Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

На самом деле, Амая не обманывала; на самом деле, она ни разу не обманула Мауну, хоть ученица сначала очень подозревала, подозрительная. Её «да», несмотря на всю свою хаотичность, всё равно было «да». Прошло ещё две недели, Каррис однажды приехал, но получил очень спокойный от ворот поворот: сожалеем, Хозяйка занята, служение, приказы, пусть сир не ждёт. Сир Каррис не настаивал. Мауна проследила за тем, чтобы Семья знала, как его развернуть: спокойно, без скандала, очень дружелюбно.

Никаких приключений, дела шли на лад, пришла Пора Вод. Амая уже знала, что через луну должна уехать в Гельсию, в соединение из Третьего и Пятого Легионов, или в Тринадцатый, обычное ей дело. Мауна с этим смирилась, зная, что ей придётся вернуться к Нэль, а там видно будет. Они действительно гуляли вместе, Мауна пробовала её усадить на лошадь, но безуспешно. Амая любила держаться за руки, как львёна, или ходить с Мауной под руку.

О поцелуе Мауна порефлексировала, но немного; загадочное событие, но мало ли таких на свете. Амая к этому никогда не возвращалась. Ничего не случилось.

Да, от Нэль она получила сначала только одну Весть, кратенькую: «Мауна, превосходно, что ты обрела голос и начала вестать! Горжусь». Это успокаивало, хороший знак, дела вверх, всё хорошо. Но вот и вторая, свежая, что пришла ей в сегоночь 7-8 4-й Луны Вод 808 Э. И.:

> ЛИЧНОВЕСТЬ. Твои успехи радуют Мастр-Фейнский менгир и всех сестёр. Я и Уми приедем к тебе тринадцатого четвёртой Луны Вод. Подготовь Луну Охотницы к нашему приезду.

Съев эту личную Весть-стрелу, что не назначалась Медиуму («личка», на языке Вестающих), Мауна поутру добросовестно записала её, и начала на неё смотреть, раскраивать Весть на слои смыслов.

Во-первых, личка. Гляди ж ты.

Во-вторых, успехи радуют менгир и всех сестёр. Тут всё понятно.

В-третьих, «я и Уми». Это вообще ничего себе. Не «Я и высочайшая Ваалу-Умалла», а Умалла — важная птица. Так с ученицами не беседуют, так беседуют уже с сёстрами после Приятия. Верно, и здесь Амая не обманула: таки да, примут как миленькую. Мауна не смогла удержаться и довольно похрустела пальцами. Самоубийство — отменяется; гордость родителей — бесконечна; её обет ученичества — полностью исполнен.

В-четвёртых, «подготовь обитель». Самое ожидаемое и самое правильное: «Предупреди Амаю о нашем прибытии». Тоже хороший вариант: «Подготовьтесь к нашему приезду». Знамо, Нэли не нравится Амая, тут не надо большого ума. Амаю мало кто любит — в этом Амая права; но среди этих «мало» всё ж находятся львицы рядом с нею. Одна точно есть.

Ещё посидев над этим, четвёртым, Мауна увидела примерно такое: Амая уезжает в Гельсию, и там застревает, надолго. Мауна же остаётся здесь, в обители, надолго. Чувствуется, что вскоре — Марна, Император, Приятие. Это даже очень хорошо: Амая уберётся в Гельсию, вестать для Легаты, там ей будет трудней, но безопасней, чем тут, там её трогать не будут, далеко и неудобно, она делает нужное служение и все довольны; наставницы и иже с ними, все кругом успокоятся, ибо рядом окажется надёжная Мауна, а не непонятная Амая.

Безусловно, со всем этим она пришла к наставнице, и они уселись дождливым утром на веранде, и Мауне понравилось, что сходу тропы их мыслей совпадали:

— Холодная сдержанность, — первой начала Амая, и с неё спала обычная утренняя сонливость, — вот как мы всё сделаем. Я буду сидеть на попке ровно. И ты, на своей, — тоже. Они приедут. Будет обед или предужин. Нэлька, она попроще, если разобраться, если бы не вся эта чепуха, мы бы даже с ней сошлись, — Амая показала вокруг на всю чепуху, имея в виду, наверное, вообще всё. — Умалла — она церемонна, ярких личностей не терпит, ты это знаешь, но всё равно предупрежу. Держи дистанцию, и будь такой правильной, как… как ты можешь быть, не пролети с этим.

— Мне это не грозит.

— Но-но, самоуверенность съела и не таких лисунь. Далее, это самое… — с удовольствием курила она. — Блин, этот мелко резанный табак, он такой вставлючий. Надо ведро его купить. Думаешь, как пять шулеров за столом. Далее. Нэль тебя в сторонку отведёт, или они обе, это почти точно. Поздравят, скажут, что скоро в Марну ехать. Ты ничему у меня не училась. Мы однажды пробовали совместку, и это было ужасно: я заболела, ты плевалась. Ты просила у меня советов, я угукала и кормила завтраками. Тебе не хватало фетишей и портретов.

«Именно так я написала в письме», — обрадовалась Мауна. — «Ах, Амая. Можешь, если хочешь».

— Семья. Семья может нас выдать. Мы много времени проводили вместе.

— Я ездила тебе по ушам всякими глупыми историями. Что я и делала, если разобраться, — развела руками Амая. — Ты это стойко терпела. Ты мне не нравилась, я тебе — ещё больше. Ты много читала, много сидела в аумлане, и просто взяла, и кааак напряглась, и очень вознамерилась, и очень вспомнила о Ваале, и кааак завестала. «Я верю в себя!», сказала хустр… ну, ты поняла.

— Да.

— Я не уверена, что тебя оставят тут. Думаю, Нэль сначала заберёт к себе. Не думаю, что из тебя Вестающую для Легаты сделают, больно уж ты непроста. Тебе надо шуры-муры и интриги плести, политикой развлекаться.

— Ещё я не буду называть тебя наставницей, — холодно и ясно определила Мауна. — Я буду говорить к тебе с предобращением. «Преподобная» как раз подойдёт.

— Именно. Фу, ты тоже не нравишься мне, Мяуниша. Надменная ты гадость, гадина.

Мауна ничего не придумала в ответ. Ей нравилось, что Амая всё понимает. Что не обижается, никакой подобной глупости. Мауне нравилось, что она свободно и чётко может скрыть и защитить Амаю, а та — полностью на борту, полностью согласна.

— Все дела с любовниками, или любые подобные темы — ты ничего не знаешь. Отдай всё мне, я покорчу из себя дуру, это для меня — раз плюнуть.

— Хорошо.

— Да, и скажи, что я омерзительно много курю, — выдохнула Амая дым, — тебе от этого только в носу стоит, и я тебе воняю. Ещё я проблеваться люблю, ты меня застукала и чуть в обморок не упала. Не при мне, конечно, а когда тебя уведут.

— Им это незачем.

— Как там ты любишь: не говори! Я те сказала, всё скажи, если придётся к слову.

— Хорошо, — согласилась Мауна, забирая всё в копилку, мало ли.

— Я думаю, они тебя сразу и заберут. Или скажут уехать в ближайшее время, что ты и сделаешь. Если честно, я им и под хвост не нужна, утратили они интерес, теперь ты — вкусный тортик. Так что береги себя, очень прошу, — настояла Амая.

Пришёл кто-то из служанок, и Амая очень интересовалась, что сегодня будет на предужин или ужин, и вопрос затруднил, возникла беготня туда-сюда, во время которой Мауна только то и делала, что пыталась найти где-то брешь в их намерениях, но бреши — даже если были — оказались мелкими. Всё выходит хорошо, если только никто не наделает глупостей.

— Они только утешатся, — продолжила Амая, как ни в чём ни бывало, хоть они даже успели хорошо так поесть, — что есть кому вестать львякам в Гельсии, и что ты тут вся расцвела в Ремесле. Ты теперь будешь очень модный штрих к портрету.

— Нэль? — покрутила Мауна ложку в руке, и месмериновый чай капнул ей на пласис. Досадно.

— Угум. Даж не штрих. А как… очень крутой марнский пласис.

— Амай. Ты скажешь, что было в том письме?

— Каком письме? — Амая обожает играть дуру, но всегда переигрывает. — С тем, что ты вначале приехала? Да ничего важного. Хотели тебя Предвесткой сделать. Ну их.

Помолчали. Амая посидела, и вдруг оживилась:

— Так, а ну садись ровно. Это… — она взяла графин с водой и поставила на столе напротив Мауны. — Это будет Умалла. Вот это, — взяла куриную ногу и поставила слева от графина, — будет Нэль. Я буду по центру, хозяйка обители, все дела. Ты…

Так, что-то ей не сходилось, и Амая нахмурилась.

— Не, нихера, — замахала трубкой, аж пепел посыпался. — Садись возле Нэли, слева. Умалла, Нэль, ты. Я — напротив. По центру никого не садим.

— Усади там Умаллу, — посоветовала Мауна.

— Так типа можно? Хозяйки обители по центру ж садятся.

— Не только. Ещё — очень важные гости, — уверенно сказала Мауна. Ей то, патрицианке, не знать о рассадке гостей. Дома, в Андарии, этим скрупулёзно, до помрачения рассудка занималась её мать.

— Отлично.

Они пересели; куриная нога и графин заняли свои почётные места.

— Мяуня, — махая куриной ногой, запищала Амая, как обычно делают львицы, воплощая при пересудах других львиц. — Я так рада, что Ваал пробудил в тебе силы к Ремеслу!

Куриная нога уставилась на Мауну.

— Наставница, моя заслуга лишь в том, что я следовала наставлениям изумительной, и блистательных Ваалу-Мьянфар и Ваалу-Ванарамсаи. Ничто иное не могло меня привести, — Мауна чётко проговорила «ничто» и «иное».

Теперь нога обратилась к кувшину:

— Я знала, что так будет. Ваал выведет, Ваал не подведёт. Да и не могло быть иначе, — покривлялась Амая.

— Сёстры, как вы провели взаимовремя? — пробасил кувшин. Амая закашлялась, и даже пришлось сплюнуть.

Откинувшись за спинку стула, Амая заговорила обычным голосом:

— Очень хорошо. Мауна, сама прилежность, — отстранённый тон. — И такой энтузиазм в _регуляции_, не позавидую нерадивым в её Семье.

— Шею Семьи нужно держать всеми пальцами, — снова пробасил кувшин.

— Мауна, только не говори, что ты переходила границы _ординации_ в Луне Охотницы, — радостно завизжала куриная нога. — Я читаю такие вещи, я тебя знаю.

— Я пыталась помочь преподобной Ваалу-Амае там, где это необходимо, — прижала уши Мауна, глядя на ногу. — Учтём же, наставница, что Семья — новая, и требует должного внимания, — теперь нажалось на «должного».

— Да, всё верно, она очень пыталась, — отставив куриную ножку, скрестила руки Амая. Очень. Пыталась.

— Ещё какие неудобства Мауна предоставила тебе, сестра? — нога была в экстазе, тыкая на Амаю. — Должна всё знать.

— Право, Нэли, не стоит смущать ученицу, тем более — после таких успехов, — застучал кувшин по столу.

Мауна засмотрелась на Амаю. Она сжала ладони в кулаки.

— Нет-нет-нет, не следует потакать своим ученицам на пороге Приятия, — тешилась ножка.

О нет, только не это. На тебе ведь тентушь, дистанция. Пальцы впились когтями в своё же тело.

— Я нахожу необычным, — капризно заговорила Амая, — сколь много внимания Мауна уделяет езде. Баш не очень безопасен, есть тут всякая шваль. А также она усердствует в _аумлане_, мне даже не с кем предужинать, да что ж такое, — фальшивый смех, но хорошо отточенный фальшивый смех. — И да, в конце-концов, надо озаботиться своими сестропортретами, а не жаловаться на их отсутствие в иных обителях. Раз уж пошли такие успехи, — Амая протянула это «такииие успееехи», чувствуется ресентимент. — И порог Приятия.

— Это верное, верное замечание, — трагически заметила ножка.

— Ты поедешь с нами или отправишься чуть позднее? — потребовал кувшин. — Надо бы оставить часть твоей телоохраны, Нэли, и поедем с моей.

Надо топнуть себя по лапе, должно помочь. Не помогло. Пришлось прибегнуть к старому, как мир, приёму: что-то попало в глаз, хоть и нет ветра, и так-то дождь.

Амая поглядела на Мауну.

— Мауна, цай, заснула, едешь-то когда?

Наверное, так и всё должно быть, и так и нужно жить, потому что иначе никак: сцепив зубы, вести свою волю к чему-то… к чему-то… И пока Мауна решала, к чему её вести, то лапы подняли её и понесли, а руки объяли Амаю, прижав её ухо и щеку где-то у своей груди, ладонь бережна с её подбородком, шеей. Она поцеловала её переносицу, а затем левую бровь, правую, и где-то ещё.

— Наставница Амая. Наставница. Амая.

— Ты всё испортила, Муниш, — обмякла Амая. — Охотницы проиграли.