный срок подошел к концу, или кому-то не захотелось потом утилизировать труп?

— Сегодня семнадцатое, — тихо ответила некогда гордость Гриффиндора.

— И кто распорядился? — насмешливо спросила Бэль. Мысль о том, что она отсидела почти весь срок, почему-то порадовала.

— Я, — тихий, вкрадчивый голос Локберт нельзя было спутать с кем-то еще. Эта бездарная тварь так и продолжала бездарно пытаться пародировать Снейпа.

Бэль медленно оглянулась и посмотрела на говорящего. Он стоял недалеко от них, высокомерно задрав подбородок и с легким презрением рассматривая их.

Вообще-то этот человек вызывал у нее всегда отвращение, замешанное на желании как можно реже с ним видеться, и не потому, что она его боялась. Нет, слишком много чести такому слизняку, как он. Просто от одного его вида тошнота подкатывала к горлу, а его неуемная спесивость вызывала желание поставить его на место.

Бэль не знала, что именно на нее нашло — всегда такую рассудительную и спокойную. А впрочем, что значит нашло? Забурлила кровь, затмевая разум и придавая силы. Спина распрямилась сама собой, а взгляд... Рон как-то сказал ей, что, когда она так смотрит, единственное желание окружающих — сбежать куда подальше....

Она посмотрела ему прямо в глаза и скорее почувствовала, чем увидела, как расширились в панике зрачки, и рука инстинктивно полезла за палочкой. Придержав свою фирменную усмешку на потом, Бэль с притворным смирением поприветствовала его.

"Я поставлю тебя, тварь, на место. Я наведу здесь порядок", — билось в голове решительным маршем.