Чаша Хельги Хаффлпафф (гет)

Подземелье встречало гулкой тишиной и приятной прохладцей.

«Ничего не изменилось, — думала Саласия, спускаясь вслед за отцом по длинной каменной лестнице. — Как будто я уехала отсюда только вчера!».

Света, как всегда, почти не было, но она и в полной темноте могла безошибочно найти дорогу: здесь ей был знаком каждый коридор, каждый угол и каждый поворот. Она выросла в этих прохладных зеленоватых стенах, ставших ей одновременно и домом, и школьной скамьей, хотя, помнится, леди Хельга постоянно ворчала, что ребенку не следует постоянно находиться в сыром и темном помещении. Сама Саласия чувствовала себя здесь прекрасно, и поднималась наверх нечасто, в основном чтобы поиграть с Еленой Рейвенкло или вместе с отцом приступить к трапезе в Общем зале. В это время суток подземелье выглядело безлюдным и таинственным. Она любовно осматривала каждый камешек в стенах, а проходя мимо учебных аудиторий, где когда-то сама постигала науки, не смогла сдержать улыбки.

Вскоре они пришли в апартаменты лорда Салазара. Здесь тоже мало что изменилось, а ее комната, которую она занимала до замужества, и вовсе осталась прежней. В этом угадывалась рука отца. Заметив ее растроганный взгляд, он улыбнулся, и, вынув из кармана волшебную палочку, заклинанием разжег камин. Саласия сняла меховой плащ, в котором стало жарко, откинула назад волосы и тоже улыбнулась.

— Добро пожаловать домой, — сказал лорд Салазар, но вместо слов Саласия услышала негромкие шипящие звуки, слетавшие с его губ с некоторым замедлением. Он сел в ближайшее к камину кресло и посмотрел на дочь испытующе и вместе с тем — с обожанием.

У Саласии затрепетало сердце: на родном фамильном наречии она не говорила уже несколько лет.

— Спасибо, отец, — также на парселтанге ответила она, слегка склонив голову. Сейчас они здоровались по-настоящему. Лорд Салазар всегда чрезвычайно ценил их общее умение говорить на змеином языке, столь редкое даже среди самых одаренных чародеев. Он тоже снял мантию, оставшись в одной просторной рубашке и широких брюках. Это говорило о том, что обстановка полностью домашняя и разговор пойдет более чем непринужденный.

— Как ты заметила, я оставил твою комнату нетронутой, — продолжил лорд Салазар. — Помнится, ты приходила в бешенство, если кто-то заходил сюда без разрешения и позволял себе что-то трогать и переставлять.

— Так оно и осталось сейчас.

Саласия села на аккуратно застеленную белым кровать, пожалуй, чересчур широкую для одного человека, украшенную балдахином и резным изголовьем. Ее покои мало чем отличались от покоев лорда Слизерина: тут были те же стены из дикого камня, низкий потолок, минимум мебели, камин и кровать с искусной резьбой. С потолка на цепи свисала зеленая лампа, которую Саласия смастерила сама, будучи совсем девочкой, а на камине стоял еще один светильник, сделанный уже вместе с Еленой. Воспоминания нахлынули неожиданно, и она не успела их отмести.

— Что произошло с Ровеной? — спросила Саласия у отца.

— О чем ты говоришь? — улыбка сбежала с бледного лица Слизерина.

— Она волочит ногу и ходит с тростью.

— У нее случился удар, в конце осени.

— Правда? — Саласия нахмурилась. — Как жаль. Она была такой внушительной женщиной.

— Она и сейчас внушительна, — лорд Салазар тоже свел брови.

— О нет. К сожалению, нет.

Саласия действительно испытывала сожаление. Из всех прочих наставников баронесса Рейвенкло (не считая, разумеется, отца) вызывала у нее наибольший пиетет и даже опаску: с ней не проходили разнообразные ухищрения и наработки личного обаяния, к которым нередко прибегала дочь Слизерина, чтобы добиться желаемого. Это заставляло испытывать по отношению к ней нечто, похожее на уважение. Аристократичная, уверенная, хладнокровная и элегантная, леди Ровена казалась недосягаемым идеалом. Однако, встретившись с ней сегодня, Саласия вынуждена была заключить, что она сильно сдала. Леди Гонт чувствовала почти разочарование, увидев женщину, внушавшую ей некогда такое восхищение, разбитой и слабой. Между ней и отцом ощущалось напряжение: они вели себя друг с другом подчеркнуто-вежливо, но отводили глаза и вид имели весьма угрюмый. Саласию это удивляло: отец, конечно, был не из тех, кто оставляет о себе исключительно приятное впечатление, но с леди Рейвенкло у них всегда было полное взаимопонимание. Что ж, константы абсолютной в нашем мире не существует, подумала Саласия и усмехнулась.

— Баронесса выглядит такой… сломленной, — продолжила она.

— Виной тому тревога за Елену, — лорд Салазар откинулся на спинку кресла. — Если я, по крайней мере, знаю, что у тебя есть кров, теплый угол и любящий муж, то она сказать этого о своей дочери явно не может.

— Неужели? — приподняла бровь Саласия.

— По всей видимости, это так и есть. Но ты зря уводишь разговор в сторону, считая, что я не спрошу тебя о главном.

— О чем же?

— Почему этот самый любящий муж не сопровождает тебя?

Саласия поморщилась: она знала, что отец обязательно пристанет с расспросами на этот счет. Это было досадно — но если она хочет получить желаемое, придется играть по его правилам. Естественно, что он беспокоится за нее — впрочем, и за барона Гонта, своего первого и любимого ученика, тоже — и хочет получить ответы. Ну что ж, придется эти ответы ему дать. Неизвестно, правда, насколько отцу они понравятся, но ведь он сам настаивает на этом.

— Мы поссорились, — сказала Саласия, удобно развалившись на кровати. Жест, пожалуй, несколько фамильярный — пусть и перед родным отцом — но зато свидетельствующий об откровенности. Эти маленькие секреты оплетения обаянием она давно освоила в совершенстве.

— Он намерен оставить тебя? — неподвижно выпрямившись в кресле, спросил Слизерин.

— Нет.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Это Я думала оставить его.

Лорд Салазар повернул к ней голову.

— Ты сошла с ума? — спокойно поинтересовался он, но руки его с силой сжали подлокотники кресла.

Саласия усмехнулась.

— Не слишком-то это вежливо, отец.

— Вежливость волнует меня сейчас мало. Ты бросила их? Бросила мужа и сына и теперь прячешься у меня? Говори правду!

Тон его прозвучал так гневно и властно, что Саласия поневоле сжалась. Когда-то этот тон заставлял ее без единого возражения вставать в угол, трепетать и сидеть за книгами. Как оказалось, действует он на нее и сейчас. Саласия даже рассердилась на себя. Но поднять голову, тем не менее, пока не решалась.

— Я никого не бросала, — проговорила она после паузы. — Я всего лишь захотела навестить отца и побывать в родном доме. Если вы, лорд Слизерин, видите в этом нечто предосудительное, я могу незамедлительно покинуть Хогвартс, чтобы в дальнейшем не причинять вам неудобств.

Она поднялась и потянулась к плащу.

— Нет.

Лорд Салазар тоже встал и в несколько шагов покрыл разделявшее их расстояние. Положив руки на плечи дочери, он посмотрел ей в глаза, словно удостоверялся в истинности ее слов. Саласия спокойно выдержала его взгляд. Он закусил нижнюю губу и убрал руки.

— Я прошу у тебя прощения, — сказал отец. — И еще прошу остаться, настолько, насколько ты хочешь. Я просто очень волнуюсь за тебя, дочка, за тебя и Джильбертуса. Вы оба дороги мне. Поэтому я так горячусь и говорю лишнее. Прошу меня простить.

— Принято, — Саласия слабо улыбнулась самым краешком рта и опустилась обратно на кровать. — И все-таки мне не хотелось бы слышать такие обвинения в свой адрес.

— Я попросил прощения, — отрезал лорд Слизерин, возвращаясь к своему обычному тону. — И теперь перейдем к нашему разговору. Ты сказала, что вы с ним поссорились.

— Это правда.

— Я могу узнать причину?

Саласия вскинула голову. Ее глаза засверкали.

— Причина кроется в маленьком Салазаре.

— Что? — удивился лорд Слизерин. — При чем тут твой сын?

— Вот именно, отец, — усмехнулась Саласия. Усмешка получилась сухой, насмешливой и очень злой. — МОЙ сын. Видишь ли, с самого детства ты учил меня никогда не забывать, КТО я есть и откуда происхожу. Воспитываясь сперва тобой, а после и в твоем Доме, я усвоила это очень хорошо. Я сохранила парселтанг — который Салазар впоследствии передаст дальше. Он в первую очередь МОЙ сын и ТВОЙ внук, и только затем сын Джильбертуса Гонта, давшего ему лишь фамилию. Но твой ненаглядный Джильбертус придерживается своего мнения на этот счет. Я пыталась донести до него мысль, что Салазар — продолжатель рода Слизерин и твой наследник, однако он с этим не согласился и мы устроили небольшую войну. Закончившуюся, как и всегда, полной моей победой. Он смирится с этим и поймет — иного не остается. Потому что я не могу просто забыть, кто я и кто мой сын. Вот почему я прибыла к тебе без своего мужа.

Саласия закончила говорить и посмотрела сверху вниз на отца. Тот слушал ее с всепоглощающим вниманием в зеленых глазах. Неожиданно его лицо разгладилось.

— Как ты похожа на свою мать, — очень тихо сказал он, проведя рукой по волосам дочери. — Особенно сейчас, когда сидишь так и смотришь на меня такими же глазами. Да, я вижу в тебе мою Айрис, — прошептал он уже едва слышно и на секунду прикрыл глаза. — Это ее сила, ее гордость, ее упрямство. Ее величественность. Как будто она вернулась ко мне теперь и…

— Я понимаю, — нетерпеливо прервала его Саласия. Она не выносила, когда отец становился сентиментальным. — Я все это понимаю. И, если мы закончили обсуждать мою семейную жизнь, может, перейдем к тому, о чем ты говорил мне в письме?

Между бровей лорда Салазара пролегла складка.

— Я мог бы предположить, что тебя привело ко мне исключительно это, — холодно произнес он, отступая. — А вовсе не желание повидаться со мной. Но всегда продолжаешь надеяться на лучшее.

— Отец, — Саласия опять поморщилась. Очевидно, не стоило идти к цели напролом. Это ее просчет, и теперь придется снова выводить его на нужную ей дорогу. — Прекрати эти стариковские сентенции. Ты знаешь, что дороже тебя у меня в мире нет никого, кроме собственного сына.

Слизерин не ответил, но взгляд его смягчился. Саласия обняла его. Она была выше, и когда ее руки сомкнулись на худой спине отца, она вдруг отчетливо поняла, что с этого момента они поменялись местами. Теперь уже не он будет заботиться о ней и защищать ее, но она обязана оберегать его, как и следует по закону жизни. На секунду она замерла в замешательства от сделанного ею открытия, но почти сразу ее мысли вернулись в деловое русло.

— Покажи мне его, отец, — ласково улыбаясь, попросила Саласия и выпустила его из объятий. — Я прямо сгораю от любопытства и желания увидеть его своими глазами.

Лорд Салазар потрепал ее по плечу.

— Пойдем.

Мысленно возликовав, Саласия направилась следом за ним в его покои. Здесь оказалась потайная комната — искусно замаскированная в каменной стене, отыскать которую без заведомого знания было совершенно невозможно. Она не успела подивиться скрытности отца, оборудовавшего у себя такой тайник — потому что это было как раз не удивительно — когда он открыл его с помощью волшебной палочки и пригласил войти внутрь. Чувствуя себя совсем как в детстве при поиске очередных приключений, Саласия вошла в темноту.

Увиденное там превзошло все ожидания. Когда отец рассказал ей обо всем в письме, она не поверила. Но все оказалось то-в-точь так, как он писал, и Саласия пришла в восторг. Лорд Салазар предупредил, что пока можно ни о чем не беспокоиться, но со временем придется прибегать к осторожности. Саласия едва слышала его — она была полностью поглощена чудесным зрелищем.

— Я просто не могу поверить, — Саласия с трудом сдерживала дрожь возбуждения. — Он прекрасен!

— Счастлив, что тебе так понравилось, — Слизерин обнял ее за плечи.

— Ты не говорил в письме, откуда он у тебя взялся.

— Это долгая история.

— Но ты мне расскажешь?

Лорд Салазар ласково улыбнулся ей.

Они вернулись в комнату Саласии и проговорили почти до рассвета. Саласия забралась на кровать с ногами, скрестила их, как в детстве, и не сводила с отца сияющих глаз, пока он рассказывал. Внутри все трепетало от восторга.

— Отец, это просто невероятно, — выдохнула она.

— Это мой подарок тебе, — улыбнулся Слизерин.

— Спасибо!

Тут ее стало сильно клонить ко сну. Саласия завернулась поуютнее в одеяло, легла и быстро уснула, думая о чуде, которое сотворил для нее отец.

Смутно ей казалось, что лорд Салазар долго стоял, склонившись над ее изголовьем, и нежно гладил ее волосы. По временам ей слышался его шепот, не то на парселтанге, не то на человеческом языке: «Моя дорогая девочка!» или «Совсем, совсем как Айрис!». И хотя улыбка тронула ее губы, во сне Саласия Гонт видела одно — то, что скрывал от всего мира ее отец в глухом тайнике. Скрывал для нее.

* * *

Утро выдалось морозным и солнечным. Красные ранние лучи солнца падали на пол Общего зала, где все, по обыкновению, собрались к завтраку. Приподнятое настроение витало под потолком: смех и оживленные разговоры учеников, радующихся солнцу, эхом перекатывались от стола к столу.

Особенное оживление отмечалось за столом слизеринцев. Во многом это объяснялось его наиболее близким расположением к столу преподавателей, за которым этим утром сидела и Саласия. Она весело болтала с лордом Годриком, то и дело заставляя его посмеиваться. Гриффиндор прошлым вечером приветствовал ее очень ласково, но смотрел при этом немного настороженно, будто сомневался: та ли перед ним Саласия, которую он некогда катал на плечах и держал на коленях, или кто-то совсем другой? Судя по его довольному лицу и хохоту, она развеяла все его сомнения. Слизерин почему-то не поднялся к завтраку. В последнее время это случалось не так уж редко, а причиной служило очередное обострение в отношениях с Гриффиндором и странное, необъяснимое охлаждение со стороны Ровены. Знала ли об этом Саласия, можно было только догадываться, но если и знала, то предпочитала не ссориться с лордом Годриком и вела себя с ним, как добрый старый друг. Вообще ее свободное обхождение со всеми, светские манеры, жизнерадостность, приятный голос, красивое лицо, осанка и, вдобавок, врожденная привлекательность, которой обладают немногие, распространяли вокруг нее какое-то непостижимое очарование, привлекавшее всех и каждого. Слизеринцы, как один, взирали на нее восхищенно и завороженно. Юнцы из других Домов едва ли отставали от них. Даже леди Рейвенкло не отказалась завести беседу с Саласией, и по лицу ее было видно, что разговор ей очень приятен.

Однако не все в Общем зале разделяли хорошее настроение. Леди Хельга, к удивлению «барсучков», явно была не в духе. Поначалу она пыталась быть спокойной и беспечной, но лицо ее вскоре изменилось, и она, необычайно суровая и мрачная, сидела молча, опустив глаза. Это было так на нее не похоже, что «барсучки» принялись встревоженно перешептываться друг с другом, время от времени бросая на Мастера обеспокоенные взгляды.

— Нельзя ли мне подняться сегодня на Астрономическую башню, мадам? — осторожно спросила у нее Хельга-младшая, но ответа не получила. И до конца завтрака, опустив голову, просидела притихшая и задумчивая.

Леди Хельга не замечала ни ее, ни других. По ее бледному лицу, красным глазам и проступившим на лбу морщинам Белус, сидевший рядом, безошибочно угадал настигший Хельгу приступ головной боли. Такие приступы часто случались с ней в последние месяцы, и действовало в этом случае лишь одно средство.

— Давай помогу, — предложил ей Белус, когда кончился завтрак и все стали разбредаться по аудиториям. Разошлись и «барсучки» вместе с Хельгой-младшей, напоследок наградив Мастера вопросительными взглядами. — Сразу все пройдет.

Когда леди Хельгу настигала головная боль, помочь ей могло одно: Белус клал ее голову себе на колени и долго, прядку за прядкой, перебирал ее волосы, пока боль не отступала. В такие моменты она закрывала глаза и нежно обнимала его за талию, а после благодарила поцелуями. Белусу очень нравилось выступать в роли лекарства и приносило большую радость, когда его стараниями Хельге становилось легче.

— Можете не трудиться, сэр, — холодно ответила Хельга, смерив его беглым взглядом. — И дайте пройти, мне нужно идти к своим ученикам.

Она стремительно ушла вперед, не дав ему ответить и слова.

Белус ошарашенно смотрел ей вслед, не в силах ни думать, ни действовать, чувствуя боль и шок, а еще — разделившую их ледяную стену, преодолеть которую у него может не получиться.