Пятьдесят грамм молока, или пять миллиметров до тебя (гет)

Она откуда-то совершенно точно знала, что не стоит прерывать этот странный момент. Растерянно и бесцельно Гермиона прикасалась пальцами к его накрахмаленной рубашке, не имея возможности поднять руки выше: он с силой сжимал её плечи, как будто специально хотел оставить синяки. Слизеринец не углублял поцелуя, не отстранялся, он только сильнее впивался ногтями в её кожу и тяжело, рвано дышал, исподлобья глядя на неё. Его зрачки как будто лучились страшным, едва ли не маниакальным блеском, но она не сопротивлялась, потому что снова мысленно вернулась на шестой курс. Тогда, когда это началось – тогда, когда всё продолжилось.

* * *

— Признайся, Грейнджер, ты от меня без ума, — шепнул Малфой в своей излюбленной манере, подкравшись сбоку, когда Снейп, в очередной раз, хлопнув полами мантии, скрылся в лаборатории.

Урок уже закончился, и учащиеся поспешили покинуть снейповский кабинет, плохо освещённый, мерзко пахнущий, угнетающий. Гермиона вынуждена была остаться, чтобы получить от Снейпа индивидуальное задание по подготовке к Жутко Академической Блестящей Аттестации. ЖАБА, разумеется, сдаётся на седьмом курсе, однако Гермиона, в своём репертуаре, решила начать готовиться к этому серьёзному испытанию заранее.

Малфой по несчастливой случайности тоже задержался в этой мрачной комнате, и теперь ей приходилось терпеть его стесняющее присутствие, в то время как профессор Снейп подсчитывал убытки, нанесённые Невиллом его бесценной коллекции проспиртованных драконьих почек.

— Малфой, — шестикурсница повернулась к нему спиной, чтобы скрыть смущение. – Что ты хочешь сделать?

— Подумай, Грейнджер, кроме нас здесь никого нет. Что может хотеть мальчик от девочки?

— Ты рехнулся, – Гермиона окинула взглядом кабинет, вынужденно ища пути к отступлению.

— Поправлюсь, от девочки-грязнокровки, — последние слова он саркастически прошептал ей прямо в ухо. Гермиона до сих пор помнила его то ли обжигающее, то ли леденящее дыхание, от одной мысли о котором по спине пробегали мурашки. Драко провёл пальцами по позвоночнику однокурсницы, и она тихонько охнула.

— Так у тебя нет ответа?

Она гордо нахмурилась, хотя он этого не видел, и слегка наклонила голову в сторону лаборатории, намекая на то, что Снейп должен вот-вот выйти оттуда. Уловив этот жест, Малфой гаденько прыснул:

— Где же твоя сообразительность, Гермиона? – её имя так удивительно легко слетело с его языка, как будто птенец покинул гнездо, чтобы научиться летать. Драко сам поразился, насколько необдуманно он поступил – что уж и говорить о Гермионе, которая, напрягшись всем телом, резко обернулась к нему.

— Спряталась от тебя, Драко, — она с намеренным пренебрежением подчеркнула его имя, пожала плечами, прищурилась.

Наблюдая всю эту разукрашенную в красно-золотую гамму праведного гнева и целомудренности гриффиндорскую гордость, Малфой почувствовал укол зависти. Не отвращения, как обычно, а именно зависти: какая бывает в том случае, когда грязнокровка получает более высокие оценки, чем у тебя, или когда какой-то придурок лучше летает на метле, чем ты, или когда семья нищего более счастлива, чем твоя.

Его щека легонько дёрнулась, и слизеринец провел ладонью по лицу, делая вид, что притворно задумался. И он на самом деле задумался – в который раз – о том, почему самое лучшее достаётся не ему. Драко захотелось срочно сделать что-то назло, во зло, во имя зла. И не для Тёмного Лорда, а для себя. Себе.

— Пусть не прячется, — голос чуть дрогнул, Малфой сглотнул ком в горле.

Она с понятным недоумением уставилась на него; подавшись в его направлении, хотела подойти ближе, уже почти сделала шаг к нему. Драко заворожено смотрел на тянущуюся к его лицу руку; его щека нервно подрагивала, словно рябь от камешка на воде.

— Мистер Малфой, вы что-то хотели? – Снейп в одно мгновенье вырос за спиной Гермионы и уже подозрительно буравил их взглядом.

— Да, сэр, — Малфой тщетно попытался прогнать мельтешащих перед глазами тёмных мушек, тряхнув головой. – Но я бы предпочёл, чтобы Грейнджер нас не слышала.

— Тогда вам придётся немного подождать, Малфой, — с этими словами профессор снова скрылся в лаборатории.

Через несколько минут, когда Гермиона уже выходила из подземелий со свитком пергамента, содержащим предэкзаменационные задания по зельям, она была полна решимости выпить ровно пятьдесят грамм молока, чтобы хоть немного привести свои мысли в порядок.

* * *

Доложив Снейпу об очередном поручении Тёмного Лорда, Драко хотел было уже покинуть кабинет Зельеварения, однако его остановило внезапное, непривычное сознание незавершенности своих действий. Он резко застыл у выхода, словно позади него был разъярённый гиппогриф, а перед ним – Волдеморт во плоти. Снейп, заметив нерешительность ученика, окликнул его:

— Что-то ещё, Драко?

Драко задумался: а что, если воспользоваться случаем и… Ему было действительно страшно вообразить последствия того, что он собирался предпринять, но он и не думал в тот момент ни о чём, кроме длинных пальцев, тянущихся к его щеке. Слизеринец решительно повернулся к профессору:

— Сэр, у вас есть в запасе любовное зелье?

На лице профессора мелькнуло изумление, которое, однако, через секунду снова сменилось холодным равнодушием:

— Могу я поинтересоваться, зачем оно тебе?

Драко весь напрягся, сопротивляясь легилименции: испарина выступила на его лбу. Он с трудом выдавил:

— Я не могу вам сказать, профессор, — он решил не врать, чтобы не накликать ещё большие неприятности, чем те, в которых он находился теперь.

— Грейнджер – не твой тип, Малфой, — Снейп, даже не поведя бровью, стряхнул со своего плеча воображаемые соринки. – И окклюменция у тебя никудышная, между прочим.

Было глупо, — мысленно согласился Драко.

Зельевар прошелестел полами своей мантии и мгновенье спустя перед носом слизеринца в стеклянной колбе, напоминавшей по форме маленькое сердце, переливалась мутно-бардовая жидкость. Малфой наивно протянул руку за драгоценным зельем, однако Снейп погрозил ему пальцем:

— Ты ведь знаешь последствия, Малфой. У Грейнджер очень сильный характер, побочные действия могут отразиться на ней слишком непредсказуемо.

— Да, профессор. Просто дайте мне это.

Снейп с лёгким вздохом разжал пальцы, и флакон упал в протянутую ладонь ученика.

— Спасибо, сэр. И… — он замялся; Снейп выжидающе глядел на него, — вы не могли бы не говорить моим родителям?

— Хорошо, Малфой. Ты у меня в долгу.

Драко кивнул и наконец вышел в коридор. Теперь Грейнджер поплатится за все: за то, что всегда получала лучшие оценки и лучших друзей, за то, что она грязнокровка, за то, что ей почти удалось влюбить его в себя.

* * *

Он не ошибся, когда предположил, что она в Большом Зале. Здесь было на удивление мало народа, несмотря на обеденное время: всего несколько хаффлпаффцев, две девочки из Равенкло, с десяток слизеринцев и трое гриффиндорцев. Она пила это отвратительное молоко и читала свежий номер «Пророка». Отличный, подходящий момент. Держа наготове флакон с зельем, Драко подкрался к ней сзади и прошептал:

— Ты и твои дружки ещё попляшете.

— А пооригинальнее ты ничего не мог придумать, хорёк? — она даже не посмотрела на него, не оторвала взгляда от газеты – не оказала ему никакого знака внимания, помимо этого вопиюще оскорбительного риторического вопроса.

Малфой нахмурился и небрежно опрокинул содержимое колбы в стакан гриффиндорки. Молоко слегка вспенилось, но, похоже, девушка этого не заметила.

— Запомни мои слова, грязнокровка, — ему вдруг так отчаянно захотелось коснуться её плеча, чтобы, как он объяснял это себе, просто убедиться в её мерзости, и Драко не удержался.

Гермиона вздрогнула и обернулась.

— Иди к чёрту, Малфой.

Он ухмыльнулся и как будто послушно направился к своему столу, наблюдая за тем, как Грейнджер подносит к губам стакан и жадно осушает его. Плотоядно улыбаясь, Драко повернулся к Панси, но, увидев выражение её лица, насторожился:

— Что такое, Панс? – он оглядел слизеринский стол. – Где Блейз?

Панси судорожно вздохнула и поманила его за собой, прочь из Зала. Следуя за однокурсницей, Малфой узнавал знакомый маршрут: они шли к Выручай-комнате.

Ученики, казалось, специально выбрали именно четверть второго, чтобы провернуть свои, грязные или не очень, делишки. По пути наверх слизеринцам не раз предложили приобрести волшебных галлюциногенных бобов производства близнецов Уизли, которые попадали в Хогвартс неизвестно каким образом. Пока Драко и Панси парили на лестнице с четвёртого этажа на пятый, параллельно им в другом конце пролёта спускались Поттер и Уизли, причём оба — сложившись пополам от истерического хохота.

— В чём дело, Поттер? – скривившись, протянул Драко. – Бобов переел?

— Малфой… — простонал гриффиндорец, вытирая слёзы от смеха рукавом мантии. – Ваш дружок Забини окончательно поехал!

Панси испуганно дёрнулась и, не сумев взять себя в руки, начала в нетерпении постукивать подушечками пальцев по мраморным перилам. Под звероподобный рокот Уизли они приземлились на пол седьмого этажа, и слизеринка моментально сорвалась с места. Малфой, еле поспевая за ней, жалея, что позабыл выпить зелье против последствий курения, мучаясь одышкой, крикнул:

— Погоди!

Но она уже свернула за угол, впрочем, Драко почти сразу же к ней присоединился. Весь Холл седьмого этажа школы – то место, где на стене покоился гобелен Варнавы Вздрюченного, в своё время учившего троллей балету, — был битком набит девушками и девочками, шепчущимися и хихикающими.

— Значит, так, — запыхавшись, он с трудом выговаривал слова. – Я староста, и я требую объяснений. Что за столпотворение?

Он выпятил вздымающуюся грудь, на которой красовался значок префекта. Панси устало закатила глаза, и, схватив его за локоть, потянула за собой, в гущу студенток, столпившихся вокруг гобелена. Встав на цыпочки, Драко с трудом разглядел поверх голов девушек сплетение тел, одно из которых подозрительно напоминало Блейза. Он страстно и весьма увлечённо целовал какую-то миниатюрную хаффлпаффскую брюнетку, которой это занятие определённо нравилось. Панси с выражением крайней степени ужаса глядела на однокурсника, и Малфой заметил, что в тот момент ей не хватало только упереть руки в бока, чтобы довершить образ ревнивой жены. Мгновенье спустя, брюнетка отсоединилась от Забини с характерным звуком, и её сменила восторженная блондинка, при виде которой челюсть Панси медленно, будто миниатюрный маггловский подъёмный кран, опустилась на несколько сантиметров.

— Тут очередь, что ли? – тупо спросил Драко, боясь подойти ближе.

Блейз, на секунду оторвавшись от процесса, указал на ученицу Равенкло и весело сообщил:

— Ты – следующий за ней.

— Он двинулся, — уверенно произнесла Панси и закричала, размахивая волшебной палочкой. – Пошли прочь, шлюхи долбанные! Глаза б мои вас не видели!

Драко, многозначительно играя бровями и кивая головой, указал на свой значок старосты, и девушки, недовольно бурча что-то себе под нос, быстро разошлись.

— Какого чёрта? – истово негодовал Блейз. – Вы испортили мне веселье!

— Какое на хрен веселье, Забини? – Панси дала ему звонкую пощёчину и сразу отшатнулась, будто сделала что-то ужасное. – Приди в себя… Я знаю, это тяжело…

— Да ни хрена ты не знаешь! – взорвался слизеринец. – В твоей идеальной семье никогда не случалось подобного.

— Да о чём вы, чёрт побери? – Драко улучил момент для того, чтобы вклиниться в разговор, и теперь напряженно наблюдал за тем, как на лицах его однокурсников отражался процесс осмысления того факта, что он находился рядом с ними.

Панси пожала плечами и махнула рукой, позволяя Блейзу самому объясняться с Драко. Забини двумя пальцами ослабил узел галстука, поморщился и заговорил:

— Эти твари, Драко… говорят, что они добрые, — он запнулся, краснея, по всей видимости, от гнева и смятения. – Мне сегодня пришла повестка от твоего отца.

Драко насторожился, страшась предположить худшее. «Повестками» в кругу приспешников Волдеморта называли письма, оповещающие Пожирателей Смерти о гибели их родственников или захвате их в плен членами Ордена Феникса.

— Странно, меня только недавно посвятили, а я уже схлопотал письмецо, — Блейз криво усмехнулся, проводя рукой по волосам. – Интересно, ей очень больно? Потому что если больно, я убью этого подонка.

— Они забрали твою мать? – сцепив пальцы рук за спиной до побеления костяшек, процедил Драко.

Панси кивнула, а Забини, всхлипнув, сощурился и закусил губу. Повисла затяжная пауза, в течение которой трое слизеринцев ощутили гнетущее, давящее чувство безнадёжности – то самое, когда грудная клетка разрывается, словно её заполнили льдом. Над их головами вихрем пронёсся Пивз, что-то улюлюкая, и скрылся за поворотом.

— Кто это сделал?

Блейз как-то дико осклабился и сказал:

— Артур Уизли.