Танец без касаний (джен)

Море было спокойным. Густой утренний туман поднимался над водой, и его не мог разогнать даже огонь маяка. Если всматриваться слишком пристально — казалось, что из воды выступают неясные силуэты, заставляющие вспомнить о старых сказках. Эше Саю досадливо фыркнул и тряхнул головой, отгоняя смутную тревогу — предутренние дежурства всегда были такими, наполненными сомнениями и предчувствиями. Он коснулся пальцами лба и прикрыл глаза, тихо шепча благословение Тана. Здесь, на самой северной оконечности островного архипелага, не стоило опасаться теней. Особенно — со стороны моря.

Солнце медленно поднималось над горизонтом, туман редел. Тени не исчезали. Эше Саю чувствовал, что тревога его становится все более явной и осязаемой. Из тумана, выхватываемые лучом маяка, медленно, будто рисуясь, выступали контуры кораблей. Хищные остовы черного металла, без парусов и весел, ведомые только таящейся под металлом недоброй силой. Ветерок лениво развернул алое знамя с клубком извивающихся золотых змей.

— Южный флот! — Саю был уверен, что его крик перебудил весь маяк, — южный флот здесь! Пошлите сообщение, пока не поздно!

За спиной кто-то засуетился, доносились крики и тревожный шорох, с которым над маяком поднимали Покров. Если флот атакует — это лишь немного продлит их агонию. Но флот не приближался. Корабли будто в насмешку замерли в пределах видимости, но дальше той линии, на которой их можно достать. Словно ждали чего-то.

Месяц Ато, 388 г. правления Раэхнарра, Исайн’Чоль (423 г. Р.Э.)

Пылевые бури окутали столицу, отрезая ее от всего остального мира. Впрочем, то же самое можно было сказать о любой точке Империи, если, конечно, там не было рабочих туннелей. И это не могло не беспокоить. Что бы ни происходило за стенами — столица никак не могла повлиять на это. Только ждать, пока стихнет буря. Впрочем, истинная буря бушевала отнюдь не на поверхности — ее шепот доносился из глубины разума. Далливан еще раз проверил ставни и отошел от запертого окна — сейчас в посольском дворце заперты были все окна и двери, так плотно, чтобы не осталось ни единой щели. Он не подумал ни об этом, ни о припасах, но, как оказалось, старый слуга прекрасно осведомлен о всех особенностях погодных условий Империи. И голодная смерть — точно не то, что может помешать им всем встретить следующий цикл. Дождаться, когда стихнет буря. Впрочем, началась она немного раньше своего природного срока. Далливан прикрыл глаза, вспоминая. Пока у него не было иных занятий, кроме как вспоминать и ждать.

Далливан не мог сказать, сколько прошло времени, прежде чем он, шатаясь и поминутно боясь поскользнуться на узких тропинках подземелий, выбрался на поверхность. Практически привычные вибрации с каждым шагом делались все сильнее и отчетливее, но только оказавшись на улице, Таю понял — это не вибрации. Над столицей гремели взрывы. Всю улицу тряхнуло, он не удержался на ногах, упал на колени и прикрыл голову от разлетающихся во все стороны каменных осколков. Совсем рядом что-то тяжело рухнуло, и Далливан испуганно распахнул глаза. Темная изломанная фигура казалась гротескно кукольной, неправильной. Под ней быстро расплывалось влажное пятно. Далливан, как был, на четвереньках, попятился назад, упираясь спиной в стену какого-то дома, лишь бы черная, поблескивающая в лунном свете кровь не коснулась ладоней. Он смотрел прямо перед собой и не мог отвести глаз от того, как темная масса, которую язык не поворачивался назвать телом, движется: медленно поднимается на колено, встряхивается и встает в полный рост, будто не обращая внимания на сорванную по плечо руку, на бегущую из многочисленных ран кровь. Но все же — медленно, намного медленнее, чем любые движения дейм, которые он видел до того. А потом перед глазами что-то пронеслось, раздался противный хлюпающий звук, и Далливан увидел, как тело дейм распадается на части, они падают на камни, мгновенно обращаясь черно-синими искрами.

Искры стелились над мостовой, а над ним стояла фигура с закрытым красной тканью лицом. Далливан смотрел и никак не мог уцепить взглядом ее всю, смотрел, пока глаза его не остановились на гербе на плече — клубок змей, рвущих друг друга на части. Эшсар. Он смотрел точно на герб и чувствовал тяжелый взгляд, устремленный на него. Самым краешком глаза замечал, как разлитая по мостовой кровь поднимается вверх, капельки приникают одна к другой, формируя длинный зазубренный кнут. Ему хватит и одного удара. Сердце отчаянно колотилось в груди, Далливан хотел закрыть глаза, но никак не мог даже выдохнуть, выпустить из легких застоявшийся воздух. Кнут поднялся, но хлестнул вдруг куда-то за спину, а ровно через секунду фигура в красном пошатнулась, пронзенная сразу десяткой копий из медленно тающих теней. Вдалеке раздался взрыв, а за ним еще и еще один, но здесь, вокруг Далливана, царила оглушающая тишина.

Он думал, что просидит так вечность или две, но какое-то внутреннее, до этого момента неизвестное чувство, вздернуло Таю на ноги, заставило сделать шаг, а за ним еще и еще один, пока он не побежал, стараясь держаться у стен домов и обходя то и дело возникавшие на пути завалы. Он хотел жить. Сейчас — как никогда отчетливо хотел жить, до каждого срывающегося с губ судорожного вздоха, до заполошно бьющегося где-то в горле сердца, до режущей боли в боку. По щекам текли слезы, но он не замечал их, пробираясь вперед так быстро, как только мог.

Удача изменила Далливану, когда до посольского дворца осталась всего пара кварталов. Он выскочил из-за поворота, запнулся о какой-то камень и полетел вперед, только в момент удара о камни осознавая, что над самой его головой только что пронеслась смерть. Тяжелый черный клинок вонзился в стену, высекая крошку, а потом с тихим звоном полетел обратно. Далливан приподнял голову: посреди переулка замерли двое. Красно-черные доспехи Эшсар блестели в лунном свете от покрывавшей их крови, черная форма со’баст, гвардии Императора, казалась частью окружающей темноты. Они скользили по кругу, сталкивались с неуловимой для глаз скоростью и вновь расходились, а пространство вокруг корежилось, взрывалось, осыпалось камнями.

А потом он увидел это. На противоположном конце переулка показалась фигура. Казалось, она практически не двигалась, будто плыла над мостовой, так что края длинных одежд не касались ни пыли, ни крови, но приближалась с той неумолимой пугающей грациозностью, что без всяких сомнений выдавала дейм. Только вот таких дейм Далливан не видел еще ни разу — ни грана стали и никакого оружия на виду. Только множество тяжелых украшений на руках и в длинных волосах. Айтари?

Он хотел крикнуть, предупредить, совсем не думая о том, что не заметить кипящую в переулке схватку просто невозможно, но айтари шла… или шел? как будто вокруг совсем ничего не происходило, невозмутимо переступая через вывернутые камни и балансируя над провалами. Шаг, еще шаг, туда, где мелькали клинки. Далливану казалось — еще мгновение, и тонкая фигура окажется в самой гуще схватки, из которой просто невозможно вырваться. А потом еще секунду назад сцепившиеся насмерть дейм разошлись в стороны, опуская оружие и склоняя головы. Айтари прошел между ними, сворачивая к одному из домов. Мгновение — и схватка возобновилась с той же яростью.

Далливан смутно помнил, как преодолел оставшееся расстояние до дворца. Он еще несколько раз видел светлые и казавшиеся такими беззащитными фигуры, вокруг которых мгновенно стихали бои, один раз даже видел, как бывшие противники аккуратно перехватили отброшенный очередным взрывом камень, ровно для того, чтобы следующим ударом один из них снес голову другому. Так, чтобы ни одна капля крови не коснулась светлых одежд. В этом Далливан отчего-то был совершенно уверен.

Со стороны улицы донесся какой-то шум, разорвавший привычное завывание ветра, и Далливан дернулся, открывая глаза и прогоняя вновь всплывшие перед ним картины уличных боев. Что-то резко взвизгнуло, ставни сотряс удар, между ними мелькнуло темное лезвие, как нож сквозь масло проходя сквозь все засовы, а потом окно распахнулось, и в кабинет кувырком залетела темная фигура, тормозя о дорогой дубовый паркет лезвием короткой косы.

— Окно, Далливан! — он с трудом узнал голос Каммэ, непривычно резкий и повелительный, такой, что посол и сам не понял, как метнулся вперед, перехватывая ставни и смыкая их, и кое-как задвигая остатки засовов. Вряд ли они продержатся долго, но где-то в доме точно должны быть запасные. Вероятно, следовало удивиться тому, насколько спокойно он об этом думал, но в эти минуты Далливана занимали совсем другие вещи.

— Где вас носило? — совершенно точно не следовало так разговаривать с дейм, но Каммэ Далливан видел в последний раз еще до того, как началась буря, и считал, что имеет право хотя бы знать, чем все закончилось, а все это время ему пришлось сидеть в посольстве и слушать ветер.

Каммэ ожидаемо не удостоил его ответом. Далливан открыл рот, чтобы повторить вопрос, но вдруг заметил, насколько непривычно потрепанным выглядит резидент. И дело тут не только в покрывавшей его с ног до головы уличной пыли. Каммэ казался… более материальным, чем все те разы, что Далливан видел его раньше, и он точно никогда не видел ни одного дейм без перчаток. Если не считать Ларсена. Но тогда ему было не до разглядываний. Посол замер, с болезненным любопытством рассматривая длинные суставчатые пальцы, узкие запястья, покрытые густой сеткой шрамов — новые наползали на старые, поверх них набухала кровью сетка свежих порезов. Далливан с трудом сглотнул, понимая, что кроме привычных запахов весь кабинет заволокло пряным и тягучим ароматом крови, от которого в глазах темнело, а к горлу подступала тошнота.

— Вы… ранены? Я… не знаю, что нужно, — забормотал он, пытаясь справиться с накатившей дурнотой и отвести наконец взгляд от узких дорожек крови. Каммэ опустил руку, собирая пальцами капли и поднося их к губам. Странного его взгляда Далливан не заметил.

— О, не стоит беспокойства. Но все же. Отойдите подальше, — от мягких и вкрадчивых интонаций по позвоночнику пробежал холод, и Далливан сам не понял, как оказался на противоположном конце кабинета, отгородившись от резидента тяжелым столом. Впрочем, вряд ли это стало бы достойной преградой.

Каммэ оценил взглядом расстояние и удовлетворенно кивнул. Самую чуточку дальше, чем достает его цепь. И достаточно далеко, чтобы запах собственной крови перебил все остальные. Чужие слова звучали бесполезным раздражающим шумом, но он заставил себя сосредоточиться на них. Слушать, оценивать, заставить работать разум и подавить инстинкты, нашептывающие о немедленном устранении угрозы. Такой мелкой, раздражающей, жалящей колкими искрами, будто мошка. Литте Каммэ очень долго приходил к мысли, что люди по большей своей части просто не способны удержать свою силу в мало-мальски приемлемых границах. Не агрессия, они просто словно детеныши, которые ничего не смыслят в контроле. Не то, что стоит ответной реакции. Эту мысль пришлось буквально возводить в условные рефлексы и приучать себя просто держаться подальше и не давать повода к лишним всплескам. Из тех, кто остался в памяти Каммэ, самым худшим был Гассат — с ним резидент и вовсе перешел исключительно на общение посредством записок. Проще было выучить запутанные человеческие знаки, чем находиться в одном помещении с ходячей кучей отточенных лезвий и не пытаться ударить в ответ. Его приемника Литте не запомнил совершенно, а вот а’сейе Саммест достаточно смыслил в вежливости, чтобы не мучить чужое восприятие резкими и обжигающими всполохами своей силы. Хотя вряд ли осознавал это. Ждать от людей чего-то подобного — верх наивности. Далливан по внутренней шкале Каммэ числился в терпимых собеседниках, но не когда находился в полуобморочном состоянии от страха. Совершенно безобразно дразня все инстинкты.

— Что происходит снаружи? — резкий, неприятно высокий голос привлек внимание Литте, напоминая, что есть нечто еще, на чем он должен сосредоточиться, кроме усмирения собственных инстинктов.

— Много чего. Многое из того, что мы ждали, и еще больше того, о чем даже предположить не могли, — Каммэ прикрыл совершенно бесполезные глаза, поудобнее устраивая голову на деревянной стенной панели. Теплое, едва ощутимо живое дерево ему нравилось и действовало странно успокаивающе. Казалось, чуть вслушайся в него — и сможешь уловить некий ритм, разгадать еще одну терзающую разум загадку.

— В городе сражались. Тогда. Я… видел, — колкие искорки перестали царапать восприятие, будто замкнулись сами в себе, в неком внутреннем коконе. Каммэ не видел, только чувствовал, как Далливан тоже вжался в противоположную стену, нервно переплетая пальцы. Суматошный пульс крови ощущался так остро, будто находился почти вплотную.

— Да, со’баст пришлось побегать. Кажется, они совсем не ожидали увидеть кого-то из Эшсар здесь. Я тоже не ожидал. А’даэ Лиадара в этот раз превзошла сама себя.

— Эшсар? Я… видел их. Но разве вы не говорили о союзе севера и Шангард?

Ток крови усилился. Быстрый стук и кисловатый запах страха.

— Видели и остались живы? Вы удивительно везучее существо, Далливан, — Каммэ чувствовал, как по телу пробегают мелкие судороги, кривят лицо и заставляют дрожать пальцы — остаточные реакции на слишком далекую и мощную для него силу. Но только благодаря ей он все еще здесь. — Да, Эшсар не было в плане. Нужно лишиться последних осколков рассудка, чтобы осмелиться договориться с ними. Но реальность любит смеяться над нами.

— Скажите, Каммэ… Ларсен… у него получилось?

— Не знаю, — Литте чуть поморщился, пережидая еще одну неровную вспышку энергии, — дворец молчит. Мы узнаем результат не раньше, чем стихнет буря. Но действия Эшсар…

— То есть он может быть жив?

— Нет. Уж в этом-то будьте уверены. Эшсар полагают мертвых лучшими участниками своих интриг.

Это Каммэ знал на собственном опыте. Беспорядки не слишком его обеспокоили: внешний суматошный флер, яркое мерцание перед глазами, неизменный спутник любого действительно интересного действия. Но все же некое смутное ощущение бежало колкими искорками вдоль позвоночника, нарушало ровный ток крови, дарило чувство сухих молний под языком.

Каммэ отошел от окна, сквозь которое наблюдал за очередным столкновением. Его пальцы бессознательно поглаживали ребра наруча, касались спрятанных в пазах накопителей, отзывающихся незнакомой режущей силой. Будто в пустоту проваливались. Но корень беспокойства лежал не здесь: чуть дальше и глубже, в померещившемся стеклянном дыхании крови. Эшсар. Если в игру вступили они, то… Литте потянулся вперед всем своим существом, быстрыми касаниями перенастраивая растянутую защитную сеть. Однажды ее уже практически изорвал Шаг’ё, и надежной она не была, но ему не требовалось создавать крепость: всего лишь отвлечь внимание, маленькую изящную мухоловку, которое подразнит того, кто придет сюда. В том, что гости будут — сомневаться не приходилось. Каммэ уже ощущал их: предвкушающее дрожание крови разливалось в воздухе, тянуло пряным запахом опасности. Ему не уйти из смыкающейся петли. Литте резко нажал на узкий стержень стас-накопителя, острый кончик кристалла разорвал кожу, ломаясь, крошась и перемешиваясь с кровью. Высвобождая затаившуюся силу. Под ногами не осталось ничего, кроме пустоты. Шаг.

Никакое убежище нельзя назвать надежным. В поиске крови Эшсар не было равных. Когда-нибудь пряткам суждено было закончиться, и миг этот приближался со всей неотвратимостью. Но Каммэ еще оставалось, что показать им. Тонкую дорожку сквозь пустоту, отмеченную черно-белым маркером. Вместе с Печатью Ларсен отдал ему все свои накопители, не оставив себе шанса на возвращение. И это не то, что Эшсар могли учесть в своих расчетах, но шанс будет только один.

Литте шагнул вперед, растворяясь в бесконечных коридорах подземных уровней. Играть здесь в прятки можно было долго, но не бесконечно. Он замер, принюхиваясь, едва касаясь пальцами стен. Легкие пульсации уходили в пустоту, сталкивались, пересекались с другими, дрожали от резонанса и гасли. Город над головой жил и дышал в собственном ритме, спокойно билось сокрытое где-то в глубине сердце. Его биение отдавалось в кончиках пальцев, проходило насквозь, свободно, легко и… дробилось, сбивалось обо что-то впереди. Пульсация исходила неправильностью. Каммэ развернулся и скользнул в боковой проход. Коридоры крутились в спирали, оборачивались ловушками, подстерегающими засадами и жарким дыханием охотничьего азарта. Кто откажется как следует вонзить когти в ускользающую, как туман, добычу?

Узкий карниз над провалом пьянил сладким ощущением раскрывающейся бездны. Одно неверное движение, сыплющиеся из-под ног камни и бесконечный полет. Осторожничать здесь приходилось даже Эшсар. Идеальное место для неравного боя. Если бы Каммэ собирался сражаться. Кровавые нити-жилы бежали по стенам, множество пульсаций вертелось вокруг, создавая изменчивую сеть застывших капелек и едва наметившихся шагов. Танец, застывший за такт до его начала. Не нужно вслушиваться в чужой ток крови, чтобы знать — расплавленная, замирающая стеклом мощь Застывшего Источника Эшсар без труда разорвет тонкие нити, связывающие его с реальностью. Мир встряхнуло очередной пульсацией. Каммэ заложил руки за спину и позволил себе упасть. Такт, другой, третий… пока алая сеть не осталась где-то далеко вверху, неспособная уловить всплеск чужой силы. Мигнуло.

— Вы не очень-то похожи на мертвеца, — из голоса Далливана исчезла дрожь. Он вновь рискнул приблизиться, заставляя Каммэ распахнуть глаза и прислушиваться к каждому шороху. Вымерять мысленно оставшееся расстояние.

— Вас это расстраивает?

— Нет, что вы. Но то, что вы здесь… я не выгоняю, не подумайте, просто…

— Этот дом достаточно надежно защищен. В этом смысле волноваться не о чем.

Далливан вновь увеличил расстояние между ними, возвращаясь к молчаливо признанным безопасными границам.

— Вот как? — своего удивления посол скрыть не сумел. — Я не знал об этом…

— Странно. Еще сэйе Гассат сумел добиться императорской защиты для посольства. Не знаю, уж как это ему удалось, но это одно из самых защищенных зданий в столице. Даже Альяд пришлось бы постараться, чтобы проложить сюда дорогу. Оно закрыто ото всех, кто не является частью посольства вашей страны.

На самом деле Каммэ подозревал, что Император просто предпочел закрыть Гассата в посольстве, чтобы неугомонный сэйе не провоцировал излишне окружающих. Но все же ему казалось странным, что такая важная информация оказалась тайной для Далливана. Не знать ничего о защищенности окружающих тебя стен? Такой беспечностью не отличались даже айтари.

— А как же тогда вошли вы? — Далливан замер, и от него во все стороны плеснуло настороженностью и горьковатым ароматом тревожности.

— Вы сами меня пригласили, неужели не помните? — Каммэ усмехнулся, в который раз поражаясь людской неспособности отслеживать собственные слова и вкладываемый в них смысл. Они так часто бросали их, что совсем не обращали внимание на то, что срывалось с их губ. Будто прибрежные птицы с их бессмысленным криком.

— Но не беспокойтесь. Я не задержусь надолго. Как только стихнет буря — придется действовать. Поверьте, мы увидели только первый ход, и даже не знаем, на чье поле он сыграл.

— Ненавижу ожидание.