Теперь я Чебурашка… (гет)

— Северус, давай останемся здесь. Вместе. Навсегда. Пожалуйста! — Гермиона присела на ветку.

— Нет, малыш, — говорю я, скрепя сердце. — Мы не можем.

Она упирается:

— Но почему?

— Бесполезно пытаться убежать от проблем. Ты же знаешь, рано или поздно реальность все равно нас настигнет.

— Я знаю. Но мне так хочется остаться здесь, с тобой. С настоящим тобой.

Я бы тоже хотел остаться здесь с ней, и это меня пугает.

— Твоему альтер эго чего-то не хватает, — игриво продолжает Гермиона. — У него отсутствует некое специфическое выражение лица.

— Правда? — я поднимаю одну бровь и слегка ухмыляюсь.

— О, вот оно! Точно такое, как должно быть! — Гермиона смеется.

Никогда и ничего я так не желал, как обнять ее в эту минуту. Но сдержался. Если сейчас я ее обниму, то потом придется отпустить. А делать этого мне совершенно не захочется.

Я тихо спросил:

— Готова к возвращению, малыш?

— Нет, еще рано, — Гермиона обняла меня и прижалась к моей груди. — А я могу вернуться сюда завтра?

— Если хочешь, — равнодушно ответил я. Сердце стучало так, что мне казалось — оно вот-вот вылетит из грудной клетки.

— Спасибо, — в ее шепоте слышалось облегчение.

Мои руки сами собой сжали Гермиону в ответном объятии.Чертовы руки!

* * *

— Ты ведь знаешь, что я слишком стар для тебя?  — спросил я на следующий день.

Хватит избегать острых углов. Пора прекратить этот фарс.

— И тебе доброго дня, Северус, — улыбнулась Гермиона.

— Не уходи от вопроса, — предупредил я раздраженно.

— Я не ухожу от вопроса. Просто, знаешь, вежливые люди, когда встречают кого-то, сначала здороваются, даже если собираются наехать на этого самого кого-то.

— Добрый день, — неохотно выдавил я из себя.

— Надо же, у тебя, что на уме, то и на языке, — видимо, это была шутка.

— Ты ведь знаешь, что я слишком стар для тебя? — невозмутимо повторил я.

Гермиона посмотрела на небо.

— Правда? Сколько тебе сейчас? Лет пятьдесят?

— МНЕ ВСЕГО ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ! — я совершенно обиделся.

— Ну, вот видишь, ты не такой и старый, — рассмеялась она.

Она нисколечко не собиралась облегчать мне задачу.

— Я не стар в абсолютном выражении, но относительно тебя я старик, — я дал себя одурачить, и это несколько нервировало.

— Да, но когда… — начала Гермиона.

— Но когда тебе будет сто десять, мне исполнится девяносто, и разница между нами уже не покажется такой большой, и так далее, и тому подобное. Именно эти слова дураки говорят, чтобы успокоить себя. Смешно! Разница сохранится навсегда. Независимо от нашего с тобой возраста мы всегда будем стоять на разных ступенях развития — как в психологическом, так и в физическом плане, — это должно было заткнуть ее.

— Я совсем не то хотела сказать, дедуля, — она улыбнулась.

— Да ну! И что же... Подожди! Как ты меня только что назвала?

— Что, тебе не нравится? — она была сама невинность.

— Прояви немного уважения к старшим, малявка.

Гермиона вздохнула.

— Прежде, чем ты меня прервал — надо заметить, грубо прервал — я собиралась сказать, что в следующем году мне исполнится восемнадцать. И в маггловском мире, и в магическом я буду считаться совершеннолетней, и это означает, что в глазах закона я буду в состоянии сама принимать решения. И если я захочу вступить в отношения с мужчиной на двадцать лет старше меня, а не с сопливым юнцом, то никто не сможет мне препятствовать. Ни у кого не будет права голоса в этом вопросе.

Вот как.

— Ты, конечно, понимаешь, что я умру раньше тебя? — мои нервы были на пределе.

— Не волнуйся, я все предусмотрела. Когда ты умрешь, я сразу же найду тебе замену. Выберу кого-нибудь гораздо моложе меня, для равновесия, — абсолютно спокойно ответила она.

Она меня бесит. И пусть я испытываю от этого странное удовольствие, но все равно — она меня бесит!

— Понятно... И, конечно, тебя абсолютно не волнует, что три раза из четырех меня будут принимать за твоего отца, — я снова перехожу в наступление

— Люди глупы, это не новость. Но я не намерена переживать по пустякам. Учитывая твой миролюбивый характер, первый же идиот, который примет тебя за моего отца, вероятно, окажется последним, — нежно заявила Гермиона.

И она права, чертовка...

— Гермиона, а тебе не кажется, что для тебя же проще было бы завести роман с парнем твоего возраста? — мои аргументы иссякли.

— Северус, я не хочу заводить роман с кем-то еще. Я хочу быть с тобой. Двадцать тебе лет, тридцать или пятьдесят — неважно. И ничего не меняет для меня. Ты способен это понять?

Нет... Это совершенно непостижимо.

— Твое идеализированное представление обо мне… Ты ведь понимаешь, что я не такой? — почти с отчаянием спросил я.

— Я понимаю, что ты не нашел себе места в этом мире. Пытаясь добиться, чтобы окружающие приняли тебя и признали, ты совершил несколько серьезных ошибок. Думаю, ты горько сожалеешь о них и отчаянно пытаешься искупить свою вину. И давно уже сделал это, только мы все требуем от тебя продолжать, не останавливаться, расплачиваться за совершенное сверх меры. Я думаю, что ты заслужил хоть немного покоя, заслужил, чтобы кто-нибудь оценил тебя по достоинству и полюбил тебя таким, какой ты есть.

— И этот кто-нибудь — ты? — я повержен.

— Если ты позволишь.

— Не знаю, смогу ли, — шепчу я.

— Я не прошу отвечать прямо сейчас. Но я упрямая, ты ведь знаешь, без боя не сдамся... А сейчас мы можем пойти посмотреть на твое дерево? — она улыбнулась.

— Да, малыш, — я взял ее за руку.

* * *

— Кажется, я нашла заклинание, которое тебе поможет. Не уверена на сто процентов, но думаю, оно может сработать.

Я никогда не видел ее такой нерешительной.

— Вид у тебя абсолютно уверенный, — сообщил я с сарказмом.

Гермиона вздохнула:

— Это ритуал, связанный с так называемыми элементалями, то есть духами четырех стихий: огня, воды, воздуха, земли.

— Мне известно, что такое элементали, Гермиона, — раздраженно заметил я.

— Да... Так вот... Мне нужно вызывать их по очереди и просить о помощи.

— Но? — спрашиваю я, потому что всегда есть «но».

— Но они помогут, только если убедятся.

— Убедятся в чем? — настороженно интересуюсь я.

— В нашей любви, — говорит она тихо.

— Понятно, — мой голос еще тише.

Она шепчет:

— Ты скажешь, когда будешь готов попробовать?

Я киваю.

* * *

— До завтра, Северус.

— Гермиона?

— Да? — она посмотрела мне в глаза.

Не оставляя себе возможности передумать, я повернулся к ней и легко поцеловал в губы.

— Это значит «да»? — спросила она ошеломленно.

— Это значит «может быть», — я улыбнулся.

— Нет, Северус, никаких больше «может быть».

Она обвила руками мою шею, притянула меня к себе и поцеловала. В ее поцелуе сочетались целомудрие и изысканная сладость. Мерлин, не похоже, чтобы она собиралась отпустить меня, напротив, ее рот стал настойчивее. Я ощущал, как ее язык заставил мои губы приоткрыться и впустить его, а когда он соприкоснулся с моим, я не смог удержаться и не застонать от удовольствия.

Жалкое ничтожество.

Рассудок возвращается ко мне лишь некоторое время спустя.

Слишком поздно.

Я мягко отстраняю Гермиону и шепчу ей на ухо:

— Да, малыш, это не «может быть». Это «безусловно».