Пламя (гет)

Выздоровление полукровки шло раздражающе медленно, невзирая на все принятые Исенгримом меры. Эльфа изрядно утомляли некстати свалившиеся на его голову обязанности, которые он не желал никому передоверять, чтобы иметь возможность постоянно наблюдать за изменением состояния Нелл. Приходилось ежедневно выкраивать время для посещений покоев девушки, следить, чтобы она ела и пила настойки, а не выплескивала все в дырку в полу умывальной, носить книжки из библиотеки, будить по ночам, когда ей снились непрекращающиеся кошмары. Сам Исенгрим толком не спал уже почти месяц, что начало заметно сказываться на его и без того дурном самочувствии. И все силы пока тратились впустую: Нелл почти не реагировала на происходящее вокруг, за исключением редких моментов, когда Исенгриму удавалось ее разозлить. Достижение конечной цели — ровного беспрерывного потока магии — маячило миражом где-то далеко в туманном будущем.

За окном все ярче сияло солнце, заставляя верхний слой снега расплавляться и крошиться в хрупкие ледяные кристаллы, замысловато переплетавшиеся между собой. Небо, обретая прежнюю глубину, окрасилось в насыщенно-ультрамариновый, так что на него стало больно смотреть. Ветры, прилетавшие с гор и бесчинствовавшие в саду и на крыше замка, несли на своих тяжелых прозрачных крыльях запах воды, напоминая о близкой весне. Мир понемногу оживал, отогреваясь, наполняясь громкими нестройными голосами, скрипом колес, хлопаньем дверей, бесчисленными оттенками запахов. И только в спальне Нелл время словно застыло, повиснув под потолком невидимым, но противно давящим покровом. Исенгрим уже начал думать, что пережитое заточение под одеялом и вправду не прошло даром для рассудка полукровки, которая теперь годилась разве что на роль статуи скорбящей некрасивой нимфы в саду. Однако, когда он почти отчаялся привести девушку в чувство, случайно нашлось средство, исцелившее ее быстрее и вернее, чем все смешанные им в потемневшем серебряном кубке вытяжки и отвары.

Чудодейственным средством оказалась игра в кости, строго-настрого запрещенная во всем Западном крае и оттого пользовавшаяся бешеной популярностью. В один из холодных ветреных вечеров Исенгрим, час пронаблюдавший за своей пациенткой, неподвижно сидевшей в кресле и безучастно смотревшей на ковер, понял, что скоро сам свихнется, если не нарушит заведенный полукровкой обычай проводить свободное время. Ему захотелось сбежать из мрачной громады замка и затеряться среди прилепившихся к крепостной стене улочек. Туда, где хохотали пьяные воины, вываливавшиеся из расшатанных дверей многочисленных таверн, где вспыхивали драки по ничтожному поводу, собиравшие в кучу местных удальцов, где гремела нестройная музыка, и можно было на время забыть обо всем, кроме себя самого. Насилу согнав Нелл с кресла, Исенгрим заставил ее надеть плащ и сапоги и потащил за собой по террасе в сад, а оттуда по обледеневшей дорожке в пристройку, где жили командиры. Оставив ее в тени у крепостной стены, он ушел будить Висегерта, недавно закончившего суточное дежурство, и вскоре троица, из которой только один Исенгрим пребывал в добром расположении духа, отправилась в дорогую подпольную таверну, спрятанную между благопристойными купеческими лавками.

— Ты уверен, что твоя идея… Как бы помягче выразиться? — подавляя очередной зевок, поинтересовался Висегерт, когда они остановились передохнуть, кое-как дотащив до наглухо закрытых дверей заведения поминутно поскальзывавшуюся Нелл.

— Что моя идея замечательна и своевременна? — ответил Исенгрим, опуская пониже капюшон.

— Нет, что она не совсем безумна. Когда ты успел снова начать играть в кости?

— Сегодня.

— Может, еще и фисштеха достанем, как в старые добрые времена?

— А ты что же, знаешь где?

— Нет, но если узнаю, всенепременно доложу, — усмехнулся Висегерт.

— Уж будь так любезен. А то я лет десять назад подписывал закон, по которому за фисштех полагается награда — путешествие в соляные копи, — безмятежно ответил Исенгрим, постучав кулаком в дверь.

Следующие полчаса пришлось потратить на то, чтобы убедить прибежавшего откуда-то хозяина и перепуганных завсегдатаев, что господин Фаоильтиарна и начальник его стажи остались в замке, а два праздношатающихся эльфа в сопровождении молчаливой бледной девицы, кутавшейся в плащ, никак не побеспокоят других гостей.

— У нас добропорядочное заведение, — нервно бормотал держатель притона, провожая их к изрезанному, но еще крепкому столу, спрятанному в углу за вышитой красной ширмой.

Нелл задумчиво оглядывала кабатчика из-под капюшона. Это был плотный бородатый мужчина с черными волосами и черными глазами, пару десятков лет отслуживший в королевских приграничных войсках, судя по осанке. Моментально почувствовав взгляд полукровки, он сейчас же переключился на нее, начав делать цветистые комплименты прекрасной леди, хотя леди была с ног до головы завернута в плотную ткань плаща и на все его излияния отвечала одинаково — мертвым молчанием. Исенгрим, вдоволь посмеявшись про себя над стараниями незадачливого певца женской красоты и грации, прервал поток его речей, попросив самого крепкого вина для всей троицы и игнорируя попытки предложить леди чего-нибудь поизысканней. По другую сторону ширмы меж тем снова послышались пока еще несмелые голоса, и кости загремели о деревянные доски. Мало-помалу в таверну вернулось угасшее было оживление. Вспыхивали взрывы мелодичного эльфийского хохота, слышались забористые ругательства проигравших и прочувственные похвалы зрителей, мечтавших о дармовой выпивке, в адрес тех, кому улыбнулась удача. Игра шла чинно и благопристойно. Драки здесь были не приняты, обман наказывался немедленно и по всей строгости, так что Исенгрим даже начал скучать. Тут подали вино и принесли все, необходимое для игры.

— Ну что, друг, моя ставка первая? — с неприкрытым энтузиазмом поинтересовался окончательно проснувшийся Висегерт. Исенгрим покачал головой и пододвинул кости Нелл.

— Давай. Как играть, знаешь?

Девушка осталась безмолвной и неподвижной, но он твердо решил не сдаваться:

— Ну что молчишь? Боишься проиграть мне, так и скажи.

Нелл снова ничего не ответила. Исенгрим, заметив, что она слегка прикусила губы, видимо, не зная, как реагировать на провокацию, продолжал:

— Впрочем, кого я притащил в игорный притон? Вряд ли юная леди вообще слышала о таких местах. Плюс я бы на ее месте тоже не стал играть, с ее-то везением…

— У меня нет денег, — сердито проговорила Нелл. Нарушать молчание в ее планы не входило, но насмешливый тон эльфа задел за живое, а непривычная обстановка изрядно взбудоражила расстроенные нервы, заставив сердце быстрее и сильнее биться в груди.

— Нет денег, ставь что-нибудь другое, — не сдавался Исенгрим. Нелл сдернула с головы капюшон и несколько секунд смотрела в глаза эльфа, пытавшегося сохранить безразличный вид, потом сняла с пальца кольцо, подаренное Эрименом, — единственное украшение, которое носила постоянно, — и швырнула его на стол.

— Ставка принята, — усмехнулся Исенгрим.

В таверне они проторчали почти до рассвета. Нелл позорно проигрывала, но сдаваться упорно не желала. В карманах Исенгрима почти сразу исчезли кольцо и дорогая заколка с аметистом, потом шелковый шейный платок — впрочем, он почти сразу вернул его назад, испугавшись, что полукровка простудится, — а дальше они пошли по списку украшений, хранившихся в ее покоях в резной шкатулке. Висегерт, предоставленный самому себе, молча наблюдал за происходящим, потягивая крепчайшее местное вино и улыбаясь своим мыслям. Девушка явно оживилась: на бледных щеках проступил легкий румянец то ли от азарта, то ли от спиртного, которое заботливо доливал в ее бокал партнер по игре, а в глазах появился отсвет прежнего блеска. Исенгрим, весьма довольный собой, позволил ей пару раз победить, и на этом первый поединок был закончен.

С тех пор вместо бесцельного созерцания узоров на ковре Исенгрим и Нелл стали увлеченно играть в азартные игры. Часто посещать таверну было рискованно, так что нарушать закон пришлось прямо в покоях Нелл, куда перетащили большой удобный стол. Висегерт, приходивший первое время понаблюдать за успехами полукровки в освоении благородной игры в кости, вскоре понял, что ему так и будет отводиться роль безмолвного наблюдателя, и благоразумно стал придумывать себе дела, требующие безотлагательного выполнения. Девушка оказалась в полном распоряжении Исенгрима, удовлетворенно наблюдавшего за тем, как на ее застывшем лице стали появляться тени прежних чувств, обретшие через пару сотен проигранных поединков яркие краски. Она снова злилась, огорчалась, радовалась случайной удаче, и однажды ночью Исенгрим, наконец, ощутил возобновившиеся импульсы магии, пока еще слабые, но явственно различимые. Первое время встречи проходили в тишине, которая прерывалась только односложными комментариями по ходу поединков, но понемногу ему удалось прервать затянувшееся молчание. Один вопрос, на который Нелл дала краткий ответ, на следующий день еще один, потом несколько малозначительных реплик, и через пару недель они уже вели сдержанные беседы.

Игра в кости, наскучившая обоим, с наступлением более теплой погоды сменилась прогулками по саду. Закончив на закате с неотложными делами, Исенгрим дожидался Нелл на террасе, где они будто бы случайно встречались и уходили в вечерний сумрак, подсвеченный алыми лучами уходившего за горизонт солнца. В воздухе тревожно пахло весной, растаявшим снегом и влажным ночным холодом. Исенгрим, вдоволь находившись по бесчисленным скользким тропинкам, которые они сами и протоптали, уговаривал Нелл посидеть в беседке, где стояла жаровня с углями, и, осторожно наблюдая за девушкой, погружался в размышления. Чем больше времени они проводили вместе, тем чаще ему приходило в голову, что внутренний мир Нелл в чем-то сродни его собственному. Это открытие расстраивало и пугало его, привыкшего считать полукровок неспособными ни на какие высшие проявления разума и чувств. А что, если все это время он намеренно причинял страдания существу, во всем подобному Aen Seidhe, кроме изуродованного смешением рас облика?

Еще одним поводом для ухудшения настроения Исенгрима служило то, что он больше не чувствовал искреннего и доброго отношения Нелл, которые она проявляла к нему до рокового праздничного вечера. Внешне она как будто совершенно оправилась от пережитого потрясения, охотно встречалась со своим единственным собеседником, внимательно слушала и, казалось, была по-настоящему заинтересована в том, что он говорил, улыбалась, когда нужно было улыбнуться. Однако Исенгрим заметил, что она часто отвлекается, то ли уходя в свои мысли, то ли вспоминая о чем-то неприятном. Это раздражало его, привыкшего безраздельно владеть вниманием окружающих: друзей, воинов, просителей, да кого угодно. Тем более, бесперебойный поток магии, на который Исенгрим рассчитывал, затевая всю эту авантюру, так и не восстановился, оставшись неустойчивым и слабо ощутимым. У эльфа все чаще стало возникать отвратительное, свербящее чувство, как будто его обкрадывали, причем он видел вора, но поделать ничего не мог. С каждым днем, обманчиво мирным и солнечным, он чувствовал, как вокруг него словно сгущается удушливый мрак, и жил в ожидании неотвратимых неприятностей. И, как выяснилось вскоре, не зря.

Нелл, когда завершалась очередная прогулка с господином, вежливо желала ему спокойной ночи и отправлялась восвояси. Тщательно заперев за собой двери гостиной, спальни и умывальной, она сползала по стене на холодный каменный пол и подолгу сидела, глядя в одну точку и погрузившись в мучительную сосредоточенность. Присутствие Исенгрима обостряло ее без того чрезмерную чувствительность и словно выдирало из-под кожи нервы, заставляя ощущать почти физическую боль, когда он оставлял ее в одиночестве. Она не хотела ему верить, убедившись, что от него можно было ожидать чего угодно, но с каждым днем все больше теряла контроль над собственными чувствами. Единственным убежищем оставались сны, переносившие в неизменную тихую и темную пещеру, где она с трудом различала убогие игрушки, брошенные наземь, а потом слышала далекие голоса и пугалась красных огней, просыпаясь от собственного крика и радуясь, что разбудил ее не Исенгрим.

Днем Нелл доставала из-под кучи белья в своем гардеробе припрятанный альбом, который заполняла рисунками вместо дневника, и снова и снова пыталась перенести на бумагу очертания увиденных во снах предметов, словно так они становились более ощутимыми. Мало-помалу ей удалось рассмотреть и некоторые другие детали обстановки каменного мешка: букетик увядших полевых цветов на выщербленных старых досках, видимо, когда-то составлявших стол в таверне, кучу тряпья в углу, высохшие панцири каких-то насекомых, валявшиеся неподалеку. Все это она терпеливо зарисовала, пытаясь сохранить единственное, что еще принадлежало только ей. С каждым днем пребывание в замке давалось девушке труднее, словно кто-то выжимал из нее жизненные силы, а она безуспешно пыталась противиться. Все чаще и чаще, засидевшись далеко за полночь, Нелл вертела в руках послание Брайана, которое так и не решалась сжечь, размышляя о том, стоит ли ей попытаться воспользоваться его помощью, и не окажется ли она в еще более страшной неволе, чем теперь. Огонь вытягивал вверх свои языки и снова прижимался к обглоданным поленьям, как хищник, следящий за намеченной жертвой, ночь шумела за окном, ломая снеговые поля, царапаясь о камни перекрученными ветками, заглядывая в спальню огрызком лунного диска. И в душе Нелл выл и скрежетал тот же ветер, что и за стенами ее уютной тюрьмы, обставленной дорогой мебелью во вкусе господина Фаоильтиарны.

В тот вечер они спустились в сад в поздний час. Уже давно стемнело, и выщербленное лунное зеркало отражало проплывавшие мимо взлохмаченные облака. Погода была прохладная и ветреная. Мелкая снежная крошка, подплавленная за день набиравшим жар солнцем, замерзла и перекатывалась под подошвами сапог с громким жалобным хрустом. Ветви яблонь, мелькавшие черными росчерками, норовили опуститься и зацепить запоздалых гостей за края надвинутых капюшонов. Исенгрим, не любивший такие вечера, позвал Нелл погреться в беседку. Она, подавив смутную тревогу, согласилась и покорно пошла за ним вглубь сада, где ждало привычное убежище, согретое жаровней с раскаленными углями. Успев изрядно продрогнуть, они поспешили преодолеть последние метры, отделявшие их от темного квадрата беседки, и торопливо поднялись по невысокой лестнице. Исенгрим вошел первый, а Нелл, забыв, что у порога обычно намерзал лед, разумеется, поскользнулась и, уже приготовившись встретиться с твердым полом, вдруг оказалась у него на руках. Между ними моментально потекли импульсы магии, такие сильные, что у эльфа перед глазами вспыхнули цветные огоньки. Он невольно крепче прижал девушку к себе — всего на мгновение, но она, внезапно рассердившись, толкнула его в грудь и вырвалась из объятий.

— Никогда больше ко мне не прикасайтесь!

Исенгрим, удивленный и даже слегка обиженный, отвернулся и стал греть озябшие ладони над жаровней, в которой рассыпались алые угли.

— Как скажешь, Нелл. И не надо так злиться, я отсюда слышу, как у тебя сердце колотится. Если тебе настолько неприятно мое общество, можешь дождаться Эримена у отца. Или хоть завтра ехать к нему на север.

Еще минута прошла в напряженном молчании, потом девушка схватила его за плечо, резко повернула к себе и почти закричала:

— Я никуда отсюда не поеду!

Исенгрим перехватил ее руку, пытаясь сообразить, есть ли поблизости что-нибудь, похожее на крепкую веревку, и доводилось ли Эльвару лечить буйных помешанных. Однако Нелл избавила его от излишних хлопот: она сделала шаг, преодолев последнее разделявшее их расстояние, и уткнулась лицом в его плащ. Исенгрим скорее угадал, чем услышал ее шепот: «Любимый». «Точно, умом тронулась», — пронеслась одинокая мысль у него в голове. Нелл подняла голову и сказала громче: «Я вас люблю». Он не поверил своим ушам. Не хотел верить. Но в обступившей их тьме сверкали и переливались розовые, сиреневые, красные магические всполохи, окутывая беседку искрящимся колдовским облаком.

Исенгрим не помнил, как они добрались до спальни Нелл, видел ли их кто-нибудь по дороге и почему они пошли именно туда. А ведь стоило выбрать соседнюю дверь, и ничего бы не случилось. Плащи валялись у порога гостиной, небрежно брошенные в лужу, натекшую с подошв сапог. Платье Нелл, которое за неимением времени на расстегивание пуговиц было одним движением превращено в рваную тряпку, осталось у камина. Ей мешала цепочка с отцовским кольцом, висевшая на его шее, и цепочку безжалостно отправили в свободный полет куда-то под стол. В голове у Исенгрима не осталось ни одной связной мысли, только обрывки слов. Моя. Никому. Она здесь, рядом. Такая теплая, послушная. Живая. Плевать на все. Сейчас есть только она. Сердце стучит так, что больно в груди и трудно дышать. Вот так. Еще немного. Сейчас… Он толкнул Нелл на кровать и лег рядом, но под боком оказалось что-то неприятно твердое.

— Проклятье, это что, книга?

Из-под простыни был извлечен толстый альбом в светло-коричневом кожаном переплете, и эльф собрался швырнуть его куда подальше, но что-то заставило его взглянуть на Нелл. К его изумлению, на ее лице внезапно отразился ужас. Исенгрим, тут же опомнившись, оттолкнул на противоположный край кровати Нелл, пытавшуюся отобрать находку, и встряхнул альбом, повернув его кверху корешком. Несколько мгновений ничего не происходило, а потом из альбома выпал тонкий лист, сложенный в несколько раз. Он сразу же узнал бумагу и не удивился, увидев знакомый почерк.