Врата Бальдура (новеллизация) (джен)

Глава 6

Постоялый двор «Дружеская рука» — в действительности целый каменный форт с подъемным мостом — уже двадцать лет как был объявлен нейтральным убежищем на Побережье Мечей.

На торговом тракте, носившем название Прибрежного Пути, полном разбойников, банд орков, хобгоблинов и багбиров, гостиница стала мирным пристанищем для множества усталых путников. В «Дружеской руке» никому не дозволено было хвататься за оружие, и гость любой расы, веры и даже с любым прошлым мог чувствовать себя здесь в безопасности.

Проснуться в одной из комнат такой гостиницы было настоящим наслаждением, особенно для скитальцев, привыкших спать в обнимку с оружием. Совсем другие ощущения, когда можешь обнять подушку! А что за блаженство — с утра заказать горячей воды, чтобы вымыться с ног до головы в здоровенной дубовой кади, и потом выпить кружку холодного, только что из погреба, пива. В общем, Линх и его соратники так и поступили.

Маленькая компания искателей приключений не торопилась покончить с обедом. Уже были съедены мясная похлебка, огромная яичница с ветчиной и гора печенья с чаем, а они все не спешили расходиться из-за широкого, чисто выскобленного стола.

Внезапно Имоен привстала, опираясь на плечо Линха, и пристально вгляделась в броско одетого молодого человека, только что вошедшего в трапезную. На нем была разноцветная куртка, за плечом лютня, черные волосы волнистыми прядями падали на плечи. Линху тоже этот парень показался знакомым. Ах да, на ярмарке в Нашкеле этот тип танцевал с Имоен! Линх растерянно приоткрыл рот, когда его подруга детства, заулыбавшись, помахала рукой:

— Ой, какие люди!

Молодой человек охотно ответил белозубой улыбкой и подошел к столу:

— Имоен, вот это встреча! Я счастлив видеть тебя живой и здоровой, учитывая… ну… твои приключения! Кстати, ты загорела.

— Это Гаррик, — сообщила Имоен. — Он бард. А это Линх.

— Какая честь! — воскликнул молодой бард. — Тот самый Линх, что вместе со своими друзьями изгнал всю нечисть из нашкельских шахт! Жители Нашкеля почитают тебя, как героя. Я как раз сложил балладу о твоих подвигах. Клянусь, она пользовалась огромным успехом!

— Ух ты! — взволнованно перебила Имоен. — Ты первый бард, Гаррик, который начал нас воспевать. Наконец-то, давно пора! Хочешь, я расскажу тебе еще кучу приключений: например, как мы с Линхом убили зомбячьего пахана Бассилуса? Мы еще кое-чем занимались, но пока это тайна. Готовятся сногсшибательные разоблачения! А ты споешь нам свою балладу?

— Конечно, спою, раз ты просишь! — Гаррик отвесил галантный поклон и взял в руки лютню. — «Баллада о подземельях Нашкеля», — провозгласил он.

Посетители притихли, Гаррик не стал скромничать и вышел на середину, собираясь выступать для всей гостиницы.

Голос у барда оказался что надо, луженая глотка, и пел он, по правде говоря, замечательно. Невольно посетители перестали стучать ложками, ножами и вилками.

Имоен особенно понравилось, что Гаррик посвятил каждому из спутников Линха по отдельному куплету. Бард отдельно спел даже про Бу, что пришлось очень по душе Минску. Посадив зверька на стол, следопыт воскликнул:

— Слышишь, Бу? Скоро хомяки прославятся, как верные спутники следопытов. До сих пор следопыты выбирали собак, волков или даже медведей, но теперь многие заведут себе хомяков!

Под конец баллады настала очередь Линха.

Мягкий сердцем ильматари,

Линх с железным кулаком.

Не уступит этот парень,

Если встретится с врагом.

Пусть за голову героя

Золота сулят мешок,

Сам себе могилу роет,

Кто скрестит с ним свой клинок!

— пропел Гаррик.

Раскланявшись под аплодисменты, с раскрасневшимся от приятных ожиданий лицом Гаррик подлетел к Имоен. Однако тут беднягу встретил ледяной душ.

Девушка зашипела на него, словно кошка, которую погладили против шерсти:

— Ты что, не соображаешь?! С ума сошел, такое петь?

Сбитый с толку Гаррик разинул рот, недоумевая, чем мог обидеть ее. Но Имоен не унималась:

— Значит, ты везде шляешься и кричишь, что за голову Линха дают мешок золота? Вдруг какой-нибудь наемный убийца еще не слыхал! Ну, ничего, сейчас Гаррик всем расскажет, кого прирезать!

Имоен прогнала незадачливого красавчика-барда безо всякого сожаления. Однако Линха это натолкнуло на самые неожиданные, тревожные мысли. Он был не слепой и видел, что Имоен, конечно, не ребенок, оба они уже не дети. Неужели однажды она может влюбиться?

Насчет себя Линх был спокоен. Нет, не с такой рожей, как у него, по крайней мере. Имоен — другое дело, но почему ему кажется странным, если бы вдруг ей кто-то стал нравиться?

Линх не ревновал. Слишком уж глупо воображать, что они с Имоен так на всю жизнь и останутся вдвоем, как в Кэндлкипе. Никого к себе не привяжешь, бессмысленно даже злиться.

Но почему-то Линху казалось, что, когда Имоен впервые по-взрослому полюбит какого-нибудь парня, то будет перерезана последняя ниточка, связывавшая их с детством.

— Ау, есть кто дома? — тронув его за плечо, окликнула Имоен.

Словно разбуженный, Линх повел взглядом и вдруг увидел, что остальные его спутники уже вышли из-за стола. Лишь Имоен с доброжелательным любопытствам уставилась на него.

— Слушай, какие мужчины тебе нравятся? — топорно изобразив непринужденность, произнес Линх.

Но Имоен не удивилась и махнула рукой:

— Никакие. Старик, нам надо спасти Побережье Мечей, а потом я хочу путешествовать! Прикинь, куча мужчин, едва в них влюбишься, ждут, чтобы ты все бросила и плясала вокруг них. «Эй, разве это любовь, если ты хочешь спасти Побережье Мечей и путешествовать, а не заботиться, хорошо ли я поел, и не нужно ли постелить чистую постель, чтобы я отдохнул?» Ха! Раз так, я лучше сначала постарею и найду себе милого старичка, вроде господина Э., но губить свою молодость — нет уж!

— А откуда ты знаешь, что мужчины так думают? — в недоумении спросил Линх.

Имоен рассмеялась:

— Дружище, послушай тетушку Имми! Это ты рос в келье. А я, если ты случайно забыл, росла при трактире. Поверь, Линх, я знаю еще целый миллион вещей, которые для тебя сюрприз.

Дальнейший путь шестерки приключенцев лежал на север, во Врата Бальдура.

Когда-то Халид сказал Ксану: «Мы не можем туда идти, Линха там убьют!» Во Вратах повсюду были развешены объявления о награде за его голову, и значит, кому угодно могло вздуматься поправить свои финансовые дела, вогнав ему в спину нож в темной подворотне.

Однако след неумолимо вел туда: во Вратах Бальдура располагалось главное представительство Железного Трона на Побережье Мечей.

Местоположение Врат было исключительно выгодным — ровно на полпути между Глубоководьем и Амном, еще двумя великими торговыми мегаполисами. И кроме того, оно было сказочно живописным.

Солнечным вечером путешественники очутились на пронзительно зеленой равнине. Впереди сквозь просветы в бурой скальной гряде виднелось спокойное море, на голубой глади чернели пятна рыбацких лодок. В той же стороне сгрудились хибары с желтыми соломенными крышами. Одна из них, как нарочно для колорита, примостилась на отшибе у подножия скал.

Это был пригород Врат Бальдура.

Завтра путешественники будут уже там, а сегодня они рассчитывали заночевать на морском берегу и искупаться. Все же перед тем как войти в большой процветающий город стоило как следует отмыться.

Просить ночлега в деревне шестерка путников не собиралась. Однако у жителей должны быть колодцы, а значит, у них удастся пополнить свой запас пресной воды. Ближе всего по дороге стояла как раз хижина на отшибе, старая и ветхая, окруженная запущенным садом. Правда, при взгляде на нее возникали некоторые сомнения, не заброшена ли она. Но в любом случае, если даже лачужка покинута, во дворе вполне мог найтись колодец со студеной чистой водой.

Сквозь нагретую вечерним солнцем траву, разбрызгивая вспугнутых кузнечиков, путешественники не торопясь продвигались вперед, как вдруг сонную тишину разорвал злой, почти кошачий визг. Он доносился из самой лачужки, а вслед раздались пронзительные крики:

— Вошли вон, псы!.. Отпусти, прокляну! Убери от меня свои поганые лапы, гад!

В следующую секунду Линх бегом кинулся к хижине. Это был голос ребенка, и не оставалось сомнений, что ребенку грозила беда. Спутники бросились за ним, но он успел опередить их. Линх примерялся было вышибить ногой дверь, но в последнее мгновение заметил, что она закрыта неплотно. Поэтому уже на пороге парень спохватился: может, не стоит так сразу крушить чужой дом? Он просто распахнул дверь рукой и перешагнул через порог.

— Вон пошли! Отпусти!..

— Никто тебя не услышит, маленькая шлюшка, — сквозь зубы процедил кто-то ровно в тот миг, когда Линх отворял дверь.

Поэтому, сделав шаг внутрь, Линх хрипло выдохнул:

— Услышит…

Наступила тишина. Линх вытаращил глаза, словно бы для того чтобы убедиться, не обманывают ли они его. У него перехватило дух: трое мужчин держали извивавшуюся девочку-подростка, у одного из троих были уже спущены штаны, на ней задрано изорванное синее платье, а желтые соломенные волосы дико растрепаны.

Трое местных — наверное, рыбаков из деревни — тоже оторопели.

Хотя Имоен часто дразнила Линха тугодумом, иногда он соображал очень быстро. Загородив своими широкими плечами вход, он предупредил своих спутников:

— Не входите!

Ему не хотелось, чтобы на девочку сейчас смотрели чужие люди. Она, как змея, вывернулась из рук рыбаков и отскочила в угол лачужки. По подбородку с разбитых губ текла кровь, из глаз брызгами летели слезы ярости и отчаяния.

Линх молча оскалил клыки, свирепо, как никогда.

— Убей их! — прошипела девочка, подняв на Линха полные ненависти глаза. — Они убили мою мать, убей их!

— Ее мать была ведьмой! — перебил один из рыбаков. — Она каждый день требовала с нас дань Амберли, а когда мы отказались платить, потопила наши лодки.

При имени Амберли, Королевы Глубин, Линх вздрогнул. Это была морская Богиня Ярости. Ее писания гласили: «Море — дикое место, и тем, кто осмеливается отчалить от берега, следует заплатить. Все должны бояться Амберли, поскольку ветер и волны могут достать всюду, если возмущены. Заставьте народ бояться ветра и волн, пока жрица Амберли не защитит их».

— Это ребенок, — упрямо проговорил Линх.

— Убей их! — прошипела девочка, не вытирая своих злых слез.

— Ведьмино семя! Она тоже научилась от своей мамки, нам от нее теперь житья не будет, — ответил рыбак.

Но его приятель, похоже, решил сбавить градус напряженности и доверительно подмигнул Линху:

— Девка в самом соку, свеженькая. Эй, мы всего-то думали попользоваться каждый по разочку, парень!.. Слушай, да она сама этого хочет!

Третий, вдруг ощутив что-то неладное, предложил:

— Хочешь, бери эту маленькую потаскушку себе?

— Убей их! — мстительно повторила девочка.

Внезапно Линх проронил:

— Да будет так.

Спутники Линха топтались у порога. Джахейра осторожно заглянула в окно и, нахмурившись, сделала знак остальным, призывая послушаться Линха и оставаться на месте.

Очень скоро скрипучая дверь хижины отворилась, и девочка лет двенадцати со спутанными соломенными волосами, в разорванном мятом платье выскочила наружу. На ее щеках подсыхали дорожки слез, а злые зеленые глаза сверкали, как у испуганного и разъяренного котенка.

В лачужке послышался грохот, словно что-то ударилось в стену, опрокинулась, затрещала какая-то рухлядь, и раздались потрясенные вопли: «Ты что, парень?.. Очумел?! За что?.. Что ты за зверь, ты убийца!..» Но все это очень быстро закончилось.

Снова протяжно заскрипела дверь, и из лачужки, нагнув голову, чтобы не ушибиться о притолоку, выбрался Линх. Он стискивал в левой ладони кулак своей правой руки, хмурился и не говорил ни слова.

— Дружище, Бу не понимает, что случилось, растолкуй нам! — воскликнул встревоженный Минск.

Линх посмотрел на него, точно не слышал. Ведьма Динахейр незаметно потянула своего могучего телохранителя за рукав. Джахейра и Халид медленно переглянулись, словно безмолвно переговариваясь о чем-то.

Но взъерошенная девочка, бросив взгляд на свою жалкую лачужку, встрепенулась.

— Сожги дом! — не унималась она.

Чуть помедлив, Линх с озабоченным видом спросил:

— А где ты тогда будешь жить?

— Жрицы заберут меня в храм Амберли, — ответила девочка. — Я должна встретиться с ними у городских ворот. Сожги эту несчастную халупу!

Линх повернулся лицом к ветхой лачуге и воздел руки.

— Да низойдет небесный огонь! — начал воззывать он. — Да испепелит это жилище, и это место очистится...

Пока Линх читал свою молитву, Имоен лихорадочно думала: «Что с ним такое? Кажется, я теперь понимаю не больше, чем хомяк!»

Сухонькая, словно пучок сена, лачужка вспыхнула как трут. Однако из нее, кроме треска пламени, не донеслось ни звука. Те трое действительно были мертвы…

Закат переливался всеми оттенками красного, отражаясь в море. На небе не виднелось ни облачка, а водная гладь застыла, как зеркало. Вечер был настолько спокоен, насколько вообще может быть спокоен вечер вне домашнего крова.

Путешественники расположились на ночлег под нависшей козырьком скалой. Природная крыша надежно защищала убежище от палящих лучей закатного солнца, чистый пол состоял из галечника. Тения — так звали девочку — показала чужакам свой потайной уголок.

Она не сводила с Линха восторженного взгляда зеленых глаз, горевших мстительным торжеством. Это могло казаться странным, а в ребенке даже пугающим, но девочка, с малых лет воспитанная в духе амберлантов, имела твердое сердце.

Над выложенным камнями очагом закипел котелок, и стоянка наполнилась уютным запахом горячей снеди. Казалось, все встало на свои места, но ко вкусу горчащего на губах дыма примешивался еще какой-то странный привкус — растерянности?..

Ни у кого не вызывало сомнений: местные рыбаки пошли на страшное дело. Они врали, что оставили бы Тению в живых. Не могла эта троица не понимать, что девчонка сразу же кинется в храм и все расскажет мстительным жрицам Королевы Глубин!

Но маленькую компанию приключенцев поразила жуткая решимость, с какой Линх совершил свой суд. Все были неразговорчивы в этот вечер, хотя он и выдался таким приветливым с виду.

Только Минск, склонившись над прикорнувшим в его сложенных лодочкой ладонях Бу, что-то ворчал про себя, но остальные привыкли, что рашеми часто разговаривает со своим хомяком.

Внезапно, вскинув бритую голову, покрытую боевой раскраской, Минск поднял на Линха наивные голубые глаза:

— Вот как, Линх тоже иногда приходит в ярость! Теперь Минск понимает. Минск тоже бывает в буйной ярости, когда случаются плохие вещи…

Но Линх с непривычной в нем горячностью, с жестами, воскликнул в ответ:

— Почему все думают, что ильматари положено только лечить и прощать?! По-вашему, Плачущий не способен гневаться? Пусть гнев Ильматера нелегко возбудить, но он ужасен перед лицом жестокости. Сломанный Бог беспощадно наказывает тех, кто может повредить детям. В писаниях гнев Ильматера называют «гневом, рожденным из сострадания». Я не должен быть милосердным ко всем без разбора! Что же вы все смотрите на меня, будто не узнаете?!