Хонока (джен)

Орочимару меняет свое расписание. Данзо и его эксперименты могут висеть сколько угодно. Он натолкнулся на довольно неприятную стену и должен начать все сначала. Однако, пока он ждет новых материалов, у него есть прекрасный повод проверить, как растет его ученик.

Почти забавно, как легко Хонока одурачила Данзо своим неуклюжим маленьким выступлением. Он думает, что это было бы еще хуже, если бы это не означало, что Данзо теперь считает своего ученика пустой тратой времени. Но — и он хвалит инстинкты Хоноки за это — лучше пустая трата времени, чем потенциальный актив.

Время — одиннадцать сотен. Орочимару направляется на Третью Тренировочную Площадку. У него будет час, чтобы выяснить, является ли новая техника его ученика гениальной или просто глупой удачей. Он считает, что это должно быть довольно просто, если мальчик Учиха забрал его в тот же день. Учиха Обито, похоже, не самый острый кунай в сумке для инструментов.

Он входит на тренировочную площадку и останавливается, проходя мимо Мемориального камня. Не потому, что он испытывает что-то бессмысленное вроде ностальгии или вины — он знает, что на камне есть имена, которые во многом его рук дело, и, несмотря на это, ничто из того, что он чувствует, не может изменить этот факт.

Что бросается ему в глаза, так это единственная капля крови на нетронутом в остальном Мемориальном камне. Это не недавно — жирная сыворотка и мутный сгусток уже отделились, даже почти высохли. Он также не особенно старый, так как вчера рано днем шел дождь.

Он готов отмахнуться от этого. Есть много шиноби, которые, возможно, посетили Мемориальный камень после миссии в далеко не идеальной физической форме. Но он бросает быстрый взгляд по сторонам, просто чтобы быть уверенным.

Еще одна капля, и еще. О боже, тропа. Как это в высшей степени подозрительно. Что ему делать? (По общему признанию, он не самый сложный человек для приманки.)

Никогда не отвергающий хорошую тайну, он следует ей. Это не заходит далеко — просто на поляну, где его сэнсэй однажды проводил его и его коллегу-саннина на тесте "колокол". Три деревянные колонны, выбеленные десятилетиями выдержки до белизны кости, в точности такие, какими им и положено быть.

Но не все так, как должно быть. Дорожка от капель заканчивается у центрального столба, и на поляне становится тихо. Ему не нужны годы опыта, чтобы понять, что кто-то находится по другую сторону препятствия.

Он кладет в ладонь кунай и приближается.

Знакомый ребенок прижимает колени к груди, утопая в уродливом желтом плаще, похожем на брезент. Одна прядь растрепанных черных волос выбивается из-под заляпанного кровью капюшона.

Понимание приходит, но все еще ускользает от него. Хонока-куна не должно быть здесь в течение следующего часа.

Он опускается перед ней на колено и кладет руку ей на плечо. Она вздрагивает, и лезвие, испачканное ржавой кровью, высовывается из ее правого рукава. Он парирует своим кунаем. Она целилась ему в ребра — чего просто не годится. Он проникнет в ее голову, чтобы нацелиться на более мягкий, гораздо более уязвимый живот — позже.

“Хонока-кун, положи нож”.

“Сенсей...?”

Она медленно поднимает голову с колен, и он испытывает странное чувство — как будто его желудок провалился в свободное падение, в то время как остальная часть его тела остается замороженной на месте.

У нее перекошенное лицо. Опухшая, в синяках, как перезрелая слива; ее левый глаз закрыт либо из-за опухоли, либо из-за жирной жидкости, поблескивающей в складках.

Она все еще не отдала свой окровавленный нож, и он прогоняет все посторонние мысли — и эмоции — мелькающие в его голове. Он может подумать об убийстве, когда определит состояние своего ученика.

Нож дрожит в ее руке, и он задирает рукав ее пальто, намереваясь вырвать его у нее, если понадобится. Такой, какая она есть сейчас, он не допустил бы, чтобы она рухнула на эту проклятую штуку.

Только к лезвию ножа не прикреплена рука. Она просто выступает от середины ее предплечья вниз, граница между плотью и лезвием постепенно переходит. Возможно, Хендж. Он переворачивает ее (ладонью вверх?), и она хнычет. У нее на руке еще больше синяков. Крупный отпечаток руки.

“Мне жаль — мне очень жаль...!”

Он снова сдерживает свою ярость и подхватывает ее на руки.

“Я не расстраиваюсь из-за тебя, Хонока. Кто сделал это с тобой?”

“Мне жаль”, — повторяет она снова и снова. “Мне очень жаль...!”

Требуется каждая унция того значительного контроля, которым он обладает, чтобы притупить его намерение убить. Как бы то ни было, его присутствия духа хватает ровно на то, чтобы достать неиспользованный носовой платок, чтобы использовать его в качестве импровизированного мазка крови с ее трансформированной руки. Кто бы ни напал на нее, он не уйдет невредимым.

Он использует шуншин всю дорогу до больницы Конохи, прямо в отделение интенсивной терапии. К нему осторожно приближается ниндзя-медик, и он подавляет желание зарычать.

“Позови Цунаде”. Он знает, что она не на смене в полевых условиях, и она живет в больнице почти так же, как он живет в своей лаборатории.

“Но—”

“Сейчас же”.

Они разворачиваются на каблуках и убегают. Хорошо.

Он бы реквизировал комнату и кровать, чтобы приютить своего ученика, но он не Джирайя. Цунаде никогда бы не позволила ему дослушать до конца, если бы он сделал что-то настолько импульсивное.

Она появляется через несколько минут, одетая в белый хирургический халат и стаскивающая испачканные кровью перчатки.

“Лучше бы это было важно, Орочимару. Я был в середине учебного семинара— ” Тогда ей приходит в голову, что форма, которую носит ее самый эксцентричный товарищ по команде, — это ребенок, который явно травмирован. “Сюда, сейчас же”.

Он следует за ней без формального ответа в пустую комнату, где она методично подготавливает операционный стол. Он укладывает своего ученика, который с самого начала то приходил в сознание, то выходил из него. Ее правый глаз дважды моргает, прежде чем снова закрыться.

“Как давно произошла травма?”

“До восемнадцати часов назад”. Вероятно, вскоре после того, как он ее уволил.

“Внутривенно, сейчас же”.

Он продолжает вместе с ней идти вперед. Цунаде берет фонарик и проверяет световой рефлекс своего зрачка. Ему кажется очевидным, что у его ученицы сотрясение мозга, но Цунаде здесь эксперт.

Хонока реагирует на неожиданный свет в ее глазах взмахом руки с лезвием. Он прижимает его, и Цунаде продолжает свой осмотр, не дрогнув.

Руки Цунаде светятся в том, что, по-видимому, является новой диагностической формой Техники Мистических Ладоней. Ее лоб морщится, и она прячет сердитый звук за поджатыми губами.

“Множественные переломы черепа, отек, но сильного кровотечения нет. Перелом глазницы, вызванный выбросом, по-видимому, является самым серьезным из повреждений. Разорванный глобус и кровоизлияние в стекловидное тело.”

“Можно ли спасти глаз?”

“Я могу сохранить это, но даже я не могу предсказать, каким будет качество зрения после этого”.

Цунаде выглядит недовольной таким прогнозом. Орочимару есть.

“Кто бы ни наступил ей на лицо, он целился в глаз — ей нужно лечь на операцию прямо сейчас, чтобы у меня был хоть какой-то шанс восстановить его. Но, ” она указывает на рукоятку с лезвием, — это должно быть сделано в первую очередь.

Это хендж, поэтому достаточный толчок в систему чакр должен разрушить его — только система чакр Хоноки устойчива к таким вторжениям. Цунаде уже пытается помешать этому и сталкивается с ожидаемым результатом: ничего.

“Это не сработает, Цунаде. У нее иммунитет к гендзюцу — короткая вспышка не помешает ее трансформации.”

Цунаде по праву недоверчива. Полный иммунитет к гендзюцу — это неслыханно. Сделать вывод о том, что у его ученика почти (в конце концов, есть исключения из всего) бескомпромиссная сеть чакр, смело, но верно.

“Ты не можешь быть серьезным”.

“Уверяю вас, так и есть”.

“В любом случае, что за дело у этого парня? Кто она такая?”

“Цунэмори Хонока. Она моя ученица.”

Если Цунаде и удивлена, она никак это не комментирует.

“Хорошо. Тогда давай разбудим ее.”

Она довольно грубо втыкает иглу в кончик пальца его ученицы. Хонока вздрагивает, неповрежденный правый глаз катается взад-вперед.

“Хонока, меня зовут Цунаде. Сейчас ты в безопасности, но ты был ранен...

“Мне очень жаль… Мне очень жаль...!”

“Ты в безопасности, Хонока. Тебе нужно расстегнуть свой хендж, чтобы я мог тебе помочь.”

Хонока продолжает извиняться, а Цунаде продолжает вести себя как обычно у постели больного. Орочимару вмешивается в непродуктивный беспорядок.

“Хонока-кун, отчет о миссии”.

Она перестает извиняться на полуслове, прищуривая глаза.

“Орочимару-сама...?”

Он видит, как ее внимание ускользает.

“Отмени трансформацию, Хонока-кун”, — приказывает он.

Она снова приходит в себя, несколько связно реагируя на его властный тон.

“Хенге... трансформация?”

“Твоя правая рука, Хонока-кун”.

Она пытается посмотреть, но не может поднять голову или правую руку.

“Это больно”.

Он обменивается взглядом с Цунаде. Скорее всего, еще одна рана.

“Тебе нужно отменить трансформацию, чтобы мы посмотрели на твою руку, Хонока”, — пытается Тсунаде.

Его ученик начал дрожать и одними губами повторять ‘нет’ снова и снова. Ее лицо блестит от пота.

Цунаде хватает кислородную маску и натягивает на себя отвратительно большой монитор. Он садится на край операционного стола и осторожно обездвиживает бьющуюся голову своего ученика.

“У нее начинается шок — либо встань со стола и перевяжи эту руку, либо сделай что-нибудь, чтобы прекратить трансформацию, и быстро”.

“Хонока-кун”. Никакого ответа. Он обхватывает ее щеку ладонью. “Хонока-кун. Посмотри на меня.”

Он встречает почти безумный голубой глаз, ее красный зрачок крошечный. Ее взгляд неуверен, но она не отводит взгляд.

“Отмени трансформацию на своей правой руке. Сейчас же”.

Ее нижняя губа дрожит, и она сигнализирует ‘да’ своим взглядом, глядя вверх, затем вниз.

Лезвие скорее трансформируется, чем возвращается в исходное положение. Она расширяется и становится темной и призрачной, прежде чем внезапно снова превратиться в руку. Рука с искореженными пальцами, едва приделанными друг к другу.

Цунаде ругается и двигается, чтобы стабилизировать конечность, снова ругаясь, когда тело его ученицы дергается в сильных спазмах. Приступ.

“Не дай ей упасть со стола, ради всего святого!”

Ей не нужно ему ничего говорить. Однако сделать это, пытаясь дать припадку разыграться безудержно, непросто. Это проходит после долгой минуты.

“Восстановите положение”, — инструктирует Цунаде после проверки ее пульса. Она надевает кислородную маску на рот и дважды проверяет капельницу. “Сейчас готовимся к операции. Либо убирайся и приведи мне моего помощника, либо заткнись и одевайся.