На диете мы сидели... (гет)

Чимин пытается снова расползтись в общаге тряпочкой по дивану, изображая вселенскую тоску. Получается так себе, потому что на диване тряпочкой не так уж и удобно. Удобнее клубочком, а ещё удобно валяться на чьих-нибудь коленях в ожидании премьеры и ловить ртом брошенный попкорн. Попкорн у них без ничего — без сахара, углеводов, белков, жиров и вообще, в нём калорий содержится меньше, чем они потратят на движения челюстью, пока его пережёвывают. Вместо вселенской тоски у танцора в башке почему-то бабочки — не те, которые злые и от голода, а те, которые сиреневые и от флирта, и вообще жизнь приятная, оказывается, штука. И ждут они, в общем-то, не клипа (они его уже тридцать восемь раз видели, хотя впереди ещё съёмка с реакцией), а итогов камбэка по соцсетям.

Как там ни проходи шикарно камбэк, но маленький червячок сомнения не даёт спокойной жизни шестерым по одному поводу, а седьмому — совсем по другому. И в конце недели, когда уже всё отыграно, предзаписано и больше светить торсами не надо, Джина выпихивают к Баньши Хёку выяснить насчёт как в воду канувшего Хи Шу.

— А тебе зачем? — с подозрением прищуривается главный колдун компании на запинающийся слегка вопрос старшего бантана о пропавшем сонбэнниме.

— Извиниться…

— И за что это вы собрались извиняться?

Джин чешет репу. Сказать — это фактически признаться, что по их вине два сотрудника провели ночь в полиции, что может быть чревато. Но тут из-под локтя у него высовывается голова Чонгука, опять непонятно как пролезшего в кабинет начальства, и сообщает с умильной рожей:

— Так мы ж всю неделю едим как не в свой дух, и за нами даже никто не следит, — нахально заявляет макнэ. — И мы за это очень-очень хотим перед ним извиниться…

Баньши Хёк на такое наглое враньё только головой качает от изумления. А затем мысленно зловредно ухмыляется, делает вид, что расстроен в край, и даже вытирает скупую мужскую слезу:

— Довели, изверги! Я его резюме вот этими самыми глазами видел! Вот этими самыми руками с ним контракт подписывал! А вы!.. — Он, конечно, тут главный и должен держать марку по строгости и солидности, но подъебнуть шебутную группу — это ж святое.

Слегка ошалевшие хаотик-дуо переглядываются и покаянно опускают головы, мучимые чувством вины, и отчаянно бормочут извинения.

— А всё, а поздно, а раньше надо было… — ломает комедию дальше Баньши Хёк, и Джин таки ведётся, бледнея и спрашивая:

— В смысле — поздно?

— Был Хи Шу — и нету! — разводит руками начальство.

Чонгук рядом тоже бледнеет. Чтобы там с Хи Шу ни случилось, но они же не думали, что доведут его до чего-нибудь не совместимого с жизнью? Они уже даже готовы извиниться перед вредным менеджером глаза в глаза, а не только через переписку.

Но глава усмехается довольно, откидывается на спинку и всё-таки доводит до сведения.

— У них контракт уже к концу подходил. Хи Шу отрапортовал, что вы в отличной форме. Всё нужное мы отсняли. А наесть себе складки на животах, которые могли бы просечь фанаты, за неделю выступлений вы бы всё равно не успели. Так что я позволил ему закончить контракт раньше, и они с невестой уехали отдыхать.

— У него невеста есть?

— А вы думали, я в компанию кого чужого возьму? — и видя, что до айдолов не доходит, морщится. — Пратибха-джи, диетолог ваш — его невеста! Они уже год как помолвлены!

Хаотик-дуо еле прощается, в шоковом состоянии уползая из кабинета. Нет, ну что за?..

— В смысле, невеста? — гаркает Чимин таким басом, что у Тэхёна в гостиной изумлённо и немного обиженно отпадает челюсть.

Джин только руками разводит. Он сам расстроен своей ненаблюдательностью, но ответить Чимину «в коромысле» не вариант — это ж на другом языке, не поймёт. А досада его берёт не зря — Хи Шу, в отличие от прошлых предкамбэков, в этот раз не в гостиной с ними сидел, как прилипнув и наблюдая за каждым пережёванным куском, а то и дело на кухне крутился. Могли бы уж и понять, что тут что-то не так. А Чимин у них мальчик правильный, и для него вкрашиться в чужую девушку — ну такоэ. Именно поэтому на подъёб Шуги «ути ж влюбчивый ты наш!» танцор вообще бесится до брызгания слюной, обкладывая их всех матюками (да такими, что аж Шуга заслушивается). Ругаться с ним — не вариант, успокаивать — не вариант, и старшие, стиснув зубы, молча терпят, пока их тонсэн всё-таки выговорится.

— Может, всё-таки ему сказать? — спрашивает Джин у Шуги, едва разъярённый Чимин вылетает из комнаты старших.

— Молчи, если тебе жизнь дорога, — тут же предупреждает его Шуга, закрывая за танцором дверь. — Ты у нас, конечно, парень видный и с косой саженью в плечах, но тебя этот мускулистый поросёнок поломает за нефиг делать и не посмотрит, что ты ещё и ведьма. Так что молчи, хён, молчи…

— А о чём молчать? — раздаётся в комнате тут же голос Чонгука из-под кровати.

Джин в очередной раз вздыхает, вовсю подозревая кроля в шрёдингеровости. Но, хвала макаронному монстру, молчать макнэ тоже умеет. Поэтому он сначала закрывает дверь на засов, потом подпирает стулом, потом Чонгуком и всё-таки признаётся.

— Чонгук-и, колдовство — это серьёзно. У меня не было ингредиентов, я делал его в неурочное время, да и вы ещё под ногами путались… так что там просто компотик был. А Хи Шу я утром молотой Виагрой луковые колечки посыпал, чтобы они того… развлеклись, пока мы на съёмке.

— Чего-о?

— Он же у нас совершеннолетний? — уточняет Джин, на секундочку поворачиваясь к соседу, и, получив кивком подтверждение, делает странный жест руками. — Ну, того… развлеклись…

— Я понял, чего они того! Я не понял, чего с Чимином не того?

— Чего-чего … вот у него и спроси чего, у влюбчивого нашего!

— То есть он — что?.. — глаза Чонгука округляются просто до неприличных размеров.

— Сам. Всё сам, — разводит руками Шуга, подводя итог. — Сам придумал, сам влюбился. И даже без зелья.

Чимин бредёт по зданию, мрачно пиная воздух носком кроссовка. Настроение у него на нуле, несмотря на всё счастье от общения с Арми за неделю. Пратибха-джи его, оказывается, не любит. Две младшие корди-нуны тоже вроде не любят, точнее любят, но чисто пофлиртовать, потому что обе давно и прочно помолвлены. Мемберы его ещё с позапрошлого года тоже не любят, когда запретили покупать себе енота, потому что этот зверь им, видите ли, всю общагу разнесёт, а с этим они и сами пока прекрасно справляются. Его только и любят Арми да родители, но родители далеко, а Арми вживую он теперь до следующего камбэка не увидит. В общем, жизнь прах и тлен, и вообще…

Ему на плечи падает Тэхён, впихивая в руки бумажный пакет, от которого пахнет тёплым хлебом, и басит на ухо:

— Уточки?

Чимин позволяет себе горестный вздох. Тяжёлый, глубокий, от души. Ну, может, его хоть водоплавающие любить будут?

— Уточки, — соглашается он, и оба разворачиваются к выходу.