Великий поход (джен)

Дымная вспышка в небе отметила гибель еще одного немецкого бомбардировщика. Проводив взглядом падающие обломки, Хаецкий поморщился. Две недели назад, сразу после Дивиона, американцы притащили под Париж свои «Аяксы», даже не прошедшие испытаний, и только благодаря ракетам Париж еще не был уничтожен. Война изменилась — слишком быстро и слишком сильно. И слишком страшно.

Сейчас война застыла в каком-то странном призрачном равновесии — немцы так и не смогли толком воспользоваться ударом по Дивиону и, кажется, не вполне понимали, как применять новое оружие, а у Объединенных Наций все еще не хватало зарядов, хотя «Маяк» и Хэнфордский завод работали круглосуточно, а Королев и Харитон бешеными темпами работали над новой ракетой и боеголовкой для нее.

Да, военные слабо понимали, что происходит и чего ожидать — но сегодня это изменится. Заброшенному в глубокий тыл диверсионному отряду невероятно повезло — им удалось не только захватить одного из деятелей немецкого ядерного проекта, но и вернуться с этой добычей. Сегодня отряд вернулся в Париж, сдал пленного штабу, и через пару часов все заинтересованные получат протоколы допроса, и многое станет ясно… Правда, все остальное только больше запутается, но это неизбежно. В этом нет ничего страшного — гораздо хуже, что теперь ему придется координировать работу нескольких диверсионных групп. Замечательно. Как раз то, что он больше всего ненавидел, и если бы Этне не предложила помощь — воспользовался бы своим правом отказаться. Но в качестве управленца она превосходила его на голову, да к тому же мгновенно ориентировалась в любых интригах… И, наконец, ему просто нравилось ее общество.

— Раз уж вас одолело задумчивое настроение, может, подумает над этим? — Этне, помахивая папкой, вошла в кабинет. — Этот колбасник оказался весьма разговорчивым… Даже слишком разговорчивым — похоже, выложил все, что знал.

— Много полезного? — осведомился Хаецкий, забирая папку. — И кстати, что говорят врачи?

— Что все почти вернулось в норму, но наблюдать за нами будут еще долго, — Этне вздохнула. — Было бы забавно смотреть, как наши врачи слушают ваших, словно дети на уроке, если бы не причина… Знаете, не все оказались столь предусмотрительными, как мы… И не столь удачливыми. Тем, кто оказался на поверхности, скорее всего, уже ничем не помочь — хорошо еще, что гражданские разбежались давно… Непосредственно в городе было около пятидесяти тысяч человек. Осталось не больше десяти тысяч, и люди все еще умирают.

— Люди будут умирать еще долго, — хмуро отозвался Хаецкий, — но, по крайней мере, у нас есть шанс свести урон к минимуму. Немцы, разумеется, не дураки, но они, как оказалось, считают ядерное оружие своей монополией, а теперь, когда мы знаем, где находятся их ядерные заводы и лаборатории, разговор будет коротким…

— Я не думаю, что ему известны все объекты.

— Даже и того, что мы выбьем, хватит, чтобы резко затормозить программу и уж точно сорвет производство. Шварцвальд, правда, жалко… но надеюсь, это все, о чем нам придется жалеть.

— Мы забываем про Антарктиду, — хмуро ответила Этне. — Никому не удалось получить хоть каких-нибудь ценных сведений, но известно, что они там что-то делают.

— Скорее всего, там их первый переход — в нашем мире все тоже началось именно с Антарктиды. Впрочем, как только в Кейптауне окажутся «Суперфортрессы», это перестанет быть проблемой.

Антарктида Хаецкого пока что не интересовала — в Европе проблем было гораздо больше. И главной из них, естественно, было немецкое наступление, которое должно было начаться в ближайшие дни. Пока что немцы, судя по всему, опасались руин Дивиона и серьезно продвигаться на запад не стали, но рассечь обезглавленный фронт им удалось. Теперь и на севере, и на юге формировались две мощные ударные группировки — но одна из них была отвлекающим маневром, а уничтожить обе сразу командованию терран мешали англичане, которым совершенно не хотелось видеть на своей земле лишние радиоактивные проплешины. Хаецкий их прекрасно понимал, но его работу это никак не упрощало. Впрочем, кое-какие мысли на этот счет у него были…

— Думаю, основной удар все же будет нанесен на юге, — разложив на столе карту, Хаецкий полез в стол за отчетом химиков, — ветер же, помнится, в тот день был южный?

— Ну да, а что?

— Большую часть грязи от взрыва отнесло к северу, так что им придется наступать по зараженной земле, да и выходить к фронту по ней же. Зато они очень удобно сидят прямо на рокаде и в случае чего буквально за считанные часы смогут перейти на юг.

— Но на севере наш фронт держится на честном слове, — возразила Этне. — Мы-то тоже не можем там долго находиться, а немцам не оборону держать, а проскочить зараженную полосу. Часов десять в комбинезонах, можно и потерпеть…

— Или терять время на дезактивацию, или они еще долго из них не вылезут. А сутки в этой резине…

— Даже и думать не хочу, — решительно заявила Этне. — Говорил ведь Фиаха, что ничего страшнее противогаза не видел, да я не слушала…

Хаецкий тоже не слушал — он внимательно разглядывал соседний дом, в окне которого ему почудился совершенно неуместный блик. И хорошо, если просто почудился… но, как говорится, даже если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят.

— В общем, я полагаю, что эсэсовцы достаточно… Игорь, вы вообще слушаете?

Стоило Этне появиться перед окном, как блик снова мелькнул, и Хаецкий, недолго думая, схватил напарницу за руку и дернул на себя, сбив ее с ног и потеряв равновесие.

— С ума сошел? — возмущенный возглас прозвучал одновременно со звоном разлетевшегося стекла. — Какая soith опять вздумала стрелять?!

— Ну, стреляли в тебя, так что это кто-то из твоих знакомых… — опускать напарницу Хаецкий не спешил, несмотря на некоторую пикантность положения — снайпер мог быть и не один, или просто сменить позицию, а Этне уж точно полезла бы на линию огня.

— Не то чтобы мне было неудобно… — протянула Этне. — Но сейчас сюда ворвется полиция вместе с нашей охраной, увидит нас — и пойдут разговоры. И они дойдут до моей матушки, а та уж постарается взорвать мозг нам обоим.

Этне вскочила, отряхнулась и осторожно выглянула в окно.

— Не думаю, что нам еще что-то грозит, — заметила она. — Сегодня, во всяком случае.

Игорь, последовав ее примеру, согласился — действительно, вряд ли найдется убийца, который рискнет повторить покушение после того, как кто-то додумался выстрелить в окно из гранатомета. Если снайпер не удрал сразу же после выстрела — ему крышка. Даже кумулятивная граната в комнате — это весьма печально…

Охрана ворвалась в кабинет как раз в тот момент, когда Хаецкий выглядывал в окно. Вслед за охраной примчался комиссар полиции, крайне недовольный вторым покушением на высокопоставленных гостей на его территории. Тот факт, что на сей раз не удалось получить даже труп нападавшего, настроение комиссара не улучшал.

Потом позвонил Хилленкоттер. Комиссар, узнав, кто звонит, весьма эмоционально потребовал разговора с адмиралом — но остался ни с чем, поскольку Хилленкоттер русским языком не владел — даже нормальным, а русский в исполнении комиссара парижской полиции был далек от нормы…

Порядок восстановить далось не сразу, но в итоге Хаецкий все-таки доложил Хилленкоттеру о покушении, получил приказ представить полный отчет, объяснил комиссару, что никаких особенных подозрений не имеет, но уверен, что это опять дело рук СС — и только после этого его и Этне оставили в покое.

— Итак, что скажете? — Хаецкий заправил в машинку бумагу и принялся печатать доклад.

— Недочистили агентуру. — пожала плечами Этне. — Это бывает, сами знаете…

— В прошлый раз пытались убить нас обоих, в этот — только вас.

— У семейства О’Шей хватает недругов, но вряд ли то-то из них дойдет до убийства наследницы и к тому же государственного чиновника высокого ранга. Нет, это явственно наци… Кстати, помните тот случай, из-за которого мы в Дивион и отправились? Так вот, я нашла несколько упоминаний о похожих случаях, последний из которых был в восемнадцатом веке и, кажется, поняла, в чем тут дело. Судя по всему, эта их мистическая контора решила, что таким способом тоже можно создавать переходы, и проверяла идею на практике.

— Да, а колокольный звон отгоняет бомбардировщики, — Хаецкий задумался. — И все-таки, почему именно вы? Не обижайтесь, но ваша смерть Объединенным Нациям вообще не создаст никаких проблем — я в этом плане все-таки более привлекательная цель… Хотя и ненамного.

— Зато создаст море проблем Ирландии, — возразила Этне. — Государственные похороны — это, конечно, красиво, но я как-то предпочла бы еще лет семьдесят без них обойтись… И вас, кстати говоря, это тоже очень сильно заденет, пусть и не сразу. Видите ли, О’Шей имеют немалое влияние, но влияние это почти наполовину мое личное. Мать давно отошла от дел, Патрик — больше ученый, чем политик, хотя и входит в состав Атомного Комитета, Фиаха имеет кое-какие связи среди молодых офицеров… Вот и остаемся мы с отцом вдвоем. О’Риорданы, конечно, здорово погорели, но они не одни, а О’Коннора и его семейку я подозреваю до сих пор… И у них уйдет от силы год, чтобы настроить против терран сначала Низины, а затем и Высокогорье. А когда у них в руках будет вся Шотландия, королю придется уступить. Ну или развязать гражданскую войну…

— Лет десять назад наша контрразведка обнаружила, что очень многие политики оказались негодяями, — вздохнул Хаецкий. — Кто-то был предателем, кто-то просто вором, кто-то хотел захватить себе побольше власти… Вот только мы эту проблему решили быстро — аресты, несколько показательных процессов, расстрел самых оголтелых… И все. И я, признаться, не понимаю, что мешает вам поступить так же?

— В нашем обществе слишком сильны неформальные связи, — вздохнула Этне. — Это позволяет сгладить многие острые моменты, но также и мешает использовать радикальные методы. С нашим дорогим министром просто повезло — его поймали за руку, но если бы этого не случилось, его семья и их союзники не дали бы выдвинуть обвинения против него… Давайте вернемся к нашим диверсантам, вы не против?

Хаецкий кивнул, вызвал ординарца, отдал ему отчет и снова разложил на столе карту.

— Что мы вообще знаем? — спросил он, обращаясь в пустоту. — Да ни фига мы не знаем…

Удар по Дивиону и немецкое наступление основательно спутали разведке все карты — но и немцам тоже пришлось перекраивать планы на ходу, и теперь никто не знал, что же будет дальше. Очевидно было только одно — наступление продолжится, но где? Север или юг? Совсем не обязательно, что немцы не рискнут и не попытаются одним рывком пересечь зону заражения или не обойдут ее… Но юг все же предпочтительнее — можно выйти к южному фронту, ударить в тыл и продвинуться сразу на несколько десятков километров.

С другой стороны, на севере ослаблена оборона, и если прорваться через зараженную полосу, открывается прямая дорога на Париж… Логика подсказывала, ч то наступления стоит ждать на юге, но Хаецкий все равно сомневался. Логикой нацистские вожаки и раньше не особо руководствовались, а уж теперь — и подавно. Впрочем, если уж гора не идет к Магомету, может, стоит оттащить Магомета к горе?..

— Этне, как вы полагаете — не стоит ли нам отправить две группы? При этом южная будет заниматься только разведкой, а северная сосредоточится на диверсиях и постарается нанести побольше вреда?

— Думаете, они решат, что мы поставили на северный вариант? А что, очень может быть… — Этне склонилась над картой. — Тогда южную запустим вот здесь, а северную… Мда. Придется прямо через след.

— Мы с вами прошли в нескольких километрах от эпицентра сразу после взрыва — и здоровы.

— Ага… Но насколько я поняла, осадки даже вреднее, а радиация ослабеет до приемлемого уровня не раньше, чем через месяц-полтора, — Этне заштриховала вытянутый овал на карте. — Хотя здесь вроде бы почище… Ладно. Скажем, как есть. А там пусть сами решают, как пойдут.

— Вопрос только в том, кто пойдет, — Хаецкий вытащил из сейфа толстую папку с личными делами. — Да и группы придется формировать новые…

Этне немедленно зарылась в бумаги и через пару минут извлекла одно дело.

— Диармайд О’Дивне, — сообщила она. — Идеальный командир северной группы.

Единственный человек с таким именем, известный Игорю, был литературным героем и прославился тем, что был красавцем и увел жену у своего сюзерена. Реальный Диармайд О’Дивне этому, в общем, соответствовал… Молодой блондин с волнистыми волосами. Смазливый, издали за девушку принять можно, в глазах — блеск, какой бывает только у по-настоящему опасных психопатов… В личном деле ничего особенно интересного, послужной список не слишком длинный, и в нем только даты и непонятные номера — похоже, операции мало того, что секретные, так еще и довольно неприглядные.

— Мне он не нравится, — подвел Хаецкий итог своим наблюдениям.

— Мне тоже, — согласилась Этне. — Он же безголовый, как дуллахан, и в команду себе таких же наберет… Поэтому я и предлагаю их на северный маршрут — если что, жалко не будет… А вот на юг надо отправить кого-нибудь посообразительнее — тут бы Фиаха подошел, но ему еще полгода учиться, да…

— Тут я вам не помощник, — Хаецкий склонился над картой, — я этих людей не знаю, так что одобрю любой ваш выбор.

Самого его гораздо больше интересовали маршруты проникновения — благо, как проникнуть за линию фронта он знал на собственном опыте. Конечно, надо будет смотреть на месте, но на севере все просто — фронта там, можно сказать, и нет. Проходи, где хочешь… А вот на юге все куда интереснее

Конечно, в любой другой ситуации группу можно было забросить самолетом — но не здесь и не сейчас. Обе стороны предельно усилили ПВО и очень активно искали одиночные самолеты — тут разве что «кукурузнику» удастся проскочить… А это мысль.

— Этне, мне нужен самолет. Что-нибудь маленькое, легкое и тихое, грузоподъемность особой роли не играет.

— «Бражник». Трехместный деревянный биплан, старье редкостное, но подходит. А вам зачем?

— Три-четыре таких машины могут не только забросить южную группу, но и эвакуировать ее. Мы такое проделывали неоднократно, и обычно успешно.

— Можно попробовать, но сначала давайте проверим северный маршрут, — Этне захлопнула папку и убрала ее в сейф.

Пустые окопы выглядели жутковато — не захваченные врагом, не оставленные наступающей армией, совершенно целые… И пустые. Изучать их приходилось в бинокль — сунувшийся к колючей проволоке химик с дозиметром обнаружил, что любой, кто попытается пересечь след здесь, сможет разве что героически погибнуть, рванув в штыковую.

— Что ж, попробуем севернее, — выслушав химика, Хаецкий утопил педаль газа, посылая джип вперед.

Через несколько часов езды туда-сюда удалось найти не слишком загрязненный и плохо контролируемый участок. Обшарив его дозиметрами, химики заключили, что человек без защиты здесь находиться может, но не более десяти минут. Это было приемлемо, хотя и должно было заставить диверсантов бежать как можно быстрее… Или получить дозу, что Хаецкого не слишком беспокоило. Перед отъездом он успел побеседовать с О’Дивне, и удовольствия ему это не доставило. Тот был именно тем, чем показался с первого взгляда — самовлюбленным подонком, изображающим из себя графа Монте-Кристо. И поскольку ужиться с таким могли лишь ему подобные, возвращение северной группы Хаецкого не волновало. Главное — информация, а ее можно передать и по радио… И на самом деле он будет только рад, если О’Дивне не вернется. Этне, судя по ее весьма красноречивым взглядам, этому будет рада еще больше — и надо бы приглядеть, чтобы ей не пришло в голову в этом помочь. Во вспыльчивости кельтов Хаецкий имел возможность убедиться еще дома, а Этне еще и отличалась злопамятностью и имела с блондином какие-то личные счеты…

Нанеся на карту несколько вариантов маршрута, Хаецкий отправился на юг. Приехали уже в сумерках, но и этого хватило, чтобы понять — по земле здесь не пройти. По крайней мере — группой, в одиночку он, пожалуй, и пробрался бы… Значит, остается авиация. Это будет долгая ночь…

Ночь действительно была долгой. Игорь, Этне, штаб бригады и летчики провели ее над картами, споря до хрипоты, прокладывая и тут же отвергая маршруты, просчитывая все возможные варианты и пытаясь представить невозможные… И к утру все-таки проложили маршрут, по которому был шанс провести хотя бы один самолет.

На следующее утро злая и не выспавшаяся Этне вела машину, пока Хаецкий на заднем сиденье пытался дремать. Получалось так себе — основательно потрепанная бомбардировками дорога расслаблению не помогала — но все-таки получалось. И когда пришла его очередь вести, чувствовал он себя гораздо бодрее…

Северная группа уже в пути — об этом он узнал перед самым отъездом, южная формируется и отправится сегодня ночью, а ночь безлунная — шансов проскочить гораздо больше…Все пока что идет по плану, и хотя это не значит, что можно расслабиться, но и спешить сейчас некуда. В Париж разве что, но вряд ли там будет что-то новое. Хотя… Разведка — такое дело, где в любой момент может случиться самая невероятная гадость. И с этим надо просто смириться.

И, как выяснилось, именно это и случилось. Гадость, причем весьма маловероятная…

Следы немцев обнаружились в еще одном мире.

— Это неприятно и это надо иметь в виду, но это не наша проблема, — заявила Этне, прочитав телеграмму. — Подумаем об этом, если командование решит нас послать туда. А оно может, да. Мне как-то больше интересно, будет ли сегодня еще одно покушение?

— Надеюсь, что нет, — Хаецкий постучал ногтем по новому стеклу в окне. — Меня слишком часто пытались убить, чтобы мне это нравилось.

— Риск придает жизни вкус, не правда ли? Кстати, помните, из-за чего мы поехали в Дивион? Так вот, мой друг все-таки нашел подходящий ритуал. Какая-то совершенно безумная секта сатанистов, существовавшая в восемнадцатом веке в Испании и довольно быстро уничтоженная — вот кому он принадлежит. Кто и где его описание нашел — неизвестно, поскольку инквизиция очень подробно описала все, что обнаружила, полиция тоже много чего добавила, и все это было опубликовано. Тираж не слишком большой, но и особой редкостью эту книгу назвать нельзя — я проверила с дюжину библиотек, и ее не было только в трех… В Дивионе она, вероятно, тоже была — в библиотеке была очень хорошая коллекция, одна из лучших в континентальной Англии… Так что скорее всего, это кто-то из местных.

— Теперь мы этого уже не выясним, — хмуро заметил Хаецкий, провожая взглядом очередную зенитную ракету. — Ни следов, ни свидетелей, ни подозреваемых… Да и полиции тоже нет. Идеальное преступление…

Он замолчал, глядя на поднимающиеся над городом дымные следы ракет. Немцы явно вознамерились прорваться к Парижу и, судя по «Грифам» Хейнкеля — здешнего, не терранского — город вполне могла ожидать участь Дивиона. Последние несколько дней эти налеты стали почти непрерывными — хорошо еще, что ракеты не подпускали тяжелые бомбардировщики к городу. Мелочь же — вроде реактивных «арадо» и вездесущих и неистребимых «лаптежников» — прекрасно отлавливали истребители. Оставались только ракеты — но их немцы использовали без всякой видимой системы. Иногда «Фау-2» сыпались на Париж, словно град, а иногда несколько дней подряд не было ни одной ракеты. Найти какой-нибудь смысл в этом никому не удавалось, и большинство разведчиков считали, что немцы просто копят ракеты, а затем запускают все, что успели собрать. Хаецкий, впрочем, полагал, что делается это для того, чтобы постоянно держать Париж в напряжении, но на своем варианте особо не настаивал — в конце концов, это ничего не меняло.

— Да что с ними такое? — спросила в пустоту Этне, отвлекая Хаецкого. — Как с цепи сорвались…

— Видимо, готовят наступление, — отозвался Хаецкий. — И ни одной ракеты… Войдите!

— Добрый день, полковник, — кивнул вошедший Патрик, — здравствуй, сестра. Возможно, вы еще не в курсе, но сегодня утром разведка обнаружила один из ракетных заводов — в Нордхаузене…

— И теперь там ни города, ни завода, — кивнул Хаецкий, — так?

— Именно. Русские бомбардировщики провались к Праге, но использовали только обычные бомбы, а вот Нордхаузен… Мы открыли ящик Пандоры.

— Видимо, да, — мрачно кивнул Хаецкий.

Мерно гудят двигатели, далеко внизу проплывают города, тянутся по небу белые полосы инверсионных следов, подрагивает под руками штурвал… Чарльз Суини чуть заметно кивает — самолет идет идеально, словно по рельсам… Вагон и есть. И опять с «товаром» — тем же самым, что и в августе сорок пятого. Суини не стал бы утверждать, что ему нравится задание — но уж тем более не смог бы сказать, что оно не нравится. Просто боевой вылет. Один из множества… Он просто делает свою работу — как и в августе сорок пятого. Жалко ли ему людей? Пожалуй, нет — весь Нордхаузен так или иначе работает на ракетчиков, а значит, невинных там нет. Как и во всей Германии — выбор у них был и они его сделали.

Вспышка на земле, превратившаяся в стремительно растущую струю дыма. Суини закладывает вираж — настолько крутой, что штурвал едва не вырывает из рук — и набирает высоту. Пронесло — проклятый «Водопад» взорвался в нескольких сотнях ярдов, разорвав ведомого в клочья…

— До цели три минуты, — сообщает штурман.

Три минуты. Целая жизнь, если у противника есть серьезная ПВО.

— До цели две минуты.

Внизу вспухают облака разрывов шрапнели, падает сбитый «Двести шестьдесят второй», отчаянно дымя, выходит из боя русский МиГ, кому-то везет попасть по ракете…

— До цели одна минута.

Все, теперь уже не остановиться, даже если захочешь — бомба взведена, бомболюк открыт, и даже если их сейчас собьют — не изменится ничего. Взрыв все равно произойдёт…

— Сброс!

«Бокскар» подпрыгивает, став легче на четыре с половиной тонны, Суини резко набирает высоту, выводя двигатели на максимальные обороты, штурман отсчитывает секунды. Экипаж поспешно натягивает сварочные очки, самолеты уходят все дальше и выше…

— Пять. Четыре. Три. Два. Один. Ноль.

Все становится абсолютно белым — как тогда, в сорок пятом. Несколько мгновений в мире не существует ничего, кроме этого света, а затем он уходит, и Суини срывает очки и вцепляется в штурвал. Самолет встряхивает, он дергается, пытаясь задрать нос, но Суини почти мгновенно возвращает его в горизонтальный полет и оглядывается.

Нордхаузен перестал существовать — если что-то и уцелело, его не разглядеть в черных облаках дыма, над которыми поднимается все еще огненный гриб…