Мир тщеславия и разочарований (гет)

Октябрь подходил к концу, и на школу надвигался Хэллоуин — самый магический и таинственный праздник из всех существующих. Хэллоуин по степени популярности у учеников Хогвартса конкурировал даже с Рождеством. Каждый год стараниями преподавателей школа преображалась к празднику. В канун Дня всех святых в Большом зале появлялись огромные тыквы, мерцающие зажженными внутри них свечами и скалящиеся в злобных гримасах. На стенах зала тучами сидели летучие мыши, черные как ночь, с глазами-бусинками, с маленькими клычками и кожаными крыльями-плащами — эти мышки были удивительно похожи на миниатюрных вампиров эпохи Дракулы. В дни Хэллоуина в воздухе пахло мистикой, по коридорам стелился туман загадочности, замок окутывала атмосфера легкой и предвкушаемой опасности. Всем хотелось веселья и острых, незабываемых ощущений.

Так было каждый год. А в этот… В этот всё омрачалось повышенными мерами безопасности. Ходили упорные слухи, что традиционный банкет по случаю Хэллоуина отменят.

Меня не сильно обеспокоила шаткая и неясная судьба предстоящего пиршества, хотя многие школьники сидели на уроках, понурив головы и придав своим лицам жалобно-унылые выражения, словно в надежде, что преподаватели увидят их повальную тоску и сжалятся над несчастными. Мне же их проблема казалась поистине нелепой. Страдать из-за… отмены обычного банкета? Вот бы мне так…

— Ханна! У меня новости! — с порога прокричал вбежавший в общую гостиную Пуффендуя Эрни Макмиллан, который, как и я, был старостой.

В одной руке Эрни держал тяжелую школьную сумку, а в другой — пергамент, которым размахивал, словно флагом. Он остановился около моего кресла, бросил сумку на пол, тяжело перевел дыхание и всунул мне под нос пергамент.

— Празднование Хэллоуина никто не отменял, — запыхавшись, произнес Эрни. — Более того, будет не простой банкет. Будет бал, представляешь?

— Эм… Это странно, да? — неуверенно выдавила я, попеременно переводя взгляд с пергамента на Эрни и обратно. Листок колыхался перед моим лицом, ибо рука Макмиллана ходила ходуном, а сам он продолжал тяжело дышать, как если бы бежал сюда сломя голову.

— Странно? Нет, ничего странного. Поговаривают, — Эрни заговорщицки понизил голос и огляделся по сторонам, — что таким образом хотят уравнять учеников. Все же знают, что профессор Слизнорт приглашает избранных на закрытые вечеринки. На Хэллоуин у него тоже будет такая вечеринка. А Дамблдор вот захотел устроить праздник и для всех остальных, — закончил Эрни, и ко мне тут же закралось подозрение, что сказанное было не чем иным, как его собственной версией. Не лишенной смысла, однако, и очень правдоподобной.

— Ого… — неопределенно кивнула я, делая вид, что впечатлена. Но в груди моей зарождалось неясное смятение, я всё еще не до конца понимала ситуацию, а также свою в ней роль.

— Держи пергамент, — сказал Эрни, и я взяла листок из его руки. — Это твой экземпляр памятки. Стебль попросила передать его тебе. Думаю, ты уже догадалась, что во время бала без усиленного контроля не обойдется. Старосты всех факультетов обязаны будут сохранять предельную бдительность и следить за порядком. Тут все написано, — он кивком указал на памятку. — Например, то, что искать себе пару не обязательно. Или то, что маскарадные костюмы строго запрещены. Разрешается приходить либо в парадных мантиях, либо в будничных. Прочитаешь, в общем. А я пойду, приклею объявление и правила на доску.

Я проводила Эрни тусклым взглядом.

Бал? Мне совершенно не хотелось ничего подобного. Ведь в моем случае это было… противоестественно. Шло вразрез со всем моим существом, с моим настроением, с моим внутренним миром. Я представила себя в огромном сверкающем зале, полном улыбчивых людей, танцующих и шумных. Они — будто нарядные фигурки, частички общего целого, органично вписывающиеся в праздник, в его обстановку. И я — отстраненная и чужая, словно инородное тело, нарушающее баланс в слаженном механизме. И этот механизм будет отторгать меня, даря ощущение неловкости и собственной ненужности, внушая желание сбежать оттуда, сбежать от тех, кому хорошо и без меня…

Невыносимо. Невыносимо опротивело быть не такой, как другие. Я хочу быть как они, но не выходит. Никогда не выходило. Ни в детстве, ни теперь. Особенно теперь, когда мои мысли... Они отравляют меня. Изводят медленной пыткой. Превращают меня в нелюдимую и необщительную девчонку...

…Сьюзен едва не визжала от восторга, узнав про предстоящий бал. Я же провела несколько предшествующих Хэллоуину дней с застывшей перед глазами картиной — одинокая и понурая, в обыкновенной черной мантии, я стою посреди Большого зала, а вокруг кружатся счастливые парни и девушки, беспечные и наслаждающиеся магическим праздником.

А потом этот день настал. Вернее вечер. Бал в канун Дня всех святых.

— Идем? — спросил Эрни.

И как же остро, как ярко ощущаешь груз собственных неразрешимых проблем именно в такие моменты. В моменты, в которые положено радоваться. А ты не хочешь не то что радоваться, ты не хочешь даже слезы сдерживать. Но сдерживать приходится.

— Да, пошли, — согласилась я.

Большой зал поражал своим убранством. Как всегда ожидаемо великолепный. Как всегда летучие мыши, тыквы с коварными улыбками и свечи, парящие под потолком. Длинных факультетских столов не было, вместо них — множество круглых столиков вдоль стен, точь-в-точь как во время Рождественского бала по случаю Турнира Трех Волшебников. На этих столиках размещалось угощение: котелки с пуншем изумрудно-ядовитого оттенка, пирожные в виде метёлок и остроконечных шляп, шоколадные конфеты в форме черных кошек и другие сладости. Ну а в центре зала была обширная танцевальная площадка.

Я не надевала парадную мантию, решив, что развлекаться не буду, а полностью сосредоточусь на выполнении своих функций старосты, которые, по правде говоря, являлись единственной причиной, вынудившей меня посетить данное мероприятие. В противном случае меня бы здесь не было.

Обязанность дежурить была мне в тягость, но, по крайней мере, хотя бы наделяла меня полным правом избегать непосредственного участия в веселье. Поэтому я просто бродила вблизи столиков вместе с Эрни и наблюдала за развлекающейся толпой со стороны. На вечеринку собралась практически вся школа. Большинство ребят и девчонок вырядились в цветные мантии, некоторые (в основном грустные одиночки) сидели за столиками, многие же резвились под музыку на площадке. Исполинский граммофон разносил по Большому залу песни из разных комедийных мюзиклов.

Кое-кто из учителей и мракоборцев прохаживался по залу, но основное их число сидело за длинным преподавательским столом. Взрослые казались вполне расслабленными и добродушными, ибо ничего сверхординарного не происходило, и все ученики вели себя в рамках дозволенного. Из известных мне нарушений была лишь попытка старшекурсников из Гриффиндора проникнуть на праздник в костюмах вампиров, оборотней, привидений и скелетов. На первый взгляд это было опрометчиво и характеризовало этих ребят как несерьезных и упрямых глупцов. На что они надеялись, если в дверях стоял Филч, и проскочить внутрь, будучи в образе какого-нибудь монстра, было нереально? Но с другой стороны, гриффиндорская напористость и жажда приключений восхищали меня. Это же надо — пробовать даже тогда, когда нет никаких шансов на успех!

Я различала в толпе Сьюзен и Захарию Смита, облаченных в перламутрово-розовую и фиолетовую с блестками мантии соответственно. Весь вечер они проводили в обнимку, словно прилипнув друг к другу. И даже мантии их причудливо сочетались по цвету, как если бы Сьюзен сама выбрала Смиту одежду, дабы на балу их пара достигла совместной гармонии оттенков.

Несколько раз мне на глаза попадался и мой сводный брат Марти, несуразно дергающийся и машущий своими тонкими руками. Видимо, он мнил, что чувствует ритм как никто, а поэтому ни капли не стеснялся... самовыражаться в танце.

А ещё где-то тут, скорее всего, был Теодор Нотт...

— Ханна, — дернув меня за рукав, медленно позвал Эрни. Я оглянулась на него. Он внимательно всматривался в дальний угол, туда, где у одного из столиков столпилась компания парней-старшеклассников. — Не уверен, не почудилось ли мне, но по-моему, они наливали себе из бутылки. Думаю, что они каким-то образом протащили сюда алкоголь.

Я прищурилась, пригляделась и моментально встревожилась. Это были шестикурсники из... Слизерина.

— Это слизеринцы. И с ними Малфой. А он староста, и вряд ли разрешил бы...

— Да брось. Конечно разрешил бы. Он с ними заодно. Он — их прикрытие, — занудно отчеканил Эрни.

— И что ты предлагаешь? Пойти и отчитать их? — скептически поинтересовалась я. Хочешь, сам иди. Не хватало мне ещё встретить там Нотта.

— Ну, мы обязаны, — замялся Макмиллан.

— Я не пойду! Не только мы тут с тобой за порядком смотрим. Кто-нибудь их заметит.

— Но, Ханна. Мы не должны быть такими...

— Какими? — сварливо перебила я.

— Мы должны уметь противостоять им, — объявил Эрни.

— Им? — непонимающе переспросила я.

— Да, им, — подтвердил он. — Посмотри на них. Не сегодня-завтра они могут принять метку...

Меня передернуло от его слов, зловещих и устрашающих. Верно. Он был прав. Он был просто невероятно прав.

Но мне страшно сейчас не потому, что они — потенциальные Пожиратели, Эрни. Не этого я боюсь...

— Пойдем, — преисполнившись уверенности, сказал Эрни. И ноги понесли меня вслед за неожиданно храбрым Макмилланом, мимо пестрящих вкусностями столиков и попадавшихся на пути учеников, в самый дальний угол зала. И с каждым шагом, что приближал меня к роковому столику, я ощущала тяжесть предчувствия, которое делало мое тело невесомым и каким-то... словно неосязаемым.

Я не видела тебя на площадке, а значит ты...

...здесь. Нотт был здесь. Поменявшийся угол обзора открыл мне зрелище во всей красе. Мне стали видны те, кто сидел за столиком. Мне стал виден Нотт… Он сидел и... обнимал за талию незнакомую мне девчонку из Слизерина. И он… целовал её...

Мир перестал существовать. Звуки слились в шелестящий шепот, пространство растеклось размазанным пятном. Сердце, ты ещё бьешься? Почему я не слышу твоих ударов? А дыхание? Разве можно так долго не дышать? Или я умерла, и воздух мне больше не нужен?

— Что вы там прячете? — воинствующий голос Эрни Макмиллана словно подтолкнул мое сердце. Оно снова забилось, запульсировало в груди, а вместе с этим ко мне вернулось ощущение реальности. — Спиртное? У вас будут неприятности, если это так.

Слизеринцы, кто быстро и удивленно, кто лениво и высокомерно, поворачивались в нашу с Эрни сторону, окидывали нас презрительно-издевательскими взглядами, сверкали подозрительно блестящими глазами. Монтегю, Блетчли, Малфой, Забини и Нотт с девушкой. Да, ребятки определенно были подвыпившими.

— Спиртное? Макмиллан, это же детская вечеринка. Какое спиртное? — загоготал Монтегю, поддерживаемый неприятными смешками остальных слизеринцев. Я стояла за спиной у Эрни, глядя в пол и мечтая сделаться невидимой, а главное — отчаянно желая развидеть, забыть только что увиденное.

— Кто-то из вас прячет бутылку огневиски, — настаивал Эрни.

— Ишь, какой дерзкий, — оскалился Малфой. — Тебе померещилось, Макмиллан. Наверное, это ты прячешь бутылку огневиски и попиваешь из неё втихаря, вот тебе всякое и кажется. А мы — ребята примерные, мы только пунш употребляем, — с этими словами он зачерпнул половником немного изумрудной жидкости, а потом с высоты вылил её обратно в котел.

Эрни подался вперед, я машинально двинулась за ним, почему-то боясь отлепиться от него. Теперь я занимала позицию в опасной близости от Нотта.

Эрни нагнулся над котлом и под шквал недовольных взглядов, испускаемых обладателями зеленых галстуков, понюхал пунш.

— Вынюхал что-нибудь? — издевательски проблеял Блетчли.

Макмиллан раздосадовано пожевал губы, попыхтел пару мгновений, а потом выдал:

— Целоваться тоже нельзя! — он направил указательный палец на Нотта, сидящего в обнимку со своей пассией. Девчонка округлила глаза, будто собираясь возмущаться, ну или… захихикать, а Нотт, глядя вовсе не на Эрни, спросил:

— Столько запретов. А что можно?

Ко мне. Он обращался ко мне…

— Т-танцевать, — запнулась я, утопая в его глазах, устремленных прямо в мои.

И неожиданно Нотт вскочил со своего места и, обогнув стулья, остановился напротив меня.

— Ну так давай потанцуем, — с непонятной полуулыбкой мягко предложил он, нависая надо мной.

Я обомлела. Почти не слышала гогота и улюлюканья слизеринцев, почти не чувствовала себя.

Так страшно. Что это печет в груди? Это же… страх?

Теодор, не позволив мне опомниться, подхватил меня одной рукой за талию, а другой подцепил мою ладонь. Он увлекал меня в толпу, туда, где в танце кружились, сливались пары. А я безвольно поддавалась ему, растворяясь в его руках, млея от его касаний.

Меня била мелкая дрожь, я не принадлежала себе и не могла даже взгляда отвести. Во мне было так много непередаваемого чувства, что оно не вмещалось в меня, душило, отключало сознание.

Это какой-то сон. Сон наяву. Сказочный и невероятный. Но почему мне так страшно, словно мне снится самый жуткий кошмар?

— Что же ты все ещё не падаешь в обморок? На тебя не похоже, — промурлыкал Нотт. Коварно. Лукаво.

А у меня уже кружилась голова. И, казалось, ещё чуть-чуть — и я в самом деле рухну, умру на этом моменте. На самом фантастическом и самом невозможном моменте моей жизни.

Это слишком. Это слишком для меня. Отпусти. Пожалуйста.

Но его рука все ещё была на моей талии, прижимала меня к нему, а другая аккуратно стискивала ладонь, и его пальцы переплетались с моими… И это пьянило, уносило из реальности, я будто летала, и даже не уверена была, продолжают ли мои ноги касаться поверхности.

Он был так близко, как никогда до этого, так что я даже могла рассмотреть себя в его радужках.

Видишь. Меня нет. Без тебя. Я где-то там, утопаю в тебе.

Я ощущала его дыхание, я улавливала острый дурманящий запах выпитого им алкоголя. Я запрокинула голову, он нагнулся. И его губы, они оказались почти около моих губ. Несколько сантиметров…

— Ты непоследовательна, Аббот, — выдохнул Теодор, замерев в миллиметре от моих губ, опаляя их дыханием, так что мне захотелось облизать их… А потом отстранился, посмотрел на меня несколько мгновений своим оценивающим взглядом, чуть наклонив голову набок, ухмыльнулся и оставил меня.

В одиночестве. Посреди толпы танцующих.

И на меня сразу накатила волна неконтролируемой дрожи. Такой сильной, что она блокировала все мое тело. Оставалось только сползти на колени, да так и сидеть тут, посреди этого зала.

Теодор Нотт только что почти поцеловал меня.