Ir estel fir... (гет)

Фарамир был очень взволнован. Он развернул девушку к себе, аккуратно убрал волосы с ее лица, обхватил его ладонями и поцеловал. Эйриен, все еще пребывая между сном и явью, оплела пальцами его запястья и подалась вперед. Он целовал щеки, подрагивающие веки, мягкие губы, отстранялся, с беспокойством смотря прямо в глаза, и снова целовал. Внутри зародилась тянущая тоска по нему, и девушка почувствовала, что больше не может сдерживать слезы; из груди вырвались рыдания. Фарамир отпрянул и вымученно улыбнулся.

— Не нужно, — сказал он, стирая влажные следы с ее кожи.

— Я справлюсь с этим, — всхлипнула Эйриен и глубоко вдохнула тяжелый неподвижный воздух, затем закрыла глаза и постаралась унять дрожь в теле, — обещаю.

— Я снова поучаю тебя, но ты не оставляешь мне выбора. Повтори слова, которые ты говорила мне тогда, в Итилиэне, когда мы стояли посреди солнечного леса. Слова, которые вернули мне веру. Повтори их и забудь тревоги, — требовательно произнес мужчина и вдавил девушку в кровать, как бы подтверждая значимость тех самых слов, придавая им вес.

— Я сказала, что надежда не умирает, что мы должны верить, не переставая.

Взгляд Фарамира стал твердым и решительным, гондорец коротко кивнул и произнес:

— Хоть мне тяжело, но я вновь ухожу,

Разлука терзает разбитое сердце.

И лишь об одном я тебя попрошу:

Оставь для надежды открытую дверцу.

Эйриен просветлела и, переполненная нежностью к этому мужчине, прильнула к нему.

Он целовал ее чувственно и жадно, следовал каждому изгибу ее тела и гладил его сквозь ткань. Гондорец властно подмял ее под себя, а пальцы наверняка оставили синяки на коже, но ей было не больно. Они слишком долго не были близки, чтобы обращать внимание на что-то, кроме него, и думать о лишнем в тот момент, когда они полностью принадлежали друг другу. Фарамир отстранился, чтобы снять рубашку, штаны, и снова припал к ее губам, затем добрался до шеи и перевел дыхание. Он освободил девушку из льняной туники и сжал в ладони ее грудь. Эйриен невольно выгнулась навстречу его ласкам и вцепилась пальцами в широкие плечи. Она вздрагивала от прикосновений его волос к коже, его жарких губ и закрывала веки, испытывая сладкое головокружение, забывая обо всем, что было не им. Мужчина закинул ее ноги себе на поясницу и, горячий и сильный, прижался к юному телу. Девушка почувствовала его желание — она и сама уже давно сгорала от него, — требовательно повела бедрами, и он проник в нее. Эйриен застонала и распахнула глаза, ясные и сияющие, и Фарамир замер, смотря прямо в них. Он медленно коснулся ее губ, распухших от его нетерпеливых поцелуев, убрал со лба прилипшие светлые волосы и начал двигаться. Это длилось долго. Это было необузданным и опустошающим инстинктивным союзом двух тел, наконец нашедших друг друга после долгой разлуки.

Фарамир лежал на спине, шумно дыша, его вздымающаяся грудь лоснилась от пота. Он повернул голову к наблюдающей за ним девушке, провел ладонью по ее локонам, вниз по шее и задержался на животе, нежно поглаживая. Его взгляд стал задумчивым, слегка помрачневшим, а затем мужчина притянул Эйриен к себе.

— После того, как все это закончится, я обещаю, что подумаю о нас, — прошептал он и затих. Потом добавил: — И о семье. А теперь и тебе, и мне надо поспать. Завтра нас ждет долгий день.

Девушка проснулась от того, что ей было жарко: вся груда мехов навалилась на нее сверху. Она оттолкнула одеяло, вылезла на воздух, после духоты показавшийся ей холодным, и потерла заспанное лицо ладонями. Фарамир крепко спал, изредка хмурясь в беспокойном сне, и Эйриен коснулась его щеки, скрытой под мягкими кудрями. Затем встала, захватила теплый плащ и вышла на балкон. Был сумрачный предрассветный час, свинцовые тучи не спеша ползли с востока, поглощая ночные облака и остатки света. Лишь багровое зарево разливалось над Ородруином, и серые стены Минас Тирита окрасились в зловещие цвета. Сегодня снова не будет солнца, еще два дня назад дававшего надежду, и разум людей вдоволь насытится отчаянием. Внезапно с юга подул слабый, но такой долгожданный ветерок, и девушка подставила лицо ему навстречу. Он поиграл со светлыми локонами, переплел их, пощекотал нос и шею и исчез.

Военачальник был уже одет, когда бесшумно подошел к Эйриен сзади и обнял. Она вздрогнула от неожиданности, но не шевельнулась. Некоторое время они молчали, слушая звон колоколов, приветствующих утро, затем он заговорил.

— Мне снилась битва, — с досадой начал он. — Солнце редко выходило из тени и, точно погибая или сгорая, тускло освещало наши доспехи. Мы стеной защищали Пеленнор, а я был впереди со стягом Гондора. Я смотрел на черное воинство перед собой и чувствовал страх. Он сковал мое тело, а меч показался мне непосильной ношей, но ладонь с дивным перстнем на одном из пальцев сжала мою руку и не дала клинку упасть; другая же легла на плечо. Я боялся обернуться, но воспрянул духом и пошел в атаку.

— И кто же победил? — немного погодя поинтересовалась Эйриен. Эта ночь принесла ей иные сновидения, но лучше не вспоминать о них. Она хотела бы видеть кровавую сечу, чем снова почувствовать себя беспомощной перед томящейся неизвестностью.

— Последнее, что я помню, так это то, как разверзлись небеса, и в сияющих лучах на землю перед нами спустилась громадная жареная индейка на серебряном блюде, твоим голосом читая стихи.

Девушка обернулась к нему и звонко засмеялась, а мужчина подхватил ее смех; его лицо осветилось искренней мальчишеской улыбкой. Он коснулся губами ее лба, крепко поцеловав, напомнил о совете и поспешил уйти.

— Господин, — окликнула она его, — так кто же победил?

Мужчина застыл и безрадостно посмотрел на нее, но не ответил и спешно скрылся в покоях. Сердце Эйриен пропустило удар, и она так и осталась стоять одна посреди мрака.

Утро было темным и хмурым. Вчерашнее возвращение Фарамира оживило людей, но теперь их лица снова стали угрюмыми.

Он опять уходил, теперь с небольшим отрядом, и провожали его все оставшиеся жители, собравшиеся вдоль главной дороги. Статный и спокойный, он ехал во главе колонны на гнедом жеребце, твердо смотря вперед. Эйриен знала, что это Дэнетор вынудил военачальника на этот поход, сказав свое последнее, больно ранившее слово, сурово обойдясь с сыном и отправив его на верную погибель. Фарамир говорил ей обратное, но девушка видела, как обида терзала его, и все поняла. Она стояла в перешептывающейся толпе, слушала стук копыт, но не поднимала глаз. Они уже попрощались, незадолго до его отъезда оставшись наедине и наслаждаясь этим моментом, и Эйриен не хотела заново тревожить свое сердце: если бы она увидела взгляд его серых глаз, то оно разорвалось бы на части.

Когда отряд скрылся за поворотом, жители стали расходиться, и девушка бледной тенью поплелась в Цитадель. Впереди, между силуэтами, она вдруг заметила белоснежный плащ того самого старца, прибывшего в Город, и ее одолело любопытство: Фарамир часто рассказывал ей про Митрандира. Маг, будто почувствовав заинтересованность Эйриен, обернулся и посмотрел прямо на нее. Его густые брови удивленно поползли наверх, он остановился, как будто что-то забыл, но, точно по волшебству, пропал среди толпы так же внезапно, как и появился.

Нерадостные вести долетели до Минас Тирита уже к вечеру, а следующий день начался еще хуже, чем кончился предыдущий.

Часовые, кутаясь в плащи, не покидали стены, даже когда наступали часы смены караула, и вглядывались вдаль, не сводя глаз с темного горизонта. Эйриен предпочитала не слушать донесения гонцов, полностью отдаваясь работе, но, когда гулкий сигнал трубы призвал воинов на защиту Города, все же не справилась с эмоциями. Эделриэн отправила ее к матери в Палаты Врачевания, а сама заняла ее место. Уже с рассветом прибыли повозки с ранеными, и целителям понадобилось любая помощь.

Скоро все помещение заполнилось запахом трав, влаги и крови. Воинов было много, их приносили снова и снова, и с каждым разом их состояние было только хуже. Одни шептали о крылатой тени, другие — о численности врага, третьи — о его безумии. Кто-то кричал о потерянной надежде и сжигающем изнутри огне, бредил или молчал, стойко терпя боль от ран, а кто-то снова рвался в бой, и их сложно было остановить. Они рассказывали о сражении и восхваляли решительного военачальника, что бросался в бой, точно в последний раз, отчаянно и бесстрашно, но Эйриен всячески пресекала эти разговоры — она была не готова услышать их.

Наконец, когда выдалась свободная минута, она расправила затекшие плечи, вытерла руки о передник и смахнула капли липкого пота, проступившие на лбу. Ей было душно, она рванула ворот платья и облегченно выдохнула. Девушку замутило от сладковатого запаха, привкусом железа оставшегося на языке, и смрада, который источала обожженная или гноящаяся плоть. Она приложила ладонь ко рту, сдерживая мучительную тошноту, и от усталости и отвращения прикрыла глаза. Ее повело в сторону, но Эйриен сохранила равновесие и села, привалившись к стене. Раненых лихорадило, некоторые уже не двигались, сделавшись серыми и холодными, многие вопили и стонали, и эти крики въедались глубоко в душу. Ее руки дрожали, когда она прижимала их к ушам в жалкой попытке заглушить страшные звуки, паника расползалась внутри нее, и она совершенно ничего не могла с собой поделать.

Девушку позвала мать: прибыли новые воины, — но она не сдвинулась с места, зажмуривая глаза, надеясь, что проснется от кошмара.

Гилвен подняла ее и хорошенько встряхнула.

— Приди в себя! — жестко сказала она.

Женщина подвела дочь к ложу с молодым солдатом и оставила. За ним ухаживала целительница, промывала открытый глубокий порез на животе, отчего он дергался и рычал сквозь стиснутые зубы, силясь сохранить остатки мужества. Недолго думая, Эйриен опустилась на колени, взяла чистую ткань и смочила ее в травяном отваре. Крови было очень много, она, не переставая, пульсировала в ране, теплая и густая, а воин извивался от каждого прикосновения к голой плоти. Девушка гладила его по волосам, слипшимся от грязи и пота, и шептала что-то утешительное. Изгибаясь в мучительных судорогах, он лишь беспомощно цеплялся за сырую простыню. Это был Улхад, друг ее детства. Всегда выглядевший старше своих лет, он казался совсем юным, испуганно озираясь по сторонам и бормоча что-то бессвязное.

— Нужно стянуть края, — быстро сказала целительница и приготовила нить. Паника отразилась в глазах воина, и он растеряно посмотрел на Эйриен.

— Кириэль! — громко позвал кто-то, женщина подпрыгнула на месте и сунула иглу в затвердевшие от страха девичьи пальцы. Решительный взгляд Кириэль встретился с расширенными от безмолвного ужаса глазами Эйриен, и она убежала в другой конец зала.

Девушка побледнела и почувствовала сильную ладонь на своей. Она повернулась к Улхаду — он требовательно сдавливал ее руку — и мелко задрожала.

— Давай, — повелительно произнес он и закашлялся. Глухой хрип вырвался из его груди, он перевернулся на бок и сплюнул кровью.

— Я не могу.

— Ну же! Я не хочу видеть, как вываливаются мои внутренности, давай!

Он яростно прокричал последнее слово и захлебно простонал, откинувшись на подушки. Его бил озноб, сухой кашель сотрясал его тело.

— Я не могу! — Эйриен тоже сорвалась на крик, почувствовав, как горькие слезы заливают щеки. Она не могла признаться, что боялась.

— Я не хочу умирать, — прошептал Улхад и отчаянно затряс головой, облизывая пересохшие губы. — Пожалуйста, Эйриен.

Девушка медлила, но в тот же момент у кровати оказалась целительница, опытная, судя по живым глазам, затянутым бледной пеленой, и явно повидавшая не одно поколение. Костлявыми пальцами она взяла иглу и дала воину какой-то отвар. Оставшуюся жидкость — ибо он не допил, снова закашлявшись — она вылила на его рану и погрузила металл в кожу, проворно сшивая плоть. Улхад резко выгнулся и завопил. Эйриен положила дрожащую руку на его лоб и надавила, возвращая в лежачее положение. Ей было невероятно жаль его. Сквозь слезы смотря на его мучения, она рыдала и сжимала его ладонь своей, липкой от крови. Отвернувшись, она зажмурилась. Девушка плакала по всем, за кем сегодня присматривала, кто не выжил, и кто в эту самую секунду отдает жизнь за Гондор. Война истребляет, опустошает и губит людей, города и природу. Черное сердце должен иметь тот, кто стремится к ней, кто жаждет ее, и кто ей упивается. Сколько мужей пало сегодня, а сколько еще падет, Эйриен не хотела знать: ее беспокоил только один. Она бы умерла от горя, если бы увидела его на месте Улхада.

Воин затих и обмяк, но его лихорадило. Девушка беспомощно посмотрела на старушку.

— Если он справится с пламенем внутри, то выживет, — отозвалась она. — Побудь с ним немного, скоро все прояснится.

Эйриен проводила взглядом целительницу, уронила голову на руки и задремала.

Она проснулась от слабого движения Улхада и расправила затекшие плечи. Он дышал глубоко и размеренно, но его измученное лицо было серым.

— Долго я буду лежать? — хрипло спросил он и прочистил горло. Девушка поднесла к его губам чашу с водой, и он жадно припал к ней. — Когда я смогу встать?

— Еще не скоро. Рана очень серьезная, ее нельзя беспокоить.

— Не может быть, — неверяще прошептал воин и приподнялся на локте. Гримаса боли исказила его лицо, и он рухнул обратно, стиснув зубы. — Я должен вернуться в строй. Я должен встать на защиту Города.

— Хватит геройствовать, — сердито проворчала Эйриен, — в таком состоянии ты ничем не сможешь помочь. Ты всегда был упрямым, но не безрассудным! Где же твой здравый смысл?

— Понимаешь, — начал он неуверенно, — я должен. Я не хочу тебя пугать, но я видел его там, на поле боя, — Улхад запнулся и закусил губу, с беспокойством посмотрев на девушку.

Она отпрянула от него и выпрямилась, горло сдавила паника, а сердце сжалось в тревожном предвкушении. Эйриен поплохело, краска отлила от ее лица, но она не остановила друга, выжидательно уставившись на него. Не встретив сопротивления, он продолжил:

— Мысли путаются при воспоминании об этой битве... но я видел его там, стоял рядом с ним. Их было слишком много... мы не могли справиться с их натиском и неудержимой злобой. Назгул сеял страх в наших рядах, люди бросали оружие, обращались в бегство и падали наземь. Кони не слушались, сбрасывали седоков и метались в стороны, топча всех на своем пути. А он возвышался над всеми, статный и гордый, и собирал воедино. Он просил нас поклясться в верности, но я уже давно сделал это. Он великий, — воин, сглотнув, затих и закрыл глаза. — Была полная неразбериха и темень, но я видел, как он упал.

Эйриен судорожно вздохнула и застыла, перед глазами поплыли темные круги. Ощущая удары сердца под ребрами, она дышала, открыв рот, чувствуя, что ей не хватает воздуха. Кровь бешено стучала в висках, шум в ушах мешал собрать мысли в кучу и осознать сказанное. Слез совсем не было.

— Я тоже видел его, — печально вымолвил воин с соседнего ложа. Его голова была перевязана, а на чистом бинте алело пятно крови. — А еще я видел воинов в серебряных доспехах под предводительством князя Имрахиля. Они сбили орков и харадримов в кучу и прикрыли наш отход. Фарамира подняли на лошадь, уж это я мог заметить даже одним глазом, — он горько усмехнулся. — Он жив, госпожа, такие витязи погибают в славных битвах, а в этой битве не было даже чести.

Девушка не помнила, как поднялась, отмахнувшись от его слов, и на ватных ногах направилась к выходу. Кажется, ее окликнула мать, но она даже не обернулась, мечтая поскорее покинуть эту обитель, где витала смерть. Она задыхалась и мчалась по улице, не разбирая дороги, стараясь вырваться из удушающего тумана, поглотившего ее. Эйриен не понимала, что происходит, и не верила, что это вообще возможно: разом потерять свое сердце и душу. Во рту пересохло, а тело вдруг стало таким тяжелым, что захотелось остановиться и упасть. Вместо этого она привалилась к холодной стене, перевела дыхание, отчаянно мотнув головой, словно пытаясь отогнать кошмар, и не заметила, как торопливо, иногда сменяя шаг на бег, к ней приближался один из Стражей Цитадели.

— Эйриен, — взбудоражено произнес он, и девушка узнала в нем Берегонда. Они часто пересекались во дворе Белой Башни, — ты должна мне помочь.

— Что случилось? — скорее безразлично, чем заинтересовано спросила она.

— Он жив, только стоит на краю пропасти, — мужчина схватил ее за плечи. — Любезный Перегрин видел все своими глазами: безумный отец решил навечно упокоить и себя, и сына. Они в усыпальнице, а я скован своей клятвой и не могу покинуть пост. Какая удача, что я встретил тебя!

Он говорил быстро, и измученная Эйриен с трудом улавливала слова, вглядываясь в его взволнованное лицо. Осознание пришло к ней внезапно, точно гром среди ясного неба, и она поняла смысл его пламенных речей.

— Берегонд! — визгливо вскричала она и вцепилась в его предплечья, затем подтолкнула к туннелю. — Нужно его спасти!

— Да, — согласился воин, — но как же я…? Без приказа!

— Берегонд, — чуть не плача, повторила девушка. — Его жизнь теперь в наших руках! Я не справлюсь без тебя.

Мужчина растерянно посмотрел на нее, раздумывая, и в тот же миг сомнение в его глазах сменилось решимостью. Он сдвинул брови, коротко кивнул и выпрямился, и вместе они побежали к Дому Мертвых, а часовые провожали их изумленными и любопытными взглядами. У входа их встретил привратник и преградил путь.

— Для вас дорога закрыта, — предостерегающе сказал он. — Уходите.

— У нас важное дело! — горячо воскликнула Эйриен, уязвленная его отказом. — Сын Наместника жив, мы должны предупредить их! Прошу, пропустите нас!

— Я видел владыку, именно он приказал мне отпереть дверь. Он — правитель города, и у него случилось горе, я не вправе останавливать его. А у вас, что за горе? Ежели никого не хотите погрести, то уходите, здесь нечего делать праздным зевакам.

— Вы не понимаете!

— Послушай, добрый человек, — отозвался Берегонд, — ты знаешь господина Фарамира и любишь его так же сильно, как все мы. Ты верно сказал, что у Владыки Дэнетора горе, и он в отчаянии погубит своего сына!

— Я не пропущу вас, — привратник начал злиться. — Уходите!

— Просто отдай нам ключ, всю ответственность мы понесем сами.

— Вот же норов у тебя какой! — процедил сквозь зубы сторож и оттолкнул воина. — Хочешь взять их? Тогда оскверни священное место и забери силой!

Вдалеке послышался леденящий вой, и в тот же миг обезумевший Берегонд выхватил из ножен меч и взмахнул им. Сраженный привратник рухнул на колени, прижимая ладонь к кровоточащей ране, и упал замертво. Страж Цитадели с отвращением перевернул его на спину и снял с пояса ключи, резко поменявшись в лице: гнев вспыхивал в его глазах, — и на его лице отразилась зловещая ухмылка.

Мужчина очнулся от мрачного удовлетворения убийством, только расслышав чистый звук боевого рога, долетевший до него с полей Пеленнора.

— Идем, — произнесла Эйриен, испуганно взглянув на тело под ногами, затем на Берегонда, и зашла в распахнувшуюся дверь.

Они в тишине пробежали между рядами колонн и остановились перед куполом усыпальницы. У стены стояли кувшины с маслом, а безмолвные слуги держали поленья и через порог передавали их своим товарищам в большой мрачной зале. Дэнетор спокойно отдавал им короткие приказы, его лицо искажала горечь потери. От увиденного на теле девушки выступили огромные мурашки. За несколько часов Наместник заметно постарел и утратил прежнюю стать, вместе с ней утратив и разум.

— Владыка! — громогласно позвал Берегонд, и его голос эхом отразился от мраморных сводов. Слуги обернулись к пришедшим и замерли. — Остановись и посмотри на сына. Он не нуждается в погребении, ибо его жизнь еще не прервалась. Ты не внял словам внимательного Перегрина, так давай проверим его догадки.

Взгляд Дэнетора помутнел, а его глаза злобно сверкнули, однако он не сдвинулся с места.

— Догадки? — прошипел он с сердитой тревожностью в голосе. — Все погибло, и Фарамир погибает по моей вине. Злой рок уготовила мне судьба, забрав моих милых мальчиков, а теперь и мой город, — сокрушенно молвил Наместник и посмотрел на Эйриен. — Слишком поздно я понял, что разрушил всю его жизнь. Мне следовало любить его больше... Нет! Я всегда любил его, вот только не мог признать этого. Но теперь уже поздно: мой сын горит изнутри... Так суждено же сгореть и мне! Задержите безумцев, а коль понадобится — убейте! Это место уже осквернено... Облейте поленья маслом.

Девушка истошно закричала и рванула к входу, но слуги точно тени выросли перед ней. Один из них пробрался в усыпальницу вместе с глиняным кувшином, и Берегонд вскинул свой меч.

— Всем стоять! — проревел он. — Никто не войдет туда больше. Разум Правителя ослабел, но я не дам вам сжечь Фарамира заживо, предатели!

— Изменник! — сплюнул Одо. — Клятвопреступник! Раз воля владыки такова, то не тебе противиться ей.

— Фарамир жив! — в отчаянии сказала Эйриен. — Отступитесь и поверьте нам.

Но мужчины в черном были непреклонны: те, кто повыше и покрепче выступили вперед, тоже выхватив оружие, а двое послабее отошли к двери с глиняными кувшинами. Берегонд яростно зарычал и бросился на них, закрывая девушку собой, но его встретила стена клинков. Сумасшествие обуяло их всех. Эйриен отпрыгнула в сторону, не сводя глаз с факела Одо, и, проскользнув между рослых слуг, преградила советнику путь.

Она встала перед дверью и примирительно выставила перед собой руки:

— Опомнитесь! Смог бы владыка приказать вам такое, будь его дух непоколебим? Война и горе сломили его, отступитесь!

За дверью послышался суровый голос Дэнетора, и девушка стремительно обернулась, тут же почувствовав резкую колющую боль в боку. Она вскрикнула и схватилась за пульсирующее место, чувствуя, как сквозь пальцы потекла теплая кровь. Внезапно ослабев, Эйриен пошатнулась и упала на колени, беспомощно хватая ртом воздух, не в состоянии вымолвить ни слова. Одо испуганно попятился назад, сжимая кинжал в руке, и выронил факел. Берегонд закричал во все горло, занеся над ним меч, и рассек его плоть сильным ударом. Его тут же обступили вооруженные слуги, взяв в кольцо.

Девушка ненадолго сомкнула отяжелевшие веки и облизнула потрескавшиеся губы, прислушиваясь к звону стали и звукам борьбы, доносившимся словно издалека. Перед глазами поплыли темные круги, она завалилась набок и скатилась вниз по ступеням. Ей стало жутко холодно, силы быстро оставляли ее, а рука безвольно опустилась на мраморный пол. Дыхание замедлилось, стало рваным и судорожным, а взгляд застлала густая пелена, поэтому, когда Эйриен увидела вдалеке стремительно растущую белую точку, она не зрением, а скорее внутренним чувством поняла, кто это, и попыталась улыбнуться. Митрандир пришел на помощь, и он спасет Фарамира, а значит, он будет жить. На душе стало спокойно. Девушка знала, что выполнила свое обещание: она не пролила по нему слез и была сильной, как он — благородный витязь из древних сказаний, что многие годы был рядом с ней, любимый и любящий.

Острая боль резко пронзила ее тело, и Эйриен, мучительно содрогнувшись, закрыла глаза с неугасающей надеждой открыть их вновь.