Демон-хранитель (гет)

Зависть — плохое чувство. В этом я была убеждена с самого детства. В жизни у каждого своя собственная дорога, и глупо желать поменяться с кем-то своей судьбой. Люди состоят не только из достоинств, но и из недостатков, и это естественно. Когда мы говорим, что кто-то красивее нас, или умнее, или общительнее, мы всего лишь констатируем факты. Во все времена самым глупым свойством людей было, как я считаю, именно стремление выстроить окружающих соответственно некой надуманной иерархии. Отсюда и социальное неравенство, и предрассудки, и прочие общественные пороки, вызывающие столько негативных эмоций. Займитесь собой, совершенствуйтесь — и для зависти у вас просто не останется времени.

К чему я это? Не обращайте внимания. Просто всё это — размышления самого обыкновенного среднего человека, который не добился успеха ни на каком поприще, кроме учебной деятельности. Однако успехи в учёбе изо всех возможных жизненных успехов наименее заметны. Они не приносят денег, особенно на ранних стадиях, не приносят и особой славы, потому что для простых людей все эти олимпиады, научные достижения, защиты научных работ представляются чем-то абстрактным. Ну, балуются эти странные очкарики наукой и пусть балуются. У них своя атмосфера. Даже отличные школьные оценки, в сущности, мало что значат. Если у человека нет никакой жизни, ни личной, ни обычной, пусть тешится своими уроками.

Единственное, чему мои подруги завидовали совершенно открыто — мой брат. Нашли чему завидовать. С двенадцати лет удивляюсь, почему Лёша для них — эталон мужской красоты... Стоит моим подругам оказаться поблизости от моего дома, они тут же начинают напрашиваться ко мне \"на чай\". Мне-то что. Пусть заходят. Правда, не думаю, что безэмоциональная спина моего братца, замуровавшего себя в лабиринтах компьютерных игр, способна удовлетворить их нездоровый интерес. \"Ах, твой Лёшка такой красивый! Такой молчаливый, стесняется, наверное\", — вздыхали они, шурша пакетами с печеньем и бросая в сторону двери его комнаты тоскливые взгляды. Поначалу он ещё выходил из комнаты, налить себе чаю или спросить у меня, заходила ли я в магазин по пути из школы. Но вскоре Лёшке надоели застенчивые смешки моих подруг, и он стал запираться у себя в комнате. Впрочем, его затворничество только сильнее заинтриговало девушек, особенно Марину. Пылкая натура, не обделённая от природы воображением, она возвела моего брата на призрачный пьедестал своего идеала и проводила у меня целые часы в тщетной надежде увидеть его хоть одним глазом.

— Катька? Ты одна пришла? — доносится из комнаты Лёшкин голос, как только я поворачиваю ключ в замке.

— Одна, — успокаиваю я его.

— Ну и ок. Посуду помой, — зевает Лёха и, как ни в чём не бывало, снова надевает наушники, сосредоточенно и даже ожесточённо щёлкает мышкой, убивая очередного виртуального врага.

Так и проходит моя жизнь. Я сижу в своей комнате, зазубривая строение пищеварительной системы пресмыкающихся, Лёша за стеной щёлкает мышкой, в ванной гудит стиральная машина. Мне кажется, в нашем доме вечно что-то стирают. У нас и вещей-то столько нет, сколько приходится работать несчастному автомату.

— Как мы тебе завидуем! В такой семье живёшь! Отец — инженер, наверное, бешеные деньги зарабатывает! Мама такая вся интеллигентная, постоянно по театрам ходит. Брат у тебя красавчик... — вздыхают девчонки, сидя в кафе за одним столиком со мной. Я вежливо улыбаюсь, но молчу. Переубеждать бесполезно.

— Да и сама ты капец умная... — добавляет Марина, подперев рукой щёку, — Никто из параллели столько баллов за пробный экзамен по химии не получил.

— Это потому, что химию сдаёт четыре человека.

— Ну, не отпирайся. Знаешь же, что ты гений. Везёт же кому-то родиться с такими мозгами.

Наверное, она думает, что мне льстят такие слова? Поначалу действительно льстили, но постепенно начали раздражать, в основном из-за того, что это было неправдой. Им, как посредственным ученицам, было гораздо проще оправдывать мои успехи некими врождёнными способностями, чем признать, что мои успехи — всего лишь плод многолетней, я бы сказала, хронической ответственности. С детства привыкнув слушаться родителей, я так же почтительно относилась и к учителям, выполняя все их требования, которые касались классной либо домашней работы. Постепенно я стала открывать в привычной, рутинной зубрёжке некий азарт. Азарт получения нового знания, которое могло поставить меня на более высокую ступень. Мой спокойный интерес и каждодневные, ровные усилия давали соответствующий результат. И завидовать тут нечему — это всего лишь норма. К тому же, у многих девушек были другие, более существенные достоинства — Марина была красивее меня, Вера — веселее и общительнее, Галя меняла молодых людей как перчатки. Но я им никогда не завидовала. Все мы люди с совокупностью своих отличительных черт. Меня устраивала моя средняя, размеренная жизнь.

Нормальная жизнь, в которой нет места для ненужной зависти ненужным людям.

Как вам мои доводы? Убедительно? Примерно эти слова я внушаю себе вот уже много лет. На самом деле зависть, необоснованная, нездоровая зависть — мой бич. Хуже всего то, что я завидую не людям, не их общественному положению или врождённым качествам, а потенциальной себе. Девушке, которой я могла бы стать, если бы не была Катей Чижевской...

Та личность — сильная, яркая, уверенная в себе, неудержимо страстная и амбициозная. Призрачная жизнь другого человека дразнила меня каждый день. Меня окружали разные люди — и почти в каждом из них того, идеального человека, было больше, чем во мне. Я выдумала себе свою противоположность и с тех пор мучительно завидую ей. Я, настоящая я, не то чтобы красивая, но вполне себе симпатичная. Люди называют меня доброжелательным, умным, спокойным человеком, а в моём подсознании смеётся другая девушка, злая, эмоциональная и безрассудная. Чёрная тень моей души, которая сидит занозой у меня внутри... Это было моё проклятье, моя страшная зависть.

В конце концов, я всего лишь человек, а люди так устроены, что мечтают стать другими людьми. Хоть иногда... хоть на миг.

Просто почувствовать, каково это — испытывать запретные желания, любить и ненавидеть, как любят и ненавидят только в книгах, всегда добиваться своего и играть людьми, словно интересными мне куклами. Но взгляд, которым встречает меня моё отражение в зеркале, пустой и усталый. Как долго я ещё буду серым спокойным существом без амбиций? \"До тех пор, пока ты будешь собой. Ведь, что бы там ни говорили, человек не меняется. Меняться — значит менять себя. Ты — это ты, а все прочие размышления абстрактны и не соответствуют действительности\", — печально думаю я.

Я провожу рукой по своему отражению и не чувствую ничего — только гладкую поверхность прохладного стекла. А чего я ожидала, что из зазеркалья появится она, тень моей души? Пора бросать эти глупости. Зависть — в самом деле плохое чувство.

* * *

— Катька, ты в школу?

Я застёгиваю куртку и насмешливо кричу в ответ:

— Как положено! Не всем же учебные заведения прогуливать.

— Сегодня зачёт, а у меня автомат Калашникова, — отозвался Лёха и зевнул, — Мусор вынеси.

— Сам вынесешь, хотя бы прогуляешься. А то твой отпечаток на компьютерном стуле останется на века и со временем окаменеет.

— Не говори как мама, а то я начну вас путать. И вообще, школота, иди учиться.

Я улыбнулась и закрыла дверь. Ворчит-то ворчит, но мусор он вынесет, я знаю. И даже обед приготовит, если я задержусь. На секунду я представила, что бы стало с моими подругами, если бы они узнали, что мой Лёха ещё и хозяйственный...

Но иногда я прекрасно понимаю Лёху. Мне тоже хочется сесть перед компьютером и отключиться от внешнего мира, чтобы никого не видеть. И это говорит человек, у которого только две недели назад закончились летние каникулы, когда он действительно никого не видел? Тень внутри меня пакостно усмехнулась.

* * *

В тот день я пришла в школу позже обычного, почти перед самым звонком. Первым, что я увидела в кабинете биологии, были две худенькие спины Близняшек, Арины и Наташи. Они не были сёстрами, но во многом напоминали друг друга, только одна была блондинкой, а другая — брюнеткой. К тому же, блондинка Арина была более сдержанной и замкнутой, брюнетка Наташа — более живой и подвижной. Обе они были богаты, красивы, имели множество знакомых как в школе, так и за её пределами, и дружили ещё с первого класса. Одну было невозможно представить без другой.

Были времена, когда Близняшки напоминали мне мой запретный идеал. Я жадно слушала, о чём они говорят, пыталась подражать их манере одеваться, даже делала попытки найти с ними общий язык, но всё было бесполезно. Со мной они были неизменно вежливы, но дистанцию держали. Позже, уже в старших классах, мне стало мучительно стыдно за свои пустые и бессмысленные унижения, тем более что к тому времени и уже поняла суть этих двух холодных кукол. В них не было настоящей, природной непосредственности, которой мне так не хватало. Они были насквозь искусственны, настолько, что их настоящая сущность ещё с детства осталась погребена под завалами гламурных масок. Живого огня в них было меньше, чем в холодильнике.

— Здорово, — вынырнув откуда-то сбоку, Марина бесцеремонно ухватила меня за локоть и потащила к первому ряду, — Что уставилась, как в музее?

— А почему ты кричишь?

— Я не кричу, это у меня голос такой, — обиделась подруга и без перехода добавила: — Хочешь пирожок? Я положила себе с утра целых три, а потом поняла, что не съем.

— Когда не съешь, тогда и отдашь...

Пока я приготавливалась к уроку, подруга успела одним махом вывалить на меня кучу каких-то непонятных сплетен и закончить всё это фразой:

— Ну всё это, конечно, ерунда. Слышала бы ты, что про твоего Лёшку говорят! Будто бы он уже давно... ну... Я защищала его как могла, конечно, но эти дуры...

Я сразу поняла, о чём речь. Некоторые отвергнутые поклонницы любят мстить Лёхе такими вот низкими способами, попросту рассказывая про него небылицы, чтобы вызвать всеобщее презрение. Мне было всё равно, Лёхе тем более, потому как он об этом ровным счётом ничего не знал, а результат всего этого, как правило, получался строго противоположным. Пиар работал на полную катушку. Моего брата в глаза видели единицы, но знаменит он был на всю школу. Любопытство юных мечтательниц не знало границ.

— Не обращай внимания. Я же не обращаю.

— Кстати, как у него дела? — Маринка села напротив меня. Её большой рот с пухлыми губами был приоткрыт, как будто она приготовилась ловить каждое моё слово.

— Так же, как всегда, — я пожала плечами, — Живёт, как овощ, на улицу почти не выходит. Ничего интересного.

Марина недоверчиво моргнула. Я рассеянно смотрела на неё и подумала, что подруга ну совершенно не взрослеет. Такое же симпатичное, но простоватое лицо в обрамлении светло-русых волос, такой же высокий голос, какой был у двенадцатилетней девчонки, когда мы ещё только начинали общаться.

Ещё с тех пор у неё было полно знакомых молодых людей, многие из которых нравились ей самой, но ни о ком она не говорила столько, сколько о моём брате. Странно устроен человек: из множества вариантов он выберет именно тот единственный, что ему недоступен, и будет из-за этого мучиться, получая в своих эмоциях необходимый ему азарт и интерес. \"Девочка, хочешь быть счастливой? — Нет, я должна страдать!\"

В моей же личной жизни был хронический штиль — такой, какой бывает в самых тихих морских заливах.

За все семнадцать лет своей жизни я встречалась с парнем всего однажды. Это был приятный, образованный и неглупый юноша, с которым мы дружили уже около года. Но когда наши отношения перестали быть дружескими, они продлились всего чуть больше трёх недель. Этого времени нам хватило, чтобы понять, что мне лучше без отношений. Ни к чему имитировать эмоции, которых у тебя нет. Мы расстались вроде бы друзьями, но ни разу с тех пор не созванивались и не виделись.

Мне нравились и другие парни. Я не избежала вечной истории любой девчонки — симпатии к однокласснику. Задумчивый и загадочный художник с голубыми глазами, Ванька Демьяненко привлёк меня своей спокойной мечтательностью и золотистым отливом светлых волос. Кроме того, у него был настоящий талант — его картины, особенно портреты, выглядели как живые. Я никак не могла понять, как обычные человеческие руки могут создать такую хрупкую красоту. В те времена я тоже пыталась научиться рисовать — моей мечтой было когда-нибудь нарисовать Ванькин портрет и хранить его у себя, как тоненькую нить, связывающую нас с ним.

Моё спокойное чувство, не требовавшее отклика, становилось всё тише и постепенно растаяло совсем, оставив внутри лишь лёгкую дымку. Ванька продолжал рисовать свои портреты, а мои карандаши и краски пылились в нижнем ящике письменного стола...

...Когда прозвенел хрипловатый, режущий уши звонок, Марина нехотя пересела на своё место, через парту от меня, а я открыла тетрадь по биологии, чтобы повторить материал. У всех тетради как тетради — тоненькие, растерявшие как минимум половину своих сорока восьми листов на черновики, а у меня прямо целая папка со множеством вложенных листочков и рисунков, изображающих строение живых организмов.

Повторяя домашнее задание, я целиком погрузилась в это занятие и не сразу поняла, что урок биологии, в общем-то, никак не желал начинаться. А всё потому, что в наш класс пришла новенькая.

Я была немало удивлена. Дело в том, что в наш класс практически никогда никто не приходил. Все новенькие, как правило, отправлялись в параллельный класс, где училось много слабых учеников. Каждый год кто-то из тех двоечников был вынужден искать себе школу попроще и уступить место кому-то из новых учеников. Появление новенькой именно в нашем классе, да ещё в середине сентября, было явлением весьма странным. Но все абстрактные мысли сразу ушли из моей головы, когда я увидела саму новенькую.

Я никогда ещё не встречала людей с такой необычной красотой. Во всём облике Варвары Местниковой было что-то хищное и в то же время очень уязвимое, как будто она скрывала свою собственную натуру за бронёй самоуверенности. Она выделялась среди нас, как ястреб в курятнике: густые, чёрные, как смоль, кудри не уместились бы ни под одну шапку, тёмные глаза блестели, а длинные ресницы как будто бросали тень на её бледные, точно фарфоровые скулы. Одежда её была тоже, мягко говоря, своеобразной: чёрные узкие брюки с металлическим ремнём, то ли женские, то ли мужские ботинки и необычная кожаная куртка, под которой виднелась полупрозрачная майка белого цвета с узором из больших красных лепестков.

Пока Варвара переговаривалась с Натальей Николаевной, я заметила, что в классе новенькой весьма интересуются, особенно парни. Эдуард выпрямил спину и в упор уставился на Варвару, буквально гипнотизируя её. Влад Воробьёв пихнул локтем своего соседа по парте, Ваньку, но тот только отмахнулся, не отрывая карандаша от бумаги. Муза — она дама нравная, приходит редко, и обидеть её слишком уж легко, что было лучшему художнику нашего класса прекрасно известно.

Когда Варя направилась к нам, ища взглядом, куда бы сесть, я опустила голову и вернулась к своей биологии, потому как не могла допустить и мысли о том, что именно моя парта заинтересует новенькую. Но тут кто-то коснулся моей руки, и я с удивлением увидела прямо перед собой копну чёрных кудрей.

— Привет! — громким шёпотом сказала Варвара, — Как тебя зовут?

Я вежливо приподняла брови. С чего бы такое странное внимание к моей скромной персоне?

— Катя.

— Варвара... хотя знаешь что? — вдруг перебила сама себя девушка, — Мне не очень нравится моё имя. Зови меня Фестой.

— Как-как? А почему Фестой?

Я всегда считала, что у моего удивления есть рамки. Так вот, эта новенькая с каждой минутой их расширяла.

— Это... имя. Одного персонажа, вряд ли ты его... вернее, её, знаешь. Забудь, в общем. Просто называй меня так.

— Как скажешь, — равнодушно пожав плечами, я перевернула страницу конспекта и снова погрузилась в учёбу.

Мои ожидания не оправдались: несмотря на то, что на прошлом уроке Наталья Николаевна поставила мне точку в журнал, сегодня она вызвала к доске не меня, а двоечницу Шебанову. Я разочарованно закрыла тетрадь и поняла, что Варвара, ну или Феста, задумчиво смотрит на меня.

— Что? — с некоторой тревогой спросила я.

— Ничего. Просто я вижу, ты увлекаешься биологией?

Я кивнула головой.

— Узнаю свою детскую наивность. Я из естественнонаучной школы, тоже увлекалась биологией и химией, кстати. Убила кучу времени, сил, а толку ноль. Не буду рассказывать подробностей, но я так разочаровалась в этой биологии, что перешла в вашу школу. Там меня уже забодали всякими костями и химическими формулами.

— М-м-м... сочувствую... Красивый кулон, кстати.

— А? — Феста посмотрела на себя и прикоснулась к маленькому чёрному треугольнику с лабиринтом внутри, висевшему у неё на шее, — Ой, вот я шляпа... меня же засекут...

Она поспешно сняла с шеи кулон и убрала его в сумку.

— Не обращай внимания. Все имеют право на маленькие секреты. Ну что, Катя? Надеюсь, ты меня не бросишь? Я всё-таки тут новенькая, ничего не знаю.

Я с сомнением посмотрела на свою новую соседку по парте. Весь её решительный вид говорил о том, что она в состоянии сама разобраться с чем бы то ни было. Но, может быть, она просто ищет друзей? Каким бы ни был человек, на новом месте всем бывает не по себе.

— Хорошо, я тебе помогу. Только давай поговорим потом, хорошо?

— Ну ладно.

Феста положила голову на парту и сделала вид, будто слушает Шебанову. Я по привычке открыла следующий параграф, чтобы ознакомиться с темой сегодняшнего урока. И тут внутри меня проснулась моя тень. Она коварно зашептала:

\"Ну что, Катерина? Приветствуй новенькую. Если она не сможет тебе помочь, то никто не сможет\".

* * *

В течение всего учебного дня я не переставала удивляться поведению новенькой. Каждую перемену вокруг неё собиралась целая толпа любопытных, среди которых преобладали представители сильного пола, но Фесту это, кажется, не особенно интересовало. Иногда она даже с тоской посматривала на меня, будто говоря: \"Да освободи ты меня уже от этих идиотов, они мне надоели!\" Я ободряюще улыбалась, но не вмешивалась.

Хотя нет, пожалуй, сначала расспросы ей льстили.

— Какая такая загадочная история привела вас в наш класс, мадемуазель? — поинтересовался Рома Нестёркин, чуть наклоняясь к Фесте. Та посмотрела на него снизу вверх и ответила:

— \"Загадочная\" — это от слова \"загадка\". Намёк понят?

— О, разумеется. Просто я думал, что вы соизволите утолить наше любопытство.

— Как тебя зовут? Роман? Поразительно, ты выражаешься так же, как один мой знакомый с очень похожим именем. \"Мадемуазель, наше любопытство...\" Меньше пафоса, юноша. За партой реверанс делать неудобно.

Влад довольно хохотнул. Он постоянно соперничал с Ромкой и торжествовал, когда того ставили на место.

— В такой курточке реально неудобно. Что, натуральная кожа, что ли?

— Реально натуральная, — передразнила Феста и ухмыльнулась, — А из чьей кожи... тебе лучше не знать.

Я с недоумением подняла голову. Если это такая шутка, то у Варвары какое-то своеобразное чувство юмора.

Вокруг неё стоял уже почти весь класс из тех, кто не ушли в столовую. Лишь Ванька Демьяненко продолжал что-то рисовать за своей партой.

— Что ты делаешь после школы, Варь? — Влад, кажется, был настроен весьма решительно.

— После школы я иду домой. К себе и одна.

— Ну как же, почему мы не можем вас прово... — завёл было шарманку Рома, но одного насмешливого взгляда Фесты хватило, чтобы он умолк.

— Много вопросов.

— А ты надолго к нам или так? — с любопытством спросила Марина.

— Как получится, — туманно ответила новенькая. — Зависит от некоторых школьных предметов. И вообще, отвяньте от меня минуты на две. Мне надо позвонить.

Она встала, вытащила из сумки нечто похожее на планшет и выскользнула в коридор.

— Ребят, не хочу вас разочаровывать, но кажется, вы ей надоели, — сказала я.

— Ну как же, Катька, тебе лучше знать.

— И зачем она к тебе села вообще, никакого же интереса.

— Зато спокойствие хоть какое-то есть.

— Пф, спокойствие, — фыркнул Влад, — Не всем нравится амёбный образ жизни.

Феста вернулась совсем скоро и быстро убрала свой планшет обратно в сумку. Лицо её было озабоченным, а на щеках алел застенчивый румянец.

— Друг звонил, — пояснила она мне. Ну как \"пояснила\"... Я единственная не засыпала Фесту вопросами, потому что понимала: это бесполезно. Хотя чутьё подсказывало мне, что на мои вопросы Феста ответила бы, не уклоняясь. Недаром же она так стремилась найти со мной общий язык, правда, неизвестно, зачем...

На уроках Варвару пока что к доске не вызывали. Оно и понятно, первый день всё-таки. Но иногда, когда учитель или кто-то из соседей по ряду обращался к ней с вопросом по урокам, Варвара отвечала не сразу. Даже если вопрос был простым, она задумывалась на какой-то миг и бросала взгляд на своё кольцо с синим камнем в форме ромба. Затем она говорил ответ, и всегда ответ был правильным. Похоже, у Варвары-Фесты целая коллекция необычных украшений.

К концу дня, когда интерес класса несколько утих, Феста всё же рассказала мне кое-что о её прошлом. Она была сиротой (родители погибли в автокатастрофе под Москвой) и приехала к нам в город, когда умерла бабушка, воспитывавшая её с детства. К тому времени Фесте было уже восемнадцать, и опёка ей не требовалась. Кое-какие сбережения у её семьи были, поэтому она могла закончить образование, не думая о деньгах.

Узнав об этом, я стала смотреть на Фесту другими глазами. С виду самоуверенная и насмешливая, она, по всей видимости, стала такой только благодаря своей нелёгкой судьбе. Самостоятельность и одиночество диктуют свои законы. Возможно, она не смогла бы справиться с проблемами, вставшими на её пути, если бы не была сильной личностью. Ей действительно нужна была помощь. И потом... едва увидев её, я поняла, что именно такой я всегда мечтала стать. Это была она — тень моей души, тень моей вечной зависти.

\"Мы обе можем быть друг другу полезны. Пусть мы слишком разные для того, чтобы стать подругами, не это главное. Простой и прагматичный подход. Ничего личного. Посмотрим, как наша новенькая раскроет себя на новом месте. И ещё, зачем ей нужна ты, Катерина...\"