Вернуться в сказку (джен)

Нет ничего слаще триумфа! Слаще и приятнее этого головокружительного, блестящего успеха, этих минут всепоглощающего восторга! Нет ничего прекраснее этого пьянящего чувства победы, чувства собственного превосходства... Этого осознания того, что никто не может помешать... Триумф — эта торжественная победа.... Как же здорово бы было хоть раз в жизни испытать это чувство.

Киндеирн Астарн, должно быть, понимал это куда лучше многих. Уж кому, а ему точно было знакомо это леденящее восторгом душу чувство. Сколько побед он одержал за свою жизнь — Асбьёрну, пожалуй, это даже представить трудно. Впрочем, Бьёрну всего лишь восемнадцать, а Киндеирн почти старик даже по меркам демонов, которым является. Кто знает — если бы оборотню удалось прожить столько же, сколько родоначальнику Астарнов, возможно, он совершил бы не меньше. Но Асбьёрн не уверен, что доживёт хотя бы до тридцати. Впрочем, он порой — с их-то весёлой оравой — не уверен, что до завтрашнего дня сумеет дожить. И не сказать, что он никогда не бывает виноват в своих волнениях на этот счёт. Напротив — Асбьёрн как раз из той породы людей, что умеет нарываться на всяческие неприятности и с радостью перекладывать их на головы своих товарищей. И да, товарищи его были из той же породы людей, так что стыдиться этого своего недостатка — о том, что это качество именно недостаток, твердила сестра Бьёрна, Деифилия — было просто бессмысленно. Если Дее что-то не нравится, она всегда может выбрать ту, другую жизнь — их тётка выжила после всей той кровавой резни, учинённой трусливыми людьми. Деифилия хочет чести, долга, праведной жизни? Ну что же... Туда ей и дорога... Хелен хочет мести. Кровавой и жестокой — за все те унижения и страх, которые были ей испытаны. Йохан хочет быть в центре событий — не для славы, не для почестей, не для мести, а чтобы записать каждое из произошедших деяний. Саргон хочет дружбы. Хочет быть кому-то нужным, необходимым. И, пожалуй, ему это удаётся — он достаточно хорошо образован и много знает. Асбьёрн же хочет славы. Славы и доблести. Больше ничего его душе не нужно...

Впрочем, размышлять о триумфе, славе и ужасе, охватывающем всех честных — и не очень — феодалов, горожан и деревенских, просыпаясь от холода на мокрой траве, накрытым только собственным плащом, глупо. Тут уж скорее следует думать о том, как бы развести костёр пожарче и поджарить на нём какую-нибудь украденную вчера у кого-нибудь из деревенских курицу. И почему вчера вечером нельзя было развести костёр? Нет, понятно, что всем было лень сходить в лес за хворостом, да и слишком темно было, но... В конце концов, у Йохана существуют вещи, которые вполне можно сжечь, пусть тот и постоянно говорит о некой «культурной ценности» этих своих песенок и легенд, написанных на бумаге. Ну и пусть Йохан и Дея в один голос твердят, что это всё важно — разве важно оно будет, если кто-то из их шайки замёрзнет ночью насмерть? Лилит как-то шутила про это. И Бьёрн с ней, пожалуй, согласен.

Как это было уже не раз, их шайка остановилась в чистом поле. Далеко от замков и деревень. Там, где их никто не мог потревожить. Здесь было холодно. Почему нельзя было найти какой-нибудь заброшенный домик — как это было на севере. И поле было ещё не самым плохим вариантом — однажды пришлось останавливаться на болотах, и Танатос едва не утонул. А ещё хуже было тогда, когда они случайно остановились в лесу как раз в тот самый момент, когда местный князь затеял там охоту на кабана. Бедное животное! Асбьёрн еле успел остановить княжеского отпрыска от убийства этого самого кабана! А Драхомир тогда ещё оттаскал его за уши! И где же здесь справедливость? Асбьёрн спас невинное животное, пусть и ценой жизни этого несчастного князька, а за это Мир ему ещё и наподдал, пусть и не рассказал ничего Деифилии. О... Та сильно рассердилась бы на него, узнай она об этом случае. Всё же, хорошо, что Драхомир никогда не выдавал его — что бы ни случилось. Даже если это было то, за что потом сильнее всего доставалось именно Миру. Он не говорил ничего. Молчал. Делал вид, что ничего не произошло, что ничего не знает. Хотя знал.

Впрочем, не в том ли было дело, что и сам Драхомир вполне был с этим согласен? Танатосу всегда и на всё было плевать, но Мир был совсем другим. Если от Хейдена можно было ждать всё, что угодно, то от Деифилии ожидать всегда приходилось одного и того же. И опять схлопотать от Мира за пару синяков и ссадину на скуле Деи Асбьёрн совершенно не хочет. И Драхомир тоже не хочет, чтобы разозлившийся Бьёрн снова ударил сестру, когда она снова начнёт пытаться его наказать.

Здесь неподалёку находится лес, а где-то в лесу расположена известная многим Вирджилисская цитадель — прекрасная крепость, в которой живёт некий князь со своим многочисленным семейством, из которого Асбьёрн знает всего двоих человек, близняшек Абалима и Сабаот. И в крепости тепло и сухо. И всегда много разной еды — Абалим как-то угощал Бьёрна пряниками, и это были совсем другие пряники, нежели те, которые молодому оборотню удавалось до этого попробовать на базаре. Эти пряники были намного мягче, с начинкой из какого-то варенья, покрытые сладким белым слоем, который назывался как-то странно... А ещё, в Вирджилисской цитадели подавали изумительного вкуса блюдо — запечённого гуся с яблоками. И там чай всегда пили с мёдом или с вареньем. Да и вообще — там пили чай, а не какую-то странную водичку из фляжки Драхомира или воду из ближайшей речки. Конечно, Йохан пару раз приносил вина, а вино пьют везде, даже в Вирджилисской цитадели, но даже вино то было другое. После вина из крепости Асбьёрну не хотелось даже брать в рот ту кислятину, которую приносил им бард.

Абалим был хорошим другом. Честным, преданным, открытым. Он умел быть и весёлым, и серьёзным, не был мрачным или лживым. Драхомира, Танатоса или Йохана Бьёрн знал с детства, все трое были ему дороги, но Абалим был другим. Он выбивался из той жизни, к которой молодой оборотень привык за свою жизнь. Он был совсем другим. И сестра его тоже была совершенно другой.

— Эй! Ратмир, ты же не думаешь, что всё будет так просто? — голос Киара слишком резок, и Бьёрн морщится от него.

Асбьёрн лениво потягивается и переворачивается на другой бок. Не хватало ещё, чтобы кто-то ему мешал. Пусть Бьёрн всё равно не сможет заснуть теперь. Но уж видеть ругающихся Киара и Ратмира — выше его сил. Эти двое... Как кошка с собакой. Никогда не делают ничего полезного другим, а только ссорятся. Впрочем, Танатос тоже ничего полезного кому-либо кроме себя самого не делает. Но он хотя бы честно признаётся, что живёт для себя, для потакания собственным желаниям и достижения всевозможных благ и удовольствий. От чернокнижника никогда не знаешь, что ожидать, но он и сам порой этого не знает. А ещё — он весел. Почти всегда, почти в любое время — он смеётся в лицо этой жизни, потому что понимает, что не слишком уж важно, кто прав, а кто нет. Важно, что именно ты сам думаешь о своём поступке. Или — чего не думаешь. Танатос обычно о своих поступках как раз не думал. И Асбьёрн прекрасно его понимал. Разве это так важно — честь, долг, семья, любовь? Разве настолько важно, чтобы губить самого себя раскаянием и чувством вины? Драхомир думает о большинстве своих действий — много ему это помогает? Напротив — всем хорошо, а он мучается. Мучает самого себя. И это просто глупо. Глупо изводить себя, тогда как всё, что необходимо для хорошей жизни у тебя и так есть — деньги, титул, сила, воинская слава. Что ещё Миру было нужно от этой жизни?

Сегодня был праздник. Вообще, до того, как их компания встретила Драхомира, они и праздников-то почти не отмечали — только те, которые праздновали в деревнях и городах, в которых они останавливались. А теперь... Теперь в году было столько праздников — удивительно, что один только Драхомир знал столько праздников, сколько не знали все остальные.

Хелен заплетает Лилит кучу мелких косичек, и Асбьёрн фыркает от этого зрелища — вот, девчонки! Им всегда нужно что-нибудь придумать. У самой Хелен тоже красуется на голове какой-то странный узел из множества кос. Ох... Деифилия такими глупостями никогда не страдала! И что они постоянно о чём-то перешёптываются? Словно заняться больше нечем, честное слово! Да они этим всем мешают! Ладно, только Бьёрну — думать о славе и доблести. Как тут будешь думать о великом, когда прямо у тебя под носом девчонки расчёсывают свои волосы, плетут косички и сплетничают о всяких глупостях? Впрочем, вряд ли Хелен и Лилит говорили о таких уж глупостях — это Асбьёрн понял, когда однажды их шайка провела целый месяц в замке одного лорда. Вот там местные девицы о таких глупостях говорили, что Бьёрну стыдно было даже слушать их, а слушать пришлось, так как они с этим придурком Танатосом не могли выйти, не обнаружив того, что они воры.

Саргон рассказывает Оллину очередную занимательную историю, из тех, которые он всегда всем рассказывает. Что-то из того, как он жил в Ливенерском замке — на северо-западе Миртавлии. Что-то из того, как он учился — у нормальных наставников, а не у таких же нищих, которыми были и они, ребята из Сонма. Асбьёрн как-то видел этот замок — Деифилии тогда он очень понравился. Ливенерра — огромный город, который населён множеством разных людей. Он не такой же вор и нищий, как все они здесь — даже Мир казался менее дворянином, хотя именно он из всей их шайки дворянином как раз и являлся. О Деифилии говорить было глупо. Она держала себя, как настоящая княжна, но уж Асбьёрн-то знал, какая она стерва на самом деле. И пусть тот факт, что за его сестрой ухаживает самый настоящий демон, оборотню не нравился, парень понимал, что вряд ли кто-то другой решится ухаживать за Деефилией, какой бы редкостной красавицей и умницей та не была. Вот Бьёрн бы не решился.

Кстати, о демонах и сестрицыных ухажёров. Танатос и Драхомир куда-то словно испарились. Должно быть, снова решили что-то украсть или разнести, или дать знать о всей их шайке какой-нибудь близлежащей деревне (а то и крепости какой). И Асбьёрн был бы этому даже рад, если бы эта парочка позвала в этот поход и его тоже. Правда, для этого пришлось бы встать раньше, но зато можно было бы хоть как-то развлечься — а разве не для этого куда-то выбираются? Впрочем... Возможно, это было даже неплохо, что Танатос и Мир его не разбудили — уж тогда пришлось бы снова выполнять все приказы этого самовлюблённого демона, ухаживающего за сестрой Бьёрна. Хотя... Неизвестно что хуже — слушаться наглого Астарна или валяться на траве и не знать, чем себя занять.

Скука! Ну и почему нельзя было остановиться в деревне? Там бы молодому оборотню ничего не стоило найти себе хоть какое-нибудь занятие. Во всяком случае, можно было бы сходить на базар или на ярмарку. Или, в крайнем случае, занять разговорами какого-нибудь кузнеца, а потом упросить выковать меч или кинжал... А что делать здесь? Тут даже воды нигде нет чистой , чтобы умыться. Что уж говорить о еде? До ближайшей деревни — несколько миль. До ближайшего замка — полтора часа ходьбы по грязному и мокрому лесу. И по болоту, в которое лучше не заходить, если не знаешь мест.

Асбьёрн нехотя встаёт и направляется к Йохану. Тот сейчас перечисляет Изару нужные продукты. О, неужели, сегодня они, наконец, сумеют нормально поесть! Судя по лицу стоящего неподалёку Уенделла — смогут. Если уж даже он изголодался настолько, чтобы согласиться помочь Изару и Калэйру украсть пару куриц, с три десятка яиц и две-три морковки. Обычно их праздничный ужин делается из примерно такого запаса продуктов. Ну... Ещё — то кислое вино, которое добывает Йохан, пара пирогов и хлеб. Не особенно богато, пожалуй. Впрочем, мало кто из них на это жаловался — что было, и то неплохо. Особенно учитывая то, что обычно поесть удавалось либо после выступлений Йохана, либо после выигрышей Драхомира — Танатос своими выигрышами не делился никогда, а отобрать их у него было практически невозможно. Впрочем, выбираться куда-либо с Изаром, Калэйром и Уенделлом категорически не хочется. Опять придётся бегать, прятаться, а то и вообще — драться. Так что, Асбьёрн незаметно отходит подальше от Йохана. Чтобы его не заметили и не заставили работать.

— Сходи в лес, набери сухих веток для костра, пожалуйста, — холодно говорит Дея, не отвлекаясь от шитья, когда он проходит мимо неё, и Бьёрн едва удерживается от презрительной гримасы.

В её руках — какая-то странная ярко-синяя юбка, которая кажется Асбьёрну ужасно смешной. Эту юбку Деифилия зачем-то расшивает мелким бисером, купленным, кажется, недели две назад на последней из ярмарок, которые они посетили. А рядом лежат ещё какие-то ткани. И обе ужасно броские и яркие на взгляд Асбьёрна. Впрочем, кто поймёт этих девчонок? Впрочем, Деифилия всегда пеклась о том, чтобы их шайка выглядела «прилично». Хоть Драхомир и Танатос её никогда в этом не давались, а у Йохана был «сценический образ», согласно которому перед всеми он представал в виде почти что оборванца. Остальных Деифилия одевала в те вещи, которые шила сама.

И всё же, при виде сестры Асбьёрн едва удерживается от того, чтобы нагрубить ей. Хотя, пожалуй, его ничто не должно останавливать сейчас — Мир невесть где, вернётся под вечер, немного раненный, немного уставший, да и сестра себе никогда не позволит жаловаться. Гордынька не позволит! Нашлась, блин, княжна... Липовая. Хелен вон дочь какого-то ужасно важного жреца, но никогда не позволяет себе кем-либо командовать, а Деифилия... Да и Лилит — никогда от неё не слышал ничего, помимо всяких насмешек обо всём и обо всех. Но не командует же она никем!

Асбьёрн любит свою сестру. Правда — любит. Но сейчас его раздражает в ней всё — от взгляда, до тона, которым она произносит свои слова. И то, что она придирается к каждой мелочи, и то, что пытается заставить его «быть человеком». И Бьёрну хочется выплюнуть ей в лицо всё, что накопилось внутри, всё, что так раздражало его все эти годы — с его шестилетнего возраста и до сих пор.

— Правильно говорить «набери хворосту, братец», милая сестрица! — язвительно отмечает Асбьёрн. — И раз уж ты вспомнила об этом, сходи и набери сама! Твой единственный белобрысый раб сейчас шляется где-то с нашим красноглазым товарищем.

Деифилия хмурится и собирается что-то сделать, но Бьёрн дальше её не слушает. Он отходит подальше от неё. А потом, заметив испытывающий взгляд Йохана, пускается бегом — пусть это и не слишком честно по отношению к хромому барду, который уж точно не сумеет его догнать. Йохан и бегать-то нормально не может со своими изуродованными, больными ногами.

Асбьёрн убегает в лес — там, во всяком случае, не придётся видеть эти недовольно изогнутые губы сестры. И Йохан туда тоже не пойдёт. Зато где-то неподалёку находится цитадель Вирджилис. А там почти всегда можно пообщаться с Абалимом. К тому же, в крепости, должно быть, есть что-то любопытное. Небось — Хелен или Танатос были бы рады побывать в замке.

И тут, Бьёрна словно осенило.

Абалим в походе, как и его братья, отец и довольно большая часть княжеских дружинников. А это значит, что никто не сумеет помешать ему уговорить Сабаот пойти на тот праздник, который устраивает их бравая команда. Самой княжне понравится. Асбьёрн в этом уверен даже больше, чем в том, что Мир что-нибудь притащит подарить Дее. Сабаот хочется вырваться из своей золотой клетки, ей хочется увидеть что-то новое — хочется увидеть весь мир. А её не пускают. Её заперли здесь и никуда не выпускают.

Цитадель называется Вирджилис. В честь одного из камней, лежащего в её основании. Так говорил Абалим. А Драхомир ещё как-то упоминал, что Вирджи — это камень из тех, из которых строятся крепости Киндеирна. Да, того самого Киндеирна, что однажды словил их с Танатосом посреди своей пустыни. А потом вкусно накормил. Асбьёрн никогда в жизни так хорошо не питался! Да и Танатос, наверное, тоже. Пустыня, в которую их отправил Драхомир, называлась Сваардом, и там было холодно и темно. А ещё были стражники Киндеирна, которые за ними гонялись. И это было очень весело. Потом. Когда уже выяснилось, что убивать их никто не собирается. Ну а сначала... Сначала они побегали по всему Сваарду, думая, что стражники убьют их в ту же секунду, как настигнут — столь свирепо эти самые стражники выглядели. Нужно было как-то отомстить Драхомиру за это.

В этом лесу, которым Асбьёрн крадётся до цитадели, много ягод. И пару из них он даже срывает, хотя, знай кто из Сонма, что он пошёл в лес и рвёт там ягоды, заставил бы собирать их — тем более, сегодня был праздник. Бьёрну в голову приходит почти что гениальная идея — а, может быть, и действительно гениальная. Что там больше всего из еды не любит Драхомир? Бруснику? А что из еды больше всего любит и лучше всего готовит Деифилия? Брусничный пирог? Да за то зрелище, как будет давиться, но есть этот пирог Драхомир, Асбьёрн многое готов отдать! Так что, в следующий раз можно будет выбраться в лес с корзинкой, набрать побольше брусники и принести это всё Дее — «в качестве извинений за перепады настроения».

Да, решено! В следующий раз, когда они остановятся около леса, Драхомира будет поджидать очень-очень вкусный брусничный пирог с самой брусничной начинкой, которую только Мир видел за свою жизнь. И Асбьёрн очень надеялся, что эта маленькая подлость останется без внимания демона — в конце концов, оборотень всегда может сказать, что таким образом он пытался извиниться перед сестрой за своё плохое поведение. К счастью, учитывая характер Бьёрна, всяких поводов, подтверждающих его слова, найдётся не так уж мало.

Что там из еды не любит Танатос?..

Кое-как оборотень всё же добирается до самой Вирджилисской цитадели — да, это занимает примерно часа полтора, как он и рассуждал об этом, лёжа в поле и думая, чем себя занять. Окно Сабаот высоко, он, правда, ни разу там не был, но зато девушка сама как-то ему всё рассказывала и даже указала пальцем на окно, но стены у крепости неровные, забраться по ним не составит большого труда. К тому же, Абалим уже когда-то показывал, на какие из камней становиться лучше всего, а на какие нельзя. Абалим всегда был хорошим другом. Пусть пока и не понимает, в каких именно целях Бьёрн будет использовать полученную информацию.

Асбьёрн перелезает через забор, а потом начинает карабкаться по стене. Кажется — третье слева окно на шестом этаже. Главное, не ошибиться. Иначе, его выпроводят — и это в лучшем случае. Ещё чуть-чуть, повыше, и будет окно Сабаот. Нет, кажется, это не то окно. Там какая-то горница. И явно там живёт не Сабаот. Бьёрн ползёт по стене чуть-чуть левее, а потом заглядывает и в это окно.

Сначала он пытается окно открыть тем способом, который ему как-то показывал довольно ловкий Оллин. Не получается. Тогда Асбьёрн решает проверить давно проверенный метод — выломать ставни. Окно не поддаётся. Снаружи его не открыть. Недолго думая, Асбьёрн стучит в окно, стараясь привлечь внимание к себе. И осторожно отползает немного в сторону, чтобы его не задело ставнями, когда ему будут открывать.

Сабаот подбегает к окну и открывает его, впуская внутрь. Она выглядит удивлённой и очень весёлой. Её длинные косы растрёпаны, а из-под сарафана торчат шаровары. В её глазах пляшут смешинки. Видеть её улыбающееся лицо куда приятнее, чем холодное и равнодушное — Деифилии.

На ней яркий голубой сарафан, расшитый серебристыми нитками. Ещё более красивый и богатый, чем тот, который на ней видел Асбьёрн в их первую встречу. Да и сама она выглядит намного лучше — уже не такая испуганная. Да и более радостная. И очень похожая на Абалима. Конечно, они близнецы, но Асбьёрн, всё-таки, не ожидал такого сходства.

— Сумасшедший! — смеётся она. — Зачем ты полез в окно? А если бы тебя кто-нибудь увидел?

Она помогает ему забраться в комнату, а потом снова закрывает ставни. Комната у неё довольно большая, и, Бьёрну не хочется в этом признаваться, но он отдал бы многое, чтобы недельки две-три пожить в таком роскошном месте. Даже если учесть то, что учитывая количество человек в их шайке, ночевать ему придётся в одной комнате с Миром — ибо Танатос скорее предпочтёт себе в соседи по комнате скромного и тихого Йохана, а не вспыльчивого и весьма шумного Асбьёрна, а первый даже не посмеет Танатосу возразить, ни с кем больше Бьёрн особенно не дружит, а Деифилия просто никого к себе не пустит: ни Драхомира, ни брата. На одном из сундуков лежит раскрытая книга — видимо, Сабаот читала её, когда оборотень постучался в окно.

В комнате довольно светло — несколько громадных подсвечников прикреплены прямо к стенам, — а в углу топится печка. Бьёрн оглядывается вокруг — здесь красиво и уютно. И много книг, которые пришлись бы по душе Йохану. Разные легенды... Должно быть, ей так хотелось бы увидеть хоть что-нибудь из тех событий своими глазами!.. А оборотню и его друзьям приходилось часто видеть такое, что... вполне можно было бы записать в виде легенды. Хотя, пожалуй, именно этим и занимался их собственный бард Йохан.

— Подумали бы, что вор, — невозмутимо отвечает Асбьёрн.

Сабаот смотрит на него с почти детским восторгом. И это тешит самолюбие оборотня — ещё бы, в Сонме никто на него не смотрел с восторгом. Тем более — с детским восторгом. С таким чувством смотрели на Драхомира. Или, в крайнем случае, на Деифилию, Лилит, Танатоса, Йохана, Саргона... Не на Асбьёрна. Асбьёрн считался ребёнком. И не без оснований — он был младше всех своих боевых товарищей. Но это было даже обидно — понимать, что все относятся к тебе только как к младшему брату, что означало изрядную долю снисхождения. А снисхождение далеко не такое приятное чувство, как кажется тому, который его испытывает. И порой... Так хочется, чтобы тобой восхищались, чтобы уважали, а... В итоге, Драхомир вытаскивает его за шиворот из всех неприятностей и недоразумений и треплет за уши, Танатос насмешливо фыркает и говорит подрасти, хотя Асбьёрн уже на полголовы выше его, Йохан требует завязать шарф и нормально позавтракать, Лилит смотрит всегда настолько насмешливо, что хочется провалиться под землю из-за стыда, а Деифилия чуть ли не за каждый проступок норовит дать подзатыльник, а то и того хуже.

Он улыбается. Его выходка почти что удалась — осталось только придумать, как незаметно для жителей Вирджилисской цитадели вытащить Сабаот на пустошь, где расположились его товарищи. То, что уговаривать девушку не придётся, парень уверен. Девушке хочется вырваться из-под родительского контроля, из-под гнёта этих холодных и мрачных стен, в которых нет совершенно ничего привлекательного, как ей, должно быть, кажется. Асбьёрну бы вполне понравились эти стены, если бы ему давали периодически жить здесь. Нет, не постоянно. Постоянно он бы просто не выдержал. А вот пожить в таком месте где-то месяц в год было бы просто чудесно!

— Пойдёшь смотреть, как Мир и Дея танцуют? — спрашивает Бьёрн, не сомневаясь в ответе. — Я как-то обещал, что покажу тебе.

Сабаот улыбается. Не холодно, не высокомерно, как Деифилия — она улыбается тепло и ласково. И в её зелёных глазах нет того невыносимого осознания собственного превосходства. Но это превосходство хочется признать. И не придушить за это, как часто бывало с Деей. Она выглядит счастливой в отличие от сестры. Асбьёрну порой казалось, что ему жаль Драхомира — такой важной «княжне», какой была Деифилия, никогда не угодишь. Что ни сделай — всё плохо. Даже если себя в жертву принесёшь — всё равно будет плохо. Всё равно она будет несчастна, недовольна или даже «праведно разгневана» — нужное следует подчеркнуть.

Сабаот не была такой. И Бьёрн ловит себя на мысли, что завидует Абалиму — тот хотя бы не выслушивал от человека, который по идее должен быть ему самым близким и дорогим, кучу претензий за день: «набери сухих веток для костра», будто бы никому больше этим нельзя заняться, «постирай бельё в реке», как будто нельзя попросить об этом Йохана, которому всё равно нечем заняться, «сделай куриный бульон заболевшему Саргону», как будто Асбьёрн вообще знает, как варить этот самый бульон и знает, где достать для этого курицу, которой у них, разумеется, нет, «принеси Драхомиру рубашку, чтобы тот носил её», как будто это так легко, уговорить Драхомира надеть другую рубашку, «купи мне ткани в горошек», как будто Бьёрн понимает, какая именно ткань в горошек ей нужна, и, наконец, «я говорила тебе купить мне ткани в мелкий цветочек, а не в горошек», тогда, когда Асбьёрн с горем пополам уже успел ограбить торговца тканями и принёс ей всевозможные ткани, кроме желаемой. Как вообще можно было жить с таким человеком рядом и не свихнуться? Сабаот была довольно милой и нежной. И не говорила так много, что хотелось дёрнуть её за волосы.

— Сабаот! Ты пойдёшь на праздник? — слышится из-за двери звонкий голос.

Голос, надо сказать, не слишком приятный — примерно так его всегда звала Деифилия, когда сердилась, а когда она сердилась, лучше было ей на глаза не показываться. Впрочем, от наказания это редко спасало — это Драхомир на следующий день мог забыть все обиды. Да, в чём было хорошее свойство характера Мира — обиды он долго помнить мог, а вот о том, что кого-нибудь надо наказать, он забывал уже через полчаса, если его как следует отвлечь. Демону всегда было легко заговорить зубы. И на жалость надавить тоже было довольно легко. Жаль, что сестрица — а девчонка за дверью была, очевидно, именно сестрой — Сабаот не обладает таким полезным свойством. Девушка вздрагивает и судорожно оглядывается по сторонам. Кажется, она порядком взволнована. И Бьёрн вполне её понимает — на самом деле, он не очень бы хотел оказаться сейчас прямо перед её отцом (а нужно понимать, что если о его визите узнают её сёстры, отец тоже обязательно узнает).

— Спрячься под кровать, быстрее... — шепчет княжна, толкая его к своей покрытой какими-то шкурами постели. — Если она тебя увидит, будет плохо...

Асбьёрн послушно заползает под кровать. В конце концов, он не Абалим, чтобы иметь право безнаказанно находиться в комнате вирджилисской княжны. Ох... Будь у него такая возможность, он лучше бы спал здесь — в теплом сухом помещении, пусть и не на самой кровати. Да здесь даже плащом накрываться для того, чтобы согреться, не имело особого смысла!

Какая-то девочка заходит в комнату. Бьёрну из-под кровати видны только её ноги. Она такая же босая, как и сестра. И тоже носит шаровары — только не голубые, как Сабаот, а оранжевые.

— Ты что-то хотела? — спрашивает Сабаот как можно более спокойно. — Я себя чувствую не слишком хорошо и хотела бы сегодня не спускаться в зал.

Асбьёрну хочется начать щекотать её голые пятки, но он не делает этого, помня, что она боится щекотки, и этим он просто выдаст своё присутствие. Ему в который раз за день становится немного досадно, что он не Абалим. Тому было бы позволительно прятаться под кроватью сестры, а так это выглядит, будто... Будто Асбьёрн любовник Сабаот. И за это ему обязательно бы влетело. И ладно бы было за что, но за ещё не совершённый поступок получать нагоняй было бы попросту обидно!

— Матушка зовёт тебя, — говорит девчонка. — А Рахиль случайно распорола одно из твоих платьев на платья своим куклам.

Сабаот отвечает что-то — кажется, что нисколько не сердится на Рахиль из-за платья и обязательно спустится к матери, сказать ей лично, что не слишком хорошо себя чувствует. Вот это — нормальная семья! А не... Деифилия, Танатос, Йохан, Драхомир — и прочие воспитатели...

Когда назойливая гостья уходит, Асбьёрн всё-таки вылезает из-под кровати, но вирджилисская княжна просит залезть его обратно, чтобы его никто не заметил, пока она сбегает на кухню и попросит у кухарки своей любимой еды — чтобы никто ничего не подозревал. А ещё — сходит к матери, чтобы узнать, что именно той было нужно. Это занимает довольно много времени. Но Сабаот всё-таки справляется с этими делами, пока Асбьёрн в обе щеки уплетает принесённую ей еду. И да, ей приходиться переодеться в одежду брата, которая несколько великовата ей в плечах и по росту, а так же обернуть свои косы вокруг головы.

Выбираться из комнаты приходится через окно — других способов просто не найти. Но Сабаот не против. Она даже почти не боится. Лишь крепко держится за руку Асбьёрна, но ступает по камням довольно спокойно. Даже более уверенно, чем сам оборотень. Ещё бы — хочется сказать ему — небось, в детстве они с Абалимом здесь всё облазали. Сабаот не похожа на тех девчонок, что будут сидеть в комнате и играться с куклами, когда можно слезть вниз по почти отвесной стене.

Вирджилисская княжна не выглядит трусихой. И, окажись она в Сонме, Асбьёрн уверен, что она была бы храбрее многих. И она не такая зануда, как Деифилия, хотя внешне они очень похожи. Сабаот говорит и говорит про то, что она всегда хотела побывать за пределами крепости — как можно дальше от неё. И она счастлива была бы видеть его в замке чаще — в Вирджилисской цитадели мало гостей. Но Асбьёрн теперь вполне может решиться на такой подвиг — в крепости просто замечательно кормят, да и девушка там почти постоянно, в отличие от брата, который запросто может оказаться в походе как раз в тот момент, когда Бьёрн явится к нему в гости.

В лесу уже темно. Всякие шорохи и даже обычный ветер пугают княжну, но Асбьёрн даже не сердится на неё. Девушка изо всех сил старается держаться храбро. И у неё почти выходило бы, если бы она не боялась диких зверей и темноты. Но, впрочем, она не бьётся в истерике, не просится обратно, а послушно идёт за ним.

— Долго ещё идти? — спрашивает Сабаот, испуганно хватая Бьёрна за руку.

Говорить о том, что, вполне возможно, они заблудились, так как Асбьёрн смутно помнит дорогу, которой шёл до цитадели, парень не решается.

Когда они доходят до нужного места, костры уже пылают. Стало быть, за хворостом кто-то да сходил и без Бьёрна, что было очень и очень хорошо. Это, правда, так же означало, что праздновать они решили без него, но... Да и ладно. Не велика важность! Асбьёрн помогает Сабаот дойти до места их стоянки и усаживает её на одно из лежащих брёвен, которые будут служить их шайке скамейками, когда начнётся их скромный пир.

Какой-то звук не даёт оборотню покоя — какой-то незнакомый, резкий, пронзительный... Парень едва успевает сообразить, что это, когда видит и причину своего недопонимания. Что же... Асбьёрн привык, что из их шайки поёт только Йохан. Ну — иногда ещё что-то напевает Деифилия, а Драхомир поёт свои серенады, но это пение совершенно другое.

Танатос поёт. Не так хрипло и тяжело, как обыкновенно поёт Йохан — нет, чисто, звонко, во весь голос. Хорошо поёт. Асбьёрн никогда раньше ничего подобного не слышал. А чернокнижник заливается, словно соловей. И смеётся. Смеётся всему миру в лицо и поёт. И голос его звучит... Если бы только Бьёрн не знал совершенно точно, что его предложение будет встречено насмешкой, он предложил бы чернокнижнику выступать на базарах с балладами вместо их барда.

Йохан играет на своём почти сгнившем корыте, умудряясь извлекать из этой рухляди вполне удобоваримые звуки. Странно, что всем так это нравится. Даже Сабаот, которая, должно быть, слышала в своей жизни что получше. Она смеётся и просто светится — словно в жизни не видела и не слышала ничего прекраснее. Её косы растрепались. И они больше уже не лежат вокруг головы — скатились по её плечам.

Драхомир держит Деифилию за руку и улыбается. И сегодня, пожалуй, не ревнует. О... Какой бы сейчас был скандал, если бы Мир сейчас стал ревновать — у Астарна слишком горячая кровь, а Деифилия с досады и из природной вредности могла бы сделать вид, что подозрения демона не были беспочвенными, а уж тогда... Тогда и представить страшно, что началось бы! Впрочем, Мир сейчас ничего не говорит — он улыбается и как завороженный смотрит на сестру оборотня. Драхомир в какое-то мгновение оказывается с другой стороны от Деифилии. Асбьёрн даже не успевает следить за их движениями — вот, его рука оказывается на её талии, вот, сестрица поворачивается к демону и хватает себя за край юбки...

На Дее множество украшений — самых разных, от самого настоящего жемчуга до каких-то деревянных бус, доставшихся ей от мамы — и длинная ярко-синяя юбка. Та самая, которую она шила сегодня утром. И отблески костра словно остаются на этой её юбке. И это не кажется столь смешным, как утром. А волосы — в её длинные тёмные волосы ей Хелен с Лилит вплели цветы. Ромашки и незабудки — в волосах Деифилии это смотрится так необычно и даже почти трогательно. Ей бы в волосы самую настоящую корону да из самых настоящих самоцветов — и то не была бы красивее!

Вся жизнь Сонма словно сосредоточена в этом танце! И Асбьёрн почти не сердится на Драхомира, смотря на них двоих. Прыжки вокруг костра, прыжки через один из костров — и всё босиком... И ленты с цветами в волосах Деифилии, и белоснежная рубашка Драхомира, и перстень с рубином, в котором тоже будто бы отражается костёр...

— Почему никто больше не танцует? — спрашивает Сабаот.

Асбьёрн хочет огрызнуться, сказать что-нибудь о том, что танцы — это очередная глупость холённых жителей замков. Что таким потрёпанным жизнью бродягам никакие танцы не нужны. А Мир и Дея просто так развлекают их всех, воображая себя какими-нибудь лордом и леди, танцующими в своём замке. Впрочем, Драхомир и Деифилия не «какие-нибудь лорд и леди». И танцуют они, Бьёрн в этом уверен, куда лучше. Попробовали бы эти всякие жители замков поскакать через костры! Да под пронзительное пение Танатоса, да под музыку Йохана! Молодой оборотень с удовольствием посмотрел бы на то, как им это всё удалось!

Но Сабаот смотрит на Бьёрна так доверчиво и удивлённо, что тот раздумывает на неё сердиться. В конце концов, она просто спросила... Она же в жизни ничего, кроме своего собственного замка и не видела! Её стоило пожалеть! Оборотень смотрит на неё задумчиво и думает, что именно ответить, когда ответ вырывается сам по себе. Без всякого на то желания со стороны Асбьёрна.

— Так никто больше и не умеет...

Впрочем, кажется, он не совсем прав — Хелен умеет. Впрочем, дочь жреца танцевать не слишком любит. Вон — расселась там, в сторонке. Пусть и смеётся, радуется точно так же, как и остальные. А почему бы и не порадоваться этому ослепительному празднику жизни, празднику свободы...

Пожалуй, этот танец Мира и Деи нравится всем — даже тем, кто видел подобное уже не один раз. Даже Бьёрну, которого это, по идее, должно дико раздражать. Всем — и играющему на лютне Йохану, и надрывающемуся Танатосу, и странно задумчивому Саргону... Всем. И Сабаот тоже. Пожалуй, Асбьёрн даже не ожидал, что она так впечатлится. Абалим никогда не говорил, что его сестра на всё реагирует так чутко и остро.

— А хочешь — я тебя научу?

Это прозвучало так... Так странно, необычно, что сначала Бьёрн просто не знает, что именно ответить. Сначала ему хочется отказаться. И отказаться как можно более грубо — где это видано, чтобы он учился всяким там глупостям! Да ещё и — у какой-то там девчонки, что всю жизнь провела в замке!

Асбьёрн не знает, почему именно у него из груди вырвалось это «хочу». Как будто раньше Драхомир не предлагал ему обучиться танцевать тоже. Как будто Йохан не просил его научиться — чтобы отплясывать на базарах. Он хочет сразу же отказаться от своих слов и отказаться как можно более грубо, но улыбка Сабаот будто гипнотизирует его, будто лишает дара речи. И Асбьёрн ничего не говорит больше. Она мягко кладёт свои руки ему на плечи и заставляет встать.

Движения, которые она шепчет ему на ухо, оказываются довольно простыми — для Бьёрна нет ничего трудного в том, чтобы их воспроизвести. Он повторяет некоторые движения за ней, некоторые за Драхомиром и... Асбьёрн даже не замечает, что часть его товарищей смотрит уже вовсе не на его сестру.

— Это было просто потрясающе! — улыбается Сабаот после их танца. — Я никогда не чувствовала ничего подобного — в замке все праздники такие скучные!

И Асбьёрн тоже улыбается. Смеётся. Пожалуй, ему до этого никогда не было так весело на празднике. Наверное, всё дело в танцах — Драхомир всегда становился капельку счастливее после них, а Деифилия капельку мягче. Должно быть, всё дело было в том, что это немного расслабляло. Без особого ущерба для окружающих. Во всяком случае, это было нечто совершенно особенное. И когда Сабаот начинает смеяться, Бьёрн тоже смеётся. Ему хорошо. И оборотню думается, что ещё много праздников он хотел провести точно так же, как этот — праздник на Пепелище под Реанартом, как прозвали это поле за одно давно забытое сражение.