Танец без касаний (джен)

Месяц К’шар, 388 г. правления Раэхнарра, Исайн’Чоль (423 г. Р.Э.)

Императорский дворец был виден из любой точки города, всегда оставался незримой тенью за уголком глаза и растворялся в лунном свете, прячась от прямых взглядов, кутался в многослойную защиту и пространственные искажения, сквозь которые оставалась только одна безопасная дорога, та, что для большинства обращалась в путь длиною в тысячу ступеней. Как-то Л”иэт’тэа’та’э, пребывая в хорошем настроении, сказал, что люди и впрямь так думают. Тысяча ступеней. Кому бы хватило глупости создать что-то подобное? Ларсен наблюдал за медленным движением реальности вокруг дворца: пустоты здесь было намного больше, чем в любой другой части города. Иногда казалось, что он парит в этой пустоте, лишенный любого подобия опоры. Крепость снов. Мягко светились реперные точки — сплетенные узлы стабильного пространства, по которым можно попасть внутрь. Один неверный шаг — и вокруг только пустота. Люди действительно глупы, раз видят здесь надежную лестницу. Сейчас свечение реперных точек едва различалось — во дворце не ждали гостей, и никто не заботился о том, чтобы поддерживать стабильность прохода. Еще один слой естественной защиты. Никто не пройдет без приглашения. Когда-то давно это удалось Ис’сли’ила’арэ, но даже он — манш’рин Альяд, способный проложить дорогу куда угодно, не смог провести никого за собой.

Неприступная крепость. Ларсен выждал, пока пустота примет необходимый ему вид и шагнул к первой реперной точке. Дворец по-прежнему оставался недосягаемо далек, пожалуй, теперь он находился от него еще дальше, чем такт назад, но где-то именно здесь можно было отыскать остатки тропы, проложенной когда-то Исиларом Альяд. После падения Севера восстановить защиту оказалось некому. Тропу затерли и сместили, перемешали кусочки пространства в беспорядочную мозаику, укрыли иллюзией, но уничтожить до конца — не смогли. Пространство вокруг обрело стабильность, обращаясь узкой ступенью из серого камня. Ларсен касался ее, ощущал кончиками пальцев шершавый гранит, но видел под ногами только пустоту — плотный узел энергетических потоков, которые уже начали бледнеть и расходиться в стороны. У него осталось не более такта, чтобы отыскать вторую точку.

Мимо пролетали бесформенные мешанины обломков, от которых тянуло застарелым холодком опасности. Они пульсировали густыми нитями теней, оплетавшими их тонкой вязью ловушек. Шаг. Под ногами расползалась пустота, одаривала разливающимся по позвоночнику склизким ощущением падения. Иллюзия. Только иллюзия. Ларсен не сомневался, но это совершенно не мешало сплетению чужой воли затягивать его в себя, подчинять, убеждая в том, чего нет. Он рванулся куда-то, будто выныривая из омута. На доли такта вокруг действительно возникла вода. Темные тяжелые озерные воды, которых никогда не достигал свет фаэн. Серый гранит под ногами. Ларсен стоял на коленях на еще одной ступени, а с его плаща стекали холодные капли воды. Они испарялись, стоило им соприкоснуться с камнем, но оставались от этого не менее реальными. Стоило лишь поверить. Второй репер пройден.

Сам Ларсен никогда бы не отыскал начало тропы. Они с Шаг’ё потратили многие месяцы, пытаясь выловить нужный кончик из клубка разрозненных нитей, по недоразумению зовущихся «дворцовой площадью». И Ларсен никогда не спрашивал, почему Шаг’ё так уверен, что нужная нить существует. Реальность покачнулась. Нити дернулись, разбегаясь в разные стороны, сталкиваясь друг с другом и образуя новые узлы. Слуха Ларсена достигло эхо далекого взрыва. Шангард как никто понимали толк в ловушках. И если Шаг’ё уже начал, ему самому следовало поспешить.

Мерцание силовых линий вокруг усилилось, все реперные точки ярко вспыхнули, позволяя Ларсену увидеть картину целиком. Он вжался в серый камень, проскальзывая под него, зависая между спутанными нитями пространства, стараясь стать как можно незаметнее. Ему не хватило бы сил на долгую маскировку, но вряд ли приближающемуся патрулю потребуется много времени, чтобы миновать его. Они должны действовать очень быстро, чтобы не позволить Шаг’ё зайти слишком далеко. Чужое присутствие отдалялось, линии гасли. Одним тягучим движением Ларсен скользнул вперед, замирая на третьей реперной точке.

Камень под ногами больше не обладал даже иллюзией надежности: он искажался, крошился и ни такта не оставался постоянен. Ларсен цеплялся за него, собирая силы для очередного рывка: патруль здорово ему помог, позволив проскочить по выстроенной для них тропинке, но стены дворца все еще казались недосягаемыми. Он чувствовал: там, под многочисленными слоями одежды и легким кожаным доспехом, бежала кровь, сочилась сквозь разорванные искаженным пространством жилы, не позволяя ему до конца потеряться в лабиринте иллюзий. Напоминая, что он все еще отличен от пустоты. Островок стабильного пространства промелькнул совсем рядом. Шаг. Последний. Если он все-таки дотянется до стены.

Изнутри дворец напоминал паутину. Сплошное переплетение толстых энергетических потоков, уходящих куда-то вглубь более тонкой внутренней сети и совсем незаметной, но от того еще более опасной следящей паутины, которая окутывала каждый сегмент окружающего пространства. Где-то здесь, в самом сердце переплетений, находилась его цель. Рука, слишком крепко державшая нити. Ларсен отделился от стены и легко, почти играючи шагнул вперед, ловя промежуток между двумя импульсами — слепую зону сети.

Внутренние помещения дворца свивались в спираль, которую пересекали расходящиеся в стороны радианы-коридоры. И чем дальше Ларсен шел, тем более причудливой и искаженной становилась планировка: стены и потолки менялись местами, окна внезапно оказывались под ногами, а посреди высоких залов вырастали серые коридорные стены. Если бы эти искажения еще и двигались. Но ему повезло — дворец застыл в своем искаженном равновесии и давил на сознание гулкой тишиной. Иногда Ларсену казалось, что он слышит эхо собственных шагов там, где прошел такты назад. Он старательно обходил жилые уровни, растворялся между нитей пространства, пропуская патрули внутренней стражи. Приходилось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не поднять тревогу: одна вспышка эмоций и он будет обнаружен. Если Ларсен хотел получить свой шанс, то он должен оставаться незамеченным до самого конца. Воспользоваться затишьем.

Дважды Ларсену начинало казаться, что он окончательно заблудился: коридоры вели в никуда, переплетались и возвращали его к исходной развилке. Тончайшая вязь заклинания, оплетавшего дворец, сбивала все чувства, мешала отличить иллюзию от реальности. Но Ларсен слишком хорошо ощущал свою цель, чтобы заблудиться окончательно. Вперед, к самому сердцу паутины. Коридор вильнул и оборвался широким проломом в стене. Вероятно, здесь должно находиться окно, но сейчас одна часть рамы торчала прямо из стены, а витраж казался частью потолка. Ларсен подошел к самому краю и взглянул вниз: прямо под ним находился стеклянный купол, пронизанный таким количеством силовых линий, что на него было больно смотреть. Неровная пульсация отдавалась неприятным ноющим ощущением в пальцах, костях, от нее шумело в ушах, а кровь, казалось, и вовсе обращалась вязкой ленивой массой, неспособной самостоятельно протолкнуться вперед по сосудам.

Ларсен выжидал. Момент, мгновение, промежуток между двумя тактами, когда пульсация станет едва ощутимой, а силовые нити — едва заметными. Вниз. Он практически разорвал пространство, в несколько раз ускоряя свое падение, чувствуя, как острые каблуки сапог ударились о стекло, прошли сквозь него ровно за доли такта до того, как сияние энергии обратило бы его в пыль.

Ощущение. Как будто порвалась тончайшая невесомая пленка, отделявшая до того от мира, а теперь мир вгрызся в него со всей своей яростной ненасытностью. Ударил в ноздри терпким запахом застывшей смолы, растекся вокруг колким стеклянным крошевом и отдался в висках мгновенно ускорившейся пульсацией крови. Само пространство вокруг чувствовалось одновременно пустым и вязким — в нем не существовало ровным счетом ничего, но оно все равно смыкалось вокруг, давило, будто ладонь попавшую в нее птицу. Тихо шуршали невидимые цепи, яростно щетинились, бессильно проходя сквозь него. Сознание фиксировало реперные точки — островки стабильного пространства. Предмет: тяжелый, округлый, расщепленный. Не опасен. Границы: двадцать шагов, провал; десять — предмет; десять — барьер; четыре — цель. Пульсация: тонкое, узкое, острое, распыленное. Тишина. Пространство раскрывалось за спиной некрасивой прорехой, выплевывало то, что казалось ему чуждым. Неестественным. В затянутые плотной тканью ладони легли горячие рукояти двух прямых клинков: короткие широкие лезвия с волнистой кромкой, пустой, практически мертвый металл и болезненное, испепеляющее сияние, пронизывающее их так, что становилось больно держать. Три шага до цели. Л’ла’ар’ассан’сэен рванулся вперед, сминая вокруг пространство, перекраивая его под себя, обращая в ничто любые расстояния.

Ощущение. Бешено летящий вперед мир замедлился, застыл прозрачной янтарной каплей, ударил колючей снежной пеленой, мгновенно выморозившей до самых костей, до звенящей ломкой чистоты. Пространство больше не казалось стеклянным, оно тянулось, кружилось шелестящей песней, ранило слух глухим ударом бубна, накрывало ледяной круговертью, сворачивалось в спираль и кружилось вокруг сотней горных дорог. Танцевало. Затягивало все глубже в себя, оставляя весь остальной мир где-то далеко за порогом. Там, где не существовало льдисто-теплой песни бесконечных троп Альяд. Пространство погружалось в снежную круговерть, оттесняло его от такой желанной всего такт назад цели. Л’ла’ар’ассан’сэен не замечал этого. Весь он, всем своим существом падал, растворялся в тягучей песне, а мир кружился и летел вокруг, бросая в лицо обжигающие пригоршни снега. Ис’сли’ила’арэ.

Пальцы разжались, и далекое эхо донесло звон металла о мрамор.

* * *

Мир напоминал натянутое до предела полотно. Исилар кожей ощущал отдаленный звон лопающихся нитей и ждал, ждал пока эхо дотянется до него, сомнет и исказит реальность вокруг. Мир скоро изменится. Впрочем, об этом знал не только он. Перед глазами медленно вращалась доска для ло’дас, она тоже казалась перетянутой невидимыми нитями, осыпалась то с одного, то с другого края и медленно перестраивалась, повинуясь едва заметному движению пальцев. Следить за чужой игрой занятие малоинтересное, но других все равно не было. Он слишком давно оставался лишь наблюдателем. Исилар помнил завораживающе медленное движение фигур, клетки, сбрасывающие свой цвет, как надоевшие маски, ощущение смутного торжества и предвкушение следующего витка. Три хода преимущества, которые слишком затянулись. Пришло ли время для поворота доски?

— Начинается, — лица Фейрадхаан Исилар не видел, но его болезненное, хищно-нетерпеливое выражение будто отпечаталось в голове, пробуждая к жизни воспоминания, которые он сам предпочел бы считать иллюзией и ничем иным.

Пространство над доской подернулось легкой дымкой, которая тут же превратилась в карту столицы — густое переплетение разноцветных линий, отражающее малейшие изменения пространства, пульсацию энергий и движение пустот. Город напоминал разворошенный улей. Один из сегментов тревожно подрагивал, передавая неровную, искаженную пульсацию: всего пару тактов назад там прогремел взрыв, и сейчас Исилар следил за быстрым перемещением огоньков к его эпицентру — со’баст покинули дворец. Очевидная ловушка для отвлечения внимания. Карта сжалась, отражая только окрестности дворца, но теперь на ней заметны были и самые незначительные всполохи энергии. Существовала ли она уже тогда? Оплетала ли столицу иллюзорная паутина, когда он сам прокладывал тропы сквозь пространство?

Исилар снова посмотрел на доску, где золотистая фигурка Крадущей неустойчиво замерла между двумя серебряными клетками. Она знала. И снова выжидала, будто проверяла пределы натяжения цепей. Точно так же, как два круга назад.

— У стен Чи видели ледяных призраков, — тонкая фигурка воина скользит между пальцев. По мечу медленно стекает капелька крови — игрушки или нет, но оружие в маленьких руках заточено как следует. Исилар не отвечает, только следит за тем, как рубиновая капля срывается вниз, растекается по серебристой клетке, проникает в незаметные щели сегментов доски.

— Не хочешь… прогуляться? — фигурка исчезает в кулаке, и он почти слышит хруст крошащейся кости.

Он не смог отказаться тогда. До самого последнего мига подозревал и ждал подвох, но опасность на этот раз притаилась не в иллюзиях: реальность оказалась намного коварнее.

Во время Северной войны гарнизон Чи выдержал тяжелейшую осаду: на него обрушилась вся мощь Глассиар-арон. До сих пор крепость окружали провалы и каверны, которые ее обитатели превратили в еще одну линию обороны. Возвращаться в Чи... было странно. На какой-то такт Исилару показалось, что все эти годы — лишь сон и иллюзия, замкнутая петля времени Элехе, которая сжалась до предела и теперь возвращала его назад. Туда, откуда король Севера Исилар отправился в свой последний рейд, оставив осаду на Ледяную Фею Глассиар.

Исилар перевел взгляд на карту, где у самой границы, очертанной алой пунктирной линией, возникла серебристая точка. А теперь, спустя почти двести кругов, внук Ледяной Феи пытался взять штурмом дворец.

— Вы не разрушили тропу, — оставили яркий кусок нитки торчать из клубка и дразнить всех, кто пройдет мимо.

— Лучшие дыры в защите — те, о которых знаешь. Не дают повода наделать новых, — Фейрадхаан потянулась вперед и поменяла местами два сегмента карты, активируя одну из заготовленных ловушек.

— Мир — не доска в ло’дас, — серебряная точка будто померкла, практически пропала, но потом снова возникла уже в другом месте.

— О да, фигурки намного предсказуемей. Скучнее.

— И они не могут добраться до игрока.

Без Исилара небольшой отряд, высланный из Чи, не добрался бы и до П”ета. Снега и остатков старых заклинаний было достаточно, чтобы стереть в пыль тех смертников, что кар’ан¹ Чи рискнул отпустить с ним через границу. Они кутались в широкие плащи и, казалось, позабыли даже о гордости, не говоря уже о контроле.

Родной холод вместе с кровью бежал по жилам, вымораживал до стекла, возвращал полузабытое ощущение хрупкости. Тающего мира под ногами. Север всегда оставался снегом и ветром, зыбким нереальным пространством, которое можно развернуть как пожелается. Достаточно лишь поймать ветер, который теперь гнал поземку с далеких гор, закручивал снежную круговерть, стелился бесконечными тропами под ноги. Пространство играло, шло рябью и менялось каждое мгновение. Скрывало перемены за белой пеленой. Текло сквозь Исилара длинной вибрирующей песней, сливая воедино переплетения дорог, искрящиеся льдом каверны и фигурные снежинки. Дороги пели, и с каждым тактом их зов звучал отчетливее. Тогда он не собирался возвращаться.

Серебристая точка кружила по переплетениям коридоров, иллюзии уводили ее в стороны, но она не унималась — раз за разом возвращалась на правильный путь, будто ведомая каким-то инстинктом. Близко. Словно эхо из сна, что Исилар видел давным-давно. Оно тянулось к нему острыми ледяными сколами, царапало звучанием подледных рек.

— Кто показал начало тропы? — это казалось важным, неизмеримо важнее всего остального, будто последний ключик в начавшей складываться на глазах головоломке. Он клялся, что не коснется доски. А теперь вдруг застыл на самом краю клетки.

— Шангард, — Фейрадхаан ответила не сразу. Бесконечно долгую паузу она будто прислушивалась к чему-то, смаковала мгновение. Исилар чувствовал едва заметное, дразнящее скольжение ее силы. Призрачные цепи и призрачные крылья, паутина, неотвратимо стягивающаяся на горле. — Со’баст сейчас гоняют их кровь по городу.

Шангард умели расставлять ловушки и мастерски их обходить, умели прятать и искать. Но Шангард не стали бы действовать в одиночку. Тропы вились вокруг, складываясь в единственно возможный узор, а клетки тревожно мерцали на доске, пока серебристая фигурка всадника летела вперед так, будто преград для нее не существовало. Так… знакомо.

Север пел, отзывался разными голосами, жадно вгрызался в кожу, будто негодуя за годы одиночества, тащил за собой, набрасываясь сворой голодных химер… Исилар пропустил тот момент, когда вместо того, чтобы принимать и пропускать силу, оказался вынужден с ней сражаться. Три Источника рвали его на части, выплескивали накопленную мощь, ворочались в своем сне, будто древние драконы, пронзенные отравленными сонными копьями — чувствующие боль, но не способные отыскать ее источник.

Ближе всех к П”ету располагался Призрачный Источник Рагальд, и его сон казался наименее крепким из всех. Когда-то давно Рагальд ловили в пространственные ловушки кусочки сущностей из других реальностей, одевали ледяной плотью и отправляли к своим врагам. Теперешние химеры Империи казались лишь жалким подобием ледяных призраков Рагальд. Абсолютное послушание и неутолимый голод. И ничего опаснее оставшейся без сворки стаи. Под тремя лунами больше не было ни одного Рагальд, чтобы подчинить призраков. Но Призрачный Источник все еще бился за спиной Исилара. Песнь звучала, сплетались дороги, и каждая — будто орошенная кровью и нитями жил².

Стеклянные осколки еще висели в воздухе. Пространство сжалось, вытянулось, мгновенно разряжаясь до звенящей пустоты. Четыре шага до цели. Призрачные тропы расцветали под ногами Исилара, летели вперед, обращая мир сияющей нереальностью, наполняя раскаленный воздух столицей звенящей песней зимнего ветра. Пространство исказилось, привычно подсовывая в руку витую рукоять старого клинка. Три шага до цели. Сталь лунным лучом описала полукруг. Из Фейрадхаан так и не получилось истинной гайтари.

— Почему ты вернулся?

Голодное любопытство вьется вокруг паучьей сетью, оплетает дымкой высокий столик с доской для ло’дас и кресло.

— Ты знала.

Низкие потолки давят после бесконечного неба над головой, а двадцать шагов до барьера — ничто по сравнению с беспредельностью пустоши.

— Пахнешь снегом.

Сила отступает, клубком сворачивается вокруг кресла и доски, оставляя горьковатый привкус понимания — тогда еще нет. Истина вернулась вместе с ним. С осознанием того, что в одиночку Север не усмирить. Не сейчас, когда сила пространств рвется сквозь малейшие щели, грозя утянуть за собой половину мира.

Двадцать шагов до барьера. Стоили ли они этой истины?

— Три хода — это не так уж много.

Сила растворяется летящей дымкой, возникает и пронизывает собой все вокруг, а золотые цепи переплетаются с серебряными так, что уже неясно, какая фигура ведет в бесконечном счете.

Для Ларсена и самого Исилара мир казался застывшим. Око бури. Затишье, за которым яростная снежная круговерть. Замкнутая тропа и остановившийся мир. Высшая сила Альяд. Клинок замкнул полукруг, легко отсекая державшую меч руку, рассек плотную кожаную маску и замер у горла, ювелирно распоров кожу.

— И кто же сейчас отдает приказы Глассиар?

Исилар чувствовал: пространство вокруг дрожало, чужая сила билась, будто сердце в ладонях, но здесь и сейчас нет ни одной прорехи, в которую можно ускользнуть. Он медленно шагнул ближе, понимая, что вряд ли дождется неожиданного удара. Не здесь и не сегодня, когда чужая сила так льнет к ладоням, рассыпается вокруг искрящимися льдинками и ломкими сосновыми иглами.

— Никто, о’хаэ, — голос Ларсена звучал ровно, но спрятать собственную силу он сейчас не смог. Или не захотел, позволяя виться вокруг, цепляться поземкой за полы плаща.

Серебристый клинок скользнул вдоль горла, надавил на плечо, заставляя склониться ниже, а ладонь на рукояти также расслабленно неподвижна, лишь сильнее и сильнее вращалось пространство вокруг, яростней выла пурга, а мягкий снег обзавелся острой режущей кромкой.

— Правда? Тогда кто проложил тебе дорогу сюда? Скрыл и направил? Тени Шангард? — метель танцевала вокруг, очерчивала символы и силуэты, расступалась сотней дорог, намечая едва видимые тропки: прошлое, будущее, настоящее, все сплеталось бесконечной вязью дорог. Нити. Обрыв.

— Тебе никогда не взять сердце Глассиар, — Исилар говорил тихо, — оно не пойдет за тем, кто танцует под мелодию юга.

И тому, кто не чувствует бездну под ногами, тоже служить не будет. Ледяная Фея уже растворилась бы поземкой из пальцев, а она никогда не считалась сильной манш’рин.

— Хотя у тебя не будет и шанса попробовать. Видишь ли, югу совсем не нужны северные даэ. Им слишком тесно в песках.

Пока он жив — северные Источники не покорятся никому. Но взять у Фейрадхаан то, что она не собиралась отдавать — практически невозможно, в этом Исилар убедился на собственном опыте, поэтому никто и не пытался добраться до него во дворце. Но рука Тени с некоторых пор не слишком далеко простиралась за его пределы. Насколько соблазнительна возможность повернуть доску? Два круга назад все было бы по-другому.

Полшага вперед. Замах. Метель, обратившаяся легчайшей поземкой и распадающееся око бури. Исилар всегда следовал своим собственным клеткам. В тот миг, когда клинок опускался вниз, довершая удар, он вдруг вспомнил, что мечей у Ларсена было два. Не успеть.

* * *

— Опять развлекаешься? — Горциар бесшумно выступил из теней колонн, чувствуя, как под пальцами рассыпается в пыль теневой амулет, до поры надежно скрывавший его от лишних глаз. Шагнул вперед, медленно обходя игральный стол и поднимая с пола короткий прямой меч. Рукоять обжигала ладони даже сквозь кожу перчаток. Он сосредоточился на этом ощущении, не позволяя ни единой мысли скользнуть поверх.

— Ты пропустил самое интересное, — Фейрадхаан все еще стояла у доски, вертя в пальцах продолговатый черный камушек. Ровная пульсация крови. Спокойное течение силы.

— О нет, я как раз успел к кульминации, — собственный пульс Горциара тоже не дрогнул, когда благословенный клинок нашел свои ножны в чужой спине. Мигнуло.

Примечания:

[1] Кар’ан — командующий каким-то гарнизоном, комендант.

[2] — чуть другой ракурс этих событий можно увидеть в драббле "Чужая земля"