Пламя во тьме (гет)

«Любовь ранит даже богов.»

Утро этого дня стало самым кошмарным утром на памяти Рейстлина.

Оно было ужасней всего, что ему доводилось испытывать прежде: в сравнении с этим любое его прошлое поражение казалось лишь досадной неприятностью. Это было ужасней, чем пробуждение после Испытания, когда он, еще вчера красивый юноша, очнулся от забытья иссохшим калекой с печатью проклятия на взоре. Ужасней, чем поход в Бездну, когда его грандиозный план, оплаченный ценою многих лет без сна и покоя, потерпел крах. Унижение было столь отвратительно, что маг, абсолютно разбитый, поверженный в состояние глубочайшей апатии, почти утратил способность не только действовать, но даже мыслить здраво.

А причиной всему стал ритуал Мелисандры: ведьма исцелила тот самый недуг Рейстлина, что давал неуязвимость к женским чарам. Из-за этого магом овладела всепожирающая похоть. Она вошла в его кости и плоть, словно пламя седьмого пекла. Лютым зверем она терзала его нутро, но вызывала не боль, а мучительную сладость стократ невыносимей боли. Мысли чародея снова и снова обращались к образу прекрасной девы, который увлекал его в бездонную пучину низменных желаний.

Рейстлин Маджере думал о королеве Дэйнерис Бурерожденной. Каждое воспоминание о ней вызывало в его распаленном мозгу манящие картины непристойностей. Чародею представлялось, точно мираж источника пред измученным жаждой путником, гибкое тело королевы, ее мягкие губы, ее белокурые волосы — пропустить их сквозь пальцы, что взяться за лунный свет. Чародей почти мог почувствовать их аромат, этот тонкий, неуловимый, ни с чем не сравнимый запах горения, который хочется пить, как вино… О боги — ужель он, величайший из черных магов, мог предположить, что сей предательский кинжал поразит его столь внезапно?

Маджере, право, не предполагал, что однажды его постигнет подобная участь. Семь лет назад, во время колдовского Испытания, страшное проклятие иссушило тело юного мага и избавило его от желаний плоти. Впрочем, он без сожаления отказался от перспективы обрести спутницу жизни. Жестокий и высокомерный чародей отверг человеческие привязанности, вырвал из сердца чувства и отбросил их, как ненужный мусор. Долгие годы он носил свое одиночество с гордостью, словно ледяную броню, дарующую неуязвимость — но сейчас броня эта в одночасье истаяла, испарилась, оставив его без защиты.

А ведь истоки болезни лежали много, много глубже, нежели в разрушении старого проклятия. Пламень греховной страсти объял не только тело, но и душу мага, зародившись в самых темных, потайных, отчаянных ее глубинах. Сколь бы упорно Рейстлин ни пытался отрицать свое чувство — это было нечто большее, чем плотская жажда обладания. Он влюбился в Неопалимую, влюбился, как мальчишка, как один из тех безвольных глупцов, что клялись умереть за одну лишь ночь с королевой. Маг ощущал себя непростительно слабым, он не знал, что ему делать и как быть дальше.

Объясниться с Матерью Драконов? О нет, гордость Рейстлина противилась этому шагу — тем более, Дэйнерис предельно ясно выразила свое отношение к чародею. Она считала его уродливым монстром и терпела его присутствие исключительно из-за ценности их союза. Что ж, вполне ожидаемо — сколь нелепо ему, с его жуткой внешностью и кровавым кашлем, было бы чаять об ином… В самом деле, он ведь не надеялся на взаимность со стороны прекраснейшей женщины Эссоса. Маг Маджере знал: его признание вызовет у Матери Драконов только презрение, или, что еще хуже, жалость.

И что же ему оставалось делать? Когда-то Рейстлин спасся из Бездны, но сейчас спасения не было — он не мог ни уйти, ни спрятаться от терзавшего его пожара проклятой темной страсти.

Чернокнижник пытался отвлечься от мучительных раздумий о прошлом и будущем, найти себе занятие — но, увы, ему это не удавалось. Бесчисленные страхи и сомнения лишали его покоя, а похоть донимала денно и нощно. В столь расстроенном состоянии ума и тела определенно не стоило приниматься за колдовство. Чародей засыпал по ночам только с помощью сонного зелья, но краткая дремота не приносила ему облегчения. Он проваливался в забытье, точно в вязкое болото, полное отвратительных кошмаров. В особенности Рейстлину запомнился один, невыносимо материальный, даже более отчетливый, чем смурная явь последних нескольких суток.

В начале видения чародей обнаружил себя у залитого солнцем берега лесного ручья. Он сразу узнал то самое место, где когда-то случился его первый и единственный в жизни поцелуй с Крисанией Таринской… Но сейчас на месте Крисании стояла Дэйнерис. Неуловимый ветерок чуть касался ее белокурых волос, квартийское платье из лилового шелка обнимало тонкую талию, оставляя открытыми нежные плечи. Матерь Драконов выглядела непривычно спокойной, мирной, как будто ее заворожила красота этого дивного места. Она улыбнулась магу с манящей искрой лукавства, и Рейстлин ясно осознал, что между ними нет никаких преград, ничто не мешает ему получить желаемое. Во сне он без колебаний шагнул к драконьей королеве.

В тот же миг выражение Дэйнерис резко переменилось — она отпрянула от мага, точно от склизкого червя, ее прелестное лицо исказилось гримасой отвращения. Рейстлин с оторопью застыл под взглядом пурпурных глаз, сверкающих змеиным презрением. Королева отчеканила со сталью в голосе: «Ты что, поцеловать меня вздумал? Какое, однако, жалкое зрелище!..» Она рассмеялась холодным жестоким смехом, и чародей вдруг с омерзением узнал этот смех. Его интонацию невозможно забыть, ибо он проникает в самую душу и наносит ей незаживающие раны. Сама Всебесцветная Госпожа Такхизис, темная богиня Кринна, стояла пред Рейстлином в обличье Дэйнерис.

Конечно, видение не было истинным — чародей подумал об этом сразу, как только проснулся и отошел от приступа кровавого кашля, сопровождавшего его пробуждение. Такхизис не имеет власти над Известным Миром, она не способна сюда явиться ни в одном из своих бесчисленных воплощений. Впрочем, от осознания этого обстоятельства магу отнюдь не сделалось легче.

К тому моменту минули уже четвертые сутки после безобразной ссоры королевы и чернокнижника. Время для Рейстлина, совершенно обессиленного жаром плоти, тянулось невыносимо медленно — ему казалось, что за пределами его убежища минула целая эпоха. Впрочем, маг все одно не спешил покидать покои. Он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел его в столь жалком состоянии, а особенно — Матерь Драконов.

А между тем, участие Рейстлина в государственных делах сейчас пришлось бы весьма кстати. Победа над дотракийской ордой не принесла покоя в земли королевы. По побережью полз тревожный слух, что могучий Волантис, величайший город Западного Эссоса, намерен объявить Миэрину войну. Волантийским триархам подчинялась армия, четырехкратно превосходящая войско Миэрина по численности. Эта армия, усиленная полками Безупречных, оснащенная по последнему слову военной техники, с боевыми слонами, баллистами и катапультами, считалась едва ли не самой грозной в мире. Кроме того, на службе врага состояли убийцы, шпионы, алхимики и даже колдуны, от которых тоже стоило ждать неприятностей.

В довершение всех бед, Миэрин, не способный прокормить себя, уже почти истратил средства, отпущенные в долг Браавосом. У города не было ресурсов, чтобы выдержать осаду, но даже без военного вторжения в ближайший месяц ему грозила экономическая катастрофа. А агрессия столь могучего врага, каким являлся Волантис, бросала на будущее Гиса тень чернее Долгой Ночи.

Единственное, что пока еще спасало земли королевы от войны — их относительная изолированность. Для вражеской армии, наступающей с запада, имелось три возможных пути вторжения. Первый — по морю, и волантийцы с их огромным флотом непременно бы воспользовались им, когда бы суда не боялись драконьего пламени. Второй путь, северный — самый долгий, в обход Пестрых Гор, по окраинам дотракийских земель. А третий, раза в два короче второго, но смертельно опасный — древняя Дорога Демонов, напрямую соединявшая Миэрин с Волантисом. Дорогу эту небезосновательно окутывал ореол дурной славы. Она проходила через Земли Долгого Лета, разрушенные валирийским Роком, и темная сила довлела над этой местностью даже четыреста лет спустя. Немногие здешние поселенцы являли собой опасное сборище уродов, безумцев и мутантов. Конечно, волантийская армия могла бы одолеть опасности Дороги Демонов, но и триархам не чужды суеверия. Посему, вероятно, вторжения стоило ожидать на северном пути.

Во всяком случае, именно так рассуждал Тирион Ланнистер, разглядывая детальную карту Эссоса у себя в покоях. За время, минувшее с момента прибытия карлика в Миэрин, он успел неплохо обустроиться в Пирамиде. Ему нравилась роль советника Дэйнерис, потому что та была разумной женщиной и прислушивалась к его мнению. Но сейчас с королевой явно творилось что-то неладное. Минуло четыре дня, как она заперлась в своих покоях и наотрез отказывалась обсуждать с кем-либо государственные вопросы. Обеспокоенный Тирион узнал от Миссандеи, что Матерь Драконов серьезно поссорилась с черным магом и из-за ссоры убита горем. Полумуж хотел помочь королеве разобраться с ситуацией, а кроме того, считал необходимым сохранить союз с чародеем в свете грядущей войны. И сегодняшним вечером Полумуж, прихватив с собой подобающий к случаю напиток — крепкую асшайскую настойку — отправился в гости к Рейстлину на тридцатый этаж Пирамиды.

Черный маг не сразу отозвался на стук в дверь, однако Тирион был настойчив. В конце концов, темные створки чуть приоткрылись, и на карлика хмуро сверкнули пронзительно-желтые глаза.

— Полумуж, — медленно прошипел Рейстлин, — вот уж кого я не ждал увидеть. Чем обязан визиту?

Ланнистер не мог не заметить, что выглядел затворник прескверно, еще хуже обычного. «Уж не занемог ли он»? — подумал карлик, а вслух учтиво ответствовал:

— Надеюсь, это не чрезмерная дерзость с моей стороны — просто спросить, как ваши дела. Вас уже давненько не видно и не слышно. А между тем, однажды вы обещали мне показать свою библиотеку — вот я и решил заглянуть.

— Если у вас нет ко мне срочного и по-настоящему важного дела — думаю, вам лучше уйти.

Рейстлин явно не был настроен на разговор, но Ланнистер просто не имел права распрощаться и удалиться прочь. Советник королевы знал: все, решительно все здесь полетит к Иным, если он не выяснит, что случилось, и не примирит двоих несносных упрямцев. Посему он рискнул и пошел в лобовую атаку.

— О, дело у меня есть, и, смею заверить, весьма серьезное. Над Миэрином нависла угроза нового нападения, еще более разрушительного, чем любая из прошлых войн. По правде, меня, как государственного советника, весьма тревожит ваш ничем не объясненный отказ от участия в обороне. Вы нужны нам всем, магистр, нужны королеве Дэйнерис.

— Ах вот как, «нужен», — рот мага едва уловимо дрогнул, его скулы, выпирающие на худом лице, обострились еще сильнее. — Однако я не нанимался ей в прислугу. И я еще подумаю, какую цену ей назвать за мое очередное вмешательство.

Тирион, глянув на Рейстлина исподлобья, желчно хмыкнул и выразительно скрестил руки на груди.

— Значит, вот оно что… Не нанимались в прислугу. Я слышал от Миссандеи и остальных кое-что об истории вашего знакомства с королевой. Много месяцев тому назад, когда ваша магия была совсем еще слаба, Дэйнерис назвала вас своим союзником. Она сделала это, невзирая на непонимание и осуждение окружающих, которые боялись вас и ненавидели. Дружба с чернокнижником — сомнительная затея, но королева, наперекор всему, рискнула вам довериться. Матерь Драконов обеспечила вам безопасность, оградила от нападок злобной черни, алчной до крови чародеев. Знали бы вы, какие слухи о себе ей приходится терпеть — из-за вашего присутствия! — После краткой паузы Ланнистер продолжил, понизив голос, который, впрочем, нисколько не потерял внушительности. — Когда вас похитила красная ведьма, Дэйнерис едва не сошла с ума от горя. Вы не видели ее, а я видел — она была готова разобрать Миэрин по камешку, только бы вас найти. Сейчас она, увы, привязана к вам гораздо сильней, чем вы того заслужили. Она в беде, а вы хотите потребовать от хрупкой девушки, сделавшей для вас столь многое, «цену» за помощь. Как-то это низко, не находите?

После резкой обличительной речи Рейстлин несколько растерялся. На самом деле он бросил циничную реплику о цене, желая спрятать за показным безразличием свою постыдную слабость. Теперь из-за этого он попал в весьма неловкое положение.

— Говоря о цене, я подразумевал совершенно иное — ситуация здесь сложней, чем вам могло показаться, — чародей как будто пришел в раздражение, но проницательный Тирион уловил в его голосе скрытую ноту отчаяния. — А впрочем, какого Иного я выслушиваю ваши обвинения, да еще и оправдываюсь? Мои дела с королевой — не ваше дело.

— О нет, это мое дело, и еще какое, — Ланнистер сверкнул глазами, точно настоящий лев, и выступил на полшага вперед. — Королева уже третьи сутки не покидает свои покои и никого не впускает к себе. Она сидит там в одиночестве и плачет — из-за вас! Мой долг, как советника — заботиться о благе государства. Но как Дэйнерис может править, принимать решения, оборонять свои владения в таком состоянии?.. Если вы немедленно с ней не помиритесь, очень скоро здесь абсолютно все полетит в тартарары.

Полумуж не повышал голоса, но каждое его слово звучало с пламенной убежденностью и твердостью валирийской стали. Сейчас он вовсе не казался ниже ростом, чем другие люди. Рейстлин осознал, что не может просто взять и выгнать этого маленького человека вон. Магу мешало что-то — вероятно, его собственная смертельная усталость, которая вылилась в нежелание ссориться и спорить. Или же на самом деле, в глубине души, он чаял разрешить клубок терзающих его противоречий и угадывал в незваном госте готовность помочь.

— С удивительным упрямством вы пытаетесь вмешаться в происходящее, по-прежнему не понимая всей картины, — проронил чародей неприязненно, однако без резкой злобы.

Тирион секунду помолчал с непроницаемым выражением, а затем твердо молвил:

— И тем не менее, я искренне хочу понять. Я должен узнать, что случилось, и помочь нам всем разобраться с проблемой. Можно сказать, это моя работа. К слову, мы так и будем стоять на пороге, или вы все-таки впустите меня внутрь?

Через десять минут мужчины сидели в креслах у низкого столика. Рейстлин ощущал себя весьма неуютно — ему было странно даже думать о том, чтобы заговорить с неожиданным гостем о Дени. А Тирион, напротив, являл собой полнейшее спокойствие и уверенность в словах и действиях. Гость щедрой рукой разлил по двум неглубоким чаркам темную асшайскую настойку.

— Я не знаю, что это, — поморщился чародей, почувствовав резкий запах, — но, по правде, предпочел бы откупорить бутыль вина из своих запасов.

— Вино здесь не подойдет, — деловито возразил Полумуж. — Я принес кое-что получше — сей асшайский настой называют алкагестом в честь легендарного алхимического снадобья, ибо он растворяет все печали и беды. Считайте это целебным эликсиром, магистр. Выпьем за сегодняшний вечер.

Ланнистер поднял свою чашу. Маг Маджере, отбросив остатки сомнений — ибо ничего иного ему и не оставалось — пригубил красновато-черную жидкость. Терпкая острота обожгла горло, но чародей уже давно привык к лекарствам, которые бывали на вкус гораздо хуже.

— На удивление, вполне недурно, — заметил он.

— Вот и славно, — удовлетворенно кивнул Тирион. — А теперь, мой друг, поведайте без утайки, как и почему вы поссорились с королевой.

И Рейстлин рассказал своему гостю все. Сначала он говорил, с осторожностью подбирая слова, но каждая новая фраза давалась ему все легче и легче. Полумуж слушал внимательно, изредка кивая, а порой изящно вворачивая уточняющие вопросы. К повествованию о ссоре будто бы сами собой приплелись подробности о многих событиях прошлого. «Кажется, сегодня я излишне словоохотлив», — подумал чародей, но это не волновало его ничуть: во время беседы мужчины не забывали о чашах с алкагестом. От выпитой настойки чернокнижника коснулась теплая волна расслабления, успокоившая страсти и страдания последних дней.

Дослушав до конца рассказ мага, Тирион с едва скрываемым недоумением заметил:

— Но, друг мой, если дело было именно так, как вы описали, вся эта ссора — сущая мелочь.

— «Мелочь»? — замечание болезненно укололо Рейстлина, и пелена расслабления мгновенно спала. Сиплый голос чародея зазвучал отрывисто, напряженно. — Прежде я был уверен, что королева относится ко мне с уважением, и отнюдь не только из-за магической силы. Я думал, она меня понимает лучше, чем кто бы то ни было в любом из проклятых миров. Я считал, что ей нравится проводить со мной время, и мне тоже нравилось проводить время с ней… А теперь она почти прямо назвала меня уродливым чудовищем, монстром. Подобные фразы звучали в мой адрес бессчетное множество раз, но услышать их именно от нее… Почему-то я словно вернулся во времена, когда это еще могло меня волновать.

Полумуж ответил чародею взвешенно и серьезно.

— Похоже, вы придумали какое-то ужасное предательство, обман со стороны королевы, оттого что в прошлом вас пытались обмануть не единожды. Да только Дэйнерис не такова, как другие женщины, уж поверьте. Она на самом деле уважает вас и ценит ваше общество. Просто в момент ссоры она вспылила и, не подумав, брякнула глупость.

Черный маг чуть сдвинул брови, размышляя, в его опаловых глазах блеснули острые искры чего-то тайного, пока еще не выраженного вовне.

— Вы и в самом деле так считаете? — переспросил он с недоверием.

— То, что случилось между вами — неприятно, однако легко исправимо. Завтра вы пойдете к ней и извинитесь за излишнюю резкость — в конце концов, вы первый повысили на нее голос. Уверен, она извинится тоже, и все у вас наладится.

— По-вашему, я должен просто поговорить с ней об этом?

Гость коротко кивнул.

— Несомненно. Вы ведь именно так и собираетесь поступить, не правда ли? Давайте-ка выпьем за вашу удачу.

Они подняли чаши вновь — черной настойки в бутыли к тому моменту осталось на самом донышке. Через некоторое время Тирион, учтиво распрощавшись с Маджере и пожелав ему доброй ночи, нетвердой походкой удалился восвояси. А усталый чародей, с головой, кружащейся от вызванной алкоголем бездумной легкости, вскоре отправился спать. Стоило Рейстлину устроиться в кровати, и он впервые за долгое время сразу провалился в глубокий сон без снов.

На следующий день черный маг проснулся поздно, настолько поздно, что время было ближе, скорее, к вечеру, нежели к утру. Вчерашняя легкость в голове сменилась невыносимой ноющей тяжестью, как будто виски сдавил раскаленный обруч. Рейстлин чувствовал себя по-настоящему ужасно, еще ужасней, чем до встречи с карликом. «Определенно это была скверная идея», — думал он, будучи не в силах встать с постели и отчаянно проклиная все на свете. До чего же он сделался слаб, раз поведал о своих тяготах почти первому встречному! С другой стороны, это не отменяло факта, что Ланнистер дал вполне здравый совет к действию. И Маджере собирался ему последовать — тем более, иных вариантов у него, по правде, и не было.

Кое-как, насилу, чародей заставил себя подняться с кровати и выпить зелье, облегчившее головную боль. Но едва ему стало немного лучше, как собственное тело весьма неделикатно напомнило магу, что главная проблема отнюдь не исчезла. «Интересно, как именно я собираюсь говорить с королевой? — подумал Рейстлин с болезненной усмешкой. — А сумею ли я, увидев ее, произнести осмысленно хоть два предложения кряду? Проклятие, проклятие! Не знаю даже, могло ли со мной случиться что-то еще более унизительное и мерзкое».

Тягостные раздумья Маджере прервало появление на его территории гостя, а вернее, гостьи, которую он узнал сразу.

«Это она!»

По пальцам черного мага, должно быть, впервые за многие годы, пробежала нервная дрожь. Против собственной воли он испытал отчаянную панику. Сейчас королева войдет к нему в покои, они встретятся взглядами, и он всенепременно должен будет что-то ей сказать. Вот только верные слова не шли ему на ум, как, впрочем, и какие бы то ни было слова вообще. В голове у него застыла обреченная тишина. Это походило на исполнившийся давний страх мага, страх, который он испытывал в глубокой юности — забыть колдовскую формулу и остаться абсолютно беспомощным, безоружным.

Тихий стук в дверь прозвучал, как первые капли штормового дождя, упавшие на землю. Чернокнижник, шагая медленно, словно его ноги тяготили незримые оковы, приблизился к порогу и открыл. Он увидел Дени — и, о боги, как она была прекрасна! Рейстлин словно впервые по-настоящему увидел ее красоту. Прежде она являлась для него лишь приятной картинкой, которая ласкала взор, но не затрагивала душу. Ныне же, взглянув на Дэйнерис, он вдохнул огонь, и этот живой огонь испепелил его, поглотил без остатка. Драконица была одета просто и изящно, в тонкие свободные штаны и шелковую блузу, чуть приоткрывавшую полоску нагого живота. Но какое значение имела ее одежда, когда Рейстлин жаждал одного — чтобы эта одежда сгорела в пламени Бездны?

Королева смотрела на мага своими дивными пурпурными глазами, огромными, широко расставленными, не подозревая, как кружил ему голову этот бездонный взгляд.

— Добрый вечер, — она поздоровалась сдержанно и учтиво. — Вы позволите мне войти?

Почти бессознательно чародей посторонился, впуская Матерь Драконов в свое убежище.

— Рейстлин, я понимаю, что повела себя излишне резко, — без обиняков начала она, — я совершила ошибку, я виновата перед вами. Но неужели это заставит вас перечеркнуть наши прошлые месяцы дружбы? Прошу, давайте забудем о глупой ссоре. Сейчас есть гораздо более серьезные…

Черный маг понял, что теряет нить ее речи. Дени продолжала говорить о чем-то, без сомнения, очень важном — о войне с Волантисом, о подосланных Квартом убийцах-Жалостивых, о красных жрецах-чародеях, ищущих способы погубить драконов… Вот только Рейстлин едва воспринимал смысл сказанного. Голос королевы звучал для него подобно чарующей музыке без слов. Он смотрел, как шевелились ее губы, и в мозгу у него пульсировала лишь одна мысль.

— Нет, — в какой-то момент чародей, очнувшись от забытья, выдохнул это краткое слово. — Кхалиси, если вы сейчас же не уйдете, оба мы пожалеем о том, что случится.

Во взгляде королевы блеснуло недоумение. Нахмурив прелестный лоб, она осторожно переспросила:

— Пожалею о чем?

Рейстлин едва уловимо покачал головой. Дени смотрела в его золотое лицо — лицо, которое можно было назвать жестоким, непроницаемым, бесчувственным, и которое, вопреки всему, с первой минуты знакомства казалось ей необычайно красивым. Сколько раз она представляла его в мечтах между снами и явью! Дени чувствовала в Рейстлине странную перемену, однако пока не могла ее обозначить. А затем она вдруг поняла: глаза чернокнижника, эти страшные глаза со зрачками в виде песочных часов, горели огнем желания.

Матерь Драконов плавно приблизилась к Повелителю Прошлого и Настоящего на расстояние шага и, помедлив секунду, уточнила вкрадчивым полушепотом:

— Так о чем же я пожалею, Рейстлин?

Маг чувствовал запах пепла так отчетливо, так близко, что этот запах перетекал во вкус. Сопротивляясь влечению из последних сил — его воля таяла, как последние песчинки в песочных часах — он сипло проронил:

— Вы играете с огнем, кхалиси.

Дэйнерис, без смущения глядя прямо ему в глаза, тихо ответила:

— Мне ли бояться огня?..

И тогда маг склонился к красивому бледному лику драконицы и поцеловал ее в губы. Поцелуй не был робким, не был нежным — нет, он взял свое с непреклонной решимостью. Все оказалось так просто — миг, и королева уже у него объятиях, миниатюрная, гибкая, жаркая… Пьянящее наслаждение ударило Рейстлину в голову, словно асшайский эликсир, пожар внутри него взметнулся, ликуя. Все его сомнения, страхи, все, что когда-то его удерживало, кануло в небытие. И почему он не сделал этого раньше? Чародей растворился в драгоценных секундах, упиваясь своим торжеством, упиваясь вкусом губ желанной женщины.

Но внезапно торжество прервалось ужасающей болью. Последствие старого проклятия, хворь, которая останется с Рейстлином навсегда, дала о себе знать. Черный маг отшатнулся от королевы, кашляя, задыхаясь, его легкие обожгло изнутри раскаленным железом. «Чрево Такхизис!.. Как же не вовремя», — он испытал ненависть к самому себе. Должно быть, в этот момент чародей выглядел жалко и омерзительно — он скрючился, тщетно пытаясь унять приступ, изо рта у него потекла, пачкая подбородок, красная кровь. Боль терзала мага столь безжалостно, что его сознание угасало, но до последнего в нем горела невыносимая мысль: сейчас Дэйнерис уйдет, потому что он уродливое чудовище и не должен был к ней прикасаться.

Ужасный приступ, наконец, завершился — маг очнулся на полу, склонившись на колени. Королева все еще была здесь, она тоже опустилась на пол рядом с ним. С тревогой она заглянула в лицо чародея. Рейстлин, испытывая крайнюю неловкость, убрал кровь платком, который всегда носил при себе в кармане.

— Тебе помочь? — вполголоса спросила Дени. — Ты можешь встать?

— Все в порядке, — маг с трудом заставил себя ответить. Собственный сиплый голос показался ему чуждым, неестественным.

Не без усилия он поднялся на ноги, и девушка тоже встала. Маджере чувствовал растерянность — после приступа болезни огонь желания, горевший в нем, развеялся, оставив лишь парализующую скованность.

Королева серьезно заметила:

— Нет, не в порядке — ты еле на ногах стоишь. По-моему, сейчас тебе нужно прилечь.

Черный маг действительно выглядел не лучшим образом — он казался совершенно разбитым, подавленным, и Дени не понимала, почему. Неужели он сожалел о том, что сделал? Или же ему действительно стало плохо из-за болезни? Девушка легко дотронулась до руки чародея и повлекла его в сторону спальни, и он, не проронив ни слова, последовал за ней. «Поверить не могу, что это происходит», — подумал Рейстлин почти с отчаянием. — «Я переступаю порог собственной опочивальни с женщиной, о которой грезил, но не в силах к ней прикоснуться… Будь проклят поганый кашель — ничего унизительней нельзя и представить».

Две тусклые свечи рассеивали мрак в небольшой комнате, уже знакомой Дени. Вместе с Рейстлином она приблизились к постели, и маг почти бессознательно присел на край.

— Ты лучше ложись, — сказала Дэйнерис мягко, и чародей подчинился. «Сейчас она попрощается со мной и уйдет», — понял он с горечью. Он очень не хотел, чтобы она уходила, но никак не мог этому помешать.

Вот только королева вовсе не собиралась прощаться. Девушка поцеловала мага, очень осторожно, трепетно, словно между ними тлел огонь, который она опасалась нечаянно погасить. От Рейстлина пахло колдовскими травами и кровью — Дени отчетливо уловила тонкий металлический привкус. Впрочем, это ее нисколько не смутило. Поцелуй продолжался долго, а за ним тотчас последовал еще один, а затем еще. Матерь Драконов целовала чародея со страстью и нежностью, и он все уверенней отвечал ей взаимностью. Он уже чувствовал себя значительно лучше: угасшее, было, пламя желания разгоралось вновь, и к магу постепенно возвращалась решимость. Горячими руками он обнял Дени за плечи и привлек к себе.

Двигаясь плавно и чувственно, словно в изысканном танце, Матерь Драконов устроилась на Рейстлине сверху. Девушка ощущала мягкий бархат мантии, восхитительно приятный на ощупь, но все же она предпочла бы, чтобы этой ткани не было вовсе. Ее прикосновения изгоняли стеснение чародея, распаляли в нем похоть, разрушавшую границы дозволенного. В какой-то момент королева отстранилась от мага и грациозно выскользнула из объятий. Она расстегнула застежки блузки и медленным движением стянула с себя верх наряда, обнажив точеные ключицы и роскошную грудь. Сладостное зрелище вскружило Рейстлину голову, он дотронулся до нагой красоты руками, а затем и губами, и девушка ответила на его касания стоном наслаждения.

От прочих предметов одежды ее избавил уже сам Рейстлин. Также он избавился и от собственного черного облачения. Прежде маг считал, что в этот момент ему придется делать над собой усилие, переступать через стыд, ведь он так ненавидел свое больное тело. Но он ошибался: в реальности не было никакого стыда, не было страха. Между ним и Дени не осталось границ и запретов. Девушка соблазнительно льнула к нему, дразнила его, и он поддался этой манящей игре, покорился зову пламени. Все случилось очень быстро и как будто само собой, по наитию. В полутемной опочивальне зазвучали стоны и вздохи Матери Драконов, которая после многих месяцев безрадостного одиночества все же разделила ложе со своим возлюбленным черным магом.

После того, что свершилось между ними, Рейстлин постепенно переводил дыхание. Он медленно сел в постели, чувствуя себя невыразимо странно. И странность момента заключалась отнюдь не в том, что он стал для мага переломным — о нет, скорее, наоборот. После случившегося его мир не перевернулся в одночасье и уж тем более не разрушился. Чародей вдруг представился себе зеленым юнцом, который долго и мучительно переживал из-за того, что вовсе не стоило переживаний. Сколько сомнений и терзаний он испытывал из-за мысли вступить с женщиной в связь, сколь низменным и грязным казалось ему прежде это занятие. Всю жизнь он ревностно хранил целибат — а теперь, в одночасье его нарушив, не испытывал и толики сожаления.

Рейстлин, словно в растерянности, дотронулся до своего лица руками. Взъерошенная Дэйнерис обняла его за плечи со спины.

— Что с тобой? Все хорошо? — прошептала она. Ее длинные белые волосы приятно щекотали кожу мага.

— Я… Нет, ничего.

— Тебе было неприятно? — забеспокоилась королева.

— Я не уверен, что было приятно тебе.

— Глупость какая, — Дени легко засмеялась. — Не думаю, что первое заклятие ты сразу сотворил безукоризненно.

Если бы Рейстлин мог покраснеть, он бы покраснел так сильно, что слился по цвету с бордовым покрывалом.

— Ну, для тебя-то определенно не первое, — буркнул он смущенно.

— О нет — вообще-то, Рейстлин, ты мой первый мужчина.

Маджере с некоторой неловкостью уточнил:

— Но ты же не была… невинна?

— С невинностью я рассталась в шестнадцать благодаря женщине, — королева чуть пожала плечиком, а затем задумчиво проговорила: — Впрочем, лучше оставим это, не хочу сейчас думать о прошлом. Может, выпьем что-нибудь? У меня пересохло в горле.

Рейстлин не мог не согласиться с отличной идеей, и, щелкнув пальцами, мысленно приказал незримому духу доставить напиток и бокалы. Приказание немедленно исполнилось, все необходимое возникло на прикроватном столике. Черный маг, накинув на себя покрывало, привычным движением наполнил бокалы вином.

— Красное облачение тебе не очень-то идет, — шутливо заметила Дени, приняв у него напиток, — хорошо, что ты покинул Ложу Равновесия.

Чародей неторопливо пригубил вино, не сводя с королевы горящих глаз. Взор его ублажало поистине великолепное зрелище: совершенно нагая, очаровательно растрепанная Матерь Драконов в его постели. Он вспомнил, как когда-то рассказывал ей историю о своем становлении ренегатом. Но Рейстлин знал: сегодняшним вечером они вряд ли будут много беседовать. Каждый дюйм прекрасного тела девушки взывал о его прикосновениях. Матерь Драконов с тонкой игривой ухмылкой ловила красноречивые взгляды мага — первый раз определенно обещал стать на сегодня не единственным. В конце концов, лишь упорная практика открывает путь к настоящему мастерству…

Уже глубокой ночью Рейстлин и Дени, совершенно обессиленные, но весьма довольные друг другом, начали готовиться ко сну.

— Ты говорил, что очень скверно засыпаешь, — вспомнила королева. — Я не буду тебе мешать, если останусь?

— Что значит «если»? Разумеется, ты останешься, — Рейстлин ничего не желал и слышать.

Движением руки он погасил свечи и устроился в постели вместе с Матерью Драконов, мягко ее обняв. Ее кожа была настолько светлой, что в темноте, казалось, источала нежное сияние. Рейстлин украдкой любовался ею, такой красивой и такой уставшей. Девушка уже закрыла глаза, погружаясь в сон — но вдруг прошептала отчетливо, точно вовсе не собиралась спать:

— Я люблю тебя, Рейстлин.

Маг ничего не ответил, лишь легонько провел рукой по ее волшебным бело-серебряным волосам, пропустил сквозь пальцы шелковую тяжесть. Ему не хотелось думать о том, что было и о том, что будет — он просто растворился в блаженном «здесь» и «сейчас», ощущая абсолютное спокойствие и неведомое ему прежде счастье.

А на город за стенами опочивальни неотвратимо надвигалась разрушительная война, страшный голод и Долгая Ночь, несущая погибель каждому, кто живет и дышит под солнцем Известного Мира.

Примечание к части

Ну что ж, так или иначе — это случилось. Если сим я задела чье-то хрупкое душевное равновесие, прошу меня великодушно извинить. Вот хорошая цитата Джорджа Мартина на такой случай: "Это не я убиваю героев своих книг — это они сами убивают друг друга". У меня, правда, речь не об убийстве, но суть ясна.

Ох и суровых страданий мне стоила эта глава! Поставлю как мелодию к ней вот что — https://www.youtube.com/watch?v=stWae6r7Blw. Вообще это все сочинялось под музыку из DS, вполне подходящую под настроение автора, а местами и повествования.