Пепел победы (джен)

— Крови было много?

— Да. Я убрала. Не лежать же ему в таком кошмаре…Ну, что?..

— Ах, Поппи… Плохо, очень плохо… Бедный мальчик…Северус! Северус, посмотри на меня! Ну, что же ты, хороший мой, ты же звал меня, я знаю! Я пришла к тебе, посмотри на меня!.. Бесполезно… Он уже не слышит…

— Ах, Санни!.. Неужели… это всё?..

— Поппи, вы сами видите… Но… Взгляните, плачет ли мой Хиппо?

Гарри утёр глаза и нос рукавом мантии и поднял голову. Переполнившая душу надежда не давала осознать смысл печального разговора. А последняя фраза окончательно убедила юношу в том, что он попал в забавную и таинственную сказку…

Он увидел, как заплаканная мадам Помфри вышла из закутка и сразу же вернулась.

— Хиппо плачет, — сказала она.

— Хорошо, — промолвила Санни, — собирайте его слёзы: это настоящие алмазы!..

Миссис Саншайн сидела на краю кровати, низко наклонившись над раненым. Синий шёлк её мантии блестел на белой постели, словно крыло волшебной птицы. Гарри снизу смотрел на прекрасное лицо, видел горячую мольбу в нежном взгляде и хрустальные слёзы, повисшие на длинных ресницах…

— Ты ведь останешься со мной, Северус? — прошептала Санни. — Останешься, если я попрошу?..

Гарри поймал себя на мысли, что завидует. Страшно завидует… О, если бы миссис Саншайн хоть раз посмотрела на него так же, как она смотрит сейчас на Снейпа!.. Посмотрела бы взволнованно, чуть дыша, как на возлюбленного… Обняла бы его голову, вот так, зарываясь пальцами в волосы (по телу пробежала дрожь)… Так же гладила бы его по лицу, ласково касаясь бровей, век, приоткрытых губ (Гарри сглотнул), наклонялась ниже и… и целовала бы… лоб, виски, прилипшие к коже тонкие прядки волос… вот так же нежно и долго… А он, Гарри, лежал бы перед ней — бледный и красивый… Хотя нет, уже не лежал бы, а бежал со всех ног совершать безумные подвиги в честь прекрасной дамы!.. Странно, что Снейп до сих пор лежит…

Или, может быть, он просто притворяется? Притворяется умирающим, а сам… А сам ждёт, хитрый старый змей, когда Санни наклонится ещё ниже, и тогда!.. Дыхание перехватило. Сердце бешено колотилось, ладони вспотели. А Санни уже почти касалась мягкими алыми губами сухих губ раненого… Но вдруг резко выпрямилась и замерла, закрыв глаза. Слёзы упали с ресниц и покатились по щекам. Наваждение рассеялось так же внезапно, как и началось. Гарри очнулся. Миссис Саншайн сердито отбросила за спину длинные косы.

— Ненавижу обманывать! — проговорила она сдавленным голосом. — Ненавижу любовную магию!..

— Однако, это сильная вещь, — робко отозвалась мадам Помфри, — даже меня накры… э… в общем, неважно…Может быть, стоило продолжать?.. И… скажите, где вы этому обучались?..

— Это мой маленький секрет, — ответила Санни, — извините, Поппи… А продолжать бесполезно: не действует... И, знаете, я этому даже рада. У Северуса слишком чувствительное сердце. Если бы оно разбилось по моей вине…

— А теперь оно просто остановится, — горестно проговорила мадам Помфри, подошла к постели и аккуратно поправила сбившееся одеяло. Такой жалкий, беспомощный и уже абсолютно никому не нужный жест… Пожилая целительница всхлипнула и отвернулась. Её плечи задрожали от беззвучных рыданий.

Гарри осторожно поднялся на ноги и застыл на месте, глядя на Снейпа. Надежда покинула душу. Не нужно было разбираться в медицине, чтобы понять: профессору осталось совсем немного…

Погасший, остановившийся взгляд потерялся в пустоте. Лицо стало пепельно-серым. Он ещё жил: грудь приподнимали редкие судорожные вздохи, приоткрытые губы вздрагивали, ловя воздух… Но странный холод уже сковал тонкие черты — холод ожидания…

— Выхода нет, Поппи, — сказала миссис Саншайн. — Мне придётся это сделать…

Она поднялась с кровати и зачем-то начала расплетать косы. Мадам Помфри замерла. Гарри показалось, что — от испуга.

— Санни… но это же… очень опасно! — сказала она.

— Ну и что? — Санни пожала плечами, не прекращая своего занятия.

— Санни… Но если… если ничего не выйдет… Вы…тогда и вы тоже…

— Ну и что? — равнодушно повторила Санни.

— Санни, послушайте, — взволнованно проговорила мадам Помфри, — это… очень великодушно, но… Подумайте. Вы единственная целительница в своём роде. Ваши способности уникальны, таких, как вы, больше нет… Вы спасли тысячи жизней… Детских жизней, Санни, самых драгоценных на свете…

— Я не согласна с этим, Поппи, — вздохнула Санни, — все говорят, что жизнь младенца ценнее жизни взрослого… Нет, просто чистые бессловесные создания вызывают у людей больше жалости. А вот мне всё равно. Мне всех жаль… И потом, сколько раз бывало, что из чудесного, милого карапуза вырастает ужасный злодей. А целителю когда-то пришлось выбирать между ним и стариком, чьё сердце было способно согреть полмира…

— Тогда почему же вы…

— Почему я лечу только грудных малюток? — Санни принялась расстёгивать мантию. — Вовсе не потому, что люблю их больше, чем других людей. Просто они не могут рассказать о своей боли, а мне не нужны слова, чтобы узнать о ней.

— Вот видите! Другие целители не обладают таким даром. Вы незаменимы, Санни…

— Каждый человек незаменим, — Санни сняла мантию; под ней оказалось длинное платье старинного покроя. Молодая волшебница взялась за пуговицы воротника, и Гарри поспешно уставился в пол. — Разве кто-нибудь сможет заменить Северуса?

— И всё-таки, дорогая, это такой риск!..

— Я рисковала подобным образом много раз, — ответила Санни, — но мне кажется, что ещё никогда мой риск не был столь оправдан. Когда вы рассказали мне о том, что сделал сегодня Северус… О, пожертвовать жизнью ради такого человека — честь и счастье, о которых можно только мечтать! Как жаль, что я не решалась на это раньше!..

После этих слов в палате воцарилась тишина: Гарри слышал только шорох материи. Потом мадам Помфри тронула юношу за плечо.

— Пойдём, Гарри, нам нельзя больше тут оставаться, — шепнула она.

Выйдя из-за ширм, мадам посмотрела на гобелен и глубоко вздохнула:

— Плачет! Ну, значит, будем надеяться…

Гарри изумился: в больших глазах серебряного единорога сверкали слёзы… Потом юноша понял, что это были маленькие прозрачные камушки, вплетённые в ткань. И как он раньше их не заметил?..

Спустя несколько секунд он удивился ещё больше: один из камушков медленно выкатился из чёрного глаза и упал на пол. Гарри взглянул — под гобеленом лежало уже несколько переливающихся голубоватыми огоньками капель…

— Этот гобелен привезла Санни, — заговорила вполголоса мадам Помфри, — и велела повесить сюда… Она говорит, что волшебный единорог лучше знает, есть у пациента надежда или нет. Если больного уже не спасти, Хиппо закрывает глаза. А если плачет…

— Значит, ещё не всё потеряно? — спросил Гарри. — Что задумала миссис Саншайн?

— Ох, Гарри, боюсь, я не смогу тебе этого объяснить, — ответила мадам Помфри. — Приёмы врачевания, которыми пользуется Санни, настолько отличны от общепринятых, что иногда я просто теряюсь…

Целительница нагнулась и подобрала с пола камушки.

— Если хочешь, возьми их себе, — предложила она, — это настоящие алмазы. Сможешь заказать украшение для любимой девушки. Санни говорит, что слёзы Хиппо приносят счастье…

Гарри смутился.

— Я… возьму один, — решил он, неловко выуживая из ладони пожилой ведьмы маленький бриллиантик.

— На обручальное колечко? — печальное лицо мадам Помфри озарилось слабой улыбкой. — Ну, удачи тебе, милый!..

— Спасибо, — ответил Гарри, — и вам удачи. И…и госпоже Саншайн тоже.

* * *

На следующий урок Гарри не пошёл. Ужин он пропустил тоже. До самой ночи он сидел на берегу озера, под раскидистым деревом, неподалёку от белой гробницы.

Сидел, бездумно глядя на серую воду — день был пасмурный. Иногда в разрывы облачной завесы выглядывало солнце, и влажный воздух наполнялся золотистым сиянием. Потом солнце пряталось, и всё вокруг снова становилось тусклым и унылым.

«Вот и у меня так же, — вздохнул Гарри, — только появится что-то хорошее, и сразу исчезает!..»

Он достал из потайного кармана половинку фотографии и спрятанный в обёртку от жвачки — чтоб не потерялся — крошечный бриллиантик. Долго прикидывал, и наконец приклеил его заклинанием на воротничок маминой блузки. Получилось красиво — как брошка.

— Это не от меня, мам, — пояснил Гарри на всякий случай. — Хотя нет, и от меня тоже, конечно… Интересно, а он делал тебе подарки, когда вы ещё дружили? Я бы на его месте носил тебе розы охапками каждый день… Но он наверняка стеснялся. Ты ведь даже и не подозревала, что он влюблён в тебя, правда? Интересно, а теперь ты это знаешь?.. Наверно, Дамблдор тебе уже рассказал… Если вы встретились, конечно… Если всё это был не мой бред, и там действительно что-то есть…

Гарри опустил фотографию и посмотрел на водную рябь. Гигантский кальмар ушёл на глубину, и озеро казалось самым обыкновенным. Ничто не говорило о скрытых в нём тайнах. Мелкие волны навевали сон и скуку. Гарри вздохнул и повернул голову: в рассеянном пасмурном свете мрамор гробницы тоже казался тусклым и серым.

— Вот почему бы вам было не ответить мне прямо, сэр? — с упрёком проговорил Гарри. — Тогда, на Кинг-Кросс… Без ваших вечных загадок?.. Хоть один раз в жиз… то есть, ну, вы поняли… Ещё один человек собирается туда, а я так и не знаю, что от него останется: только память или всё-таки нечто большее… Ну, там, душа или как это называется…

Он досадливо поморщился. Налетавший временами ветер шевелил траву, листья над головой тихо шелестели. Такой надоедливый, безрадостный звук!..

— Вы, пожалуйста, там о нём позаботьтесь, — сказал Гарри сердито, — раз уж здесь не удосужились… Что вам стоило написать какое-нибудь завещание, объяснить всё по-человечески... Только вот не надо про «а если бы его нашли раньше времени»! Вы были великим волшебником, сэр, вы могли бы всё устроить!.. Потому что получилось ужасно некрасиво. Вы так не хотели мучиться перед смертью, и он избавил вас от страданий, а сам из-за этого… Да что уж теперь говорить, одно слово: позор!.. И я тоже хорош. Хотя… а что я мог сделать? Мэгги бы умерла… Тьфу, не жизнь, а ерунда какая-то!

Он снова уставился на воду. Незаметно подкрались сумерки. Похолодало. Гарри плотнее завернулся в мантию и поднёс фотографию поближе к глазам. Мама улыбалась ему сквозь надвигающуюся тьму, на серой бумаге светилась голубая капля.

— Вот какая ты была! — с печальной гордостью произнёс Гарри, любуясь весёлым молодым лицом. — Потрясающая!.. Тебя любили самые крутые парни!.. Извини, что я не склеиваю фотографию. На твоей половинке — кровь другого мужчины, да к тому же Снейпа, вдруг папе это будет неприятно?.. Или уже нет? Правду говорят, что там у вас в раю больше никто ни с кем не ссорится?.. А то у нас тут вообще… психушка, как Дадли говорит…Надоело, хоть умри!.. Вот только знать бы точно, есть рай или нет!.. А то, вдруг я умру — и всё?..

Стало совсем темно, и лицо Лили Поттер исчезло во мраке. Гарри спрятал фотографию и ещё долго сидел, прислушиваясь к плеску волн и шуму листвы. Потом поднялся и побрёл к замку.

Дубовые двери главного входа были широко распахнуты: мистер Филч ещё не запер их на ночь. Тёплый свет лился на широкое крыльцо. На одной из ступенек кто-то сидел — сжавшись в комок и совершенно неподвижно. Подойдя поближе, Гарри разглядел конец длинного серебристо-зелёного шарфа, упавший на серый гранит.

— Мэтью, что вы тут делаете? — спросил староста.

— Сижу, — ответил мальчик; Гарри сел рядом.

— Ну, что, как дела у Мэгги? — спросил он чуть погодя.

— Хорошо. Целители сказали, что её выпишут через две недели…

Они помолчали немного.

— Послушайте, Мэтью, я слышал, что сегодняшняя стычка началась из-за вашего шарфа, — промолвил Гарри. — Зачем вы его надели?

— Вовсе не для того, чтобы кого-то разозлить, — тихо отозвался Мэтью. — У меня горло болит. А другого шарфа у меня нет.

— А ну-ка, — Гарри потрогал лоб юного слизеринца, — не рыпайтесь, сэр, я старший по званию… У вас жар, между прочим… Давайте-ка я провожу вас в…

— Не пойду, — нахмурился Мэтью, — надоело лечиться. Я это Больничное крыло уже видеть не могу… Особенно после…

Он зябко передёрнул плечами и отвернулся.

— Тогда давайте просто войдём внутрь, в тепло, — предложил Гарри.

Мэтью потряс головой.

— Вы идите, сэр, а я ещё посижу, — тихо сказал он, и по его голосу староста понял, что мальчик плачет.

— Не надо, Мэтт, всё уже закончилось… всё позади… Мэгги спасена, с ней всё будет хорошо…И со всем остальным как-нибудь разберёмся, — Гарри и сам чувствовал, что его слова звучат вымученно, фальшиво, но надо же было хоть что-то сказать. — Ну, что же ты, перестань!.. Ты такой храбрый парень. Ни за что не скажешь, что ты из… Хотя… Извини. Я совсем забыл, что профессор Снейп тоже закончил Слизерин…

— Шляпа хотела отправить меня в Гриффиндор, — еле слышно проговорил Мэтью. — Но она слегка сомневалась, и мне удалось её уговорить не делать этого…

— Мне тоже удалось, — сказал Гарри, — когда она предложила мне Слизерин…

— Шляпа хотела отправить вас в Слизерин? — Мэтью так удивился, что даже перестал плакать. — И почему вы отказались?

— Из-за Вольдеморта. А почему ты отказался от Гриффиндора?

— Я хотел, чтобы моим цветом был зелёный, потому что я ирландец, сэр! — гордо ответил Мэтью, но тотчас сник и продолжал уже совсем другим тоном. — Мне не понравилось в Слизерине… Совсем не понравилось… По правде сказать, он действительно здорово смахивает на гадюшник… Но я сказал себе, что должен хранить верность своему выбору и своему знамени. Что должен сражаться за честь своего факультета, даже если она запятнана… Теперь это кажется мне таким глупым. Из-за всего этого чуть не погибла моя сестрёнка… Чёрт, надо было плюнуть на гордость и пожаловаться! Правда, профессору Слагхорну нет до нас никакого дела… Вот когда нашим деканом был профессор Снейп, было гораздо легче, он нас защищал… Кстати, вы не знаете, как он там?..

— Миссис Саншайн сказала, что надежда есть, — уклончиво ответил Гарри.

— Значит, Санни с ним! — проговорил Мэтью. — Это хорошо. А то у нас сегодня не было Защиты, и мы испугались, вдруг она заболела… Жаль, что отменили этот урок. Почему-то в классе у Санни никто не ссорится… В прошлый раз мне не хватило места и пришлось сесть рядом с гриффиндорцами. И, представляете, один из них даже одолжил мне свой перочинный ножик… и улыбнулся, как будто…

— Так-так-так! — раздался позади них сердитый скрипучий голос. — Вся школа уже спать легла, а двое студентов не в постелях! А вот сейчас мы их поймаем и отведём прямо в кабинет директора, правда, дорогая?

— Мяу!

Мэтью и Гарри обернулись: в широком проёме дверной арки маячил тощий и долговязый мистер Филч. У его ног привычно отиралась миссис Норрис.

— Доброй ночи, сэр, — вежливо поздоровался Гарри, и улыбка школьного завхоза мигом прокисла, сменившись разочарованной и в то же время подобострастной гримасой.

— О, мистер Поттер, не признал, — залебезил мистер Филч, — вы уж меня простите, сослепу я, да и темно тут… Ай-яй-яй, нехорошо вышло! Спасителя нашего наказать хотел, старый дурак…

— Всё в порядке, сэр, — Гарри брезгливо поморщился и встал со ступеньки, потянув за собой Мэтью. — Мы уже уходим. Спокойной вам ночи.

Он проводил слизеринца до лестницы, ведущей в подземелье.

— Спасибо вам, сэр, — сказал, прощаясь, Мэтью. — За Мэгги… и… за то, что поговорили со мной…

— Всё-таки жаль, что ты не в Гриффиндоре, — ответил Гарри, пожимая протянутую руку. — Впрочем… Такие, как ты, Слизерину сейчас нужнее.

Впервые за всё время их знакомства на лице Мэтью появилась улыбка. Открытая, добрая, обаятельная…Славный, всё-таки, мальчишка. Эх, если бы не этот его дурацкий патриотизм!..

— Кстати, сэр, — вдруг вспомнил Мэтью, — вас искала одна девушка. Такая рыженькая… Уизли, кажется… Ну, которая вместе с Лонгботтомом и Лавгуд в прошлом году директора доводила…

— Джинни? — встрепенулся Гарри. — Она меня искала? Когда?..

— Госпожа МакГонагалл допрашивала нас в классе Трансфигурации, и вдруг эта Джинни вбежала… вся в слезах… До неё дошли слухи о сражении, и она хотела знать, правда ли это и не ранены ли вы…

На сердце стало горячо, и радостное тепло разлилось по озябшему телу.

— Спасибо, Мэтт, спасибо, — торопливо проговорил Гарри, — извини, я побегу… а то вдруг… Спокойной тебе ночи, не унывай!..

* * *

В общей гостиной Гриффиндора было пусто и темно. Все свечи догорели, лишь огонь в очаге никак не хотел умирать. Слабеющее пламя сердито вспыхивало, на краткий миг разгоняя сгустившиеся тени. Одна из таких вспышек выхватила из мрака тоненькую фигурку, свернувшуюся калачиком на диване. Длинные медные волосы, светлый халатик, стиснутые, словно в отчаянии, руки… Гарри замер на месте. Что-то щёлкнуло в голове, и перед глазами возникла картинка из чужой памяти…

«Мама, ты была самой замечательной женщиной на свете, — сказал про себя Гарри, — а вот сын у тебя идиот. Никак не хочет учиться на чужих ошибках, так и рвётся совершать собственные!.. Ничего, мы это поправим!..»

Взлететь по винтовой лестнице в спальню, открыть в кромешной тьме чемодан, отыскать в нём на ощупь мантию-невидимку, расшвыряв по комнате половину других вещей — минутное дело. И вот, победитель Вольдеморта, незримый и почти бесшумный, несётся по сонным коридорам Хогвартса, одержимый вдохновением.

Больничное крыло. Перед дверьми Гарри помедлил немного. В душу закрались тревожные сомнения. А что, если Хиппо закрыл глаза? Что, если за этой дверью сейчас — смерть и горе?.. Нет. Не может быть. Сейчас во всём мире должно быть так же легко и радостно, как на сердце одного сумасшедшего гриффиндорца!

Длинная палата тонет в полумраке. Свет газовых рожков приглушён, пациенты мирно спят. Под их сопение Гарри подкрадывается к ширмам.

Глаза серебряного единорога смотрят печально и устало. Он больше не плачет. Но Гарри внимательно разглядывает каменные плиты пола… И точно: из небольшой выбоинки ему улыбается голубой огонёк.

«Спасибо, Хиппо, и, пожалуйста, больше не грусти!»

Гарри поднимает крошечный бриллиантик и крепко сжимает в ладони. Так. Одно дело сделано. А теперь — во двор. Двери мистер Филч, конечно, уже запер, но молодой герой найдёт способ выбраться. Игра стоит свеч: Невилл недавно обмолвился ненароком, что у профессора Спраут в теплице номер пять расцвели чудесные розы!..