Охота на Разрушителя (джен)

— Просыпайся… вставай… просыпайся, — мягко, но настойчиво повторял голос… женский.

«Отстань, дай еще поспать», — хотел ответить ему Илья Криницкий. Но не мог. Дар речи покинул его, вместе с привычными чувствами. Оным просто не было здесь места, как успел он понять. Успел, когда череда кошмаров, порожденных непрекращающейся жуткой болью, и сама эта нестерпимая боль при каждой попытке вернуться в сознание, наконец, отпустили его. Раз — точно тумблер где-то переключили. И боль, страх, все эти муки существования в бренном теле сменились абсолютным покоем. Ни с чем не сравнимым и неведомым прежде облегчением.

Что именно с ним произошло — Илья понимал, но, как ни странно, не испугался. Да, ангельского пения он не услышал. Но и не ощутил запаха серы и жара адского пламени. А главное: пережив взрыв и пожар, за растянувшиеся часы агонии бывший актер успел отринуть и забыть все, когда-то довлевшие над ним, желания и стремления.

Все, кроме одного: чтобы мучения, наконец, прекратились.

И вот муки прекратились. Бесследно исчезли… как и все прочие ощущения. Больше Криницкому желать было нечего, а то, что он получил — вполне устраивало. Никакой боли, никакого движения, никаких звуков. Наверное, нечто подобное ощущает муха, влипнув во что-то вязкое и мягкое. В мед, например. Нет в янтарь.

Хотя, что такое «муха», «янтарь» и «мед»? Просто слова… явления из другого мира, полного боли и суеты. Здесь, среди абсолютного, безупречного покоя они не значили ровным счетом ни-че-го.

И Криницкий не имел ничего против! Какое там — он готов был пребывать в своем нынешнем состоянии хоть целую вечность. Каковая, собственно, его и ждала… думал он. Но тогда почему звучит этот голос? Почему пытается вырвать Илью из долгожданного безмолвия и покоя. Из сладостного забытья, из блаженства… сна? Всего лишь сна?!

— Просыпайся-вставай-просыпайся-вставай…

Мысли зашевелились медленно, с неохотой. Но вынуждены были приняться за работу — хотя бы за этот нечаянный вопрос. За ним и другой последовал: кто, да с такой настойчивостью пытается его разбудить?

— Просыпа-а-айся… вста-а-ава-а-ай…

Мама — чтобы сонный Илюша собирался в детский сад или школу? Сосед по общаге — перебрал, мол, вчера, а скоро на пары идти? Вернее соседка… или собутыльник… нет, скорее, собутыльница в более зрелом возрасте? Но при похожих обстоятельствах: перебрали-де вчера. Или жена?

Хотя… что за чушь лезет в голову — Криницкий аж сам на себя рассердился. Жена сроду не утруждала себя попытками его разбудить. Будильник, мол, есть. И какая к чертям собачьим соседка по общаге? Ведь девушкам и парням запрещалось ночевать в одной комнате… вроде бы. И это точно не могла быть мать, ибо Илья вспомнил более чем точно: школу он давно закончил, не говоря уж про детский садик. А собутыльница… ну не бывало у его пьющих приятельниц и коллег таких мягких приятных голосов. За что зеленому змию отдельное спасибо.

И если уж на то пошло, произносил голос другое:

— Вселяйся! Оживай! Поднимайся!

Криницкий просто ослышался поначалу.

— Ну, вселяйся же! И оживай! — а принадлежал голос, как сумел вспомнить Илья, колдунье Вуламаре, — я сделала все, что смогла. А дальше… только ты сам.

«Только сам!» — мысленно (а как же еще, теперь-то?) повторил бывший актер. Хоть и не понимал, что именно от него требовалось, но с этой мыслью и под настойчивые призывы колдуньи блаженное забытье внезапно сменилось решимостью. А мир снова наполнился ощущениями, звуками, светом. И картинками… нет, скорее, эпизодами. Что сменялись с калейдоскопической быстротой.

Вот он (он?) прорезает толщу воздуха, прорываясь через встречные ветра на огромной высоте. Рвется навстречу такому же, как он… такому же исполину… ящеру с кожистыми крыльями и покрытому чешуей. Рвется в бой. Огненное дыхание ящера-противника обжигает… огромные когти оставляют в чешуе кровавые полосы — глубокие раны. На сей раз, противник оказался сильнее, а сам он постарел, ослабел. И потому, после короткой схватки уже не летит, но камнем падает навстречу земле. Чтобы никогда больше не подняться.

Вот он, Илюша, воспаряет в воздух… точнее, его поднимают руки огромного существа, которое называется Мама. Другое огромное существо — Папа — стоит рядом. И, улыбаясь, посмеиваясь, что-то говорит и тоже протягивает к нему руки. А Илюша и рад сам и посмеяться, и поговорить в ответ. Тем более, настроение хорошее, он предвкушает приятное занятие: сейчас его будут… кормить! Но ни смеяться, ни разговаривать Илюша еще не умеет. Только гукает. А потом он почувствовал, что ему мокро — и заплакал. Уж плакать-то он научился в первые мгновения жизни.

Вот он, могучий крылатый хищник, раскинув крылья, снижается над зеленеющим лугом. И пасущаяся на нем живность в панике разбегается, не желая стать обедом. Но какая-то рогатая зверушка бежала недостаточно быстро. Оказалась слишком медлительной… слишком крупной. Ее-то он и подхватывает на лету лапами. Чтобы отнести в пещеру — к самке и голодающим детенышам.

Вот Илья вприпрыжку сбегает со школьного крыльца. И догоняет впереди идущего одноклассника. А догнав — ударяет его портфелем. Не со зла. Просто считает, что это весело. Но одноклассник думает иначе. Возмущенно вскричав и чуть ли не плача, он ударяет Илью в ответ. Кулаком. И в нос. Бежит кровь, но Илья ее будто не замечает. Он тоже сердит. И теперь сам лезет в драку. Бьет по-настоящему.

Вот он нарезает круги в безоблачном голубом небе. И все сближается с приглянувшейся самкой. Он не один — вокруг во множестве кружатся его собратья, такие же крылатые, такие же прекрасные в своей чешуе, с когтистыми лапами и могучими хвостами. Весна ведь! Пора любви… и продолжения рода. Никакого стеснения: такие же пары образуются, везде, куда бы он ни обращал свой взор. Самец и самка сближаются, чтобы слиться, наконец, прямо в воздухе.

Кому-то в старших классах вспоминаются легионы уроков, выпадающих порой по семь-восемь на дню. И предметы — разные, но одинаково головоломные и утомительные. Или волнения перед экзаменами. Или подготовка к поступлению в хоть какой-нибудь ВУЗ. Или первое знакомство с заведением, известным как военкомат. Но лично Илье Криницкому из тех времен более всего запомнился другой эпизод. Как он зажал в темном углу школьного коридора симпатичную девчонку из параллельного класса. И как она сперва сопротивлялась, как отталкивала его… не слишком, впрочем, упорно. И как, наконец, сдалась — с заметным облегчением — и сама начала отвечать на его поцелуи.

Чтобы научить чадо самому главному — то есть летать — родители не мудрствовали лукаво. Но просто вытолкнули его из пещеры… за которой оказался склон горы. Крутой склон и довольно высокий. Сумеет он удержаться крыльями за воздух — и будет ему счастье. То есть, останется жив. Братишка, вон, не смог. Да так в пещеру и не вернулся. Но вот ему… кажется, повезло. Получилось! Кое-как, судорожно взмахивая крыльями, он поднимается. И достигает-таки пещеры. Возвращается в родной дом.

Вот Илья скучает на лекции — кто ж знал, что изучать актерское мастерство немногим интереснее, чем квантовую физику или сопромат… наверное. Зато после кнута в виде занятий Илью ждал пряник. Попойка в общаге. Или на лавочке в ближайшем парке.

Вот Илья Криницкий репетирует. А вот и выступает на сцене. И наблюдает за реакцией публики в зале… разочаровываясь. Вместо оваций и восторженного визга юных поклонниц получая жиденькие аплодисменты. А то и вовсе свист нетерпеливого недовольства.

Вот Илья Криницкий дома. Ссорится с женой. Вот мотается по городу, выполняя поручения заправил местного преступного мира. Вот попадается Кирпичу и Занозе, вот заносит его в другой мир, в плен к варварам, в Темные Земли.

И вот, наконец, схватка с Глебом. Бандитом, которому было не привыкать хвататься за пистолет и палить в упор даже в человека, с которым только что мирно беседовал. Выстрела не получилось… но от этого не легче. Неожиданно Глеб взрывается, взрывом задевает самого Илью. А потом разгорается пожар.

А потом скорлупа, наконец, поддается под его лапками и зубками. Проламывая ее, он высовывается наружу. Высовывается впервые за свою короткую жизнь. Крылатая громадина склоняется над ним — прекрасная, как всякое существо с крыльями и покрытое чешуей. Нет, даже больше. Ибо именно это существо подарило ему жизнь. Он выбирается из яйца, раскидывая обломки скорлупы…

…и Вуламара, Кира и Верем с замиранием смотрели, как скелет дракона на глазах обрастает плотью. И как огромный ящер, раскинув кожистые крылья, воспаряет к небесам.

Более всего дракону хотелось подкрепиться. Ведь… сколько он не ел? Тысячу лет? Десять тысяч? Больше? И все же часть его сознания, принадлежавшая некогда Илье Криницкому, предложила голод утолить по пути. А лететь дракону предстояло не абы куда. У него была цель. И впереди лежал долгий путь.

Дракон летел к белеющим впереди вершинам горного хребта. Достигнув их, он не без усилий перелетел горы, на ходу разрывая Темную Вуаль. И тысячи обитателей Темных Земель в изумлении замерли, увидев, что небо над ними из пурпурного враз сделалось голубым. А солнце стало таким ярким, что с непривычки больно смотреть.

Но еще больше оказались удивлены колдуны. И удивлены неприятно. Вуаль не просто разрушилась — восстановилась ткань мироздания, их владения возвращались в прежде покинутую вселенную. Где творить Темные чары становилось намного трудней.

Тем более что смещение границ между вселенными что-то все-таки нарушило в их хрупкой структуре. Что-то незаметное… но и этого хватило, чтобы Колодцы Силы начали стремительно иссякать. Души умерших больше не плавились в них. Они разлетались. Но куда — смертным знать не дано.

А дракон летел все дальше и дальше. Туда, где столкнулись полчища варваров и легионы Империи Света. Неуязвимому для магии и в то же время недосягаемому для мечей, стрел и копий — этому могучему созданию вскорости предстояло стать тем, кто переломит ход войны. Той гирькой, что склонит ее весы в пользу варваров. Чтобы, обратив Империю в прах и истребив под корень ненавистных магов, спустя века они могли построить новую цивилизацию.

Цивилизацию, забывшую, что такое волшба. А значит, и неопасную для законов мироздания.

Цивилизацию, с которой и потомки Текнов смогли бы установить контакт. И жить, хоть в относительном, но мире.

12 августа — 11 сентября 2017 г.