Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

Тайник, считай, наудил из неё кучу фальши вперемешку с голой правдой, сам ничего Мауне не сказал, но ей и не нужно. Она уже узнала достаточно, и это достаточно оказалось даже безрадостней, чем подозревалось.

Мауна читала у себя, приказав служанкам высматривать, когда Амая вернётся к себе в покои, или пойдёт на предужин (вдруг пойдёт сама, без неё), и вообще где-то осядет, избавившись от сира тайника. Любовное чтение, конечно, не имело шансов её съесть — она никогда ничего такого не читает. Вместо этого, в текущем читаемом цикле: Кодекс Ашаи-Китрах (как ни странно, ведь Мауна знает огромные куски наизусть); «Львица Ваала, дочь Сунгов, Вестающая Империи», Ваалу-Анлиль (предательски откровенная книжка о Ремесле, в ходу только у Вестающих и для Вестающих; Ваалу-Анлиль-старшая, не путать с младшей, её дочерью, что само по себе уникально, ибо Вестающей иметь дочь (!), что тоже стала Ашаи-Китрах (!) — это, знаете ли, достойно отдельного разговора; младшая трагически погибла в той же самой, уже ненавистной Гельсии, хоть гельсианцы сами по себе не вызывают у Мауны презрения, в массе своей неплохие, предприимчивые и даже культурные, явно желающие «быть как Сунги» и тайно желающие, собственно, приобщиться к Империи, но множество всяких подводных течений и политика всё суют палки во все колёса); и перенниальная литература, всё старое или инспирированное старым (от новых авторов тхнёт дуростью и претензией, ну кроме двух из них).

Первое, почему Кодекс? Да потому что зубодробительная ясность. Мауна презирала любого, кто говорил, что Кодекс непонятный и тёмный, и находится в постоянном бардаке. «Сами вы в бардаке», — думала Мауна.

Второе, почему Анлиль? Она была Легатной Вестающей, и всю жизнь отходила с Легатой, не засиживаясь в обителях. Это вам не в Марне на обеды к патрициям ходить и по дорогим лавкам шляться. Вся книга состояла из дельных советов и описания многих трудностей. Например: что делать, если почти вся Семья слегла от походных болезней? что делать, если легат — кретин с огромным самомнением? что делать, если Граф оказался безнадёжно повреждён, сгорев в шатре, вместе с самим шатром? что делать, если нельзя набрать кучу портретов, Книга Душ намокла от плохо закрытой крышки на сундуке, а фетиши почему-то перестали толком работать (Мауна подумала о том, что эти проблемы для неё уже неактуальны)?

Третье, сейчас это было «Восстание против будущего мира», Юлая из рода Ивол. Жаль, умер сто лет назад. Мауну не привлекают самцы слова, но этого она заочно любила. Он был холоден, безжалостен, но предельно аккуратен и высок в выражениях, и просто предсказывал будущее: сейчас всё не очень, будет плохо, а ещё позже будет ещё хуже. Сомнительная претензия, но на самом деле она видела, что предсказанные им изменения в Империи имели место быть. Но его не интересовали сто будущих лет — его интересовали будущие тысячу; да и вообще, для него не существовало прямого времени, а только циклическое. Может Мауна и не обратила бы на него особого внимания, если бы не Ваалу-Ирмирана, Вестающая, что сейчас в Хольце. Тихоня, которая — ни много ни мало — видела будущее, буквально. Перед самым Совершеннолетием Мауна посетила её вместе с Нэлью, и та вдруг ей подарила это самое «Восстание…», стеснительно отметив, что Юлай прав, и всё именно так и будет: не очень, плохо, ещё хуже. Нэль тогда приехала обмениваться фетишами, связать посильнее сестросвязь. Мауна теперь понимала глубокую иронию, потому что Ваалу-Ирмирана — оказалось — тоже _охотница_. И ей всё равно на фетиши.

Да, конечно, стоит перечислить, каких иных охотниц Мауна встретила в Охотных Землях Внутренней Империи. Амая не обманула, их действительно оказалось шесть: Ваалу-Наамзира, личная Вестающая Императора (невероятная, какая-то аж сказочная ирония, видимая невооружённым глазом: родители то ли нарочно (это вряд ли, никто не обладает таким даром предвидения, кроме Ирмираны, но та — тихоня и молчунья, и не будет распространяться о судьбах мира зазря), то ли нечаянно назвали её в честь легендарной Ваалу-Наамзиры, что убила Императора Тастаса; дело конечно же, довольно давнее, четыреста лет назад, но всё же); Ваалу-Цвимая-Эвсуга, Айнансгард; Ваалу-Сэнзалли, Кафна; Ваалу-Ирмирана, Хольц; Ваалу-Амая, вон же она тут, рядом, совсем близко; и она сама — Ваалу-Мауна.

Все встретили её по-разному, но хорошо. Цвимая, например, не озаботилась пополнением вообще, и ни разу с ней не беседовала. От Наамзиры, однажды сразу после входа, Мауна получила стрелу: «Первое: никогда и ни с кем этого не обсуждай. Второе: не обсуждай это _дома_ с любой из нас, тем более со мной, когда приедешь в Марну. Здесь можно». От Ваалу-Сэнзалли получила огненную стрелу, потому что та бросалась в жертвы огнём, что в конце полёта превращался в стрелы: «Привет, приезжай когда-нибудь в Кафну! Все львицы как львицы, а ты здесь — лиса!». От Ирмираны привесталось коротенькое: «Поздравляю». Она, кстати, вообще не бегала по Внутренней Империи, а просто сидела в аумлане в своём уголке, и стрелы от неё просто появлялись в тебе словно ниоткуда.

«Восстание…» играло новыми красками, в свете этого нового знания. Ирмирана-охотница-предвидица, Юлай, подаренная книга, «всё именно так и будет». Поэтому Мауна охотно перечитывала его.

> …Мы, продолжая размышления о гегемониконе, также должны рассмотреть вопрос служения и долга, принимая изначальную аксиому: «Править — значит, служить». Вне зависимости от того или иного положения в иерархиях Империума, которые не только включают в себя всю Имперскую власть, но и власть патрициев, землевладельцев и глав семейств Сунгов, а также все прочие иерархии, — уклонение, непоследовательность, легкомысленная безответственность и повседневная несправедливость, изъявляемая в каждодневных делах — всё это уничтожает волю, нужную для соблюдения долга и проведения воли, и ставит под вопрос любое служение и, поэтому, — власть; а следовательно, возможность с достоинством нести своё положение. Всё это тесно связано с тем, что любая власть — фальшива, любой закон — несправедлив, любой институт — ничтожен, если они только не берут своё начало сверху, от Империума, что освещён огнём Ваала, и…

Дальше Мауна знала, что Империуму придёт конец, потому что все безнадёжно испортится под влиянием регрессий и дегенераций, как же иначе, и все будут считаться равными друг дружке (какой абсурд, думала Мауна, до такого дойти уж точно не может), и тут вдруг зашла служанка Реная, Мауна аж вздрогнула.

— Хозяйка, к нам идёт сиятельная Ва-Амая.

— Хорошо. Уходи.

Мауна закрыла книжку, но никто не заходил. Она постучала по ней коготками, перевернула песочные часы. Нет, никого.

Снова Реная:

— Хозяйка, сиятельная шла, постояла в коридоре, а потом пошла к себе.

— Что она делала?

— В окно смотрела, — растерялась Реная.

Мауна пристукнула по столу, встала, погляделась в большое ростовое зеркало, и вышла сама. Пошла по коридору, это недалеко; навстречу шла немая Шэзи, дала дорогу.

Амая сидела у себя за столом, и по всему — вгоняла в себя сегодняшние Вести; вид деловой и невесёлый, она очень хмурится, за ней такое Мауна наблюдала, если Амая занята — нахмурится так, сморщится переносица. На ней не было ни подвесок, ни венца, ни обруча, ещё с той поры, как Мауна увидела её после прогулки. Ещё она курила, а как же. А ещё читала себе под нос текст Вести.

— Разреши, Амая.

— Чего тебе, заходи, — подманила её наставница, и стала водить когтем по Вести.

Мауна подошла, и ей всучилась Весть, Амая же встала, подойдя к окну:

— Ненавижу такое вестать. Голова взорвётся.

> С. с. А. В. Ваалу-Амая, Медиум

> Дата: 28-й д. 3-я Луна Вод 808 г.

> Ср.: ординарная

> Кто: Имперская Тайная Служба, управление Листигия.

> Кому: Имперская Тайная Служба, главное Имперское управление, Марна

> Приём: с. с. А. В. Ваалу-Фрея

> Резерв: с. с. А. В. Ваалу-Инлирамия, с. с. А. В. Ваалу-Веста

> Дубль: 0

> От Амаи для Фреи/Инлирамии/Весты. От: Тайная Служба, Листигия. Для: Тайная Служба, Марна. Действо Синяя Волна — успешно. Действо Красная Волна — успешно. Действо Мудрецы Пещеры — успешно. Установить новое Колесо. Дуб-пять принял палку. Сундук Север-один — семьсот тысяч пять сотен. Сундук Север-два — ноль. Сундук Север-три — один миллион триста тысяч пять сотен, срочное пополнение. Печать: Ворон-Алмаз (Ф)/Звезда (И)/Флаг (В)-Тень-тридцать пять.

— Приятная Весть, на самом деле. Мне такое нравится, — вполне честно сказала Мауна.

— Я ж говорю: пройдёшь ты Приятие. Тебе такое даже нравится, — Амая стучала когтем по трубке, глядя в окно. Там ветер, и погода портится. — Слушай, ца, интересно: о чём вы таком беседовали?

Мауна подошла сзади, и тоже начала глядеть в северное окно. Стекло было неровным.

— Что он тебе говорил, когда я ушла?

— Мой Каруня? Мне-то? О… — повела Амая плечом. — Да ничего. Мы ещё посидели чуть-чуть, потом он уехал.

— Что он обо мне говорил?

Амая улыбнулась, не глядя на Мауну.

— Сказал, ты — приятная собеседница. Ничего такого… Забавная ты там была, Мунь. Вся в тентуши, и о каких-то уточках рассказывала. Хихикала много, за день больше, чем за эти три недели. Самочья мудрость — не оставляй льва с другой, а то начнётся! — засмеялась снова.

— Он предупредил тебя, что я приехала за тобой следить?

Амая посмотрела на неё, с застывшей улыбкой.

— Следить?… — эхом повторила она.

— Он говорил тебе, что меня прислали тебя заменить, а тебя надо отправить на долгий отдых?

Амаю легко растерять. Амая терялась. Как она вообще дожила до тридцати, да ещё будучи Вестающей?

— О…

— Он не спрашивал, почему ты блюешь в тазики, и зачем ты однажды решила вскрыть кровь в ванне?

— Ты ему сказала о моей херне с едой? — воистину запаниковала Амая. — Ой, блять…

— И не только. Главное: он вообще ни о чём тебя не спросил? Ни о мне, ни о тебе, ни с делом о Семье?

— Нет, — пожала она плечами, и Мауна заметила, что трубка выдаёт её мелкий тремор.

— Он тебя не любит. Вообще. Он просто тебя, он просто тебя… — Мауна подбирала слово, не подобрала. — Амая, он опасен! Я его сожрала там, а потом выплюнула, потому что такое даже не жуётся!

Амая глубоко вдохнула, чтобы что-то сказать, или даже разразиться гневом, а потом выдохнула — что-то она поняла.

— Не надо было говорить ему о еде, — дальше смотрит в окно, тихий голос. — И о ванне не надо было придумывать. И уток не надо было спасать. Я знаю, Муниш. Я знаю, что он меня не любит. Он меня использует, вовсю, куда хочет.

— Но зачем? — изумилась Мауна.

Амая пожала плечами.

— Ты ему что-то рассказываешь? — крутилась Мауна за её хвостом, то справа, то слева. — Он лезет с вопросами, лезет в Вести, лезет в сестринское, куда он лезет?

— Кто? Он? Да. Да всюду он мне лезет. Рассказываю немножко. Бывает.

Вот так взяла и призналась. Вот… прямо вот так.

— Зачем? — положила Мауна руку на её плечо, та вздрогнула.

— Ну это, ну Маун… он такой настойчивый. Он нажмёт, я тресну. Он ещё раз, я сломаюсь. Мне нравится, когда меня жмякают.

— Ваал, Амая, я… Это… — схватилась за голову Мауна, подвески больно впились. — Это могут узнать сёстры!

— Они? Думаю, они уже, — отмахнулась Амая, да-да, они уже.

Мауна развернула наставницу.

— Зачем он тебе нужен, Амаи, что с тобой?

— Эй, а зачем нужны львы? Трахает он хорошо. Вестающих никто не хочет трахать, — Амая отстранилась, но неуверенно, подсунула лапой кресло и совершенно расплылась в нём, а Мауна немедленно села у её лап. — Или это только меня? Это, если я не буду ему что говорить, он перестанет меня любить, меня некому будет любить. Толку со всего этого… Меня никто не любит.

— Не смей этого говорить! — Мауна ударила её по плечу, и кажется, больно. — Не говори!

— А с отдыхом ты хорошо придумала. Я бы уехала. Но не смогу, обеты не дадут. Оставим всё, Муниш…

Мауна, она у лап Амаи, как хищница, что смотрит на добычу больше себя, снизу вверх. Она уцепилась когтями ей в пласис.

— Амая, ну какие обеты, если ты тайнику о Вестях говоришь?

— Именно поэтому я говорила: никогда не ломай клятв, — развела руками Амая. — Сломаешь раз — и всё покатится. Одно неверное решение тянет другое, и снова, и снова. Не надо… Давай не будем. Я не хочу этого знать… Лучше изобличи меня, отвестай сёстрам.

— Нет, будем. Нет, не изобличу тебя, — подлезла вверх, обняла её Мауна; неудобное положение, но Мауна терпела.

— Нет? Эй, это самое, ведь ты должна. Как же обеты? — ну как всегда, Амая пробует сказать что-то такое. Вроде хочет укусить, а лизнёт.

— Грррр, Амая, — отстранилась Мауна и зарычала на неё. — Так может, будем поступать так, чтобы не надо было нарушать обеты ни тебе, ни мне? Потому что я их нарушу ради тебя.

— Но зачем?

— Как «зачем»? Как это «зачем»? Потому что ты… Ты. Вот ты, — и дальше била её Мауна ладонью, но потом успокоилась, и снова села на лапы, на пол.

Амая бросила трубку, и слезла вниз, тоже села на лапы.

— Нам обоим это не понравится, — о чём-то смутно предупредила, и Мауна не смогла определить, чего она намеревается.

Она обняла Мауну за шею, робко так, своеобразно. Амая глядела на неё с сожалением, словно смотрит на далеко-надолго (или навсегда) уезжающую ученицу, подругу, её блестящие, беспокойные глаза. Потом Амая уцепилась ей в шею, даже сильнее, чем того требовало всё, словно Мауна имела риск к побегу; и затем случилось такое, что Мауне оказалось сложно сразу осознать и понять, потому что раньше она никогда не целовалась, ни с кем, а это не был поцелуй наставницы для ученицы, такое можно допустить, что наставница возьмёт и лизнёт в порыве чувства или радости твой рот, нет, это было не то, Мауну нарушили и в неё проникли; это было и хорошо, и плохо. Мауна запомнила её громкий выдох через нос, и что от Амаи очень чуялось табаком, и на вкус и на нюх, и ещё, что она сама закрыла глаза и прижала уши, хотя этому её никто не учил и этому ей негде было научиться. Но больше Мауна ничего с собой не делала, всё сделала Амая.

Это не продолжалось долго, это было быстро. Отпрянув, Амая оперлась о ножку стула, протянув лапы. Странно: она словно пробовала что-то новое на вкус, облизывалась, глядела вверх. На мордашке с неимоверной быстротой шли преображения: сначала сосредоточенное, занятое узнавание вкуса; затем — удивление; затем — застывшее оцепенение изумления.

— Ваал мой, ты… — её ладони пошли от лба к загривку, назад, сильно прижимая уши и нарушая её черты, она закрыла глаза. Амая с умиротворением, полнейшим, растеклась в улыбке.

Выдохнула ещё раз и медленно моргнула:

— Ты говоришь, надо с ним покончить? — даже уверенно спросила ученицу.

— Немедленно, — тут же ответила Мауна, и тоже облизалась.

— Хорошо. Хм… а это, а как? — Амая превратилась в себя прежнюю, обычную, только более мирную, радостную.

Мауна поразмыслила, и дальше облизываясь.

— Незачем выдумывать сложности, — показала ладонью: раз, два, три. — Ты — Вестающая, ты занята, много дел, некогда тебе. Он отстанет сам, даже быстрее, чем ты думаешь. Будем надеяться, сёстры не узнали слишком многого о тебе и нём.

— Хм… Что ещё делать?

Непонятно, смеётся ли Амая или серьёзно.

— Что не делать: тазиками не баловаться, в ванны не лезть, и гулять со мной днём, а любовников искать без головы, но способных тебя… — Мауна подумала, — …жмякать.

— Как-то ты много знаешь о любовниках, Мауна. И о ванне ты сама придумала, это фу, плавать в своей крови. А верхом я не умею, — сарказм от Амаи.

— Лапами будешь ходить, — показала два пальца Мауна.

— Я так быстро не побегу, разве меня привяжешь к коню, как пленницу, это будет феерично.

— Я буду медленно ехать, шагом. Или вообще тоже лапами ходить.

— О… Всё серьёзно. Вообще тоже лапами. Ладно, свяжешь, и шагом. Хорошо.

— Хорошо? — с подозрением спросила Мауна.

— Да.