Кофе с сахаром для кислого гота (гет)

Питер стоял перед шкафом в позе человека, решающего судьбу вселенной.

— Слишком... — швырнул белую рубашку.

— Выгляжу как официант, — отправил в нокаут серую.

Он плюхнулся на край матраса, уставившись на оставшиеся три варианта:

1) Тёмно-синяя — надежная, но скучная

2) Бордовая — рискованно, вдруг подумает, что я вырядился

3) Чёрная — похороню себя до начала свидания

— Ладно, — провёл руками по лицу. — Синяя. Классика. Она же... она же вроде как нравится ей.

Натягивая рубашку, вдруг вспомнил: месяц назад ты поправила ему воротник, случайно коснувшись шеи. "Тебе идёт синее", — сказала ты тогда. После этого он носил синее неделю подряд, пока его друзья подкладывали его как только могли.

Всю дорогу до кафе он репетировал

— Привет. Ты... хорошо выглядишь — нет, банально.

— Ты сегодня... сияешь — боже, что это вообще.

— Привет. Прекрасно выглядишь, пойдем? — идеально, ничего не испорчу.

Питер ждал в пяти метрах от кафе, перебрасывая телефон из руки в руку. А вдруг она передумала? Или не пришёл ли я слишком рано? То и дело вертелось у него в голове

Когда ты появилась, он нарочно сделал более собранное лицо:

— О, а я думал, ты... — голос дал трещину на середине фразы. Он резко замолчал, заметив цвет твоего платья. — Черт.

— Что?

— Мы... — он показал пальцем между твоим нарядом и своей рубашкой. — Это не специально.

— Как скажешь.

Внутри него кричал голос: "Скажи комплимент! Сейчас же! Что-нибудь про её глаза! Или волосы! Или..."

— Тебе.. — он проглотил ком в горле. — Этот цвет.. он... хорошо смотрится.

Это прозвучало не так хорошо как он хотел, и он был готов убить себя в ту же секунду как закрыл рот

Но ты рассмеялась — и вдруг стало легче.

Вы зашагали к кофейне, и какое-то время шли молча.

— Кстати, — он вдруг кольнул тебя локтем — ты все ещё настаиваешь на том рафе?

— А ты все ещё боишься?

— Я не боюсь, — он фальшиво фыркнул. — Я просто...у меня аналитический склад ума. И если что-то называется кофе, но на вкус как жидкий торт, это требует расследования.

Ты рассмеялась, и он невольно улыбнулся в ответ.

В кофейне он заказал раф — с преувеличенно серьезным лицом, будто подписывал договор.

После этого он держит стакан с рафом, который только что попробовал. На его лице — смесь отвращения и упрямства.

— Ну как?

— Это... как если бы карамель и кофе заключили хрупкое перемирие.

— То есть тебе нравится?

Он пожимает плечами

— Я бы сказал, это требует дальнейшего изучения. Кстати, ты знаешь, что у меня есть теория про тебя?

— Неужели? Заинтриговал

— Ты специально рисуешь сердечки на моих стаканах, чтобы я не мог жаловаться на кофе. Психологическая диверсия.

— Работает?

— Чёрт возьми, да. Но вот что я действительно не понимаю...

Он достаёт из кармана смятый бумажный стаканчик с прошлого раза, показывает ей, демонстративно ставит оба стакана рядом, сравнивает

— Нет, тут явная закономерность. Я провёл исследование.

— И к каким выводам пришёл?

— Что ты либо самый внимательный бариста в этом городе...— Наклоняется и тихо произносит — ...либо мне действительно повезло.

Ты засмеялась, он улыбнулся. Всё шло на удивление Питера, хорошо, действительно хорошо, пока ты не допила свой раф и не сказала:

— Значит, — ты прищурилась, — ты хранишь стаканчики с моей подписью. Это мило. Или жутко

— Я... — он потянулся к стакану, но ты была быстрее.

— Капучино для Питера — прочитала ты вслух, проводя пальцем по забавной рожице, которую нарисовала тогда.

Его уши горели.

— Ты считал дни.

— Я считал кофе!

— Дни, — ты перевернула стаканчик — на дне была аккуратная дата: 17.05

Тишина. Где-то капала кофе-машина.

— Ладно, — Питер глубоко вдохнул, — возможно, я... слегка...

— Записывал даты?

— Запоминал! Это другое!

Ты вдруг рассмеялась — не дразняще, а тепло, и он невольно улыбнулся в ответ.

— Знаешь что? — ты неожиданно толкнула ему его же стаканчик обратно. — Продолжай коллекцию.

Он замер:

— Серьезно?

— Если обещаешь показать всю свою коллекцию.

Питер почувствовал, как его сердце совершило что-то между кувырком и остановкой.

— Это... — он осторожно убрал стаканчик в карман, — звучит как шантаж.

— Это звучит как второе свидание, — поправила ты.

Он слегка, убрал бумажный стакан обратно в карман, в после вовсе перестал скрывать улыбку

— Знаешь, — голос его больше не дрожал, — я мог бы собрать коллекцию и побольше.

— Да? — ты нарочно наклонила голову. — Например?

Он медленно провел пальцем по кромке своего рафа, оставляя след на пенке:

— Вот этот стакан. Вон ту солонку, которую ты поймала вчера.

— Солонку?

— Она особенная. Ты ловила ее левой рукой. — Он вдруг засмеялся твоему удивлённому выражению лица. — Я не сумасшедший. Просто... наблюдательный.

Ты наклонила голову и всем видом давала понять что знаешь это.

— Еще я бы сохранил, — он сделал паузу, — вот этот момент.

— Момент?

— Да. Когда ты щуришься, прежде чем засмеяться. Как сейчас.

Тишина. Где-то зазвенела посуда.

— Это... — ты вдруг запнулась, — очень конкретно.

— Я очень конкретный человек, — он пожал плечами, но глаза выдавали волнение.

Ты отодвинула свой стакан и неожиданно спросила:

— А что еще ты запомнил?

Питер задумался, потом осторожно протянул руку — не к тебе, а к твоей чашке. Развернул ее ручкой к себе.

— Ты всегда так ставишь. Ручкой налево.

— И...?

— И я всё пытался понять — привычка или принцип.

— И?

— Теперь мне кажется, — он впервые за вечер говорил легко, без запинок, — что ты просто оставляешь место.

— Для чего?

— Для вот этого, — Питер подвинул свой стакан вплотную к твоему, чтобы их ручки соприкоснулись.

Кофе давно выпит. Фонари за окном зажглись. А вы все сидели, и казалось больше ничего и не надо.