Омен IV: Возбуждение (джен)

Питер повернулся к Дженнингсу, его пальцы слегка сжались, а голос вдруг стал твердым:

— Ты правда не понимаешь? — спросил он, стараясь скрыть гнев. — Эта девочка... она не просто модель, Дженнингс. Она была живым человеком. Я вижу, как ты не понимаешь, как ты это переживаешь. А я... Я не могу просто так отмахнуться от того, что она была, что она ушла.

Дженнингс усмехнулся, не отрывая взгляда от своей камеры. В его глазах мелькнуло какое-то недовольство, но он не стал отвечать сразу.

— Питер, ты слишком воспринимаешь всё слишком серьёзно, — наконец сказал он, понизив голос. — Мы, фотографы, видим мир через объектив. Мы не привязываемся. Мы работаем, и это всё. Она — просто очередная модель для фотосессии. Умерла? Ну, так бывает. Это жизнь. У каждого из нас есть свой путь. Что касается её имени... Я не знаю, почему ты так стремишься его узнать. Мне не важно, как её звали, «Азия» или «Америка». Это вообще не касается меня, простого фотографа.

Питер стоял, не в силах отвести взгляда от Дженнингса, его глаза были полны сомнений и боли. Он не знал, как ответить на эти слова, потому что внутри него что-то кипело от негодования. Как можно быть таким беспристрастным? Как можно смотреть на людей, как на объекты, которые можно просто снимать и забывать? Эта девочка, эта модель — она была для Питера чем-то большим, чем просто очередным кадром.

— Но она была человеком, Дженнингс, — едва слышно проговорил Питер. Его голос сорвался, но он продолжал: — Ты не можешь просто так сказать, что это была «просто модель». Она была живая, у неё была жизнь, у неё была история. И ты... ты даже не интересуешься этим? Просто снимаешь и идёшь дальше?

Дженнингс взглянул на него, и в его глазах мелькнуло нечто похожее на досаду. Он поджал губы, а затем резко повернулся к камере, снова сосредоточившись на настройках.

— Питер, — сказал он, как будто объясняя ребёнку очевидное, — я фотограф. Я снимаю то, что мне говорят. И да, для меня она была просто моделью. Ты не понимаешь, что нам нужно думать о работе, а не о том, кто стоит перед объективом. Нам нужно ловить свет, настраивать угол, следить за композицией. И всё. Мы не привязываемся.

Питер молчал, чувствуя, как его гнев постепенно превращается в растерянность. Он не мог понять, почему Дженнингс так спокойно говорит об этом, как будто это не имеет значения. Ему не казалось странным, что такая трагедия — смерть этой девочки — оставляет его равнодушным. Питер пытался найти в его словах хоть малейшее проявление сочувствия, но не мог. Всё это казалось ему пустым и холодным.

— Ты же сказал, что она умерла... — сказал Питер, вдруг понимая, что смерть этой девочки стала для него чем-то важным, чем-то, что он не мог просто так забыть. — Почему ты не хочешь об этом говорить? Почему тебе не важна её судьба?

Дженнингс, не отрываясь от камеры, слегка усмехнулся.

— Потому что это не важно, Питер, — ответил он, как будто это была самая простая истина. — Я не собираюсь переживать из-за того, что модель умерла. Так бывает. Мы все однажды умрём, и это просто часть жизни. Я не собираюсь зацикливаться на этом.

Питер почувствовал, как его грудь сжалась. Он не мог согласиться с этим. Для него эта девочка была чем-то больше, чем просто моделью. Она была человеком, и её смерть оставила после себя пустоту. Но Дженнингс не мог этого понять. Он был настолько поглощён своей работой, что был готов забыть каждого, кого снимал, стоило ему сделать снимок. Всё было лишь частью рутины.

— Так ты никогда не думал, что, возможно, у этой девочки была своя жизнь? — продолжил Питер, не в силах отстать. — Что у неё были люди, которые её любили? Что её смерть что-то значила для кого-то? Для её семьи, друзей?

Дженнингс отложил камеру и повернулся к Питеру, его лицо теперь было серьёзным, но не с тем оттенком понимания, которого так надеялся достичь мальчик.

— Питер, — сказал он, его голос стал низким и усталым. — Ты слишком воспринимаешь всё слишком серьёзно. Это была модель, она сыграла свою роль, снялась для фильма — и всё. Что, если бы я каждый раз переживал за смерть каждого, кого снимаю? Мы бы с тобой не сделали ни одной фотографии. Это жизнь, парень. Никто не застрахован от трагедий. Мы просто продолжаем работать.

Питер стоял, пытаясь собрать мысли воедино. Его слова звучали странно, но они были настоящими. Он не мог отделаться от ощущения, что что-то в глазах этой девочки было не так, как у всех остальных моделей. Он видел это в каждой фотографии, смотря на её взгляд, как будто она не совсем осознавала, что происходило вокруг неё. Это было больше, чем просто выражение на лице. Это был взгляд, полный недосказанности, таинственности и страха. Питер чувствовал, что этот взгляд следит за ним даже сейчас, несмотря на то, что девочка уже умерла.

— Понимаешь, Дженнингс, — сказал он, пытаясь сдержать дрожь в голосе. — Я... Я что-то вижу в глазах этой девочки. Будто она не понимает, что с ней произошло. Как будто она... не осознаёт, что её жизнь была просто игрой в чужих руках. А теперь её нет, и никто не может ей сказать, почему всё так получилось. Я не могу просто забыть её.

Дженнингс, который всё это время стоял за камерой, повернул голову, не скрывая раздражения. Его губы поджались в тонкую линию, и он снова взялся за объектив.

— Ты что, с ума сошел, Питер? — Дженнингс говорил тихо, но в его голосе чувствовалась строгая терпимость, как у взрослого, который терпеливо пытается убедить младшего в том, что он ошибается. Он отставил камеру, потёр виски и продолжил, в его слова уже проскальзывала усталость. — Это всего лишь фотография, всего лишь работа. Ты реально думаешь, что её взгляд имел какой-то смысл? Ты придумал себе целую историю, и теперь хочешь, чтобы я в это поверил? Я, который сам снимал её и всё время спрашивал, не слишком ли её слепит свет осветителей?

Питер стоял у окна, в его взгляде не было ни тревоги, ни сомнений — только глубокое, почти гипнотическое внимание, прикованное к фотографии на стене. Он продолжал смотреть на девочку, её лицо в коричневом платье, её длинные черные волосы, которые казались почти живыми на фоне туманной темной комнаты. В глазах этой девочки было что-то, что Питер не мог понять, но он чувствовал, что это что-то важное. Не просто фотография, не просто модель. Это была история, это было нечто живое.

Дженнингс, занятый своей работой, продолжал говорить, но его слова словно не доходили до Питера. Он был поглощен тем, что видел, и не мог остановиться. Пальцы Дженнингса щелкали переключателями на камере, когда он снова заговорил, обрывая мысли Питера:

— Ты воспринимаешь всё слишком серьёзно, Питер. Ты видишь что-то, чего нет. То, что ты думаешь, будто она не понимает, что с ней произошло, на самом деле просто результат слишком ярких осветителей. Да, они её слепили, да, было неудобно, но ты не понимаешь, это всё часть работы. Если бы не яркий свет, она бы просто не была видна на фотографии. А ты придумал себе целую трагедию.

Питер стоял перед фотографией, почти не замечая, как время проходит. В его голове вновь и вновь крутился образ той девочки — она была настоящей и одновременно загадочной. Она смотрела прямо в объектив, её глаза были полны того, что нельзя было понять словами. Для Питера это было не просто изображение, а какой-то вопрос, на который ему хотелось найти ответ. Но Дженнингс, с его лёгкостью и деловым подходом, продолжал разрушать его чувства.

— Фильм, Питер, это всего лишь маленькая сцена для обложки, — сказал Дженнингс, не отрывая взгляда от камеры, — с низким бюджетом, сделанная с минимальными затратами. Мы снимали в тёмной комнате, по задумке сцена должна была быть загадочной, как ночная тьма. Поэтому я и использовал светильники, чтобы создать эффектное фото девочки в ночной комнате.

Питер не сразу отозвался. Он по-прежнему смотрел на изображение девочки, её лицо в тени, её поза, словно она была запечатлена в момент туманной неизвестности. Он слышал слова Дженнингса, но они не доходили до него. Они звучали как пустой шум, как попытка объяснить необъяснимое.

— Но она выглядит так, будто что-то не понимает, — наконец сказал Питер, его голос был тихим, почти рассеянным. — Почему её глаза такие... странные? Как будто она не знает, что с ней происходит.

Дженнингс бросил быстрый взгляд на мальчика и вздохнул, отставив камеру.

— Ты всё усложняешь, Питер, — сказал он, слегка покачав головой. — Я же объяснил. Светильники работали на полную мощность. Девочка моргала, я ругался, что она испортит кадр.

Питер стоял, уставившись на фотографию, его мысли будто закрутились в спирали, пытаясь найти объяснение тому, что он видел. Дженнингс, заметив его продолжающееся молчание, наконец не выдержал и раздражённо заговорил.

— Ты продолжаешь свою истерику, Питер? — сказал он, опуская камеру и устало протирая лицо рукой. — Ладно, слушай. Я тебе расскажу, как это было, если ты продолжишь цепляться к каждому снимку, как к каким-то мистическим знакам.

Питер посмотрел на него, но не ответил, продолжая держать взгляд на фотографии. Дженнингс тяжело вздохнул и продолжил.

— Нас пригласили на съёмочную площадку, — начал он, его голос становился всё более утомлённым. — Там была лестница, нужные декорации — всё как положено для дешёвого ужастика. Мы разместили девочку за лестницей, она, к слову, была не просто моделью, а ещё и главной актрисой в этом фильме. Сложная роль, много работы, все дела, и мало того, она была непослушной, как все дети-актёры. Я ей сказал не моргать, а она продолжала. Я ругался с ней, чтобы она не портила кадр.

Он говорил всё это так, как будто описывал обыденный день на работе. Он не был удивлён ни девочкой, ни её поведением, ни странным освещением. Всё это было частью работы, частью процесса.

— Потом, конечно, мне пришлось снова настраивать свет, — продолжал Дженнингс. — Ты думаешь, я сидел там и смотрел в её глаза? Нет, Питер, я работал. Я ставил светильники, чтобы они подсвечивали нужные детали, а она, девочка, моргала и попадала в кадр с размытыми глазами. Но это не важно. Важно, чтобы снимок получился. Всё.

Питер всё ещё не отрывал взгляда от фотографии, пытаясь унять в себе чувство беспокойства, которое продолжало расти. В глазах девочки на снимке было нечто большее, чем просто момент съёмки, но что это было — он никак не мог понять.

— И что? — спросил Питер, не обращая внимания на недовольство Дженнингса. — Всё это для тебя так просто? Просто фото, просто кадр? А как же её взгляд? Ты же сам говорил, что она моргала от яркого света. Но я вижу в её глазах что-то... другое.

Дженнингс поморщился, явно раздражённый.

— Ты всё усложняешь, Питер! Я тебе объяснил. Светильники работали на полную мощность, чтобы создать эффект тьмы в комнате, всё как задумано. Мы снимали её, она играла свою роль, как могла. Сначала она моргала, я ей говорил, что испортит кадр. Ругался с ней, как всегда. Девочка же — актриса, всё нормально.

Он вздохнул, скинув объектив и продолжая работы с техникой, как будто ничего важного не произошло.

— Ты, похоже, зациклился на её взгляде. Я знаю, что ты там что-то видел, но, может быть, ты просто преувеличиваешь. Это просто работа, Питер. Мы снимали низкобюджетный фильм с простыми декорациями и не рассчитывали, что из этого получится шедевр. Я даже не запомнил её имя, это не важно. «Азия» или «Америка», кто её знает, — это не меняет сути.

Питер почувствовал, как его руки начинают немного дрожать. В глазах девочки на снимке всё равно было нечто пугающее. Он обернулся к Дженнингсу.

— Ты говоришь, что это просто работа. Но её взгляд... он как будто был полон недоумения. Как будто она не понимала, что с ней происходит. Скажи мне, Дженнингс, ты действительно не видел этого? Ты не чувствовал этого в её взгляде?

Дженнингс замолчал, его взгляд скользнул по комнате, на секунду выцепив фотографию на стене. Питер стоял неподвижно, сжимая ладони, пытаясь удержать себя от того, чтобы не вскрикнуть от гнева. Дженнингс же казался всё более раздражённым.

— Если ты и во взрослом возрасте будешь искать смысл на каждой фотографии для обложек дешёвых фильмов, то недалеко и до психушки, — резко сказал он, отводя взгляд от своего оборудования и сталкиваясь с Питером взглядом, полным раздражения.

Эти слова повисли в воздухе, тяжёлые и холодные, как само ощущение, что происходящее в этой студии не имело никакого значения. Питер почувствовал, как что-то оборвалось внутри него. Боль, которую он пытался подавить, внезапно выплеснулась наружу.

— Так ты совсем не понимаешь? — он стиснул зубы, пытаясь сдержать эмоции. — Ты вообще не видишь, что на этом снимке есть что-то... что-то не то! Ты говоришь, что это просто фотография, просто модель, просто работа... Но мне кажется, что за этим всем есть нечто большее! Ты видишь её лицо, Дженнингс? Ты видишь, как она на меня смотрит? Это не просто «модель», это человек! И что с ней стало, ты знаешь?!

Дженнингс, уже потерявший всякое терпение, обернулся. Он вздохнул, как будто был готов к такому вопросу, и пожал плечами.

— Ты что, совсем с ума сошел? — его голос был тихим, но с заметным оттенком усталости. — Она не на тебя смотрит, идиот, она смотрит в объектив, чтобы зрителям было видно её лицо. Это всё, что нужно. Она актриса, Питер. Всё, что ты видишь на этом фото — это просто результат работы. Она не смотрит в твою душу, дурачок.

Эти слова ударили по Питеру, как молния. Он стиснул зубы и почувствовал, как его внутреннее напряжение начало глушить отчаянная пустота. Всё, что было перед ним — фотография девочки, её глаза, свет, который ловил её лицо, всё это вдруг потеряло смысл, растворившись в какой-то болезненной пустоте. Он снова почувствовал, как закипает внутри что-то темное, тревожное, то, что не давало ему покоя с самого начала.

Он стоял неподвижно, не в силах оторвать взгляд от её глаз. Она смотрела в объектив, как говорил Дженнингс, но что-то в её взгляде было не так. Питер был уверен в этом. Её глаза не были просто пустыми; они были полны чего-то — ужаса, непонимания, что ли. Он ощущал, как она, даже через снимок, что-то спрашивает его, будто бы обращается к нему за помощью.

— Ты не понимаешь, Дженнингс, — наконец сказал Питер, его голос звучал почти тихо, но с отчаянием, которое, казалось, пропитывало каждое слово. — Это не просто фотография. Смотри на её глаза! Это не просто актриса на обложке фильма. Это... это девочка, и она спрашивает меня — меня! — что с ней происходит! А я не могу ей ответить, ибо она, как ты говоришь, умерла две недели назад!

Питер почувствовал, как сердце снова забилось быстрее, как нарастала тревога. Он сделал шаг назад, глаза так и не отрывая от фото. Он пытался понять, что именно происходило в её взгляде. Что она пыталась сказать?

Дженнингс не сразу ответил. Он стоял несколько секунд, сложив руки на груди, а затем медленно выдохнул.

— Ты слишком усложняешь всё, — сказал он, наконец, и в его голосе уже не было той уверенности, которая была раньше. Теперь в нём звучала усталость. — Всё, что ты видишь в её глазах — это не вопросы, это просто работа, Питер. Я тебе сказал, мы снимали сцену для фильма. Мы должны были передать определённое настроение, и всё. И да, она умерла, но это не даёт тебе право вешать на неё свои интерпретации.

Питер схватился за голову. Ему было трудно думать ясно, он чувствовал, как мысли сталкивались, как его разум не мог сосредоточиться. Ему было тяжело представить, что Дженнингс прав. Как могла эта девочка быть просто актрисой на съемках дешевого фильма? Как могло быть так просто, если он чувствовал, что с ней было что-то гораздо более важное?

— Но ты же понимаешь, что ты сам говоришь, — прошептал Питер, не в силах сдержать горечь в голосе. — Она была моделью для дешевого фильма, но она... она была живой, Дженнингс. Она была настоящей, и сейчас, когда она мертва, ты говоришь, что её взгляд не имеет значения. Ты что, не видишь, что это... что-то в этом есть, что-то большее, чем просто свет и камера?!

Дженнингс отвернулся, похлопав ладонями по столу, будто пытаясь отогнать навязчивые мысли. Он сделал паузу, а затем произнёс:

— Питер, ты думаешь, что я не понимаю, что ты чувствуешь? Я вижу, что ты пытаешься найти в этом что-то большее, но ты слишком поглощён этим. Всё, что я тебе сказал, — это то, что было на самом деле. Мы снимали кадры для обложки, девочка позировала, и это всё. Ты не можешь искать смысл в каждой фотографии. Ты не можешь судить о её жизни или её смерти по одному снимку. Ты это понимаешь?

Питер почувствовал, как в его груди что-то сжалось. Он посмотрел на Дженнингса, и в его глазах мелькнуло что-то, что Питер не мог понять — неужели это раздражение? Или что-то большее? Было ощущение, что Дженнингс что-то скрывает, что он тоже знает нечто, но не хочет, чтобы Питер углублялся в эти вопросы.

Но Питер не мог просто отпустить этот снимок. Он снова взглянул на глаза девочки, и его охватила такая жгучая боль, что он чуть не закричал. Это было что-то такое невыносимое, невообразимое. Его глаза не могли оторваться от её взгляда. Она смотрела прямо на него — на него, живого человека, стоящего сейчас в этой тёмной комнате, и её глаза были полны вопросов, боли и отчаяния. Она не просто позировала. Она будто ожидала, что кто-то увидит её, кто-то поймёт.

— Я не могу... — прошептал Питер, его голос был едва слышен, как будто он боялся, что его слова могут разрушить всё вокруг. — Я не могу просто проигнорировать немой вопрос в её глазах. Я вижу, как её душа ищет ответов, и хочу помочь ей. Но...

Он замолчал, не в силах выразить, что именно его мучает. Как ответить на взгляд мертвой девочки, который, казалось, прямо сейчас был обращён к нему? Как помочь ей, если она уже не могла говорить? Как помочь, если смерть забрала её слишком рано, не оставив даже шанса на ответы?

Дженнингс стоял рядом, его лицо оставалось невозмутимым, как всегда, но в его глазах была тень раздражения, которая постепенно превращалась в усталость. Он тихо вздохнул, но всё же решил что-то сказать.

— Питер, хватит. Это всё, что ты себе напридумывал. Ты ищешь смысл в том, чего нет. Ты думаешь, что этот взгляд — это крик о помощи? Но ты просто хочешь найти нечто большее в пустоте. Ты думаешь, что ты можешь помочь девочке, которая уже ушла из жизни?

Питер почувствовал, как его внутреннее напряжение растёт. Слова Дженнингса резали его, как нож, но он не мог поверить в их правдивость. Как можно просто так отбросить эти глаза, этот взгляд, который, казалось, просил о чём-то? Как можно просто взять и закрыть глаза на то, что происходит в этом фото? В его голове вертелись мысли, но они не могли найти выхода.

— Ты не понимаешь! — выкрикнул Питер, его голос был полон отчаянного горя. — Ты думаешь, что это просто ещё одна съемка? Просто ещё один кадр? Но я вижу что-то большее! Я вижу, как она... как она не понимает, что с ней происходит. Я вижу это в её глазах. Ты не видишь? Ты не чувствуешь этого?

Дженнингс с досадой поморщился. Он сделал шаг вперёд, но остановился, видя, как Питер продолжает смотреть на фотографию.

— Ты ничего не чувствуешь, Питер. Всё, что ты видишь — это твоя собственная боль. Ты пытаешься найти смысл там, где его нет. Это просто был кадр для обложки дешёвого фильма. Она была актрисой, моделью, и больше ничем. Ты не можешь ставить в один ряд её жизнь и её смерть, только потому что тебе не хватает уверенности, что всё это просто... неважно.

Питер хотел что-то ответить, но слова застряли в горле. Он не знал, что сказать. Он ощущал, как весь его внутренний мир рушится, как его вера в то, что существует нечто большее, чем простое изображение на фотографии, начинает трещать по швам. Он стоял перед Дженнингсом, глядя на его холодные, отрешённые глаза, и вдруг понял: этот человек никогда не увидит того, что видел он. Этот мир был для Дженнингса просто очередной рабочей рутины, очередной съёмочной площадкой, а для Питера — чем-то намного большим.

Он глубоко вздохнул, стиснув зубы, и опустил голову.

— Я не могу это оставить, Дженнингс, — сказал он тихо, но с ясной решимостью. — Я не могу смотреть на неё как на просто ещё одну модель на обложке фильма. Нет! Я чувствую свою вину перед ней!

Дженнингс стоял рядом, всё так же холодно и отрешённо, но теперь его лицо стало немного более жестким. Он взглянул на Питера и помедлил, прежде чем заговорить. Его руки, не слишком ловкие и привычные к работе, скрестились на груди. В его глазах больше не было того безразличия, которое Питер привык видеть. Теперь там было что-то другое — что-то, что Питер не мог точно понять.

— Ты что, с ума сошел? — Дженнингс наконец заговорил, его голос стал чуть грубее, чем обычно. — Вину перед ней? Ты действительно думаешь, что ты как-то связан с её смертью? Что ты можешь что-то изменить?

Питер покачал головой, не отрывая взгляда от фотографии.

— Я не знаю, как это объяснить... — сказал он, сделав паузу. Его голос дрожал, и он снова посмотрел на изображение девочки. — Но когда я смотрю на неё, я вижу... Я вижу, что она смотрит на меня и видит меня насквозь. Все мои мысли видит, как на ладони. И для неё не тайна то, что я думаю. И мне страшно перед ней. Стыдно! Я стыжусь этой девочки, Дженнингс!

Слова сорвались с его губ, и его грудь сжалась от тяжести признания. Он стоял, не в силах отвести взгляд от её глаз. Казалось, что она понимает все, что происходило с ним в последнее время — все его сомнения, его беспокойство, его страхи. Она как будто видела, как его мир рушится, и как он, теряясь, не может найти выход.

Дженнингс, стоявший рядом, молчал, его взгляд оставался холодным и безразличным, но Питер вдруг почувствовал, как эта молчаливая тишина усиливает его ощущения. Дженнингс не знал, каково это — быть поглощённым этим взглядом. Он не понимал, что Питер чувствовал.

— Ты что, с ума сошел? — Дженнингс наконец прорвался через тишину, но его голос не был таким уж жестким, как раньше. В нем было что-то вроде усталости, как если бы он не знал, как ему реагировать на всё это. — Ты действительно думаешь, что она видит тебя? Ты это серьезно? Это всего лишь фотография, Питер! Ты просто зациклился. Она просто актриса на фото, вот и всё.

Но Питер, охваченный этой невыносимой тяжестью, не мог остановиться. Он сжался, словно пытаясь оттолкнуть от себя все сомнения и страхи, но они снова и снова возвращались.

— Нет, Дженнингс, ты не понимаешь! — сказал Питер с отчаянием в голосе. Его дыхание стало прерывистым. — Я чувствую, как она знает обо мне всё. Как если бы она видела все мои слабости, все мои ошибки. Я никогда раньше её не видел, но теперь, когда я посмотрел на её глаза, почувствовал, что стоило мне её увидеть, как всё, моя душа для неё тут же стала как раскрытая книга!

Он повернулся к фотографу, и его взгляд был полон отчаяния. Как мог он объяснить Дженнингсу то, что было в его душе? Он сам едва ли мог понять это ощущение. Это было не просто чувство вины, а нечто более сложное — как если бы девочка на фотографии стала его отражением, и её молчаливый взгляд был эхом всех его страхов.

Дженнингс стоял, всё так же скрестив руки, и слегка качал головой, как будто Питер опять заблудился в своих мыслях.

— Ты опять в какую-то ерунду впадаешь, Питер, — его голос был твёрдым, но Питер заметил, что в нём звучала не только усталость, но и что-то вроде разочарования. — Ты что, думаешь, она тебе что-то передала через этот снимок? Это просто девочка, которую мы снимали для обложки фильма. Ты что, влюбился в неё, или что?

— Нет! — Питер вскочил с места, и его слова прозвучали почти срывом. — Я не влюбился в неё, Дженнингс! Это не то, что я чувствую! Ты не понимаешь, каково это — смотреть в эти глаза и ощущать, как твоя жизнь, все твои самые тёмные мысли, становятся её собственностью. Как если бы она знала тебя до конца и не могла ничего с этим поделать, как если бы её взгляд пронизывал тебя насквозь!

Дженнингс выдохнул, и его лицо снова стало безразличным. Он понял, что Питер зашёл слишком далеко, но ему было трудно принять, что мальчик действительно верит в эту свою трагедию. На его глазах Питер уже не был просто восхищённым подростком, пытающимся понять, что с ним происходит. Он стал человеком, поглощённым чем-то более важным, чем просто интерес к фотографии.

— Питер, — сказал он наконец, понижая голос, — ты сам себе усложняешь жизнь. Это всё твоя фантазия. Эта девочка на фото — она просто актриса. Она не знает, что ты чувствуешь. Она не видит твоих слабостей, твоих ошибок. Всё, что она делала, — это сыграла роль. Всё, что ты сейчас переживаешь — это твои переживания, твои проблемы, а не её.

Но Питер не мог принять эти слова. Он снова посмотрел на фотографию, вглядевшись в эти тёмные глаза, которые как будто следили за ним, в которых отражалась не только комната, но и нечто большее. Он знал, что это не просто фантазия. Он не мог забыть эти глаза.

— Ты не понимаешь, — повторил он, едва слышно. — Я не могу оторваться от этого взгляда. Мне не хватает слов, чтобы объяснить, но когда я смотрю на неё, я понимаю, что... что она ищет ответы, как будто она не понимает, что с ней произошло, но она чувствует, что я должен знать. И я не могу ей помочь! Я не могу объяснить, что я вижу! Я не могу игнорировать её взгляд, как ты хочешь!

Дженнингс посмотрел на него с той же усталостью, но теперь его глаза стали более мягкими. Он не знал, как помочь этому мальчику. Сколько бы Питер ни пытался ему объяснить, Дженнингс не мог войти в его мир. Он просто был не готов воспринимать что-то большее, чем работа, чем профессия.

— Питер... — сказал Дженнингс, немного понизив голос. — Я уже понял, что ты без памяти влюбился в эту девочку. Но пойми, она мертва, и у тебя всё равно нет шансов.

Эти слова врезались в Питера как молния, пронзив его изнутри. Он ощутил, как что-то внутри него обрывается, как пустота растекается по венам, заполняя всё. Он не мог найти слов, чтобы ответить. Просто стоял, продолжая смотреть на фотографию, словно пытаясь найти в её глазах хоть какую-то зацепку, что-то, что поможет ему поверить, что всё это не просто пустая игра воображения.

— Ты... не понимаешь, — наконец, произнёс он, голос его дрожал от волнения. — Это не просто влюблённость. Это что-то большее. Я не могу объяснить. Когда я смотрю на неё, я чувствую, что она что-то мне говорит. Что она ищет ответы. И её взгляд... Он не даёт мне покоя. Я... не могу её просто забыть!

Дженнингс прищурил глаза и подошёл ближе, посмотрев на Питера с таким выражением лица, как будто наконец-то что-то осознал.

— Хватит врать, Питер, — сказал он твёрдо, но спокойно, делая паузу. — Ты влюбился, не надо мне голову морочить.

Питер вздрогнул, как будто его ударили. Он даже не попытался скрыть смущение, которое моментально наполнило его грудь. Его пальцы нервно заскользили по краю фотографии, но взгляд оставался прикованным к Дженнингсу.

— Что? — его голос дрожал от неожиданности, а взгляд метался от фотографии к собеседнику. — Влюбился? Ты с ума сошел?

Дженнингс слегка наклонил голову, не отрывая взгляда от Питера. Его лицо выражало терпеливую беспокойность, как у человека, который давно понял, что разговор не может продолжаться без признания того, что на самом деле происходит. Он сделал ещё шаг вперёд, и в его глазах не было ни презрения, ни осуждения. Только какое-то тихое, почти сочувственное понимание.

— Да, Питер, влюбился. Ты зациклился на этом снимке. И я не говорю, что это плохо, но ты просто не можешь этого признать, — сказал Дженнингс, опуская руку на стол рядом с Питером. — Ты видишь в её глазах что-то большее, чем просто модель на фотографии. Ты видишь то, что тебе хочется видеть.

Питер стоял, не в силах что-либо ответить. Его грудь сжималась, будто внутри него разворачивалась буря. Внутренний голос не переставал кричать, что это не просто влюблённость. Но чем дольше он молчал, тем более отчаянно он пытался оправдать свои чувства. Слова Дженнингса резали, и, возможно, он был прав. Может быть, всё это действительно было просто игрой воображения, но... что-то было не так.

— Я... я не могу просто так забыть её, — наконец сказал Питер, его голос звучал глухо, как если бы он пытался держать в себе что-то важное, что не могло выйти наружу. — Она... она не просто модель. Я вижу её глазами, Дженнингс. Я не могу смотреть на неё, как на просто чужого человека, просто актрису. Она смотрит на меня, и я чувствую, что что-то не так. Она спрашивает меня, что с ней происходит. А я не могу ей ответить.

Дженнингс, стоявший теперь совсем рядом, не отрывал взгляда от Питера. В его глазах не было осуждения, лишь усталость и некоторое сожаление.

— Питер, — сказал он, делая шаг вперёд и оглядывая мальчика. — Ты смотришь на неё, потому что хочешь быть рядом с ней. Это у всех людей так. Мы привязываемся к тем, кого не можем иметь. Но сейчас твой инстинкт работает вхолостую. Ты понимаешь это? Она мертва. Её нет. И твоя боль... твоя привязанность — всё это просто пыль.

Питер вздрогнул, словно его ударили. Он стиснул кулаки, чувствуя, как в горле встаёт комок. Он пытался противостоять словам Дженнингса, но в их простоте была какая-то горькая правда. Он продолжал смотреть на фотографию, но её уже не было — теперь перед ним стояли только Дженнингс и его слова.

— Ты не понимаешь! — почти шепотом выпалил Питер, не в силах скрыть свою боль. — Я не могу её просто забыть, Дженнингс! Я не могу! Это не просто привязанность, это... что-то большее! Что-то, что я не могу объяснить.

Дженнингс молча стоял рядом, изучая Питера взглядом, в котором читалась не только терпимость, но и мягкая настоятельность. Он явно переживал за мальчика, и Питер почувствовал, как он начинает сомневаться в своём восприятии ситуации.

— Это не привязанность, Питер, — сказал Дженнингс, его голос был спокойным, но в нём появилась нотка сочувствия. — Ты просто втюрился в фото девочки, которая в твоём вкусе. Тебе нравится её образ, и всё. Ты воспринимаешь её как идеал, но это не имеет отношения к реальности. Ты влюбился в иллюзию, в образ, а не в человека.

Питер, не поднимая головы, сжал руки в кулаки. Его пальцы побелели, когда он пытался совладать с волной гнева и разочарования. Это было трудно — принять такие слова от того, кто, казалось бы, не чувствовал того, что он сам. Для Дженнингса это было всё так просто. Он был старше, опытнее, и видел мир иначе.

— Ты ошибаешься, Дженнингс, — его голос был сдержанным, но с ощутимой тяжестью. — Ты не понимаешь, ты не видел её взгляд. Это не просто фото, не просто «девочка в моём вкусе». Это нечто большее. Я... я чувствую, что она там, в этом фото. Как будто она хочет что-то сказать, что-то спросить. А я не могу ей ответить, не могу понять, что она переживает.

Дженнингс, слушая Питера, нахмурился, но не перебивал. Он знал, что разговор не будет лёгким, но всё же решил продолжить.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказал он, подходя ближе, но его взгляд оставался всё таким же практичным. — Но ты должен понять: это всего лишь образ. Модель. Её взгляд — это не вопрос, это просто часть работы. Ты видишь в ней что-то большее, потому что так устроен человек. Мы часто приписываем значения вещам, которым их нет. Мы видим то, что хотим видеть.

Питер почувствовал, как его душа сжимается от этих слов. Они были правдой, но не той правдой, которой он был готов поверить. Он облизал губы и снова посмотрел на фотографию, как будто там, на этом снимке, можно было найти ответы на все его вопросы.

— Но я не могу так просто взять и забыть её, — наконец, сказал он, голос его стал тише, почти шепотом. — Я не могу просто отмахнуться от этого. Я должен понять, что с ней произошло. Я должен знать.

Дженнингс нахмурился, его лицо снова стало серьёзным. Он остановился рядом с Питером и смотрел на него так, будто пытался понять, что скрывается за этим отчаянием.

— Ты не должен ничего знать. Ты хочешь найти ответы, потому что легче зациклиться на прошлом, чем смотреть в будущее. Ты не обязан искать смысл в каждом взгляде, Питер. Не вся боль несёт за собой смысл. Иногда это просто боль, и её нужно пережить.

Питер снова взглянул на фотографию. Он чувствовал, как его сердце болит. Все эти мысли о смерти, о том, что девочка ушла, что она не сможет больше ничего сказать — всё это давило на него, как невидимая рука, которая сжимала его грудь.

— Я не могу её забыть, — сказал Питер, голос его дрожал от эмоций. — Я не могу забыть её глаза. Я не могу забыть её... как будто она что-то знала. Что-то, чего я не понимаю. И я хочу понять.