Страшная сила (гет)

Ляпус побледнел и отшатнулся. Он совершенно не узнавал свою фею.

— Нет, не надо остальных! — сделал он останавливающий жест рукой и покачал головой. — Тилли, прекрати!

— Почему — не надо? — удивилась она. — Ваше Капюшонство, разве вы не хотели, чтобы эти дерзкие создания понесли наказание? Они ведь ваши враги! Вам никто не смеет мешать делать то, что вы хотите, а они посмели! Разве они не заслуживают расправы? А мне это вполне по силам!

— Нет! Перестань это делать! — Ляпус хотел запретить фее продолжать расправу, однако прозвучало это, скорее, как мольба. Тилли вдруг явственно вспомнилось, как она сама прежде пыталась остановить Ляпуса, чтобы он не расправлялся с другими не подчинившимися. Это было слишком похоже. Она не могла поверить в то, что слышит. Хотелось проверить как-то, убедиться... скорее всего, в том, что ей показалось.

— Ваше Капюшонство, конечно же, я перестану, если такова ваша воля, — невозмутимо пожала плечами Тилли. — Но ведь я пообещала, что буду верно служить вам, всегда делать всё, что вы хотите! Вам не нравится, как у меня получается, да? Я плохо стараюсь? Вы только скажите, что я делаю не так?

— Что ты делаешь не так... Да с тобой теперь всё не так!! — прорвало его, наконец. — Всё не так, всё неправильно, словно ты нарочно надо мной издеваешься! Словно тебя подменили!.. — с горечью закончил Ляпус и отвернулся, пытаясь успокоиться.

"Однако подмена сработала! — с удовлетворением отметила Хисстэрийя. — Но что же дальше, что??"

Тилли тоже напряжённо ждала, что сделает Ляпус дальше — накажет ли её, отошлёт отдыхать, позовёт ли кого-то другого для наказания своих врагов? А он перевёл дух, подошёл к ней и сказал неожиданно мягко, грустно, но решительно:

— Послушай, Тилли... Я не хочу, чтобы ты мне служила. Никогда больше.

— Господин Ляпус, вы всё-таки недовольны мной? Мне очень жаль, что я не угодила вам.

— Да нет же, Тилли, ты меня не слышишь! — домовой вздохнул, погладил плечи девушки и попытался ещё раз объяснить. — Я тебе больше не господин. Ты поняла? Ты теперь можешь делать то, что хочешь ты сама, а не то, что угодно мне. То, что тебе нравится, а не то, от чего тебе больно и страшно.

— Всё-таки, заметил... — прошептала Лиза. — Ну вот, теперь он сам нас добьёт, — тут же пришла ей в голову куда менее утешительная мысль. Печенюшкин выразительно посмотрел на девочку, намекая, что пока лучше помолчать.

— Я могу делать то, что хочу сама? — с недоверием переспросила Тилли. Она слишком хорошо помнила, что некоторые из её желаний злодей не приветствовал — например, желание вступаться за других. — Господин Ляпус, простите меня, но я в этом не уверена.

"И я в этом тоже не уверена, — подумала Хисстэрийя. — Думаю, мне лучше вмешаться. Пока кое-кто не передумал..."

— Вообще-то, она и впрямь не может, — заметила киса вслух. Все обернулись на её голос. Ляпус понял, что совсем забыл об ещё одной пленнице, и её реплика стала для него полной неожиданностью. Он недоуменно посмотрел в её сторону.

— Ваше Капюшонство, ну вы же сами должны понимать, в чём дело! — продолжала киса. — Тилли ведь попала под действие сока гуарама, как и все жители Фантазильи, и её воля отныне подчинена вам. Так что её неуверенность полностью оправдана.

— Ах да, точно... — растерялся Ляпус. — Верно, как же я сразу не подумал... — он лихорадочно соображал, какой выход можно предложить фее. — Тогда вот что: ты можешь больше не пить газирон и негрустин. Тилли, слышишь? Не пей больше эти напитки. Ни капли!

— Нельзя, да? Я поняла, — вопреки ожиданиям Ляпуса, девушка выглядела расстроенной. — Хорошо... я больше не выпью... ни капли. Раз вы так хотите! И... сколько мне осталось? — тихо спросила она. — Сколько дней я буду делать то, что мне нравится, пока?.. — она не решилась закончить. Ляпус понял, что снова что-то не так, но от волнения никак не мог сообразить, что же фея имеет в виду.

— Пока — что? Тилли, я тебя чем-то обидел? Что с тобой? — он заметил, как в её глазах заблестели слёзы.

— Пока она не умрёт — вот что, — жёстко пояснила Хисстэрийя. — Что у вас с памятью, Ваше Капюшонство? Я так понимаю, напряжённые будни правителя и тревоги последних дней полностью измотали вас и породили в вашей прелестной кудрявой головушке неразбериху! Вы ведь сами объявили, что тот, кто употребит хоть каплю зачарованного напитка, больше не сможет жить без него и вскорости умрёт в страшных мучениях, если не выпьет вновь! А у Тилли память хорошая, она ведь даже мне сначала боялась давать попробовать негрустин, сказала, что опасно! Или... вы обманули всех? — высказала она внезапную догадку. — Обманули, да? На самом деле это не смертельно?

— Нет, — Ляпус мрачно опустил голову и очень тяжело вздохнул.

— Не умру? — Тилли несмело обрадовалась. — Если не пить — на самом деле не умираешь?!

Ляпус в ответ покачал головой, сделавшись ещё мрачнее.

— Нет. Я не обманул...

— Ох... как же тогда плохо дело выходит! — сокрушённо вздохнула киса. — Тогда получается, что вы разрешаете Тилли больше не пить и вскоре умереть, она всё правильно подумала! Умрёт, бедняжка! Мучительной смертью через несколько дней! — наигранно-драматически воскликнула она. — По вашей воле, Ваше Капюшонство! И, зная это, едва ли она сможет радоваться жизни все те последние дни, что ей остались! Умрёт, сгинет ваша милая, очаровательная фея! — ядовито оскалилась Хисстэрийя. — И ничто ей не сможет помочь!.. Отличный пример для населения! Теперь вы по праву заслужите звание настоящего Великого Злодея!

— Замолчи!! — рассердился Ляпус. — Я не хочу её убивать, ясно?! Я хотел всего лишь порадовать Тилли! Да, не вспомнил сразу!

— Как вспомнить, так не вспомнил, а как напугать свою фею, так успел! — снова не смог промолчать Федя, шмыгая разбитым носом. — Конечно, а кого бы порадовало-то, что помирать скоро? Уж на что околдована девчонка, а жить-то всё равно хочет. Дурак ты, Ляпус, ну, дурак!!

Оскорблённый Ляпус хотел, было, наброситься на него в ответ, но вдруг поймал испуганный и в то же время исполненный надежды взгляд Тилли — и остановился.

— Тилли, скажи, я и впрямь дурак? Да? — подавленно спросил он.

— Нет, Ваше Капюшонство. Вы не дурак, — поспешила ответить она.

— Да нет, всё-таки, дурак! И ещё какой дурак!! — Ляпус развернулся и с отчаянной злостью ударил кулаком по подлокотнику своего трона. — Я же видел... Видел во сне! Ты же мне говорила! Я должен был догадаться, что неспроста это приснилось! — негромко, но с невыносимой досадой и горечью бормотал он. — Не могу я тебя порадовать, только напугать и погубить, как и всех! Всё верно! Ничего тут не поделаешь!..

С минуту Ляпуса трясло, и в повисшей тишине было слышно его тяжёлое дыхание. А потом он словно бы успокоился и повернулся обратно к Тилли, не поднимая головы.

— Тилли, вот тебе мой последний приказ, — хриплым голосом заговорил домовой. — Отмени свои чары и развяжи всех!

Недоуменный шёпот разошёлся по тронному залу. Фея растерялась, тоже не веря своим ушам.

"Это что — опять сон?.. Отменить чары и развязать... для чего?? Ведь не просто так!"

— Вы хотите, чтобы я отпустила всех ваших врагов? — уточнила она. — Или я что-то не так поняла?

— Нет, ты всё правильно поняла, — с неохотой ответил Ляпус, всё ещё стараясь ни на кого не смотреть. — Освободи их. Ты не оставляешь мне выбора.

— Я?! Не оставляю вам выбора?! — изумилась Тилли. — Ваше Капюшонство, простите, но это как так?

— А вот так. К моему сожалению, есть только один-единственный способ помочь тебе. И все здесь знают, какой. Я бы ни за что не согласился на это, но тогда ты либо навсегда останешься такой же несчастной, невесёлой, совсем не похожей на себя, либо и вовсе умрёшь.

— А вам на самом деле не всё ли равно, Ваше Капюшонство? — Тилли не могла до конца поверить в его слова, но ей как никогда хотелось убедиться, что это не обман, не ошибка, что Ляпус действительно любит её. — Неужели я вам так нужна?

Ляпус подошёл ближе и посмотрел девушке прямо в глаза.

— Нет, не всё равно, — тихо, но твёрдо ответил он. — Да, нужна! Перестань меня обижать и просто сделай это. Расколдуй и развяжи всех — я знаю, что ты точно этого хочешь.

— Да! — с трепещущей на губах улыбкой кивнула Тилли и принялась вспоминать обратные заклинания. Мануэлу и Морковкина возвращать пришлось долго и с трудом — недаром превращение в осиновый пень считалось в Фантазилье окончательной казнью. То, что сделала Тилли, всё же немного отличалось, но сил на снятие этих чар у феи ушло так много, что к концу её уже пошатывало. Вернуть Фантолетте её силу, здоровье и красоту... Развязать всех остальных... Обезвредить сапоги Феди, чтобы они его больше не пинали... Тилли пела заклинания одно за другим, помогая себе руками, и чувствовала себя так, будто это её саму развязывают и освобождают от пут. Освобождают затем, чтобы она могла свалиться и упасть. Управившись со всеми, фея обмякла и села на пол, привалившись спиной к подлокотнику кресла-трона.

Освобождённые потрясённо осматривали себя и друг друга. Лиза и Алёна бросились обнимать друг друга на радостях. Фантолетта любовалась совершенно целым и чистым платьем, радовалась приливу сил и тоже обнимала обеих девочек. Федя обулся и вытер нос рукавом. Мануэла взволнованно пищала и прыгала, почувствовав, что снова может пошевелить лапками. Морковкин стряхнул с себя несколько сухих листиков, потянулся, с треском разминая затёкшие руки, и непонимающе огляделся.

— Так, и что же это такое тут творится? Кто-нибудь мне скажет? Сперва, значит, превращают, потом обратно... С чего вдруг такая перемена?

— А вы бы радовались лучше, дон Диего! — улыбнулась Фантолетта. — Девочка ведь добрая, она нас всех отпустила, видите?

— Вижу. Только не понимаю ничего.

— Я же говорил, что у нас есть надежда! — заметил Печенюшкин. — А вы мне не верили.

— Всё-то ты наперёд знаешь, — старик отмахнулся. — Только нам всем почему-то ничего не говоришь.

Печенюшкин украдкой метнул взгляд на кису в клетке. Та сидела с непроницаемым лицом, вся напряжённая, застывшая, будто опасалась показать своё отношение к происходящему. К счастью, больше на неё сейчас никто не смотрел. Почти никто.

— Потом рас-с-скажеш-шь? — спросила кобра.

Печенюшкин хотел, было, ей что-то ответить, но в этот момент Ляпус напомнил о себе и о том, зачем на самом деле их всех освободили.

— Ну что? Радуетесь, что моя фея оказалась доброй и пожалела вас? Столько сил на вас потратила, устала... чтоб вас всех! — домовому было трудно сдерживать свою неприязнь к тем, кого он вообще не хотел бы отпускать. — А теперь пусть кто-нибудь такой же добрый очистит один источник живой водой и принесёт Тилли попить!

— Минуточку! — возразил Печенюшкин. — Обрати внимание, Ляпус: теперь, когда мы свободны — ты не можешь диктовать нам свои условия! — торжествующе улыбнулся он. — Наши силы снова при нас, и лучше тебе не надеяться поймать нас снова! Мы очистим оба источника, и с газироном, и с негрустином, как с самого начала и собирались — и конец твоей власти над Фантазильей! Тилли мы, конечно, дадим попить, не беспокойся. Считай, что это единственный твой приказ, который мы согласны исполнить.

Ляпус сжал кулаки и заскрипел зубами, уже жалея о своём решении. Но Тилли сидела рядом, тяжело дыша, бледная, обессиленная, и смотреть на неё было больно.

— Да очищайте оба источника, чёрт с вами! — процедил он сквозь зубы. — Только быстро! Ей совсем плохо!

— Жалко мне Тилли. Только боюсь, совсем быстро её напоить не получится, — с сожалением заметила Лиза. — У нас ведь нет живой воды. Придётся опять идти за ней, — девочка тяжко вздохнула. — Дорога неблизкая, а мы сегодня даже не ели ещё. Алёнке тяжело придётся...

Алёна и сама приуныла, тоже вздохнула, но ничего не сказала. С ней так ничего толком и не сделали, помимо того, что не кормили, и она полагала, что Тилли сейчас чувствует себя намного хуже.

— Эй! — вдруг окликнула девочек Хисстэрийя. — Не нужно никуда опять идти! У меня же есть ваша вода!

Потрясённая Лиза молниеносно подскочила к клетке:

— Что?! Так ты... Так у тебя...

— Ну да, так и есть при себе. Ничего не пролилось, не разбилось, я старалась быть осторожнее, — киса достала из складок своего облачения обе склянки и протянула их девочкам. — Вот, держите и бегите скорее нырять.

— Так ты тогда не обманула?! — обрадовалась Лиза. — Ты на самом деле для этого у нас воду забрала!

— Я же говорила, что ушастая-хвостатая девочка хорошая! — улыбнулась Алёна. — Не ведьма, не злая! Лиза, тебе надо было тоже ей верить!

Хисстэрийя скривилась.

— Ну, вы не торопитесь там пока с выводами, а, девочки? А то кое-кто подумает ещё, что я заодно с вами, и слушать не захочет, что это не так!

К счастью, Ляпус не обратил внимания на их разговор. Он поспешно отыскал громкоговоритель, подбежал к окну, высунулся и крикнул:

— Стража! Открыть ворота! Пропустить выходящих! Отозвать караул с обоих источников! Никого не останавливать!

— Как — не останавливать? Как — отозвать караул? — не понял привратник. — Что произошло, Ваше Капюшонство? Чрезвычайное положение? Сообщить солдатам?

— Вы что, не расслышали мой приказ?! Освободить дорогу и не оказывать сопротивления возле источников! Девочек и пальцем не трогать!

— Понял, не трогать! Будет исполнено, Ваше Капюшонство! — привратник поспешил открыть ворота и передать указания всем, кто ещё оставался караулить.

Вскоре изумлённые солдаты, стражники, слуги и прочие граждане Фантазильи могли с изумлением наблюдать, как две девочки, совсем недавно объявленные особо опасными преступницами, в сопровождении своих друзей направляются в сторону волшебных источников. Шёпотом высказывались самые разные предположения и догадки — что Ляпуса самого околдовали, что это очередная хитрость для отвода глаз, что кто-то подменил девочкам склянки с водой... Сам Великий Злодей не покидал замок и, разумеется, не слышал всего этого. Он был уже не в том состоянии, чтобы придумывать новую хитрость. Осознание, что его власть подходит к концу, медленно доходило до несчастного домового. Наряду с некими другими вещами, из которых разве что одну можно было посчитать приятной.

— Скоро тебе вернут свободу, — Ляпус рассеянно погладил по голове бессильно примостившуюся на полу возле его трона Тилли. — Ты выпьешь какой-то из напитков с живой водой и больше не будешь служить мне.

Тилли повернула голову к нему. В её глазах была тоска и усталость.

— Больше не буду... делать то, что ты захочешь?

— Никто больше не будет делать то, что я захочу, — мрачно отозвался Ляпус. — Не думаю, что меня пощадят. Моя власть неугодна всем! Никто не хочет вместе со мной завоёвывать мир людей. От меня хотят избавиться. И пока меня не превратили в трухлявый пень, я скажу тебе: этой ночью я думал не только о расправе над волшебниками и девчонками. Я хотел извиниться перед тобой и сделать тебе подарок, чтобы ты наконец-то улыбнулась мне, милая Тилли. Я дам тебе свободу и избавление — это и будет мой подарок. И прежде, чем меня ждёт гибель от рук этих волшебников, я хотел бы увидеть твою улыбку и услышать от тебя "спасибо".

— Спасибо, Ляпус, — фея постаралась улыбнуться, но улыбка её вышла слишком горькой, и в глазах у неё блестели слёзы.

— Нет, не сейчас, — он помотал головой, ласково дотронувшись до плеча Тилли. — Сейчас ты говоришь это только потому что я сказал, что хочу. А мне хочется увидеть, как ты обрадуешься, когда почувствуешь себя свободной. Как ты поблагодаришь меня сама, а не потому что я этого прошу! Но ведь как только это случится... — он вдруг снова помрачнел и отвернулся от Тилли, словно не хотел её больше видеть, — ты точно не захочешь благодарить меня. Ты не захочешь улыбнуться мне на прощание. Ведь нельзя любить того, кого так боишься. Ты будешь с ужасом вспоминать о том, как повиновалась мне, и радоваться вместе со всеми, когда меня не станет. Я уже не увижу твою прежнюю солнечную улыбку, не услышу твой звонкий смех! Мы с тобой уже никогда не прогуляемся на берегу Помидорки! — голос Ляпуса звучал всё более резко, будто сердито, а на самом деле — очень обиженно и горько. Бывший злодей отчаянно не хотел и не мог смириться с крахом ещё одной своей мечты. — А ведь когда-то я подумал… что ты любишь меня одного, — тихо закончил он, вдруг как-то по-детски хлюпнув носом.

Феечка сидела у ног Ляпуса, уже положив голову ему на колени, и не видела, какие горькие слёзы потекли по мрачному лицу домового, оставляя на щеках блестящие дорожки. Но от его слов ей сделалось очень больно.

"Бедненький, глупенький Ляпус!! Какой же ты глупенький!!" — хотелось закричать Тилли, только сил на это не хватало, и потому она лишь молча уткнулась личиком в его колени, сама тихонько всхлипывая.

"Не надо так! Этому не бывать! Не бывать, не бывать... Смерти не будет! — Хисстэрийя, тихо сидевшая в клетке в углу, взволнованно кусала губы, нахмурившись. — Если это решение всё же не убедит этих... борцов за освобождение Фантазильи сохранить тебе жизнь, то я никогда не смогу уважать их. И тогда мне придётся убеждать их самой. По-плохому. Я должна что-то сделать, чтобы до этого не дошло. Нет, не плачь, бедное моё запутавшееся чудо... Ты заслужишь свой кусочек счастья!"

На полпути волшебники остановились, чтобы посоветоваться, к какому из источников пойдёт Лиза, а к какому — Алёна.

— Ну что же, выбирать пора, — объявил Печенюшкин. — Алёнушка, тебе какая газировочка больше понравилась?

— Золотистая. Я от неё веселее делаюсь, и плакать не хочется, даже когда мы в тюрьме сидели, не хотелось. Только мне её пить нравится, а нырять я боюсь, — призналась она.

— Нырять она боится, — с досадой цокнула языком Лиза. — А не боишься, что Ляпус передумает и опять тебя похитит?! Ленка, соберись с духом! Не время сейчас бояться, понимаешь?

— Лиза права, — поддержал Печенюшкин. — У нас нет времени на колебания.

— И правда, — девочка посерьёзнела, но тут же её глаза загорелись надеждой. — А если я буду тонуть, вы меня вытащите? Успеете?

— Обязательно! Я с тобой пойду, и коли что — сам за тобой вслед нырну! — тут же пообещал Федя. — Я ведь, девонька, хоть мыться и не люблю, зато плаваю как рыба! Со мной не пропадёшь.

— Тогда хорошо. Только вот что... — задумчиво произнесла она. — А можно я потом сама для Тилли этой газировочки наберу и ей отнесу? Тилли хорошая, она меня не обижала, и я её отблагодарить хочу. Можно?

— Можно, — после некоторых раздумий ответил Печенюшкин. — Только чур, мы рядом будем. Не хотелось бы, чтобы это вдруг оказалась ловушка, да и не похоже что-то, но мало ли.

— Вот именно! — подхватил недоверчивый Диего Морковкин. — Чует моё сердце, неспроста это всё. Да и в кустах, между прочим, кто-то шевелится! Слышите? Видите?

— С-сейчас-сс пос-смотрим! — кобра Клара-Генриетта поползла в кусты, но тот, кто прятался, выскочил сам и попёр на волшебников, размахивая ржавым мечом. Все узнали водяного Глупуса.

— Не озидали, лебятки?! — выкрикнул он. — Куда это соблались?! Сейсяс я вас!! Не убезите!

— А мы... разве убегаем? — Лиза не понимала, что происходит.

— Так я и знал! — Морковкин выхватил отобранный у Ляпуса кинжал и бросился отбивать атаковавшего водяного. — Вот как знал!

— Да нет, это, кажется, кое-кто другой ничего не знает, — Печенюшкин усмехнулся. — Глупус, а ты где был-то, что ничего не слышал? Ляпус ведь сам объявил, чтобы нас пустили к источникам.

— Сего-чего?! Влёсь ты всё! Быть такого не мозет! Не мозет такого быть! Насе Капюсонство вам не уступит, ему зе стласно! То есть, ему не стласно! Тосьно! Не стласно и сдаваться он не намелен!

— Глупый Глупус! Ты и правда ни-че-го не знаешь! — Алёнка с улыбкой покачала головой. — Ляпус захотел, чтобы фея Тилли выздоровела, и поэтому сказал нам, что надо идти нырять в источники и принести ей газировку с живой водой, вот! И чтобы нам никто не мешал! Не веришь — сам пойди да у Ляпуса спроси.

— Сьто?! — от возмущения Глупус буквально надулся. — Этой дулёхе?! Этой сопливой девсёнке — зывую воду?! Засем?! За сьто?!

— Да ты не переживай, — попыталась успокоить его Алёна. — Тебе потом тоже достанется. Чистой газировки всем-всем хватит, правда.

— Да сьто зе... как зе... Как зе я пликаз насего Капюсонства плослусал?! — выпалил, наконец, Глупус. — Дулак я, дулак! Есё наказет меня, если я вам месать тут буду! Пойду сплосу, а то вдлуг вы всё влёте! — раздосадованный и не желающий верить услышанному водяной развернулся и убежал прочь, сверкая зелёными ластами по траве.

— Ух, отделались, — с облегчением выдохнула Лиза.

— Алёнка, а ты молодцом держишься, не испугалась даже! — похвалил её Печенюшкин. — Так неужели такая смелая, отважная девочка — и боится нырнуть, а?

— Я больше не буду бояться. И лучше я в газироновый источник пойду. И пирамидка у меня с собой есть. Я водичку выпущу, когда нырну, а всё вместе уже в пирамидку наберу и Тилли отнесу. Ей же совсем плохо стало, а газирон как раз для здоровья полезный, ей нужнее, — рассудила Алёна.

— Ну вот всё и решили, наконец! — обрадовался мальчик. — Итак, Алёнушка, с тобой пойдут Федя и Фантолетта, на всякий чрезвычайный случай. А мы тогда с Лизонькой к источнику негрустина отправимся. Всё с собой, ничего не забыли? Маски от испарений? А то газировка стреляет, ещё отравимся.

— С собой, — Морковкин достал и показал маску, прозрачную, но плотную. — Если Ляпус понадеялся, что мы об этом забыли, то не дождётся!

— Ни в коем случае не дождётся, — подтвердила Фантолетта, показывая свою такую же. — И вы, Фёдор Пафнутьевич, не забудьте.

— Отлично. Значит, идём сейчас с одинаковой скоростью, — продолжил Печенюшкин. — Обе девочки должны нырнуть в источники одновременно, лишь тогда всё получится. Я сделаю выстрел, когда Лизонька будет готова, вы тут же запускаете свою ракету, на счёт раз-два-три — ныряем. Не медлить, не отвлекаться, не паниковать. Всё получится!

— Я точно справлюсь, — пообещала Лиза. — И ты, Алёнка, не подведи! — дала она сестре последнее напутствие.

— Ох, надеюсь, дальше обойдётся без сюрпризов, — вздохнула Фантолетта.

— Не беспокойтесь напрасно, — ободрил её Печенюшкин. — Не думаю, что Ляпус сейчас станет нам мешать. А все остальные его приказ слышали.

Ляпус и не думал им мешать. Он уже смирился со своим поражением и теперь сердился на себя, на Тилли, вынудившую его принять такое решение, на свою слабость к ней, на столь досадный недочёт в своих планах. Было стыдно понимать, что опозорился прямо на глазах у своих врагов, и так же стыдно признавать, что так поздно догадался, так долго не хотел замечать, почему Тилли на самом деле так несчастна. Тягостное молчание повисло в воздухе, прерываемое лишь столь же тяжёлыми вздохами.

"Бедненький Ляпус! Ты обиделся на меня, да? Тебе сейчас так плохо... Я скажу! Я обязательно скажу тебе всё..." — с щемящей, болезненной нежностью думала Тилли. Ей хотелось подняться и обнять несчастного домового, но сил хватило лишь на то, чтобы слегка погладить его по ноге, не приподнимаясь, с тихим вздохом. Руки болели после колдовства, в мышцах всё ещё нарастала слабость — долгое использование магии, в особенности, чёрной и злой, всё же изрядно подточило силы нежной феи. Сердце тоже болело так, словно проволока с колючками в своё время пришлась не по Фантолетте, а по самой Тилли. Со стоном она обмякла, уронив голову на колени своего господина и повелителя, а руку — на обивку трона.

У Ляпуса сжалось сердце, когда он начал осознавать, что Тилли едва жива. Он поднял её и усадил к себе на колени, дав склонить голову к себе на грудь. Благо, трон был просторным, и места хватало им обоим.

— Вот так. Больше ты не будешь сидеть на полу. Сама же сказала, что холодно, — голос Ляпуса задрожал, а руки сами потянулись бережно обнять хрупкую фею, так ему хотелось сейчас согреть её. — Сама сказала... — с горьким сожалением повторил домовой, чувствуя, как слёзы опять застилают ему глаза. Никогда ему ещё не было так больно за кого-то, кроме себя. Ляпус сбивал цветы тросточкой, когда был не в духе, в порыве досады и гнева мог сломать или разбить то, что попадётся под руку, ударить кулаком или резким словом того, кто сделал что-то не так. Но от мысли, что чуть было точно так же не сломал Тилли, обидев её своей нечуткостью и привычкой думать только о себе, от понимания, что лишь каким-то чудом не сломал её до сих пор, и она держится из последних сил, ему хотелось горько плакать, как маленькому ребёнку, у которого сломалась игрушка. Живую игрушку нельзя ломать. Живая игрушка должна быть довольна и счастлива, чтобы с ней было весело играть. Ей нельзя делать больно, если не хочешь сделать больно себе.

— Я больше не буду тебя обижать, — тихо, со всхлипом сказал Ляпус и, склонившись, прижался губами ко лбу обессиленной феи. — Бедная, милая моя Тилли... Я больше не буду! — в его голосе звучали уже неприкрытые слёзы.

Фея вздрогнула от волнения, посмотрела на Ляпуса — и у неё у самой сердце сжалось от острого сочувствия. Лицо некогда коварного злодея и требовательного повелителя теперь казалось Тилли очень добрым, взгляд его будто потеплел со слезами, даже немного покрасневший носик не портил хорошенького домового, а лишь делал его ещё более трогательным. Тилли очень захотелось его утешить и как-то приласкать.

— Ты больше не будешь... — нежно повторила она, не имея сил обнять Ляпуса или погладить по головке, и вместо этого потянувшись хотя бы утереть слезинку на его щеке. Ляпус перехватил руку Тилли и принялся сам гладить её пальчики.

— И ты больше не будешь, Тилли, слышишь? Не будешь никого обижать и делать то, что тебе не нравится. Твои руки — не для того, чтобы причинять боль и наказывать. Твой чудесный голос — не для того, чтобы угрожать. Ты не можешь служить злу, как другие. Я думал, что все это могут, надеялся, что и ты тоже со временем привыкнешь, научишься, станешь отличной ведьмой — но нет, ты не можешь, ты же совсем другая! Ты нежная, добрая, светлая и тёплая. Я ведь тебя такой полюбил, а не злой или послушной. Как же мне теперь не хватает тебя, милая Тилли!.. — с отчаянием прошептал он. — Что же я сделал, я ведь сам тебя испортил! И теперь мне придётся расстаться со своей властью, потому что я хочу, чтобы ты жила. Чтобы сделалась такой же, как прежде. Я хочу, чтобы ты улыбалась.

— А я пить хочу... — еле слышно прошептала феечка.

— Потерпи немножко, — Ляпус вздохнул, прижав Тилли к себе крепче и погладив её по волосам. — Скоро, уже совсем скоро.

— Я не умру, правда? — внезапно с надеждой спросила она. Домовой лишь помотал головой. Ему было тяжело думать о том, что может случиться дальше. Возможно, всё напрасно? Тилли погибнет у него на руках, а самого Ляпуса вскоре ждёт заслуженное наказание. Пусть же тогда убивают! Превращают во что захотят! Стоит ли жить, если всё пропадёт в один момент — и власть, и маленькая надежда на счастье, его тайная слабость, внезапно оказавшаяся сильнее желания повелевать? Ляпус вновь сделался мрачнее тучи и молчал, нервно кусая губы. Только не Тилли! Пусть хотя бы она спасётся, если хотеть всего остального для него, маленького, незаметного, почему-то вечно неправильного и неправого домового — чересчур.

Киса осторожно подняла голову, с сочувствием глядя на измученного мрачного домового и столь же измученную, но всё ещё надеющуюся, хоть уже и плохо понимающую, что происходит, фею.

— Никто не умрёт, — негромко, но твёрдо сказала она.

Двери распахнулись, и в зал решительно вошли волшебники, Печенюшкин и девочки. Впереди всех шла Алёна, держа пирамидку с рубиново-красным искрящимся напитком.

— Я всё сделала! — с гордостью объявила она. — Теперь можно спасти Тилли.

Девочка подошла и протянула ослабевшей фее пирамидку с газироном.

— Вот, держи, Тилли, это я тебе принесла. Выпей, он вкусный и полезный! И живая водичка в нём тоже полезная.

Пальцы феи дрожали. Ляпус помог ей удержать в руке пирамидку с напитком и поднести ко рту.

— Давай, милая, пей потихонечку. Сейчас к тебе вернутся силы.

Тилли сделала глоток и слабо улыбнулась.