Полковнику никто не пишет (джен)

Усталость накатила, как обычно, внезапно: вот только что Арно был полон сил и, невзирая на то, что на ногах был уже вторые сутки без передыху, носился между всеми подразделениями, не останавливаясь ни на минуту и не осознавая, насколько измотан организм, но стоило чуть-чуть расслабиться, и пошевелиться больше не было ни единой возможности. Он сидел на каком-то бревне, судя по истёртости, давно кем-то приспособленном вместо лавки, и ожидал дальнейших указаний от Райнштайнера, отрешённо думая о том, куда придётся нестись на это раз – к Ариго или Давенпорту.

Последние две недели смешались в голове, словно один бесконечно длинный день, состоящий из двух сменяющих друг друга состояний: скачка – разговор – скачка. Редкие часы сна вообще отмечались в памяти, как чёрные провалы, а что и когда Арно ел – и вовсе проскальзывало мимо сознания. Не то чтобы ему не нравилась такая жизнь, напротив, среди всего этого потока информации он чувствовал себя превосходно, никогда не путаясь и чётко, почти дословно, передавая устные приказы; но нестись в бой на полной скорости, когда выбор между жизнью и смертью иногда определялся какими-то мгновениями, ему нравилось несоизмеримо больше.

Впрочем, выбирать сейчас не приходилось, и младший Савиньяк легко приспособился бы к подобным условиям существования, если бы не один момент: на ту самую назначенную на вечер тренировку он тогда так и не успел, вернувшись из разъезда поздней ночью и отправившись в новый, едва рассвело; и полковника Придда с тех пор видел лишь несколько раз, и то – мельком и издалека, торопясь по своим делам. Ситуация, конечно, не была какой-то критической, да и обещанный разговор не являлся неотложным, вот только Арно был абсолютно уверен, что Спрут явился на назначенное место точно в назначенное время, и прождал ровно столько, сколько там требовалось по этому его дурацкому этикету. В вышеупомянутом этикете теньент Сэ, конечно же, ничего не смыслил, но отчётливо понимал, что предложить мирно поговорить человеку, разговоры с которым до этого момента принимали исключительно враждебное направление, а затем не явиться на встречу и после две недели этого самого человека успешно игнорировать, – не специально, конечно, но со стороны-то всё по-другому смотрится! – как минимум, невежливо, а как максимум – и вовсе смахивает на намеренное издевательство, если не сказать – оскорбление. И чем больше дней проходило, тем более неудобно было теперь подходить к полковнику с разговорами, даже если бы у кого-то из них нашлось для этого время.

Причины написания самого первого письма были давно благополучно забыты – кажется, это была скука и что-то ещё, вспоминать о чём было немного неловко, – но писать письма сейчас смысла особого не виделось. Да и что там можно было написать? “Простите, полковник, я в тот раз опоздал, и только через две недели до меня дошло, что неплохо бы и извиниться”? Очень смешно.

Из оцепенения Арно вырвал спокойный и ровный, как всегда, голос генерала Райнштайнера:

– Отведите теньента Сэ в свободную палатку. Вы нужны мне завтра утром, теньент, постарайтесь к тому времени выспаться.

Что-то возражать сил не было. Да и смысла, в общем, тоже.

* * *

Утро только начиналось, солнце едва-едва появилось на самом краешке горизонта, ночная прохлада ещё не успела покинуть воздух, и дышалось им легко и бодряще. Арно всегда любил такие утра – они выветривали ненужную меланхолию и проясняли разум, что сейчас ему действительно было необходимо, потому что генерал за какими-то кошками отправил его со стопкой бумаг прямиком в полк к лиловым, а значит – к Валентину. С которым, конечно, надо было поговорить, но видеться было как-то… боязно?

На этой мысли Савиньяк резко встряхнулся и крепче вцепился в поводья. Чтобы он боялся какого-то Спрута? Да никогда. Ну, пошлют его куда подальше, подумаешь, большое дело. Он, в конце концов, действительно не планировал ни над кем смеяться, хотя всё его прошлое поведение говорило о том, что ему вполне могла прийти в голову подобная идея…

Лицо Валентина было спокойным и сосредоточенным, а руки и голос – холодными, когда он совершенно невозмутимо принял у Арно свёрток бумаг и произнёс:

– Благодарю вас, теньент.

– Делаю свою работу, полкооовник, – не удержавшись, протянул виконт в ответ, получив за это неподдающийся расшифровке взгляд чуть прищуренных глаз и такое же спокойное:

– Не могли бы вы подождать некоторое время?

Увидев несколько раздражённый кивок, полковник невозмутимо удалился. Можно подумать, Арно мог отказаться и ускакать, не забрав ответ для Райнштайнера!

Через четверть часа к порядком уставшему от ожидания теньенту подошёл какой-то офицер из лиловых и протянул конверт:

– От полковника Придда.

Ну конечно, полковник Зараза был слишком сильно занят, чтобы самолично передавать свои бумаги каким-то там порученцам генералов, которые, разумеется, ни в коем случае не хотели его увидеть, и вовсе не собирались с мыслями, думая, что ему сказать!

Хорошо, что быстрая скачка выветривает из головы лишние мысли.

* * *

Райнштайнер быстро вскрыл конверт, окинул содержимое беглым взглядом, невозмутимо сложил его обратно и протянул теньенту:

– Я полагаю, вы ошиблись с адресатом.

Арно недоумённо осмотрел конверт, – обычный белый конверт, такой же, как те, в которых хранились все письма, полученные от Валентина, и вспыхнул, вдруг осознав, что официальные донесения обычно упаковывались совсем по-другому.

– Раз уж вы здесь, буду ждать вас у себя через десять минут, передадите сообщение генералу Ариго. Дело не терпит отлагательств, если сведения, полученные от разведчиков верны, возможно, битва состоится уже завтра.

– Слушаюсь…

Ему дали всего десять минут, так что стоять и разглядывать конверт времени не было…

“Быть может, для начала разговор”, –

Вино? Беседа? Свечи до утра?

Что ж, он очень удачно выспался минувшей ночью. А кинжала в самом деле не хватало. И вина хорошего он с самого дома не пил. Да и вообще…