Мир тщеславия и разочарований (гет)

Он ушел. И, кажется, часть меня безвольно и обреченно последовала за ним. От меня осталась только оболочка, сотрясаемая приступом нервного озноба.

Нас разделял миллиметр. Не верилось. Эта необыкновенно пугающая и дурманяще-восхитительная мысль не укладывалась в моей голове, не воспринималась сознанием. Я могла лишь ощущать её. Ощущать всем своим скованным телом. Улавливать сухими, всё ещё чуть приоткрытыми губами, хранившими на себе отголоски хмельного дыхания Теодора. Чувствовать, как эта мысль проглатывает действительность. И я исчезла, потерялась, растаяла.

А потом была грубо вышвырнута из забытья пинком настигнувшей реальности. Кто-то врезался в меня, едва не сбив с ног.

— Пардон! — улыбчиво извинился парень-когтевранец, тут же отскакивая в сторону вместе со своей подружкой. Ребята слишком увлеклись танцем, и их занесло.

А я даже не успела почувствовать боли от столкновения. Потому что на меня разом вдруг обрушилось… осознание произошедшего.

Нотт. Танец. Поцелуй.

Это… было. Это на самом деле было. Не выдумка. Не фантазия. Не бредовая иллюзия. Это — правда. Оглушительная. Слишком масштабная. Слишком невероятная. Слишком… Слишком, чтобы быть правдой.

И мне отчего-то невыносимо стало оставаться в этом полном народа зале. Стало тяжело дышать здешним воздухом, пропитанным настроением чуждого мне веселья. Стало неуютно от… воспоминания. Захотелось убежать, унести это воспоминание с собой и спрятать. Спрятать от посторонних глаз.

Это только моё. Моё хрупкое счастье. Ведь… счастье же? Но тогда почему та буря эмоций, что я испытываю, больше походит на смятение и панику, чем на радостную эйфорию?

Шаг, ещё шаг, и, не отдавая себе отчета, я побежала к выходу из Большого зала. Смазанные силуэты попадавшихся на моем пути людей, ослепляющие блики свечей, вихрь прошелестевшей прямо перед лицом стайки летучих мышей, огромные дубовые двери, затворившиеся за спиной и приглушившие музыку из зала, сумрачный и безлюдный холл… Ноги несли меня сами.

И вот уже я влетела в гостиную Пуффендуя, а оттуда — в ванную. Из груди моей вырывалось шумное и рваное от стремительного бега дыхание. Я согнулась над раковиной, оперлась об неё руками. Мои распущенные волосы перевалились со спины вперед, упали на лицо. Сердце болезненно булькало, толкалось о ребра, словно разбухнув и уже не умещаясь внутри меня.

Когда-нибудь я задохнусь. Меня мало. Мало для такого чувства. Я не справлюсь с ним. Оно разорвет меня.

Взгляд мой осторожно приковался к левой ладони. К той самой, которая была заключена в ладонь Теодора во время нашего танца. Я медленно приподняла руку и какое-то время просто смотрела на неё. Как на не свою.

«Боже мой, как же я теперь её помою?» — пронеслось в голове.

А потом аккуратно, будто боясь сделать лишнее движение, выпрямилась во весь рост и встретилась со своим отражением в зеркале. Светлые взъерошенные волосы обрамляли задумчивое лицо, бледность которого выдавала испуг и растерянность, а легкий румянец на щеках — налет волнения и трепетного восторга.

Мои обветренные губы были слегка стянуты. Мне до умопомрачения хотелось облизать их, но не чтобы стереть с них вязкую сухость, а чтобы… дотронуться до аромата, оставленного Теодором, почувствовать на языке вкус его дыхания. Но вместо этого я подняла левую ладонь и коснулась подушечками пальцев нежной розовой кожи, потом прикрыла рот рукой и, застыв и почти не мигая, смотрела на себя в зеркало.

* * *

…В окнах забрезжило тусклое ноябрьское утро, туманное и неясное, вторившее своей неопределенностью моим мыслям, зудевшим в голове после практически бессонной ночи. Ибо я все ещё находилась во власти вчерашнего… события. То и дело уносилась обратно, на танцплощадку, в объятия Нотта. Раз за разом заново переживала изумительное мгновение. И эти ощущения окутывали меня словно мягкое воздушное облако, так что я почему-то ежилась и обхватывала себя руками. Иногда по телу растекалось ласковое тепло, и я почти впадала в дремоту, но потом внутренности вдруг сжимал необъяснимый страх, я распахивала глаза, подтягивала к себе колени и лежала, чуть подрагивая. В темноте.

Зачем Теодор это сделал? Он же не был пьян. Настолько пьян, чтобы творить безрассудства. Скорее алкоголя в его крови было как раз столько, сколько требуется, чтобы, отбросив все сомнения, совершить наконец давно желанную, но по какой-то причине запретную вещь.

Но тогда получалось, что… Получалось слишком… сказочно и неправдоподобно. Поэтому я старалась сразу же пресекать такого рода фантазии.

Новый день я встретила в состоянии полнейшей разбитости. Встала рано, когда стрелки на часах едва показали полвосьмого. Другие же мои соседки по спальне, в том числе и Сьюзен, всё еще валялись в кроватях, изрядно пожеванные вечеринкой в честь Хэллоуина.

Если ещё несколько часов назад я полностью растворилась в океане мыслей о Теодоре, то блеклое марево рассвета потихоньку протолкнуло в мое сознание другие важные вещи. Например, я задумалась о реакции Эрни на мое подозрительное исчезновение с праздника. Ведь я покинула Большой зал задолго до окончания вечеринки, и Макмиллан, должно быть, искал меня. И удивлялся моему отсутствию, тем более после выходки Нотта…

Необходимость объясниться с Эрни привела меня к идее пойти в гостиную и подкараулить его там.

Я покинула спальню и, шаркая домашними тапочками, побрела по коротенькому туннелеобразному коридору в общую гостиную Пуффендуя, которая в этот ранний час была практически безлюдной. Но Эрни уже был тут — он стоял около столика рядом с камином, спиной ко мне. Судя по его согнутым локтям, он разглядывал нечто, что держал в руках.

Впечатленная тем, каким жаворонком оказался Макмиллан, я поплелась вперед, к нему.

И чем ближе подходила к столу, тем отчетливее чувствовала странный запах, витавший в гостиной. Необыкновенно притягательный и очень… знакомый.

Запах кофейных зерен, терпкий и горько-бархатный.

Запах осени и букета из пряной сырой листвы.

И запах… мятный, пробирающийся под кожу... Это же Теодор так пахнет…

Сердце екнуло, я встрепенулась и в изумлении огляделась по сторонам.

Нет… Не может же Нотт быть здесь. Какое-то безумие…

— О, Ханна! Привет! — Эрни юрко обернулся, и в его пальцах переливисто сверкнула незакупоренная колбочка с золотисто-перламутровой жидкостью. И, кажется, именно она и источала этот чарующий аромат.

Я порывисто подскочила к Макмиллану:

— Запах… Ты чувствуешь? — даже не поздоровавшись, спросила я, не в силах оторвать глаз от волшебной склянки, над горлышком которой клубились тонкие завитки пара.

— Конечно, — Эрни расплылся в довольной улыбке. — Это амортенция. Я сам сварил, хотя по программе она у нас только в следующем семестре. Уже не дождусь понедельника и урока зельеварения. Думаю, на Слизнорта это произведет впечатление!

Я не знала насчет Слизнорта, но на меня амортенция определенно произвела неизгладимое впечатление. Однако всё, что сказал Эрни, не объясняло, почему я чувствовала запах Теодора. Будто он был рядом. В миллиметре от меня.

— Пахнет кофе, и осенью, и… — завороженно проговорила я.

— Для тебя, — тут же перебил Макмиллан и, поймав мой растерянный взгляд, деловито растолковал: — Для меня амортенция пахнет по-другому. Это зелье для каждого пахнет по-своему. Три любимых запаха.

Три любимых запаха.

Я прикрыла веки, позволяя этим словам мягко осесть в сознании. Вокруг все ещё струились завитки перламутрового пара. Обожаемый мною с детства аромат кофе. Дух увядающей осенью природы, всегда успокаивающий меня. И запах любимого человека.

Вот так. Ты навеки в моем сердце. Я дышу тобой.

— А куда ты ушла вчера? — голос Эрни донесся как из подвала. — Ханна! — позвал он, выдергивая меня из состояния мечтательности.

— Что? Ушла? Да так… голова разболелась, — соорудила я кое-какой ответ, а потом, старательно подавляя в себе некоторое волнение, спросила: — Я, кстати, хотела узнать, как ты разобрался со… слизеринцами?

И замерла, боясь услышать что-нибудь про Нотта. Хотя задала этот терзавший меня с ночи вопрос именно для того, чтобы выяснить поведение Теодора после нашего танца.

Что он сделал после? Вернулся к столику и продолжил… целовать ту девушку? Или, может, вернулся и как-то высмеял меня перед дружками?

— Да никак, — посуровев, отмахнулся Макмиллан. — Ну не мог же я выворачивать их карманы… А этот Нотт?

— Что Нотт? — сглотнула я.

— Я, когда не смог отыскать тебя в Большом зале, уже было подумал, что он обидел тебя.

Я поспешно помотала головой:

— Нет, не обидел. Я почти сразу же… вырвалась из его… хватки, — с трудом подбирая слова, соврала я.

«Вырвалась. Из его хватки. Как же. Да ты утонула в его объятиях — вот что ты сделала», — саркастически фыркнул мой внутренний голос.

— А… — Эрни как-то недоуменно поморгал. — Ну, тогда хорошо.

— А Нотт… Он, когда вернулся, сказал что-нибудь? — предвкушение ответа было подобно пытке. Я даже голову втянула в плечи, будто ждала выстрела.

Сейчас мне снова будет больно.

— Нет, — пожал плечами Эрни. — По-моему, нет. Но я тогда уже отходил от их стола. Вроде бы он потянул танцевать ту девчонку, с которой обжимался. Ой, а вообще хватит про этих слизеринцев! — Эрни даже передернулся, словно вчерашнее фиаско с ненайденной бутылкой огневиски все ещё не давало ему покоя. — Лучше я пойду разбужу Захарию и покажу ему свою амортенцию.

И он отчалил в мальчишечью спальню. Наверное.

Потому что я уже не видела, как Эрни удалялся.

«Вроде бы он потянул танцевать ту девчонку, с которой обжимался».

Вроде бы по моим щекам текли слезы. Вовсе не из ревности, нет. Ведь Теодор никогда не был моим. И танцевать мог с кем угодно и сколько угодно.

Просто теперь стало понятно, что танец со мной был для него не более чем шуткой…

* * *

Ученики выстроились в длинную вереницу перед дубовыми дверями замка. Очередь ползла медленно, среди ребят тут и там слышались демонстративные вздохи и ворчливые жалобы, многим не терпелось скорее попасть в Хогсмид. А на выходе смотритель Филч, вооруженный волшебным детектором, с маниакальной дотошностью продолжал проверять на предмет обнаружения темных артефактов каждого школьника.

В этот раз я шла в Хогсмид вместе со Сьюзен и Захарией Смитом. Иными словами, выполняла незавидную роль «третьего лишнего» — эдакого неказистого и вечно одинокого человека, с которым дружит один из влюбленной парочки и которого эта самая парочка из чувства жалости и приличия вынуждена иногда брать с собой.

Смита не сильно воодушевляло мое присутствие, но ради Сьюзен он мирился с ним.

На дворе вовсю свирепствовал ноябрь, превративший прогулку до волшебной деревни в настоящую полосу препятствий. Обледенелые дорожки делали поступь школьников неуверенной и опасливой. А чтобы противостоять хлесткому ветру, приходилось сгибаться пополам.

До «Сладкого королевства» мы втроем добрались насквозь продрогшими, облепленными комьями мокрого снега и единогласно одобрили предложение Сьюзен заказать всем по чашке горячего кофе.

— Ну и погода! — воскликнула подруга, грея ладошки о бока круглой чашки.

— Я же говорил: надо было остаться в замке, — вставил Захария.

— Вот я так и знала, что ты припомнишь это, — Сьюзен сердито поджала губы.

— Ты никогда со мной не соглашаешься, — недовольствовал Смит. — Делаешь, что хочешь. И что в итоге? Мы промокли, замерзли…

— Вообще-то тут тепло, — перебила Сьюзен.

Смит посмотрел на неё так, словно она произнесла кромешную глупость:

— Ага. И ключевое слово именно «тут». Тут, а не на улице, — скривился он.

Мне мгновенно сделалось не по себе, ибо быть свидетелем ссоры подруги и её парня мне не хотелось. Ещё острее, ещё мучительнее я почувствовала то, какой лишней была в этот момент. В этом кафе. За этим столиком.

Сьюзен, видимо, интуитивно уловила мое настроение и поняла, что её со Смитом перебранка ставит меня в неловкое положение. Подруга резко вскочила с места и, схватив Захарию выше локтя, потянула на себя.

— Мы отойдем на минутку, — обратилась она ко мне со сдержанной интонацией в голосе.

Я коротко кивнула и проводила парочку скептическим взглядом. А потом, отхлебнув немного кофе, просто уставилась в свою кружку. Темная жидкость источала прекрасный благоухающий аромат. Мне вспомнилась амортенция Макмиллана, и я сама не поняла как, но спустя всего каких-то пару минут все мои мысли привычным образом снова были заняты одним лишь Теодором.

Последние две недели я целенаправленно высматривала его за столом в Большом зале. Чаще, чем обычно, косилась на него на уроках. Находила время оборачиваться в его сторону даже на защите от Темных искусств, чего раньше почти никогда не делала, ибо на занятиях у Снейпа никогда ничего толком не успевала.

Я не расставалась с попытками все же найти вразумительное объяснение поступку Теодора.

Да, возможно, танец был всего лишь шуткой. Жестокой и коварной. Но меня смущала одна деталь.

Его намеки.

Его неоднократные намеки про то, что я слежу за ним. Как бы я ни старалась, у меня не вышло полностью спрятать свои чувства, и Нотт, вероятно, ещё со времен отбывания наказания в библиотеке что-то такое подозревал…

И именно это и делало его поступок на недавнем Хэллоуине как минимум странным. Ведь он не мог не понимать, что я теряюсь в его обществе, что он имеет на меня особое влияние. А значит, он намеренно подразнил меня. Намеренно поиграл моими чувствами.

Но только ли моими?

Неужели можно вот так притворяться? Прижимать меня к себе, словно самого желанного человека в мире, почти поцеловать — и ради чего? Ради того, чтобы просто… позабавиться?

Я вспоминала его странный взгляд. Тот самый, которым он неожиданно пронзил меня в день моей выписки… Фрагменты складывались в единое целое, и я мысленно спрашивала себя: «Неужели Теодор… неравнодушен ко мне?» Осторожно-осторожно. Тихо-тихо. Шепотом даже в мыслях.

Теодор же как всегда не выказывал никаких признаков. Ничего в нем не изменилось за эти две недели. Он был прежним — нелюдимым, сдержанным и высокомерным.

Вдохнув поглубже запах кофе, я закрыла глаза — и под веками снова ожило мгновение на вечеринке.

И все же, пожалуй, мне не было больно из-за твоего поступка. Нет. Ты дал мне больше того, на что я когда-либо могла рассчитывать.

Но зато и влюбил меня в себя ещё сильнее…

Не знаю, сколько я просидела вот так вот — витая где-то в своих грезах. Но, когда я медленно разлепила веки, выбираясь из оков сладостного видения, Сьюзен с Захарией всё еще не вернулись. Это обстоятельство почему-то напрягло меня, и я решила пойти поискать их на улице.

Оказавшись за пределами «Сладкого королевства», уютного и пропитанного вкусными ароматами, я какое-то время постояла на крыльце, ежась из-за пронизывающего ветра.

На улице было многолюдно и шумно. Школьники развлекались тем, что с разбегу скользили на обледенелой центральной дороге Хогсмида, сопровождая свои заезды диким кличем. Я затравленно следила за ними, беззаботными и веселыми. Даже в такое лихое время, когда магический мир был на грани новой войны, дети умудрялись сохранять оптимизм.

Потом я огляделась по сторонам и сделала вывод, что моих друзей в обозримой близости не наблюдается. Такой поворот событий несколько обескуражил меня.

«Зачем было вообще тащить меня сюда, если им так хотелось побыть вдвоем?» — поморщилась я. Ведь это именно Сьюзен предложила составить им со Смитом компанию в Хогсмиде. Это она старательно уговаривала меня сходить… развеяться. Так она это называла.

Мне было абсолютно нечего делать в Хогсмиде одной. Поэтому я подумала, что стоит вернуться в замок, но перед этим на всякий случай заглянуть в «Три метлы» — трактирчик, который находился на противоположной стороне улицы и в котором, вполне возможно, могла обнаружиться исчезнувшая парочка.

Чтобы безопасно перейти на другую сторону, я специально уловила момент, когда никто не катался на обледенелой дороге. Но только мои ноги в ботинках на плоской, неустойчивой подошве коснулись скользкого участка, как мир перед глазами покачнулся и резко перевернулся. Я поскользнулась и распласталась на льду лицом вниз.

«Вот же невезение», — раздосадовано думала я, подымаясь на колени.

А в следующий миг я услышала вопль:

— С дороги! — и, повернувшись на крик, словно в замедленной съемке увидела, как на меня со страшной скоростью несется мальчик… Очень упитанный и вряд ли способный затормозить…

Все происходило в ужасной суматохе. Я судорожно поползла в безопасную сторону, но моя рука предательски скользнула вперед, и я снова едва не упала.

Ужас! Он снесет меня, мокрого места не оставит! Меня захлестнула волна такой сильной паники, что я уже и двигаться не могла.

А потом вдруг кто-то подхватил меня сзади под мышки и оттянул с пути приближающегося подростка, который через мгновение пронесся как раз там, где на четвереньках корчилась я. Вдвоем с моим спасителем мы повалились на спины, причем я упала на него, а он в свою очередь приземлился прямо на мокрый снег.

Так кто же уберег меня от десятка переломов?

Я кое-как поерзала, повернулась и увидела… Теодора. Валявшегося на спине. В расстегнутом пальто. Всего облепленного грязным снегом, комки которого были даже в его растрепанных темных волосах. И я… я фактически навалилась на него сверху. И неотрывно смотрела в его глаза, сейчас почти серые и отчего-то испуганные.

Я бы вечно в них смотрела. И неважно, что мы лежим в грязи. Когда есть ты — ничего больше не важно.

Это длилось секунду… Какое-то мимолетное мгновение он тоже просто смотрел мне в глаза, а потом резко начал вставать:

— Слезь с меня, — прохрипел он.

И я тут же вскарабкалась на колени, отодвигаясь немного назад. А он поднялся на ноги, отряхнулся и ничего не сказав, пошел вдоль центральной улицы и вскоре скрылся за поворотом.

То ли не отойдя от шока, то ли впав в очередной ступор, я глазела ему вслед. Все ещё сидя на снегу и не отдавая себе отчета в том, что продолжаю привлекать внимание зевак, ставших свидетелями развернувшейся перед ними любопытной сцены…

А потом, кряхтя и пошатываясь, я начала вставать на ноги и вдруг увидела под собой шарф. Зелено-серый. Слизеринский. Оброненный Теодором. Теплый, мягкий, вязаный шарфик!

Я взяла шарф в руки, подавляя сильнейший порыв обнять эту вещицу, притянуть к себе и закрыть глаза.

Не здесь. Ведь смотрят же.

За последние десять минут мой мир перевернулся дважды. Один раз по моей вине, другой раз благодаря Теодору.