Стенд (джен)

Стенд

Верхне-надверхний уровень

Эльвель

В чем же была его ошибка?

Ошибиться в трактовке он не мог, просьба была слишком уместной для простого совпадения, да и оформлена по всем правилам. Ну, почти по всем, нельзя же всерьез ожидать от скиу соблюдения абсолютно всех тонкостей, но суть-то была оформлена четко.

Но тогда почему она повела себя так?

Время было настолько позднее, что кое-кто на среднем уровне мог бы счесть его и ранним, солнце давно перевалило зенит и здесь, на самом верху, отделенное лишь невесомым кружевом тонких веток, давило на плечи почти физически. Защитная зеркальная маска отсекала большую часть спектра и позволяла видеть почти как ночью, но придавала окружающему странный оттенок, что-то среднее между яростью и страхом. На защитные маски идут боковые пластины перелинявших линкерлей, предпочтительнее не раньше пятой-шестой линьки, когда пластинки эти вырастают по максимуму, выравниваются и почти не искажают изображения. Ну разве что самую чуть окрашивая его в приятные тона любви и довольства. Не желая даже тут подчиняться правилам, Эльвель долго искал среди новорожденных линкерлей достаточно крупного, а потом хорошо его раскормил, чтобы сброшенных им при первой же линьке пластинок хватило на маску.

Хватило вполне.

Позже многие из сокомандников пытались, но у них, конечно же, ничего не вышло — ведь у них не было крови Для-Песни-Рожденного, а без нее даже самого крупного линкерля невозможно вырастить до нужного размера. Так что маски второй или даже третьей линьки сейчас у всех поголовно, а вот первой — только у него. Сомнительная, если разобраться, привилегия — глядеть на мир словно через агрессивную красно-оранжевую дымку. Но все лучше, чем видеть его сквозь золотисто-зеленую, счастливую до тошноты.

Не так раздражает.

Эльвель устроился на отшибе, как обычно, никто не возражал и не пытался втянуть в общую малую игру, кажется — с едой, да, конечно же, как же с едой-то и не поиграть? Он почти лежал в удобной развилке, свернувшись и отгородившись от всех тем, что пристроил на коленях бродячего стинкля, накормил как следует, а теперь легонько перебирал его спинные иглы, создавая незамысловатую мелодию. Стинкль, хоть и ничейный, но оказался довольно чистым и звучал на удивление хорошо, а сокомандники давно приучены воспринимать такую позу как четкий знак: капитана не трогать! Капитан песню творит.

Но сейчас мысли Эльвеля были далеки от песнетворчества.

В чем же он ошибся?

Они ведь были по-своему честны, эти чужачки, затянутые в боль и прозванные двуногими скиу. Зря, кстати, прозванные. Они заранее предупреждали любого, кто имеет глаза, они не прятали своих намерений — да они в эти намерения буквально завернуты были! А еще они не опускали подбородка ниже пяток, как некоторые — мы, мол, все из себя, а вы кто такие? — и играли с любым желающим.

Даже со штрафниками.

Играли, правда, жестко и промежуточных побед не признавали — никаких ничьих, в серьезных матчах порою до полного финала. Они словно не делали различия между игрой и Игрой, всегда всерьез. Но правила соблюдали не менее жестко — пусть даже это и были правила скиу. Сам Эльвель не особо любил с ними встречаться, ну разве что по мелочи. Он не был уверен, что до конца понял их систему установок и штрафов, а игра вслепую его и в голоруком отрочестве не особо прельщала. Он бы и с этими двумя, что так некстати им тогда подвернулись, тоже бы играть не стал — так, прогнал бы по кругу разок, ребят порадовать, да отпустил. Если бы одна из них вдруг не огорошила его просьбой, настолько же неожиданной, насколько и обязательной к исполнению. Именно в тот день — обязательной как никогда.

Они ведь тогда не просто так погулять вышли — они возвращались с предания ветру Эллидау, что завершила свою Большую Игру два дня назад так же тихо, достойно и незаметно, как и вела ее все почти девяносто больших оборотов.

Конечно же, орсов на церемонию не приглашали, но Эльвель бы себя уважать перестал, если бы не пошел. Это ведь именно Эллидау подарила ему его первого стинкля, и ставила его пальцы, и учила — когда все были уверены, что исковерканного Для-Песни-Рожденного учить бессмысленно, все равно из него ничего не получится. Хорошим она была человеком, Эллидау, хоть и Арбитром, да будут облака к ней добры.

Так что Эльвель пошел. Ну, а остальные, конечно же, следом увязались — как же они своего капитана бросят?! Пришлось их потом уводить задолго до завершения ритуала — иначе они бы точно не удержались и испортили всю торжественность момента. Они совсем еще юнцы, им что угодно в развлечение, а Эльвель такого не хотел, он слишком уважал свою первую учительницу.

Есть правила, которые следует соблюдать даже самым злостным керсам. Хотя бы изредка. Впрочем, к врийсу всех, пусть они сами играют за себя как знают, но в ночь предания ветру Эллидау сам Эльвель был твердо намерен сделать все, как полагается. Танцы, костры, песни. Пара-другая хорошо одурманенных чинчаку, не для того чтобы совсем потерять голову, а так, для тонуса. Ну и, конечно же — ребенок. Первой, кто попросит.

Кто же мог предположить, что ребенка попросит двуногая скиу?..

Стинкль протестующе вздрогнул — пальцы Эльвеля дернули звуковые иглы слишком сильно, в диссонансе. Хорошо еще, что негромко, а то неудобно бы получилось, так сфальшивить. Эльвель сосредоточился на успокаивающем поглаживании, и еле слышная музыка вновь обрела гармонию.

Она ведь не совсем попросила тогда, вот в чем дело. Он ей понравился. И она не сочла нужным это скрывать, прятать под агрессию и издевки, как это делала та же Эйни-ю, к примеру. А эта двуногая дрянь смотрела ему прямо в глаза и говорила — да, ты мне нравишься. И я бы хотела твоего ребенка. Но не предлагаю вслух, ибо ты все равно побоишься…

Как же было удержаться и не ответить?

Как же было устоять перед таким-то искушением?

Членство в команде ему предлагали часто, и иногда даже вполне искренне зеленели при этом, но вот чтобы ребенка… Главное, он ведь раньше и не догадывался даже, насколько такое предложение может оказаться… хм… ну да, привлекательным. Да. Пожалуй. Вот и сработало все вместе, особая ночь, особая просьба, особая неожиданность.

А эта двуногая скиу выждала подходящий момент и…

Снова диссонанс.

Некрасивый поступок, некрасивые ноты.

Самое страшное, что она была искренней. Всегда. И когда просила-предлагала, и потом, когда… Словами легко солгать, но она же не сказала ни слова, в том-то и дело! Она не врала. Он видел ее глаза, он тогда даже споткнулся, когда впервые увидел. Ни капли страха, ни грана агрессии — только симпатия и легкое сожаление. И потом, в тот самый миг, когда она дождалась удобного момента — он ведь тоже видел, близко-близко. Ни торжества, ни злорадства, ни ненависти — только симпатия и легкое сожаление, глаза не лгут.

Вот оно! Вот в чем ошибка — они ведь ему людьми показались. Да — странными, да — непохожими, но все же людьми. А они — не люди.

Они скиу.

Потому что только приходящие-снизу способны так поступить с теми, кто симпатичен — и не испытывать при этом ничего, кроме легкого сожаления…

* * *

Хайгон.

Интернат «Солнечный зайчик»

Жанка.

В «Солнечном зайчике» экран располагался в игровой.

Это был стандартный обучающий экран, однопрограммный и не имеющий выключателя. Если не было индивидуальных заказов, он крутил процензуренные информашки или фильмы с пометкой «для семейного просмотра». К его непрестанной бубнежке быстро привыкали. Если, конечно, поблизости не оказывалось юного умельца, способного втихаря закоротить звуковую плату.

Этот вот, например, отремонтировали только вчера, и местный юный умелец просачковал свою прямую обязанность под предлогом нежелания лишний раз нарываться.

И потому играли в дальнем от экрана углу, убавив звук до минимума и время от времени поминая сачка нехорошим словом.

Жанка сидела к экрану спиной. К тому же была отгорожена высокой спинкой дивана. Звук, правда, был все равно слышен хорошо — экраны всегда специально располагали так, чтобы хотя бы словесные назидания доставали нерадивых учеников в самых глухих уголках игровой.

Жанка зевнула ладью, когда Поль заверещал:

— Смотрите, смотрите, сейчас сорвется!..

Обернулась.

Посмотрела немного, продолжая улыбаться. Спросила:

— Доигрывать будем?

И больше уже к экрану не поворачивалась.

В этот вечер она выиграла одиннадцать партий.

Подряд.

* * *

Базовая

Космопорт, первый этаж.

Стась

Все!

Амба!

Кранты!!!

Живем, братцы-кролики!

Теперь можно замедлить шаг до легкого прогулочного и расслабиться. И с независимым видом расправить плечики. И насвистеть что-то, безбожно фальшивя при этом. И даже покоситься ехидно через плечо напоследок — что, съели?!

Их растерянные квадратные физиономии были просто бальзамом для глаза, а ругательства звучали сладчайшей музыкой. Есть все основания для гордости — не так-то просто среднестатистической амазонке вывести среднестатистического пехотинца из равновесия.

В зеркале над раковиной Стась увидела свою циничную улыбочку. Где в нашем до безобразия оцивилизованном мире порядочная женщина может почувствовать себя в относительной безопасности хотя бы на пару минут? Где юная и трепетная честитка может быть уверена, что не ухватит ее за девственную задницу волосатая мозолистая рука? Где дама потертого возраста и бальзаковских жизненных обстоятельств может подновить штукатурку, почистить брюки или желудок, покурить спокойно, в конце концов, и вообще — просто почувствовать себя женщиной?

Во-во! И-мен-но…

Закрывая за собой белую дверцу кабинки, Стась услышала сухой треск разряда и крики — кто-то из наиболее нетерпеливых и наименее умных сунулся-таки через турникет. Ничего, не помрет. Зато будет немного умнее. Да и у остальных желание отобьет. Напрочь.

В запасе, стало быть, есть минут двадцать — двадцать пять. Как минимум. Минуты две из них можно потратить на мусоропроводную мембрану — дело плевое, а форы потом даст еще около часа, не меньше. Они обязательно проверять кинутся, кубик не бросать!

Есть такая спецотрядовская игра — кошки-мышки. Догонялки по трубам с элементами пряток. И все почему-то предпочитают быть кошками, мода такая, что ли? Стась не любила спорить, а играть любила, и потому за все спецотрядовское время кошкой не была ни разу. Зато успела на собственном мышином опыте убедиться, что мусоропровод подходит для чего угодно, но только не для успешного удирания. И лучше всего он подходит для бросания камня по кустам, поскольку с точки зрения среднестатистической кошки является почему-то объектом весьма привлекательным — ни один из догоняющих не способен совладать с маниакальным желанием обязательно поймать тебя именно там.

А вот вентиляцию они практически всегда игнорируют. Интересно, почему? Вентиляция — штука хорошая, вам любая мышь скажет. Если, конечно, она — стандартная. Вентиляция, конечно, а не мышь.

Система была стандартной. То есть — сдвоенной. Только двери мужского отсека выходили в тот же самый зал.

Всего лишь метров на десять дальше…

* * *

Стенд.

Нижняя площадка.

Эльвель.

Стоянка была пуста.

— Они всегда играют без правил, — сказал Рентури, и голос его звучал обиженно. Ощущение нереальности происходящего было острым и почти болезненным, на какое-то мгновение показалось даже — это просто полуденный сон, нереальный и нелепый, как все сны. Сами подумайте — чтобы отпетый орс рассуждал о правилах без привычной презрительной ухмылочки и всерьез обижался на их нарушителей?..

Всего этого просто не могло быть.

— Нет, ну правда, обидно же — только-только в их систему очков врубились, только-только отыгрываться начали…

Разум старательно цеплялся за мелкие нереальности, уходя от реальности большой. Той самой реальности, в которой многословный от обиды Рентури был, а не было совсем другого. Много чего другого больше не было в этой нереальной реальности.

Не было вереницы странных отчаянно-оранжевых сейтов, сейтов наземных, странных таких, перевернутых, от их опрокинутого вида всегда начинала слегка кружиться голова и путалось ощущение верха и низа. Одни уже эти сейты выдавали в пришельцах чужаков даже больше, чем их полное неумение ходить по вертикали. Даже больше, чем странные остро пахнущие штуки — иногда гудящие, иногда бесшумные, маленькие или большие, летающие или стоящие на месте, но входящие в одно определение инвентаря — машины.

Впрочем, машин тоже больше не было.

Только примятая и почерневшая трава там, где они обычно стояли, и ровные спокойно-серые квадраты-заплатки, к которым ранее крепились странные сейты. Не подвесные. И — окруженный серебристым коконом защитного поля комплекс того, что заменяло им Паутину и Арбитраж. Если бы не это да уходящая к посадочной шахте просека — можно было бы подумать, что сами пришельцы как раз и были сном, нелепым и нереальным.

Что не было их вовсе.

А, значит — ничего не было.

— Но могли бы хоть дать отмашку…

Арбитры говорят, там, в горах, у самой площадки, оставлен их инвентарь. Те странно пахнущие и временами довольно шумные штуки, что так облегчали пришельцам игру, выводя их команды сразу же на уровень корневой лиги. Такой инвентарь — это тебе не на коленке сделанный арбалет или саморучно склеенное крыло, только и годное, что потешить арбитров. Такой инвентарь — это призовые очки еще до начального свистка. Такой инвентарь не бросают.

Да, конечно, все эти штуки сейчас напрочь выведены из игры. Когда оставляешь надолго — надо обезопасить от зверья и перепадов температуры и выключить все, что только можно, это и рль ясно, да и правила довольно жестко требуют. Не заботятся об инвентаре только в том случае, если больше не собираются его использовать. Если не оставили, а выбросили. За ненужностью. Инвентарь ведь не станут сохранять — если нет намерения вернуться и продолжить игру?

Нет, это не заявка, конечно, не обещание, не надежда даже.

Но — все-таки…

…Вчера к орсам поднялась одна из Арбитров… Ну, не совсем, конечно, к ним и не совсем поднялась, на полпути встретились, но все равно — явление почти неслыханное.

И сказала об этом.

Не об оставленном инвентаре, конечно.

— Мы-то ладно, мы привыкли уже… Но с остальными-то так — зачем? Они же играли по правилам!

…О том, что в этом году ничего не будет. Ни Сбора, ни Больших Игр.

Она так и сказала — ничего…

— Не понимаю я их, — сказал Рентури.

…Говорят, где-то далеко на Островах еще остались какие-то отдельные команды. Другие.

А эти — ушли.

Он не поверил, когда услышал.

Даже Арбитру — не поверил.

И вот — стоит здесь, на непривычной, так и норовящей вывернуться из-под ног РОВНОЙ поверхности. И по-прежнему не верит. Хотя мог бы понять еще врийс знает где, даже у самого расщепленного молнией ствола уже мог бы понять, — обычно шум долетал и туда.

А сейчас — тишина.

Только ветер. И бубнящий над ухом Рентури.

Ушли…

Не поблагодарили за игру, не договорились на будущее, даже финальной отмашки не дали.

Впрочем, чего еще ждать от тех, кто приходит снизу? Снизу приходят лишь скиу, а у скиу нет правил. Так чему же ты так удивлен — если, конечно, это только и именно удивление.

Получили все, что хотели, попутно смешали с ветром. Может быть — даже и не заметили. И ушли, унося в нагрудном кармане очередной трофей.

Ушли.

Не вспомнили даже.

И не отдали обещанного.

А ты что — на что-то иное надеялся?..

* * *