Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

Моя превосходная наставница Ваалу-Нэль,

> я спешу сообщить, что мои усилия, приказанные Ваалом и назначенные служению Империи и Сунгам, привели к прорыву. После прибытия в Луну Охотницы я вовсю отдалась намерению войти в сестросвязь и вестание, всецело осознавая своё предыдущее несоответствие. Приложив все силы, я смогла найти наш, а также Тар-Сильйский менгиры, а также установить несколько успешных сестросвязей.

> Сиятельная Ваалу-Амая, несмотря на свою великую занятость, а также прочие личные обстоятельства, всё же уделила мне некоторое внимание, и договорилась со сёстрами нашего менгира об обмене пустыми Вестями с ученицами оного (Ваалу-Ваалирой, Ваалу-Караной), а также связала меня ковенантом с безупречной Ваалу-Тарией для передачи отдельных Вестей. Я прошу прощения, что не обратилась для устройки сих текущих вещей напрямую к превосходной наставнице, а злоупотребила вниманием сиятельной Ваалу-Амаи — это было проделано для удобства; тем более, сиятельная благосклонно согласилась проделать это для меня, тем самым отдав «долг праксиса» и «долг сестринской помощи», согласно её словам.

> Из-за некоторой загадочной нехватки в Луне Охотницы вспоможений, как-то сестрофетиши и сестропортреты, мне не хватает сил для вестания в полном объёме, но они достаточны для пустых Вестей и нескольких Вестей в неделю по ковенанту. И уверена, что имея всё необходимое в нужном количестве, я буду справляться куда лучше.

> Сожалею, что мои возможности не проявились раньше, чем обычно для учениц, из-за чего наставница — допускаю — могла ощущать понятные беспокойство и разочарование. Но Ваал приводит нас тогда, когда мы готовы.

> Продолжаю самостоятельный праксис согласно наставлениям превосходной наставницы. Прошу разрешения войти в сестросвязь с наставницей в любую ночь, что удобна для превосходной. С нетерпением жду нашей будущей въявной встречи, где смогу вполне поделиться достижениями и выслушать все замечания.

> Вечноверная ученица превосходной,

> Ашаи Вестания,

> Ваалу-Мауна

Перед отправкой Мауна переписывала это письмо несколько раз; все наброски сжигались. С каждым разом ставало всё больше ложных троп, роль Амаи всё больше преуменьшалась (от «Сиятельная Ваалу-Амая дала мне неоценимые наставления в совместном вестании…» до «...всё же уделила мне некоторое внимание…»). В первом наброске Амая была всуе именована наставницей, дальше такой чудовищной ошибки не повторялось. С каждым разом щит, что прикрывал Амаю, ставал всё больше. Она же, Мауна, с каждым разом становилась всё обыкновенней и подобострастней. Маяки нарратива: была я плохой, а стала хорошей, поджатый хвост, Амая что-то там себе делает, ну её.

Письмо, которое Мауна не хотела писать (но твои хотелки на тропе Ашаи Вестания не имеют никакого значения), этот упреждающий ход, было крайне необходимо. Их с Амаей тайна должна укрыться в тумане будничности и обычности; её неожиданный успех превратиться в что-то хорошее, нужненькое и простенькое; никакая нить не должна вести к Амае, ничто не должно грозить ей, бросать тени, и так далее и тому подобное.

Мауна не показала его Амае, и не упоминала о нём; вдруг той будет обидно? Незачем — она чувствительна.

Тайну, поняла Мауна, нужно закопать глубоко, и рыть нужно без устали, не лениться и не дать слабины. Тайна оказалась неимоверной в своей силе и кристальной в своей ясности. Они с Амаей больше не обсуждали нужду всё скрывать, не плодили планов, как им лучше молчать, они даже не трогали эту тему; между ними установилось полнейшее понимание в этом вопросе.

Тайна позволяла Мауне то, о чём доселе не мечталось: находить всех Вестающих без разбору и оглядки на те самые фетиши, Беседы и Взгляды и такое прочее; стрелять в них Вестями, если надо, или просто целиться, для азарта; кусать их как угодно (лучше всего откусывать голову) и вырывать Вести, если нужно (даже мнемоники особо не надо — Весть сразу шла импринтом в метанойю); без трудности входить в связь с ученицами её менгира и с садистким удовольствием расстреливать их Вестями-пустышками, а те пугались чётким Вестям Мауны, с которой они ещё недавно тихонько посмеивались при встрече в обители Ваалу-Нэли для сеансов Взгляда; Мауна поняла, почему Амая тогда, в первый раз, колоритно выразилась, что её сестра Шиала, как бы это лучше сказать… ну в общем, иногда ученицам не удавалось ничего отвестать для Мауны, особо в Ответах на Весть: она вырывает от сестры-ученицы кусок, а там — хаос, такой противный на вкус, что фу. Казус: Мауна однажды укусила, а там — кусок внутреннего диалога: «Опять бить будет, не надо, аррр!». И делай с этим что хочешь, хоть плачь, хоть падай.

— Амай, а чем за это всё надо платить? — резонно осведомилась Мауна. Праздники дорого обходятся, это любит говаривать её отец.

— А хер его знает. Своей шкурой, если будешь дурой, — легко ответила Амая, опиваясь виносоком за обедом. — Самки, знаешь ли, не любят, если другие самки очень отличаются. Все должны быть вровеньку и знать свое место, как эти… как их… — растерялась Амая. Но нашлась: — Пенёчки.

— Пенёчки? — нахмурилась Мауна.

— Ну, ты видала, если лес рубят, то пеньки остаются. Они все одинаковые.

— А почему все так не вестают? — ещё более резонный вопрос от Мауны.

Амая отставила кубок.

— А хер их знает, — снова простой ответ от Амаи. Но вопрос так-то её озадачил. Утёрлась, поглядела на Мауну. — Это. Так охотниц мало, а добычи много. Если наоборот, то что будет… хвостня какая-то будет. Да и не все так могут.

Ладно.

— Кто передал тебе эту традицию? — спросила самый главный вопрос Мауна, уловив хороший (по её мнению) момент.

Но не тут-то было. Амая всегда ей отвечала, как могла; а могла она только своеобразно: с заминками, профанацией, невероятными дигрессиями, разветвлениями и забавными метафорами. А тут засмеялась.

— Всё-то ты хочешь знать, Муня.

Чуткая, умная, ученица-Вестающая не стала настаивать. Всему своё время, даже если оно никогда не настанет.

Насколько Мауне стало огнеясно, тайну нельзя определить в вестании — метанойя сестёр просто показывала, что с ними просто входит в надёжную связь ученица Ваалу-Мауна, ясно вестает, и не занимается пустой болтовнёй — а чего же более нужно, чего ещё ожидать от ученицы такой прекрасной Вестающей, как Ваалу-Нэль?

Мысль Мауны: Ваал, спасибо тебе за метанойю; хорошо, что _там _ у каждой — своя. В мире тёплой крови это не пройдёт, тут она у всех почти одинаковая, как тот самый пенёк.

После той судьбоносной ночи Амая не вестала три дня и много валялась в постели, что-то вроде болезни. Кажется, набралась носотечи от того самого львёнка.

— Я ж говорила, — резонила Мауна.

— Вот же, даже поболеть нельзя, — не заботилась Амая.

С достоинством Амаи, благодаря зримому и незримому присутствию Мауны, стало куда лучше. В обжорстве и последующем ритуале больше её не уличали, и она клялась, что уже всё; курить стала вроде меньше, по настоянию и под бдением ученицы, хотя не прекратила. Приобщиться в этой привычке не предлагала, хотя Мауна почему-то думала, что попытки будут.

Бросила баловаться эмпатией. Сейчас дело поважнее. Постоянное чувство превосходства над всеми, вообще. Это так себя чувствуют Вестающие? О дааа.

Также вошла в рутину утренняя стрельба с дхааркой Тоей. Лук и стрелы обрели новые смыслы. Дхаарка Тоя молчала, отвечая лишь тогда, когда спрашивают, исправно таскала стрелы. Ваал мой, идеально. Однажды та немножко опоздала, и Мауна так и стояла с луком, но без стрел, — это к Тое пристал один из посыльных, что шёл в Медиум, и она не сразу догадалась избавиться от него фразой «я несу стрелы Вестающей, чтоб стрелять, если не донесу, то она будет тут, и будет зла-зла»; Мауна, пребывая в прекрасном настроении, не озаботилась, не выясняла, не наказывала.

Семье Мауна нравилась, даже очень, постоянно кем-то обронялось нечаянное «Хозяйка», а потом следовали извинения с оправданиями; в пустоте обители она быстро стала центром порядка, иерархии и всего определённого. Её ж служанки, будь то Реная, Мшани или даже немая Шэзи, молчаливо свидетельствовали и подтверждали это смещение власти. Мауна любила зайти в Медиум, посмотреть на текущий Граф, быть в курсе дел, чего вообще никогда не делала Амая; те не секретничали и вполне охотно шли на все обсуждения, даже ненужные. Они ей поведали, что в Гельсию действительно зашёл один из легионов Легаты, и зайдут — наверное — ещё. Смотрели на карту и рассуждали об этом.

— Бедные огнежрецы, — смеялся сир Мелим. — А ещё прямо в Насаре казнили пачку гельсианских повстанцев, или хальсидов, пёс их разберёт.

— Ваал не прощает, — одобрила Мауна.

Так-то Мауна и Амая не слишком обсуждали Ремесло, обсуждать оказалось особо нечего, и Мауна всецело практиковала всё сама, у себя. Амая спорадически раздавала забавные и не очень нужные советы, но однажды, случайно, подарила просто чудесный: заматывать уши хлопком на ночь, как при аумлане; Мауна сказала, что так неудобно лежать, но Амая ей показала, что хлопка надо всего чуть, не надо устраивать на голове хвости-что, не надо ничего перематывать, как Мауне делают служанки. Но хлопок должен быть самый дорогой. Не веря, Мауна попробовала, и вход стал ещё лучше. Ещё неплохой совет от неё:

— В лунные дни вестать просто сам Ваал велел, всё лучше.

Так и оказалось.

Но так-то они больше любили побеседовать и побегать вместе там, в Охотных Землях.

Также Мауна узнала кое-что о себе:

— Ты _там_ выглядишь, ну просто ух, просто отпад.

Не удержавшись, Мауна полюбопытствовала, прекрасно зная, что чужая метанойя, она, хм, на то и чужая, это всё видит только Амая; а ещё описания видений чужой может влиять на твою, из-за чего могут случаться всякие интерференции и казусы. Но всё равно:

— Как именно?

Амая закрыла глаза:

— У тебя есть грива, очень длинная, она за тобой развевается, из неё сыплются искры, как из костра, если его знаешь… пошевелить поленом. И всех расстреливаешь из лука, что больше тебя, прости Ваал. И ты стройнее, не то что здесь. Короче, отлично выглядишь, лучше, чем тут.

«Ничего себе, как наши метанойи совпадают», — подумала Мауна. Она смотрела серьёзно, а затем — редкость — заулыбалась, отмахнулась, глядя в сторону:

— Амая, сама непосредственность. Люблю тебя.

— А я тебя — больше, — немедленно ответила та.

Однажды, после предужина, Амая расспрашивала Мауну о её прошлом, о родовом доме (Мауна уточнила, что их так-то три, если брать основные резиденции), почему-то очень заинтересовалась братьями (да, один — дренгир в Легате, с Востока не вылазит, и Мауна за ним скучает до смерти, другой — скучный и женатый Имперский бюрократ, полностью отказавшийся от наследства, а третий — непонятно, то ли повеса, то ли скульптор, то с книгами закроется, и отец всё просит мать родить его обратно). И вдруг, ни с того ни с сего:

— Ты о Жертве говорила с наставницами?

— Естественно, — кивнула Мауна.

— Ты, это самое, сразу после Приятия займись вопросом. Чем раньше, тем лучше. Ремесло пойдёт просто как по маслу. Хирана этим занимается. Паскуда она, но в этом знает толк.

— Хирана? — удивилась Мауна. Этого она не знала, хоть провела с Хираной много времени (и о том, что паскуда, и о том, что занимается Жертвами).

— Да, она мастерица в этом. Всё тебе устроит.

— Вот не знала. Это она тебе устраивала?

— Она? Мне? Не… не. Не она, — задумчиво протянула Амая, и Мауна уже знала, когда она не хочет развивать мысль. Затем наставница с опаской спросила: — Лев тебя брал?

— Нет, — спокойно ответила Мауна. — Меня даже не сжимали в объятиях. Даже не лизали мне шеи.

— Мда. Судьба учениц Вестающих. Ужасно.

«Да не что бы», — спокойно подумала ученица. Львы вроде как её интересовали, но и не очень, и все кругом такие какие-то… фу. Ни рыба, ни мясо, ни даже пахлава. Невозможно представить что-то там с ними.

— Зато для дела такой расклад — самое то, — вздохнула Амая. — Тогда уж дотерпи до Жертвы. Жертва тогда будет ну просто взрыв, на всю жизнь хватит.

— Думаешь, примут меня, стану Вестающей?

Наставница рассмеялась, с удовольствием завертев трубкой.

— Примут, примут, уже примут, как миленькую.

— Амай, а на что оно похоже?

— Что, Приятие в Марне? Да ничего особ…

— Нет, — перебила Мауна. — Жертва.

— На… — снова закрыла та глаза. — Это похоже… Это как… Словно золотая, тёплая вода проникает в твою кровь. Смысл жизни, ца. Не знаю, как описать. Полнейший кайф. Потом плохо, потом снова кайф. Ну, кошмары ночные будут. Иногда будешь вспоминать не свои воспоминания, та ты знаешь, наверное, обычная ерунда. Они очень неинтересные, как правило. Но бывают и довольно прикольные. И яйца вырастут.

— Яйца? — навострила уши Мауна, внимая. Какие ещё яйца.

— Ваал, видела бы ты свою мордаху в зеркале. Возьми его, сними с пояса, полюбуйся, — тешилась Амая.

Ах да. Непонятный львина, с которым Мауна вошла в переплёт, оказался вот чем (по справке Медиума): криминальный авторитет, известный в Баше и во всей Листигии как «Куцый», и Круг его так и называется — Круг Куцого, и все под ним — куцые; специализация: бордели, гостдворы, таверны, азартные игры; неженат; в молодости кого-то убил прямо посреди Баша, осуждён, но был сразу помилован по загадочной причине (?!); не в ладах с каким-то иным Кругом, у них там целая война; с Башской Имперской властью в чрезвычайном взаимопонимании, да и в окружностях тоже его приветствуют.

Пару раз в неделю от него приходили в Медиум, и неизменно слали в соседнюю западную Андарию Вести, которые Мауна тут же, сегонощно, вестала Тарие, потому что никакие иные настоящие Вести через Мауну не шли; для этого Амая и заделала Мауне ковенант. Тария всегда принимала их, не ставя в очередь — стрела не застревала в ней, а сразу съедалась.