Полковнику никто не пишет (джен)

Уже далеко за полночь, лагерь давно затих. Пронёсшаяся месяц назад страшная буря оставила свои следы в обеих враждующих армиях, заставив на какое-то время отложить в сторону оружие, но это затишье не могло длиться вечно: утром разведчики доложили о приближении отряда дриксов. Это явно была какая-то вылазка, имевшая своей целью лишь наблюдение за противником, но дриксам не повезло – объектом этого наблюдения стали они сами, по чистой случайности выбрав путь, ведущий прямо в место расположения полка.

Валентин сидит возле костра, разглядывая в неровных отблесках пляшущих язычков пламени план засады. Всё должно быть идеально рассчитано, если каждый будет находиться на своём месте, то ловушка захлопнется в точно назначенное время. Чья-то тень упала на бумаги, почти скрывая написанное:

— Спать ты сегодня совсем не собираешься? – Гирке всегда говорит с ним таким спокойным, но тёплым и дружелюбным голосом, как будто Валентин — его младший брат.

— Надо ещё кое-что перепроверить.

— Ты отдал приказ по возможности брать пленных.

— Ты имеешь что-то против?

— Дриксенское командование отказало генералу Ариго в обмене военнопленными, какие у тебя основания предполагать, что они передумают ради нескольких своих разведчиков?

— Никаких.

Валентин не опускает взгляда и не повышает голоса, но Гирке слишком хорошо знает, что порой скрывается за этим внешним спокойствием.

— Тебе лучше лечь, уже поздно, а на рассвете…

— А на рассвете – в бой. Я помню.

Август знает, что большего от упрямого мальчишки не добьётся, поэтому просто набрасывает ему на плечи тёплый плащ, прежде чем уйти. Летние ночи в Придде холодные.

Валентин сидит возле костра, пока последние угли не затухают, оставив после себя лишь едкий дымок, поднимающийся в ночное звёздное небо. Месяц. Прошёл уже месяц. Давно пора прервать проклятый круг из ожиданий…

* * *

Ночи в Придде действительно холодные, а дни – очень жаркие. Валентину хочется спрятаться от палящего солнца, которое, кажется, вознамерилось выжечь своё огненное клеймо на каждом, осмелившемся поднять на него взгляд, но полковник не прячется — он идёт к реке. Там, бликами отражаясь от глади воды, солнце ещё немилосерднее, и любой здравомыслящий человек давно нырнул бы в прохладную глубину. А кое-кто, вероятнее всего, ещё и с разбега. Валентин лежит на воде, раскинув руки и ноги и закрыв глаза. Когда он был здесь в первый раз, ему обещали, что он непременно обгорит, и сейчас герцог чувствует, как постепенно накаляется, начинает гореть и чесаться непривычная к жарким лучам кожа. Похоже, его не обманывали. Да и к чему бы?

Я всегда верил тому, что вы говорили… Я знаю: Вы не лжёте никогда…

Времени на отдых очень мало, надо возвращаться и идти к Ариго с докладом. Только прежде заскочить в комнату, чтобы переодеться.

Взгляд полковника привычно оглядывает стол, проверяя, все ли бумаги взяты с собой, и на секунду замирает на ярком красном пере, свисающем с головного убора, которому, в общем-то, не место на письменном столе. Рука который раз тянется убрать чужую вещь, и который раз замирает на полпути.

— Вернитесь же исполнить обещанье…

* * *

Жермон внимательно смотрит на стоящего напротив полковника Придда. Он и сам уже не помнит, как давно у него появилась эта привычка – тревожно вглядываться в лицо Валентина, словно ожидая чего-то… нехорошего. Не то чтобы герцог вдруг сильно изменился – разве только похудел, лицо осунулось, а синяки под глазами и вовсе уже напоминают последствия хорошей драки, а не бессонных ночей.

— Вы когда-нибудь вообще спите?

— Ра­зуме­ет­ся, че­ловек не мо­жет про­жить без сна бо­лее пя­ти су­ток.

И опять это каменное выражение лица, не поймёшь — издевается он, или всерьёз.

— Маршал Эмиль Савиньяк принимает командование армией через два дня. Докладывать будете лично ему.

— Слушаюсь.

— А теперь марш спать, в вечерний разъезд я уже другого офицера назначил!

— Генерал, я…

— Ничего не хочу знать, это приказ, изволь выполнять!

Щёлкнув каблуками, Валентин разворачивается так резко, что полы мундира на мгновение распахиваются. Жермон даже с затаённой надеждой ожидает громкого демонстративного хлопка дверью, но Придд уже взял себя в руки – дверь закрывается аккуратно и бесшумно. А на полу остаётся лежать наполовину исписанный идеальным полковничьим почерком лист бумаги.

— Подождите, вы что-то уронили!

Валентин смотрит на лист в руках генерала почти недоумевающе, словно так давно носил его с собой, что уже и забыл. Смотрит и почему-то молчит.

— Вам это не нужно?

— Нужно ли? Зачем мне до сих пор с собой носить письмо, что не имеет адресата?

Вопрос адресован будто бы и не ему, поэтому Ариго не отвечает, просто молча протягивает письмо полковнику.

— В таком случае, вы можете выбросить его сами.

Валентин возвращается к себе, привычно аккуратно прикрывая дверь комнаты и непривычно резко выдвигая стул из-за стола. Действительно, зачем было писать ответ на письмо, если отправлять его, быть может, уже и некому… Хотел бы разорвать и позабыть, но… Герцог расправляет лист, перечитывая содержимое. Письмо не окончено, и неравномерно выцветшие чернила выдают, что каждая строка была написана в разное время. Перо обмакивается в чернильницу и мягко касается бумаги. Есть пути, с которых нет возврата. Поздно уже делать вид, что ничего не было.

* * *

Эмиль приезжает, как и было обещано, через два дня, и армия радостно встречает пополнение в рядах. Несколько успешных стычек с дриксами наводят на мысль, что новая решающая битва не за горами, а шансы на победу значительно увеличились, поэтому боевой дух стремительно поднимается. Вот только маршал отчего-то с каждым днём всё более хмуро поглядывает в сторону предполагаемого расположения противника, ежедневные военные советы со старшим командованием затягиваются порой чуть ли не до утра, а разведчикам приказано подбираться к вражеским войскам как можно ближе, чтобы раздобыть информацию. Неофициально это означает почти полную свободу действий – и, по крайней мере, один полковник западной армии этой свободой собирается воспользоваться по полной. Никого не удивляет, что он же и приносит первое подтверждение маршальским опасениям: в лагере дриксов определённо что-то не так. Что именно – сказать никто не берётся, но расположение войск выглядит несуразным, а сторожевые посты как будто охраняют только половину лагеря. Армия словно разделилась на несколько неравных частей, и никто (включая Павсания) не в состоянии определить, является ли это каким-то хитрым стратегическим маневром или… Насчёт этого “или” споры ведутся почти три часа, пока Эмиль не прерывает их неожиданным приказом: отправить уже не разведывательный отряд, а целый полк и держать кавалерию и ещё несколько полков наготове. Это – уже почти приказ к наступлению, и когда всё тот же полковник первым выказывает готовность немедленно выступить со своим полком, снова никто не удивляется. Только раздаётся чей-то едва слышимый шёпот: “Вот же… Зараза!”

* * *

Арно, распластавшись на земле, осторожно выглядывает из-за придорожных кустов.

Всего один. Стоит спиной. Самое время.

Медленно, стараясь опираться только на руки, встать. Далее по плану следовало бесшумно подкрасться и вырубить часового – убивать врага со спины младший Савиньяк не стал бы ни за что на свете, даже если бы у него при себе было оружие. Не до конца ещё сросшийся перелом мешает идти ровно, про бесшумность и подавно можно забыть, но солдат почему-то не реагирует на шум, даже когда проклятая нога подворачивается в самый неподходящий момент. Впрочем, даже это оказывается на руку – теньент падает прямо на часового, что несколько упрощает дело. Осталось только оттащить его в кусты и обобрать до нитки. Надевать дриксенскую форму противно, но выбирать не приходится, а шпаги – они и в Дриксен шпаги, лишь бы кололи исправно. Теперь можно возвращаться к своим. Вот только обмотать потуже собственными разорванными на полосы штанами ногу и зубы сцепить покрепче.

“Свои” – это ещё дюжина военнопленных, с которыми Арно, попав в плен, обитал в одной не очень-то большой палатке. Рану на плече ему перевязали, даже перелом вправили, но вот заживать в таких условиях они не хотели категорически. Когда неделю назад в лагере дриксов вдруг начались стрельба, шум и крики, все, конечно, дружно решили, что это подоспело долгожданное освобождение, но действительность оказалась суровой и неожиданной – дриксы сражались друг с другом и выглядело это… мягко говоря, страшно. Чьи-то озверевшие, совершенно не похожие на человеческие, рожи; вопли, перерастающие в рычание; солдаты, бегущие в панике, и солдаты, несущиеся вслед, словно стая гончих псов, почуявших добычу. С такой ногой далеко не уйдёшь, но уходить надо было немедленно, а в армии Талига бросать своих было не принято… Особенно если эти “свои” начинают очень шустро соображать и командовать, когда вокруг – Закат со всеми своими тварями.

Кто-то ещё обя­затель­но дол­жен вер­нуть­ся с ору­жи­ем – о еде Ар­но ста­ра­ет­ся не ду­мать — и тог­да мож­но выд­ви­гать­ся. Кар­ту бы ещё, по­нять, где точ­но они на­ходят­ся…

Совсем рядом слышатся выстрелы и дикие, нечленораздельные вопли. Виконт покрепче перехватывает чужую шпагу, перенося вес на здоровую ногу. Похоже, кровавое безумие ещё не окончено…

* * *

Убитый дрикс не похож на человека, а его застекленевший взгляд выражает абсолютную, запредельную ярость. Валентин вытаскивает из тела противника шпагу и невозмутимо оборачивается к ближайшему офицеру:

— Отправьте человека за подмогой. Доложите, что подкрепление необходимо немедленно.

Испуг на лицах вокруг постепенно сменяется твёрдой решимостью. За своим полковником “спруты” готовы идти до конца. Полковник у них теперь только один, как в любом нормальном полке, и никто не знает, как Валентину не хватает молчаливого Гирке, всегда понимавшего его с полуслова. Война унесла многих, но умереть в собственном доме… Полковник переводит взгляд на беснующуюся толпу внизу холма.

…Вы живы там ещё? Хотел бы знать…

— Отступаем. Пойдём в обход!

*

— Полковник…

— Что у вас?

Офицер молча указывает куда-то рукой, и Валентин видит ряд палаток, стоящих чуть в стороне от общего лагеря и явно расположенных так, чтобы удобно было расставить часовых. Палатки военнопленных. Две из них полыхают огнём, а одна развалена и изрублена почти в лохмотья. Если там и были пленники – то теперь они точно где-то в другом месте.

— Не расстраивайтесь, полковник, может, они их и не там держали.

Глаза герцога похожи на две нетающие льдины.

— С чего вы взяли, будто я расстроюсь? У нас есть дела поважнее. Вперёд!

*

Вблизи всё выглядит ещё хуже: перевёрнутые кровати, разбросанные вещи, разрубленные тела… Чем бы ни было вызвано это умопомешательство, подверглись ему не все – обезумевшим активно сопротивляются солдаты в такой же форме, но с вполне адекватными, человеческими выражениями на лицах. Уцелевшие платки пленных, как и ожидалось, пусты.

…И вовсе не хотел я Вас искать…

*

— Полковник Придд!

Чей-то радостный, знакомый голос. Валентин резко оборачивается. Человек из его полка, числившийся пропавшим без вести. И ещё несколько людей с ним. Умудрились всё-таки сбежать.

… И вовсе я за Вас не беспокоюсь…

— Рад вас видеть в добром здравии. Скажите, здесь все военнопленные?

*

Это, пожалуй, самое странное сражение в жизни каждого из тех, кому довелось в нём биться. Дриксы сражались против дриксов, а талигойцы почему-то – только против обезумевших, как-то разом решив, что с “нормальными” можно разобраться и позже.

Валентин уворачивается от удара, запоздало вспоминая не воспринятые всерьёз слова сестры: “Я думала, ты умрёшь на поле боя, но смерть уходит от тебя. Поэтому я отдам её тем, кто тебя окружает, и пусть все, кто тебе дорог, умрут!”

На могиле Гирке ещё не успела вырасти трава…

“Арно Сэ был с нами, как же, хоть и раненый, а без него бы и сбежать-то не вышло. Вот только не вернулся он с последней вылазки. А потом вот это всё началось…”

Юный Придд никогда не верил в заклятия и чёрную магию.

Сестра просто обезумела от боли и одиночества.

Она вовсе не это хотела сказать.

Она ведь не прокляла его на самом деле?

… Терять друзей — проклятье из проклятий…

— Где же ты, Леворукий тебя побери!

* * *

Нога болит просто нестерпимо, но Арно упрямо продолжает стоять, опираясь спиной о дерево. Он бы шёл, если бы только знал куда, если бы только этих сумасшедших нелюдей вокруг стало поменьше, но приходится стоять и защищаться от нескольких противников разом. Один падает, проткнутый шпагой, роняя собственную, которую Арно успевает подхватить в левую руку – не зря же он тогда тренировался. Вот только это всё бесполезно, потому что их четверо, они теснят, подбираются всё ближе, и кто-то наступает на ногу, от боли в глазах почти темнеет. Главное – не выпускать шпагу. Шпаги. Руки у него всё ещё две, ещё можно побороться. Если бы только опереться как следует — сломанная нога больше не держит, а на одной долго не простоишь. Боль – это ничего, боль можно и потерпеть. Отбить левой, ударить правой – неплохая тактика, надо будет потом потренироваться с Валентином… Интересно, передал ли Райнштайнер ему письмо? Конечно, он лучше сам, на словах извинится, они обязательно поговорят, вот только надо отбить ещё этот удар, и воткнуть шпагу этому почти рычащему существу прямо в сердце… Трое осталось, ну разве у него мало шансов? Разумеется, они поговорят… Ведь не всё же только письма друг другу отправлять, глупо это – каждый день стоять так близко, а общаться письменно. Аххх ты ж, задели, и не стоило ставить эту ногу на землю! Теперь в глазах темнеет основательно, наверное, даже галлюцинации начались, ведь не может же он в самом деле слышать этот голос…

— Арно!!!

Нет, определённо, этот голос с такими интонациям может быть только галлюцинацией… Надо бы открыть глаза и посмотреть, чтобы точно убедиться… Надо бы…

* * *

— Ты у меня из этого госпиталя раньше, чем через месяц, не выйдешь!

— Да-да, я понял…

— Что ты понял?! Кто тебя надоумил там драться в одиночку посреди вражеского лагеря?

— Как будто у меня был выбор…

— И матери сам напишешь! Сегодня же!

— Хорошо…

— А чего это ты такой покладистый? – Эмиль, наконец, внимательно смотрит на лежащего в постели с совершенно убитой физиономией братца. – Думаешь, боёв на твой век не хватит? Ты не переживай, там дриксы со своим локальным апокалипсисом уже разобрались, у нас за его счёт только-только силы сравнялись, навоюешься ещё!

Арно после этих слов заметно веселеет и даже соизволяет сменить кислое выражение лица на нечто вполне савиньячное – хулиганистую полуулыбку:

— А ты, говорят, жениться собрался?

— Так, тебе, как я погляжу, уже лучше! Пора мне, по всяким важным государственным делам и всё такое.

Подмигнув смеющемуся брату, Эмиль исчезает за дверью.

Впрочем, она почти тут же открывается снова.

— Что, важные государственные дела больше не требуют твоего немедленного вмешательства? – младший младший Савиньяк не умеет долго хандрить, а разговоры с Эмилем всегда поднимали ему настроение и общий боевой дух, как ничто другое.

— Я полагаю, они вполне могут подождать, и мы с вами ещё не успели перейти на “ты”.

Зараза!

Арно уже знал, что его, без сознания, привёз к госпиталю на собственной лошади лично полковник Придд, но подготовиться к неизбежному разговору не успел. Вот и что ему говорить, такому? Подбирать слова в письмах было куда как проще, тем более, что писал он в начале первое же, что взбредёт в голову.

…Я Вам пишу совсем не из симпатий…

Вот сейчас как ляпнет что-то в своём оленьем стиле!..

— Впро­чем, я при­шёл, что­бы это ис­пра­вить.

Арно, наконец, поворачивает голову, чтобы увидеть прямо перед собой улыбающегося Валентина с бутылкой вина в руке.

— Выпьете со мной на брудершафт, теньент?

— С удовольствием, полко-о-овник!

— Я вам и шляпу на закуску принёс.

— ЗАРАЗА!!!