Несносная Херктерент. (джен)

Глава 13. Холодная осень.

Слухи о несчастном случае с Мариной достигли школы намного раньше её самой. Софи, только приехав, обнаружила, что аристократки, а следовательно, и их окружение вовсю сплетничают о несчастье с Мариной. Некоторые даже говорили, что она умерла. Отрицать что-либо бесполезно — на злополучном празднике присутствовали сотни людей, включая нескольких учеников школы. На все вопросы Софи огрызается так, что иным выражениям старший брат позавидовал бы. Естественно, странная грубость Софи только увеличивает количество слухов. Версий масса. Как далеких от реальных событий, так и не очень.

Наркотики в разговорах тоже проскальзывают. Недоумевают, когда Марина успела связаться с преступными элементами, и как осуществлялись поставки. Императрицу вспоминали только в таком ключе — "Как ей тяжело, что у неё такая дочь". Софи жалельщиц прибить была готова. Ложь, повторенная несколько сот раз, становится общепринятой истиной.

Кажется, людей определенного сорта копание в чужом грязном белье волнует больше, чем сводки с фронтов.

Версии мальчишек— любителей подраться оригинальностью не блистали — большинство считает, что Марину покалечило при испытаниях новой взрывчатки, а если она чем и отравилась— то не иначе хотела произвести боевой газ. На их вопросы Софи хмуро отмалчивается. Врать не охота, говорить правду — тем более. Они хотя бы о Марине беспокоятся искренне.

Эрида переволновалась из-за Марины и заболела, из канцелярии соправителя сообщают, что раньше третьего десятидневья в школе она не появится. И очень просят её не беспокоить.

Письма от Кэретты приходят почти каждый день, но Софи их не читает. Швыряет в дальний ящик стола. Каждый раз, получив очередное, порывается разорвать его вместе со всеми остальными. И каждый раз что-то останавливает. Писем за пару десятидневок чуть ли не больше, чем за год. Хотела бы что-то важное сказать — могла бы и приехать, Дворец Грёз вовсе не на Луне находится.

Софи почти рада, что её и Маринин почтовые ящики в разных местах. Даже краем глаза не увидишь, есть ли там что.

Софи в госпиталь не звонит — и так знает, что Марина идёт на поправку, а особых тем для разговоров у сестёр никогда не водилось. Обе болтать не любят. Да ещё неизвестно, что сестрёнка скажет. Последние дни перед отравлением она очень агрессивно по отношению ко всем окружающим была настроена.

Как-то раз в ящике обнаружилось письмо от Хейс. Она пишет, что была у Марины, предлагала встретиться. Софи отвечать не стала, просто позвонила в Загородный и потребовала машину и охрану. Второй раз за год вспомнила о статусе и причитающихся правах.

Впервые вот так едет в столицу.

Всё никак не может привыкнуть видеть Хейс не в школьной форме. Да и Хейс в этой квартире...

— Ей одиноко, лежать вот так. Условия, конечно, там замечательные. Но это всё-таки госпиталь... Она ведь знает, что ждать некого.

— Почему?

— Подумай сама. Ты много знаешь её друзей, кроме Эриды? Она удивилась, увидев меня.

— Как она? Обрадовалась?

— Поправляется. Сказала, что не ждала. Ни меня, ни вообще никого. Сказала, что ошиблась в тебе. Не ожидала, что придёшь на помощь. Была почти уверена, что Сордар всё про тебя придумал. Кажется, она впервые в жизни ему не поверила.

Софи невесело усмехнулась. Понять, по каким критериям оценивает людей Марина, может только сама Марина.

— А откуда ты узнала? В газеты ведь ничего не попало.

— Сордар сказал. Приехал ночью. Очень поздно. Сначала я испугалась. Он был реально страшен. Но с порога сказал, в чем дело. Поехали к ней. Потом... — Хейс замялась.

— Говори. Вряд ли чем-то меня теперь можно удивить.

— Марина не хочет никого видеть. Вообще. Она никогда излишним дружелюбием не отличалась. А тут... Я видела — она с трудом сдерживается, что бы на меня не наорать. Я просто вовремя ушла. И это ещё не всё... Это касается Её Величества.

— Выкладывай. Нечего на потом оставлять. Пить отраву — так до конца.

— Её Величеству запрещено там появляться. По-моему, свобода перемещения Её Величества, тоже ограничена.

— Это ещё почему?— взвилась Софи. Статью "Основных законов" о запрете на ограничение перемещения помнит четко.

— Если я правильно поняла, это как-то связано с тем, что нашли на балу. Вроде, начато расследование, и до его окончания...

— Императрица посажена под домашний арест, только это не афишируется. Так?

— Я думаю, да.

— Я не знала, — снова вспомнились нераспечатанные письма. Как-то неприятно стало. Софи взглянула на Хейс. Ей тоже разговор не слишком-то нравится. Стоп! Есть же куда более приятная тема, — Сама-то ты как? Поступила?

— Да. Куда собиралась.

— Поздравляю! Кого-нибудь видишь?

— Да. Поступили почти все. Кое-кто даже на один факультет со мной.

— Кто же?

Хейс усмехнулась.

— Ленн.

— Никогда бы не подумала.

— Я тоже удивилась.

— У тебя же статьи были, ты с институтами вела переписку. А она...

— Она, оказывается, тоже. Статьи зачастую были в тех же номерах, что у меня. Даже полемика своеобразная шла.

— Я же читала, хотя честно признаю, понимала не все. Но Ленн-то там не было.

— Была,— усмехается Хейс, — У неё имен поменьше, чем у тебя, но тоже хватает. Статьи подписывала одним из тех, каким в обычной жизни никогда не пользовалась. Недавно Ленн с одной аристократкой из Великого Дома первого ранга поссорилась. Чуть до крови не дошло.

— Ленн ссорится с аристократией... Что-то изменилось в этом мире.

— Возможно. Они из-за Марины поссорились.

— О как! Давай-ка подробнее!

— Просто та девушка была на балу, где всё и случилось. И она стала утверждать, что много раз видела Марину, так что уверена — она юная наркоманка со стажем. Тут-то Ленн за меч и схватилась, а та — за свой. Ленн кричала, что за гнусную клевету на Дом Еггтов убить мало. Это мне передали. А как они напару кружили друг против друга, словно рассерженные кошки, сама видела. Шипели они, пожалуй, получше настоящих кошек, а если учесть, что дело было после посвящения в студенты, то все были при полном параде. Ленн была со школьным, и тем самым родовым мечом. У той тоже было два меча. И обе были настроены очень серьезно. Первой кровью не обошлось бы.

— А как ту девушку... звали?

Хейс называет имя. Софи чуть не выругалась в лучших традициях старшего брата. Имя знакомо. Более чем и весьма давно. Одна из тех, что почти всё лето расточала комплименты Софи. Подговаривала на связь с принцем. Казалась такой милой и приятной. Софи почти верила в её искренность. Почти, ибо с раннего детства знает— искренность живет где-то далеко от Кэретты и её окружения. В очередной раз ошиблась.

Хотя Марина про неё да и прочих старо-новых и сказала "У нас змея на гербе, у них— в сердце"

— И как? — почти с испугом спросила Софи.

— Еле растащили. Кое-кому пришлось наставить на них пистолеты. Я только тогда поняла, насколько Ленн смелая.

— В жизни бы не подумала, что ты её похвалишь.

Хейс усмехнулась. Безо всякого веселья.

— Ты можешь вспомнить хоть один пример её трусости?

Софи призадумалась. Она бы назвала Ленн неприятной, двуличной, злобной... Но трусливой...

— Нет... Я не помню ничего такого. Нежелание ссориться с детьми могущественных людей можно назвать инстинктом самосохранения, но не трусостью.

— Я тоже не помню ничего, кроме переразвитого инстинкта самосохранения. Тогда Ленн показала именно смелость в чистом виде. Та девушка... Не знаю, известно ли тебе, но она имеет на мече уже два герба.

— О как! И неужели Ленн этого не знала?

— Думаю, знала. И всё равно поступила так.

— Никогда не думала, что ты станешь хвалить Ленн.

— Я просто стараюсь быть объективной. В этом мире нет ничего неизменного.

Хейс склоняется над столом, так, чтобы смотреть прямо в глаза Софи.

— Не знаю, знаешь ли ты. Но тогда... зимой я искалечила Ленн. У неё теперь очень плохо гнётся правая рука... А фехтовала она и раньше не блестяще...

— И вызвала человека с двумя гербами, — задумчиво заканчивает Софи, — Либо и в самом деле, отчаянная смелость, либо циничный расчет — их ведь растащили.

— Мне кажется, я умею отличать истинную смелость от показной. Хотя... Не знаю, последнее время я всё вокруг вижу в черном свете. У Ленн переразвитое желание считать себя аристократкой, но клевета на Великие Дом— оскорбление, смываемое только кровью.

— А ты знаешь — я вспомнила кое-что. Тьенды хотя и Великий Дом второго разряда, но Дом очень древний. Тьенды — вассалы Дома Еггтов со времен Дины III. Оставить без ответа клевету на Еггта — нанести несмываемый позор на честь своего Дома. Ленн ещё верит в благородство. Пусть и в благородство только среди избранных.

— Та девушка угрожала, что Ленн навлечет на себя гнев Дома Еггтов.

Софи расхохоталась с истерическими нотками.

— Гнев Дома... Размечталась. Вздумала за Еггта решать. После сказанного о Марине... Пусть только на глаза мне попадется— узнает, что такое Гнев Дома на самом деле. Как же ничтожества любят упиваться собственной значимостью! НЕ-НА-ВИ-ЖУ! Ложных друзей, притворные восторги! И ложь, бесконечную ложь вокруг! Она же мне уже после писала! Сочувствие выражала! Сука!

Хейс коснулась руки Софи.

— Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но не надо озлобляться сверх меры. Вспомни достойных людей, Марину, Эриду, Сордара, даже Ленн и Динкерт. Не стоит озлобляться на мир из-за нескольких мудаков. Просто не надо вдаваться в крайности — носить розовые очки, или в каждом встречном видеть врага. Вспомни, как все кричали, когда ты с вышки прыгала. Вспомни, что творилось, когда ты была в небе — ведь все были рады за тебя, и завидовали самой белой завистью.

Вспомни всё это.

— Я всё помню, Хейс.

Помолчали немного.

— Я довольно долго считала родителей чуть ли не своими личными врагами.

Софи промолчала. Сказать что-нибудь хорошее про Кэретту, да и Саргона она сейчас не в состоянии.

— Знаешь, я недавно получила от родителей письмо. Впервые за столько лет.

— И как же оно тебя нашло?

— Было послано на адрес школы, дальше — дело техники. Писали довольно банальные вещи, что все давным-давно меня простили, что любят меня. Всё довольно банально. Там ещё принято, что дочка уходит из семьи. Звали в гости. Сестрица в город уехала, замуж собирается.

— Так ей же...— Софи помнит, что у Хейс вроде бы трое сестёр, и она старшая.

— Всё правильно, шестнадцать, на селе рано женятся. Пишут, что мое фото из журнала вырезали, и на стенку повесели. Они поздновато, но всё-таки поняли — у каждого свой в жизни путь. Надо только помочь найти этот путь. Они — не смогли, я сама отыскала.

— Знаешь, я чуть-чуть испытала на себе пресловутую "звездность". Сама знаешь, Столичный университет не то место, куда попадают только благодаря знаниям. Богатенькие студенты-бездельники столь же неотъемлемая часть университета, как и башенные часы. Пока сдавала экзамены, вокруг крутились молодые люди из хороших семей, — иронию в голосе Хейс только глухой бы не услышал. — Пытались завести знакомство поближе. Приглашали, кто к себе, кто в ресторан. Похоже, у богатеньких бездельников ведётся своеобразная игра — кто затащит в постель больше молоденьких провинциалок. А первая "Сордаровка"— что-то вроде главного приза.

— Мерзковато.

— Такова жизнь. Но они забывают, что я куда взрослее и циничнее, чем кажусь. Видать, кроме прочего, сыграла роль и наследственность— дядя— комендор, да и отец не раз в штыковые ходил. Один, особо настырный, любитель сладенькой провинциальной клубнички, похоже решил в доску разбиться, но Приз получить.

— И каковы результаты?

— Знаешь, я тоже решила поиграть. Позволила проводить. До дому.

— И что?

— И, собственно, все. Мы дошли до дома. Шли, разумеется, самой кривой дорогой. Довольно мило болтали. Потом дошли.

— Ты говорила, что дошли. Дальше-то что было?

— Так ничего и не было. Я показала, где живу. У него отвисла челюсть, и глаза вылезли на лоб. Видимо, размер Дома у Старого Замка произвел впечатление. Я не вру, глаза вылезли в самом деле. Потом сказала, что квартиру мне предоставил Чёрный Сордар. Я и не знала, что можно бегать так быстро. Точно, Имперский рекорд по бегу, как минимум. Такой талант пропал! Больше никого из этой компании я не видела. Интересно, за кого они меня приняли?

Впервые за несколько десятидневок Софи становится весело. Она погрозила Хейс пальцем:

— Смотри, у него специфическое чувство юмора и право давать свою фамилию детям от женщин, с кем он не состоит в законном браке.

— Ну, не думаю, что он задумал меня удочерить.

Обе хохочут. Нервное напряжение последнего месяца медленно отступает.

Софи наклоняется к Хейс.

— Слушай, у тебя закурить будет?

— Сколько тебе лет?

— Ты больше не староста.

Хейс протягивает пачку недорогих сигарет. Софи в ответ достает из сумочки янтарный мундштук.

— В магазинах мне не продают, придется обращаться к школьным "контрабандистам". Видимо, за лето я слишком пристрастилась к этой отраве.

Хейс протягивает зажигалку. Оказывается, пистолет всё время лежал на столе. А Софи и не заметила! Вот уж действительно — хочешь что-нибудь спрятать, положи на самое видное место!

Софи затягивается. Конечно, не отборный табак колониальных сигар из Дворца Грёз. Но отравы в нем в разы меньше. Тут, по крайней мере, только табак.

— Слушай, а что бы излишне назойливых молодых людей пугать ты свою зажигалку не использовала?

— Намеренно — нет, а случайно получилось как-то раз.

— Расскажи!

— Был один. Явно из себя принца изображал, ну, того, чьи фото в школе у половины под подушками лежат.

Софи резко затягивается. Вспоминать принца не хочется совершенно. Это для Хейс он как был глупой картинкой, так и останется ею навсегда, а для Софи... Прототип от картинки отличается сильно. Настолько, что чуть не зарезан на глазах Софи. И, в принципе, за дело.

— Фотки принца, думаю, скоро лежать перестанут...

— Да? Вполне возможно. Над кем-нибудь другим рыдать будут. Ну, а этот изображал принца. Волнистые черные волосы до плеч, довольно грязные, между прочим. Перстни с непонятными символами на пальцах. Костюмчик такой... Знаешь, наверное, этакая пародия на парадный гвардейский мундир с увеличенным в десять раз количеством золотого шитья, аксельбантов, позументов и в пятьдесят раз завышенной ценой?

— Знаю, конечно. Шуточка от братца Херенокта: "Софи, ты уже большая, так что знай: гвардейца надо обходить спереди, автобус — сзади, а любого в паркет-гвардейском мундире — стороной".

— Ну, так вот. В общем, считал он себя этаким живым воплощением мечты провинциальной дурочки. Знаешь, ты, конечно, красоваться умеешь, но до этого деятеля даже тебе далеко будет...

Софи демонстрирует крепенький кулачок. Хейс хохочет, вновь закуривая от пистолета.

— В общем, демонстрировал он себя со всех ракурсов. Я же в школьной форме последнего класса, а форма-то во всех школах одинакова. Ну а глазки у меня от природы удались...

Софи кидает в Хейс подушку. Мимо!

— В общем, я вся такая невинная девочка из себя. А он такой красавчик— соблазнитель....Достает он трофейную сигарету, изящно так закрывает портсигар...

— А ты?

— А я протягиваю ему зажигалку и говорю: "Закуривай". Софи кивает на стол.

— Эту зажигалку?

— Ну да.

Обе хохочут.

Этакое двухметровое тепличное столичное растение. Нечто вроде гигантской росянки, поедающей всяких мелких глупых мошек да мышек. И серая мышка, вдруг превратившаяся в такую же серую, когтистую и клыкастую рысь. Мур-мяу! Рысь! Настоящую! Да ещё подставляющую к голове растения пистолет.

— И что с ним стало?

— Сигару выронил, да на задницу упал. Жаль, не в лужу. Ну, а я сочла излишним трудом объяснять, что это зажигалка.

— А вообще, каково это — быть взрослой? Какие-нибудь особые ощущения появились?

— У Марины спроси. Вот уж кто-кто, а она-то себя давно взрослой считает.

— Ей сейчас не до дурацких вопросов.

— Верно... Хотя, знаешь, после той ночи и поездки к Марине. Как-то иначе стало все восприниматься. Наверно, с той ночи стоит отсчитывать мою взрослую жизнь. Через пару дней снова приехал Сордар. Привез разрешение на ношение оружия. Он по каким-то своим флотским каналам пробил его день вместо положенного срока. Ещё дал адрес хорошего магазина и сказал, что бы я непременно подобрала там плечевую кобуру под пистолеты из сейфа, ну, или другой пистолет купила. Деньги, сказал тоже можно из сейфа брать.

— Купила?

— Нет ещё. Собиралась сходить.

— Сходи и купи обязательно. Сордар в жизни не дал ни одного плохого совета. Его даже Марина слушает. Иногда.

Хейс усмехнулась.

— Знаешь, я бы сейчас выпила немного вина.

— Так в чем проблема?

— Не осуждаешь?

— Нет, немного выпить и я бы не отказалась. Немного алкоголя помогают снять напряжение. А последний месяц не назовёшь легким. Только идти на улицу неохота. Сыро — Хейс как-то по-домашнему улыбнулась — а я слишком тут согрелась.

— Так здесь же есть вино! Ты что, "погреба" Сордара не видела?

— Нет. Винный погреб на третьем этаже. Оригинально!

Софи смотрит совершенно серьёзно. Хейс удивленно поднимает брови.

— Погреб, что, в этой квартире?

— Ну да.

Похоже, Хейс, вполне комфортно устроившаяся в одной комнате и кухне, в остальные помещения просто не заходила. Тем более, в занятой комнате одна стена полностью занята книжными шкафами.

"Погребом" Сордар называет комнату без окон, с пола до потолка заполненную стеллажами с винными бутылками.

Софи с видом знатока расхаживает между стеллажей по проходу, придирчиво изучая этикетки. Она не знаток изысканных вин, хотя ей известен с десяток сортов винограда и довольно много марок вин. Но неизвестно зачем хочет казаться аристократкой, разбирающейся в хорошем алкоголе.

Кажется, из всего наличного вина Сордар употребляет только один вид. Крепчущее зерновое вино на лесных травах, которое в окрестностях старой столицы в деревнях гонит каждый второй, не считая первого, зовется "Диновка". По легендам, прославленная воительница только его и пила, и даже оставила напитку свое имя. Как бы то ни было, но указ Дины II, подтверждающий право уроженцев той местности гнать "Диновку" (так и названную в указе) в любых количествах, равно, как и право торговать ею — исторический факт. Если бутылка на полке не запыленная, то это непременно "Диновка".

Бутылку Софи выбрала главным образом из-за тонкого горлышка и изящной формы. Ну, и название тоже знакомо — "Золото долины", марка, когда-то принадлежавшая Императорскому Дому. Саргон много лет назад продал все императорские виноградники. Он вообще считал, что быть помещиком — не императорское дело. Вот заводами владеть — совсем другое. Новый владелец виноградников не посрамил старой славы, медалей и призов, как на государственных, так и на международных выставках вина "Золото долины" за прошедшие годы взяли немало.

Хрустальных бокалов последний раз, похоже, касался кто-то из рабочих МИДва, заканчивавших отделку квартиры много лет назад.

Бутылка водружена в центр стола.

— Вот.

— И как мы её открывать будем?

Недоуменно переглядываются.

— Очевидно, штопором.

— Ты его здесь видела?

— Нет. Но я и не искала.

Поиски штопора на кухне ни к чему не привели. В комнате, занятой Хейс, его тоже не оказалось.

Огромный штопор нашелся только в "погребе". Спокойно висел на стене на протяжении многих лет на крючке в виде виноградной ветви с гроздью. Софи попыталась сообразить, в каком положении относительно друг друга должны находиться подвижные части и бурав. Безуспешно. Да и что-то подсказывает — бурав должен смотреть острием вниз, а не ввех. Хейс оказалась удачливее, хотя и она не сразу смогла сообразить, что при вкручивании в пробку, рукоятки должны подниматься вверх. Но в конце-концов, пробка с успехом извлечена.

За успешное решение проблемы пробки и выпит первый бокал.

Хейс раскраснелась, глаза Софи отказываются фокусироваться в одной точке. Вроде бы одна бутылка на столе была. Тогда почему их сейчас две... Или три? Ну, да их у Сордара ещё много...

— За что пьем?

— За будущее. Пусть сбудутся мечты.

Дзинь.

Звонок в дверь. Софи торопливо прячет пустую бутылку под стол. Хейс идёт открывать, хотя дверь и так не заперта. Возвращаются вдвоем с Императорским курьером.

Марина завтра возвращается в школу.

С утра Софи крутится у Главного корпуса. Вряд ли кто догадывается, что она ждёт сестру.

Длинный черный автомобиль с номерами морского ведомства. Софи готова была спорить на что угодно — большинство узнало Марину только из-за стоящего рядом гиганта Сордара. Марина в школьной форме (обычно она форму носит только на уроках). Софи только сейчас обратила внимание, насколько вытянулась и похудела сестра. Мрачной не кажется, но и весёлой не назовёшь. Оживший шарик ртути больше не напоминает.

Сордар держит Марину за руку, словно маленькую. Нехорошо посматривает по сторонам, словно выискивает врагов. И так огромный, кажется ещё больше. Что-то в нём непривычное для Софи.

Наверно, он таков там, в безбрежном море, на мостике линкора. Там, где отовсюду из-за горизонта, с неба, даже из-под воды может прийти смерть.

Софи стоит, засунув руки в карманы плаща; конец восьмого месяца в этом году хоть и солнечный, но холодный. Хочет подойти к брату и сестре — и не решается. Словно чувствует себя виноватой. Ведь знала же, где наркотики лежат — и ничего не сделала.

Они подходят сами.

Марина протягивает руку.

— Спасибо! Я так тебя толком и не поблагодарила. Ты спасла мне жизнь.

Рукопожатие. Крепкое! Сил у сестренки меньше не стало.

— Ничего! За тебя Сордар отработал. До сих пор ребра болят.

— Да я и повторить могу, — распахивает медвежьи объятия.

Софи торопливо делает шаг назад.

— Вот уж не надо!

Усмешка Марины не похожа на прежнюю.

— Ты почему сейчас в столице? Война кончилась?

— Вы обе неисправимы. Линкор сейчас стоит на ремонте. А так как некоторые узлы и агрегаты категорически отказываются соответствовать анекдоту про девять женщин и один месяц, то ещё месяца три нам моря не видать. А мне в столице уже и сейчас противно.

— Почему?— спросила Софи, — Ведь с довоенных времен почти ничего не изменилось.

— В том-то и дело, что ничего не изменилось. Зато в других городах изменений более чем достаточно, и можешь мне поверить, далеко не в лучшую сторону. Только здесь осколок довоенной жизни, который мне видеть приятно. А вот творящееся в столице — вовсе нет. Так называемое "высшее общество"— большего количества мерзавцев на один квадратный километр я в жизни не встречал. Пир во время чумы в самом разгаре. Липкая патока, где вязнет и гибнет всё живое.

Марина глянула исподлобья.

— Хочешь сказать, что чуть не засосало и нас?

— А ты сама так не думаешь?

— Я — нет. Это общество высокоинтеллектуальных подонков меня бы попросту уничтожило. Насчет Софи — не уверена.

— Возможно, та партия попала в сейф не случайно.

— Она туда по воздуху пролетела? — окрысилась Марина.

— Разумеется, нет. Порошок — отрава сам по себе, но вскрытая тобой упаковка была отравой в квадрате. Порошок, хотя и дрянь, но всё-таки определенного состава, а в той упаковке состав был другим. Сознательно, или по недосмотру — сейчас разбирается следствие.

— То есть, ты хочешь сказать, что я отравилась не потому, что попробовала дурь, а потому, что дурь была измененного состава, и отравился бы любой, открывший ту упаковку? То есть, возможно, имело место быть покушение? И не факт, что на меня?

— Очень похоже на то. Тебя две вещи спасло— то, что Софи вовремя вмешалась, и что ты взяла для пробы очень маленькую дозу. Возьми... Стандартную для таких случаев— тебе бы уже ничто не помогло. Да и способ, тобой выбранный... С чего ты взяла, что надо в десну втирать?

— Читала где-то, — буркнула Марина.

— Почему-то, я так и думал.

Невеселый смешок в ответ.

— А кто поставлял, это известно?

— Давным-давно. Теперь-то производителей "Жемчужной пыли", да и не только их взяли в оборот. Но... что-то не чисто. "Пыль", да и остальные, естественно, не хотели терять клиентов из района поместий. За поставками следили, качество товара, если можно так выразиться, контролировалось очень жестко. Упаковку отравили уже после того, как партия попала в район поместий. Может, даже во дворце. Вот так, Марина. Это было покушение. И не на тебя.

-Всё куда сложнее, чем кажется, — очень серьёзно ответила девочка. — То есть, вскрой я другую упаковку, — и ничего бы не было?

— Было бы. Я б тебя выдрал, если бы узнал.

— Чем?

— Ремнем.

— Шуточки у тебя.

— Ты сейчас во всём обвиняешь мать... Не говори ничего, я тебя слишком хорошо знаю. Попытайся её понять. Хотя бы прочти, что она тебе писала.

— Да она с весны ничего не...

— Ты школьный ящик уже успела проверить?

— Когда? Я всё время тут была.

— Советую это сделать, — говорит Софи, — Она мне написала... После несчастья довольно много писем. Куда больше, чем за год до этого.

— И ты их все прочла?— с вызовом говорит Марина.

Софи выдерживает взгляд беснующегося зеленого пламени. Глаз не отводит.

— Нет. И пока не собираюсь.

— Интересно, есть среди Еггтов хоть одна не стерва?— ворчит Сордар, — Прежде чем обвинять кого-то, подумай, только ли он в этом виноват.

— Намекаешь, что я сама виновата?

— Отчасти, да. Вином вы обе, например, рановато заинтересовались. Да и что ты, Софи, уже куришь, я знаю.

— Ну, курю. Немало. — с вызовом начинает Софи, — И что, преступление?

— Нет, конечно. В такое время люди взрослеют куда быстрее...

А та ситуация — виноваты все, и одновременно — пока неизвестен главный виновник. Кто-то желает, что бы императорский Дом посетила смерть. Причем, логика этого-то кого-то мне непонятна. Атаковать не имеющих реального влияния на ситуацию в стране Членов Дома... Непонятно.

— Сордар. Туда ли ты смотришь? Ты уверен, что она не знала об отравленной упаковке? Ведь она сама дала мне код от сейфа.

— Да, уверен. При всех её недостатках, я бы не сказал, что у неё совсем уж атрофировался материнский инстинкт. Я прямо скажу, на что ты старательно тут намекаешь — бред. Кэретта не намеревалась отравить тебя. И никак не подталкивала тебя к суициду. Такие бредовые версии— издержки твоего возраста, Марина.

— Угу. Зато я почти уверена, что она сказала следователям, кто эту упаковку туда подбросил, если её вообще подбрасывали.

— И кто же?

— Спорю, была истерика, и она вопила, что это люди Кэрдин всё подстроили, а сама Пантера только и мечтает, как бы её вместе с нами со свету сжить. Было такое?

Сордар замялся.

— Значит, да?

— У неё и в самом деле была очень сильная истерика. Не самое легкое и приятное зрелище. Она много чего в запальчивости наговорила.

Марина смотрит победоносно. Словно получила блестящее доказательство своей правоты.

— Не всё так просто. Допустим, она и меня обвиняла.

— Тебя?— Марина хохочет. — Ты-то здесь причем?

— Именно меня; ты не смейся. Я же вроде как миррен... Если тебе какая-нибудь версия не нравится, то это не значит, что её сразу следует отбрасывать.

— Всё, что наболтала эта истеричка, про тебя, Кэрдин, да неважно, про кого ещё, для меня не значит НИЧЕГО! Нормальный человек никогда до такого не додумается!

— Ты умеешь быть жестокой, Марина!

Она угрюмо кивает в ответ. Кажется, привычка казаться хуже, чем есть на самом деле, начинает работать против неё.

— Что бы она там не наболтала...

Сордар резко прерывает её:

— Что бы там не было сказано разными людьми и в разное время, тот, кто это сделал, по сегодняшний день представляет опасность. Причем, — Сордар выразительно посмотрел на Марину, — неизвестно, для кого именно. Ты не там, где надо, врагов ищешь, Марина.

— А где их надо искать?

— А ты уверена, что они тебе нужны?

Редкий случай, когда Марина не нашлась, что ответить.

— Ты отлично училась и учишься. Молодец! Что дальше собираешься делать, ещё не думала?

— Пока нет. На свой линкор ведь меня не возьмёшь?— она грустно усмехнулась.

Сордар помрачнел.

— Шутили, шутили — и дошутились — в училища ВМФ на некоторые специальности стали брать женщин. Людей уже начинает не хватать, а конца мясорубке не предвидится. Призывной возраст уже снижали; год-другой — и снизят снова. Ладно, хоть воинскую повинность на женщин пока распространять не думают — а то у мирренов уже до этого доходит.

— Здорово!

Сордар аж рот от удивления разинул, а Марина поясняет:

— Раз у них уже сложности с призывом, а у нас они только предвидятся— то значит, войну мы выигрываем.

— В очередной раз сражен твоей логикой — только есть одно маленькое но: мирренская призывная система имеет много отличий от нашей. Так что, по формальным признакам установить, у кого хуже демографическая ситуация, невозможно. Факт только то, что и у нас, и у них естественный прирост в минусах.

— В продолжении данной "веселой темы, — зло сказала Софи, — за лето — ещё у пятерых. У кого отца, у кого — брата старшего.

— Мне можешь про это не говорить. Похоронки подписывает командир части. Я совсем недавно подписал восемдесят шесть. В основном — зенитчики и из аварийной партии. Двадцать два-двадцать три года в основном. Память хорошая. Я весь экипаж по именам знаю.

— Восемдесят шесть... Много. Почему? Ты же говорил, что корабль пострадал не сильно.

— Любое попадание крупнокалиберной пули в человека — смертельно. На мирренском палубном истребителе таких пулеметов четыре в крыльях. Ещё два обычных пулемёта — синхронные. Линкор атаковали двадцать четыре машины — истребительная авиагруппа тяжелого авианосца в полном составе. Где они забыли пикировщики и торпедоносцы — не знаю. Расчет зенитного автомата— девять человек. В ряд вдоль бортов на верхней палубе. Что бы было больше зенитных стволов. Почти все новые установки — открытые. Большинство погибло именно при налете истребителей.

Его ловил весь мирренский флот Океана Мёртвых. Он играл в кошки-мышки со смертью. Софи не знает, скольких ловушек он избежал. Но он здесь. Провел корабль сквозь огонь. Ушёл от целого флота. Потерял восемьдесят человек. Много это, или мало? Софи не знает. Судя по потопленным кораблям, мирренов погибли сотни, если не тысячи. Мир Сордара живёт по другим законам. Жизни не значат ничего. Жестокий мир. Настоящий мир. У кого-то получается жить, не замечая его. А кто-то не может найти места в этом мире. Вроде должен защищать тех, кто тебе дорог. Но они оказываются беззащитными перед угрозами, от которых не в силах защитить самые мощные орудия. Какие-то не те законы в этом мире действуют.

— Пора прощаться. Через два часа самолет. Не знаю, увидимся ли ещё.

Марина хватает его за рукав.

— Сордар, ты чего?

— Ничего, Марина. Слишком большие дела затеваются. Всякое может быть.

— Архипелаг Сунь-Лу-Су, — совсем как взрослая говорит Марина.

Сордар с усмешкой сдвигает берет ей на нос.

— Ты всегда очень хорошо знала географию.

— Ты же можешь остаться на берегу, — говорит Софи, — тебе же предлагали должность начальника артиллерийского училища. Подай рапорт. Учить других — тоже важное дело.

— Нет, Софи. Страна сделала для меня очень много хорошего. Теперь пришло время платить долги. Сын императора я или крыса береговая? Я ненаследный принц Сордар Саргон. И мое место — в рубке линкора. Пусть миррены знают, кто идёт на них. Пусть наши знают, кто среди них. Я Сордар Саргон, контр-адмирал, командир лучшего в мире линкора, демоны меня задери. Миррены меня уже знают. Теперь узнают совсем хорошо. Те, кто в живых останутся.

— Ты вернешься, Сордар, я знаю, — шмыгнув носом, говорит Марина.

— Я немало слышал о твоих проделках, думаю, скоро услышу о делах.

— Услышишь.

Адмирал ушел в ночь.

Навстречу славе.

Или смерти.