Пламя (гет)

После тяжелого объяснения время полетело так быстро, что Исенгрим перестал замечать смену дня и ночи. Ветра сдували последние лохмотья снега с зубцов башен, раскачивали мокрые темные ветви яблонь, покрывали мелкой рябью мутные коричневые воды озера у крепости. Тут и там проглядывала из-под стремительно исчезавшего зимнего покрова сырая чёрная почва, в которой пробуждались от долгого сна извилистые корни бесчисленных растений. Тревожно и горько пахло весной: запах влаги и холода смешивался с дыханием земли, покрытой прелой прошлогодней листвой, и свежим ароматом отогревавшихся на ярком дневном солнце деревьев. В саду на разные голоса запели вернувшиеся птицы, с трудом перекрикивавшие бурливший от вешних вод ручей, заливший берега и норовивший добраться до и без того размытых дорожек.

В одно солнечное утро в крепость прибыл гонец от короля, передавший Исенгриму настоятельную просьбу быть в сторожевом форте на берегу Эпоны, чтобы обсудить неотложные вопросы. Он хорошо знал, что это за вопросы, и в любой другой год выругался бы про себя, прочтя краткое письмо Эрфреда, но только не теперь. На душе у него было так мерзко и тоскливо, будто вокруг не расцветала прекрасная горная весна, а шумел надоедливый ледяной ноябрьский дождь. Нелл он не видел с того самого вечера и не стремился увидеть, довольствуясь донесениями стражников, встречавших ее на террасе, куда она иногда выходила в часы, когда Исенгрим отсутствовал в своих покоях. Девушка, судя по всему, чувствовала себя неплохо, даже иногда обменивалась с дежурившими у ее дверей эльфами несколькими вежливыми фразами на их родном языке.

В первое время Исенгрим постоянно ощущал сильные вспышки связывавшей их магии. Она злилась, обжигая его горячими волнами сердито извивавшейся вокруг энергии. Звала его, громко, отчаянно, так что он испытывал острое желание заткнуть уши, словно рядом и вправду звучал голос Нелл. Она плакала, умоляла, упрекала, но он оставался глух к ее зову. Магия не оставляла его ни на минуту, и эльф был даже рад, что все так вышло: не надо терпеть присутствие полукровки, чтобы получить от нее то, что ему было нужно. А потом магия иссякла. Исчезла, постепенно затихнув, словно потревоженная струна. Последние отблески когда-то сильной связи исчезли, отдавшись тупой болью где-то возле сердца, и все пропало, будто никогда и не объединяла их таинственная сила, разливавшаяся теплым спокойствием по телу. Поначалу Исенгрим с облегчением и легким разочарованием пришел к выводу, что чувства Нелл были не так уж глубоки. Все складывалось как нельзя лучше: во время визита к королю он собирался сообщить о ее возвращении к отцу, а после того, как окончательно спадет половодье на Эпоне, просохнут дороги и будут расставлены сторожевые посты, наконец-то отправить Нелл домой. Вот только никакой радости перспектива окончательного расставания ему уже не приносила.

Через какое-то время Исенгрим стал ощущать легкие уколы тревоги — а что, если с девушкой что-то не так? Однако она не доставляла хлопот: никаких необдуманных или подозрительных поступков, никаких попыток встретиться с ним или покинуть замок. Служанки сообщали, что в ее поведении нет тревожных изменений, все также проводит дни с книгой, альбомом или на скамеечке у огня. Исенгрим заставил себя на время выбросить мысли о Нелл из головы и сосредоточился на повседневных заботах. Но с каждым словно в насмешку ярким и солнечным днем он все больше чувствовал, как вокруг разрастается тоскливая пустота. Вернулись признаки магического голода, с которыми Исенгрим уже столкнулся во время их последней серьезной ссоры, и чем больше он пытался отвлечься, погрузившись в заботы, тем хуже ему становилось. Даже в обществе Висегерта его теперь не оставляла смутная тоска, словно опутывавшая пыльными тенетами все, к чему он пытался прикоснуться. Мир, шумящий, смеющийся, затопленный бесчисленными солнечными бликами словно медленно разламывался на части, покрываясь глубокими трещинами и оставляя его в одиночестве. Безразличие Нелл не то что больше не радовало, а начало раздражать, хотя Исенгрим постоянно напоминал себе о том, что глупо беситься из-за своего собственного вполне благоразумного решения. Наконец, когда бессонница в сочетании с постоянной глухой тоской и злостью окончательно его измучили, он решил поехать к королю раньше срока: хоть какое-то развлечение.

Эрфред еще раз внимательно оглядел эльфа, сидевшего у камина с кубком любимого вина в руках. Даже в неярком свете, разбавлявшем мягкими красноватыми отблесками ночную темноту, Исенгрим выглядел болезненно бледным и уставшим. Король, еще раз проверив, тщательно ли заперта дверь, неспешно прошелся по комнате, потолок которой заливали жутковатые мерцающие черные тени. Ночь искажала и переворачивала все, что он любил и без чего не мог обходиться, напоминала о том, что его время на исходе, а силы убывают. И о том, сколько всего он не успел сделать и вряд ли успеет. Кому из сыновей передать престол, когда руки перестанут удерживать меч? Оба они достойные мужчины и храбрые воины, но никто из них не обладает тем, что гораздо нужнее правителю — мудростью и дальновидностью. Что станется с королевством, когда одна из ночей сомкнет его веки навсегда? Эрфред боялся об этом задумываться. У Исенгрима было в распоряжении гораздо больше времени, но, судя по его виду, эльф был озабочен теми же проблемами, что и сам Эрфред. Что ж, хоть это их объединяет.

— Долгая дорога, Исенгрим?

Эльф вздрогнул от неожиданности и едва не выронил кубок. Это было совсем на него не похоже.

— Ты плохо выглядишь. Может, отложим нашу беседу до утра?

— Нет.

— Уверен? Что ж, я вызвал тебя, чтобы договориться о ежегодной отправке отрядов на юг, и еще мне нужно обсудить с тобой некоторые частные вопросы, — перешел к делу Эрфред, зная, что его гость не любит долгих предисловий.

— Отряды будут отправлены в срок, как и условлено, но на этот раз я настаиваю, чтобы их сопровождали твои солдаты. Мне пришлось усилить оборону замка, так что не жди от меня больше, чем смогу дать. Полукровки объединяются с человеческими разбойниками, охранять придется чуть не каждую милю тракта.

— Не ты ли обещал мне разобраться с полукровками в ближайшие годы?

— Я помню свои обещания. У них появился лидер, который сумел их организовать. Мы прилагаем все усилия, чтобы поймать Брайана, однако это дело не одного дня. Вспомни, сколько лет вы выслеживали скоя’таэлей, и это притом, что у вас не было недостатка в солдатах. А я не хочу терять воинов, отправляя их вглубь леса. Лучше уж дождаться, пока полукровки сами сделают какой-нибудь необдуманный шаг.

— Ладно. Я надеюсь, что скоро услышу хорошие новости относительно безвременной кончины вождя этих… господ. Есть еще новости, которые мне следует знать?

— Нет.

— Тогда завтра договоримся о сроках отправки отрядов и количестве воинов. И, если позволишь, я перейду к частным вопросам.

— Я тебя слушаю.

— Как поживает госпожа Эллиен?

Исенгрим устало прикрыл глаза рукой.

— Госпожа Эллиен в добром здравии, изучает язык и обычаи эльфов и выйдет замуж за моего сына, как только он вернется из своей поездки на север.

— А если правду?

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Ты зол на меня за то, что я вынудил тебя согласиться на брак сына с полукровкой. И я не верю, что ты так просто сдался.

Исенгрим промолчал, и Эрфред, поняв, что ответа не дождется, заговорил снова:

— Послушай, я знаю, что не стану тебе другом, но, кажется, я не раз доказал, что у меня нет дурных намерений в отношении твоего народа. Поэтому выслушай и обдумай то, что я тебе скажу. Когда я сменил отца на троне, война закончилась не в вашу пользу. Меня всю жизнь учили, что люди — истинные хозяева этих земель. Но я не хочу, чтобы эльфы исчезли, и все, что ваш народ собой воплощает, было безвозвратно утрачено.

— Ты давно заслужил мою дружбу и доброе отношение, и хорошо знаешь, что я благодарен тебе за возможность сохранить остатки Aen Seidhe. Но я не понимаю, к чему ты клонишь.

— К тому, что вас слишком мало. И мирная жизнь не способствует увеличению количества детей.

— И?

— Почему бы вам не взять в расчет полукровок? Я не думаю, что Эллиен единственная из них, кто способен жить в обществе, не теряя рассудка и не скатываясь до разбоя. Потому я и настоял на браке между ней и твоим сыном. Пусть это станет началом вашего возрождения. Да, вы считаете преступлением смешение рас, но, возможно, дети от полукровок и людей помогут достичь нашей общей цели?

— Ты же сам понимаешь, что это невозможно. Эримену простили шалость с полукровкой, потому что он мой сын. И потому что никто не верит в серьезность его намерений, а пребывание девушки в замке для них повод позабавиться. Мне придется сразу же отослать и ее, и сына подальше, если они все же поженятся, что мне кажется крайне нежелательным. Для Эллиен лучше всего будет как можно скорее вернуться домой, ей тяжело среди нас, а Брайан ею сильно интересуется.

— Не думаю, что стоит так беспокоиться. Эллиен привыкнет, а от Брайана ты как-нибудь ее защитишь.

— Как же ты не понимаешь, Эрфред. Те, кто воевал с людьми, а их большинство, никогда не забудут о том, что им пришлось пройти. Пойми меня правильно. Даже ради выживания мы не смешаемся со смертными. Тем более что наше время, кажется, подходит к концу. Я чувствую, как уходят силы. Мои, моих друзей и близких. Моего народа.

— И что дальше?

— Не знаю. Может, через пару десятилетий то, что привязывало нас к земле, поддерживая жизнь, снова обретет прежнюю яркость. А может, мы окончательно утратим изначальный свет и уйдем в небытие один за другим.

— Так значит все, что мы сделали, было тщетно? И все усилия, которые я потратил на то, чтоб исправить сотворенное моими предками, окажутся напрасными?

— Нет. Ты прекратил кровопролитие. И дал нам возможность сохранить видимость того, что мы заключили взаимовыгодный договор, а не потерпели поражение.

— Правда, тебе пришлось дорого заплатить за это.

— Я уже давно смирился с гордым званием предателя.

— Я не хотел бы, чтобы Эллиен возвращалась к отцу до того, как исечет оговоренный срок ее пребывания в Рантрайте.

— Хорошо, будь по-твоему. Но я не изменю своего мнения.

— Что ж, я сказал все, что хотел. Буду ждать тебя здесь завтра в полдень. Ты задержишься или сразу отправишься в Рантрайт?

— Полагаю, что могу ненадолго задержаться здесь.

— Отлично. Объедем вместе сторожевые посты поблизости, если хочешь.

— Хочу.

Две недели Исенгрим провел в форте, проводя дни в разъездах, а вечерами сидя с королем в полутемной комнате за бутылкой вина. Они почти не разговаривали, но это молчание успокаивало его больше, чем задушевные беседы. Эрфред был одним из немногих смертных, общество которых Исенгрим мог переносить, не испытывая острого желания оказаться где-нибудь в одиночестве за пару сотен миль. Под конец он перестал обращать внимание на мучившую его неясную тоску, и ни вой ночного ветра, ни рев вздувшейся реки уже не наводили его на тяжелые мысли. Однако спокойствию не суждено было продлиться долго: на закате одного из безмятежных солнечных дней Исенгриму сообщили, что к нему явился со срочным делом какой-то эльф. Он внутренне содрогнулся: предчувствие говорило, что визитер прибыл не для того, чтобы пожелать ему доброго здравия и хорошего отдыха. Спускаясь по истертым каменным ступеням в каминную залу, где ели и отогревались посетители форта, Исенгрим гадал, кого же к нему принесло и почему о готовящемся визите не сообщил Висегерт, но ни одна догадка не оказалась верной. За столом в компании тарелки с нетронутым ужином и полупустой бутылки сидел Эльвар.

— Лекарь? Ты что здесь делаешь?

Эльвар поднял на него странно уставший и затравленный взгляд, но ничего не ответил.

— Да что происходит? Говори, зачем явился, — вышел из терпения Исенгрим, сразу же подумавший, что с Нелл все-таки неладно.

— Здесь есть место, где мы можем поговорить без свидетелей?

Исенгрим жестом позвал лекаря за собой вверх по лестнице, которая вела под самую вершину башни, где летом располагались стражники, наблюдавшие за пристанью и трактом. Здесь было тихо и прохладно, а у каменной стены стояли забытые с прошлого лета стол и два стула из грубо обработанной древесины.

— Здесь нас никто не потревожит, в отличие от той каморки, которую мне отвели. Давай, не тяни. В чем дело?

Эльвар сел за стол, отвернувшись к широкому балкону, за которым догорал нежно-розовый закат. Исенгрим, еще немного поразмыслив над странным поведением лекаря, тоже сел и приготовился к долгому предисловию. Однако Эльвар его удивил:

— Речь пойдет о полукровке. Она сбежала.

— Что? Куда и когда? Почему именно ты об этом сообщаешь? Висегерт разучился писать? — тревожно заговорил Исенгрим, убедившись, что тоска мучила его не просто так.

— Ты очень бледен, — вместо ответа произнес лекарь. — Давно длится ваша связь?

— Она не… — запнулся шокированный Исенгрим. — Я не…

— Я о магической связи. Ты ведь ее чувствуешь?

— Чувствовал, — поправил Исенгрим, совершенно сбитый с толку происходящим. — Но откуда…

Лекарь глубоко вздохнул и покачал головой.

— Я должен был узнать ее сразу. Или, по крайней мере, честно тебе рассказать обо всем, как только понял, что это она. Но я не смог. Ты вряд ли простишь мне мое молчание, но постарайся понять. Я хотел забыть обо всем, и мне нравилось думать, что все разрешится само собой, что так лучше. Ведь это не могло быть случайностью.

— Эльвар, не тяни, я хочу, наконец, узнать, какого лешего вообще происходит.

— Когда ты впервые ощутил магию?

— Еще в хижине. Да при чем тут треклятая магия? Куда делась полукровка?

— Это плохо. Все длится дольше, чем я полагал.

— Эльвар, да что длится-то? Переходи к главному, я устал мучиться догадками. Она меня околдовала? Она ведьма? И где она, наконец? С Брайаном?

— Нет, не околдовала. И нет, не с Брайаном, — пробормотал Эльвар с таким отчаянием, будто его только что приговорили к смертной казни, и снова замолчал, покачивая головой в такт своим мыслям. Исенгрим уже хотел хорошенько встряхнуть его за плечи, чтобы привести в чувство, но тут лекарь собрался с духом и заговорил спокойным, размеренным тоном:

— Скажи мне, Исенгрим, ты не замечал ничего странного в ее поведении?

— Уж лучше спроси, что я замечал в нем обычного, — пробормотал Исенгрим, которого начало противно мутить.

— Вспомни, не было ли чего-то, что привлекло твое внимание. Необычные происшествия, сны…

— Да, было, — перебил Исенгрим. — Ей постоянно снились кошмары про какое-то темное помещение, и от них ничего не спасало, даже успокоительные травы в таких количествах, что усыпили бы коня.

— Успокоительные травы? Ты с ума сошел? Зачем ты превышал положенные дозы, это только способствовало утрате равновесия, — закрыв руками лицо, забормотал лекарь, но, сделав над собой усилие, продолжал: — Что еще было не так?

— Ну, перепады настроения, неразумные поступки, хотя это ведь обычно для полукровок. И еще камины с ума посходили.

Эльвар внезапно повернулся к собеседнику. Его глаза широко раскрылись не то от изумления, не то от испуга.

— Камины?

— Ну да, камины. Огонь словно ожил. Я такого ни разу в жизни еще не видел.

— Насколько далеко зашли ваши отношения?

— А это имеет отношение к делу? Ну, допустим, далеко. Но я перестал с ней видеться.

— И тебе стало плохо.

— Да что в конце концов происходит? Объясни мне толком, я устал от загадок! Где Нелл? — рассердился Исенгрим, и Эльвар, подумав, заговорил:

— С твоим сыном.

— Что?

— Она сбежала три дня назад. Стражники видели, как она ушла в сад, а через полчаса вышла из крепости со стороны озера вместе с Эрименом.

— Почему не остановили? — с усилием проговорил Исенгрим, чувствуя, как внезапно пересохло в горле.

— Висегерт не отдал приказа.

— Почему мне не доложили сразу?

— По этой же причине.

Исенгрим надолго умолк, пытаясь все обдумать. Что ж, значит, они нашли способ общаться, невзирая на все попытки прекратить их переписку.

— Хорошо, все это даже к лучшему. Но почему ты приехал?

— Потому что это не к лучшему. Ты должен вернуть полукровку назад.

— Да о чем ты говоришь? Я не стану больше вмешиваться в жизнь сына, раз он так упорно желает быть с ней. Пусть катятся, куда хотят, лишь бы эльфы в Западном краю не видели их семейного счастья.

— Да не будет никакого счастья, Исенгрим. Ты должен вернуть девицу себе.

— Лекарь, ты что, издеваешься? Не ты ли советовал мне держаться от нее подальше? — почти прокричал Исенгрим, окончательно теряя терпение.

— Прекрати беситься и послушай меня. Я серьезно. Нелл в любую минуту может стать угрозой для всех, кто окажется рядом. За исключением тебя.

— С чего вдруг? Хотя ты прав, ее дурость и вправду опасна — я сам на горьком опыте убедился.

— Я говорю серьезно, пойми ты, наконец. Нелл может в любую минуту стать по-настоящему опасной.

— Объясни толком, в чем дело.

— В магии, — нехотя проговорил Эльвар, и Исенгрим чертыхнулся, предвидя, что дальнейшие слова лекаря ему не понравятся. Но он и предположить не мог, до какой степени.

— Надо было сразу ее прикончить, но мы положились на честное слово этого негодяя. Исенгрим, ты слышал об Эвитейре?

— Слышал ли я о своем чокнутом дяде, которым первые годы моей жизни мамаши пугали детей от Райкреста на севере до Ангхайра на юге? Странный вопрос, — усмехнулся Исенгрим, чувствуя, как по спине вдоль позвоночника поднимается волна холодной жути. — Но зачем тебе понадобилось вспоминать о нем на ночь глядя? А ну как явится с Безлунных полей посмотреть на тех, кто его потревожил?

— Это вряд ли. Мы ведь ему шею свернули, и дорогу сюда он самостоятельно не отыщет. Что именно ты о нем знаешь? — продолжал Эльвар, не обратив внимания на недовольную гримасу собеседника.

— Ну, главным образом то, что он был ненормальным и проводил в Железных горах какие-то сумасшедшие опыты, которые в итоге вылезли ему боком.

— Эвитейр не был таким поначалу. Он владел сильнейшей магией, и его беспокоила проблема ухода силы из старых семей.

— Да, об этом я тоже слышал. Но причем тут Нелл? Эвитейр уже триста лет как на том свете.

— Притом, что ей тоже уже триста лет как положено там быть. Ты, я думаю, слышал о безымянном народце — потомках древних темных колдунов, овладевших драконьим пламенем?

— Я думал, их всех истребили в незапамятные времена.

— Не всех. Последние выродившиеся представители этого племени мирно доживали свои дни в Железных горах, где их и разыскали Эвитейр с друзьями. Им удалось путем некоторых манипуляций разбудить в душах магов почти угасшее пламя. Эвитейр надеялся получить доступный источник магических сил. Но драконий огонь сжигал всех aen seidhe, которые пытались им пользоваться. Магия эльфов и сила драконов противоположны по своей сути, ты не хуже меня знаешь. Тогда он решил использовать горных магов как сосуды, в которых огонь бы сохранялся достаточное время, и из которых можно было бы черпать силу, а потом без затруднений менять износившееся тело на новое. Тогда-то я и пришел в его логово, чтобы увидеть все собственными глазами…- Эльвар поежился. — Он связывал их с собой заклинанием кровной связи, переливал им свою кровь, в которой был изначальный свет, враждебный их зловредной магии. Силы, столкнувшись, вскипали, а Эвитейр забирал получившийся потенциал себе, используя их ненависть. Чтобы маги не могли вредить ему самому, он держал их в подземелье и делал все, чтобы ослабить их разум и тела. Они постепенно переставали контролировать свои силы, погружаясь в боль и ненависть, а потом умирали от магического истощения.

Исенгрим почувствовал, как к горлу подкатила тошнота, но перебивать лекаря не решился, продолжал молча слушать его рассказ, надеясь, что все это окажется злой шуткой. Лекарь, отхлебнув вина, помолчал, словно собираясь с духом, и заговорил снова:

— Незадолго до моего прихода этот ненормальный купил в ближайшей деревне ребенка-полукровку семи или восьми лет. Никто не знал ни ее родителей, ни имени. Тогда эльфы держали те земли под полным контролем, так что, видимо, она была дочерью dhoine и кого-то из наших. Эвитейр назвал ее Моэрвин, так тогда звали чуть не каждую вторую dhoine. Ничем не примечательное существо, обычный человеческий ребенок. Эвитейр забавлялся с ней, как с собачонкой: кормил, поил, играл в мячик, плел венки из луговых цветочков, и девочка липла к нему, словно он был ее родным папашей. А потом он взял и влил в ее жилы такое количество зелья со своей кровью, что чуть не насквозь прожег ей руку. Она почти месяц провалялась без сознания, но выжила. Вот откуда взялись те шрамы, по ним я ее и узнал. Я и предположить не мог, что это она, пока не увидел ее руку. Твое присутствие, как я полагаю, пробудило магию, и кровь Эвитейра снова стала разъедать ее плоть.

— Ты хоть понимаешь, что твой рассказ звучит, как бред умалишенного? — тихо проговорил Исенгрим.

— Я был бы рад, окажись это бредом. Но я там был. Я сам держал ее, пока Эвитейр занимался своими… опытами. И у меня в ушах до сих пор стоят ее крики. Как же она орала…

— Прекрати.

— Я не хотел, чтобы кому-то причиняли боль. Но тогда я считал, что это все для нашего блага.

— Постой, я уже ничего не понимаю. Ты и вправду хочешь сказать, что триста лет назад мой дядя сотворил какую-то магическую дрянь с девочкой-полукровкой, и она живет и здравствует до сих пор?

— Я и сам долго не верил в это. Дослушай меня, пока я еще не утратил решимость говорить. Мне пришлось на время покинуть пещеры, где прятался Эвитейр, а вскоре до меня стали доходить слухи о том, что его опыты вышли из-под контроля. Кто-то из магов сбежал и спалил дотла поселение горных эльфов. Тогда я понял, что напрасно не принял никаких мер, и вернулся обратно уже не один. Мы заставили Эвитейра уничтожить все, что было связано с его опытами. Dhoine к тому времени почти все потеряли разум и перед смертью могли натворить немало бед, если б кому-то снова удалось сбежать. А вот Моэрвин очухалась и по-прежнему играла в мячик и собирала полевые цветочки. Эвитейр клялся, что с ней фокус не прошел, и она осталась обычной полукровкой, но мы заставили его и от нее избавиться. Всех оставшихся в живых собрали в пещере и усыпили при помощи заклинания. Это показалось нам более милосердным и менее опасным, чем просто убить. Никто ведь не отваживался к ним приближаться с оружием. Они должны были мирно скончаться во сне от истощения через пару-тройку недель… Эвитейра тоже пришлось оставить в Железных горах, выпускать его на свободу было опасно. Он совсем потерял рассудок. Не знаю, что пошло не так с Моэрвин, но в ее случае заклинание исказилось. Вместо того чтоб умереть, она просто проспала все эти столетия в пещере очарованным сном. А потом что-то пробудило ее ото сна, и она оказалась в графском замке — уж не знаю, каким путем. И оттуда перекочевала к тебе.

— Но все же почему она выжила? И почему не плюется огнем или что там должны делать эти маги? Я бы заметил, умей она что-то в этом духе.

— Об этом может знать только сам Эвитейр. Я предполагаю, что основой для их магической связи послужила не ненависть, как у других, а любовь. Ее к нему, разумеется. Да и собственная магия в ней была слабее, чем у других, из-за смешения рас, и кровь Эвитейра она восприняла лучше. Плюс ее усыпили в самом начале процесса, и все прошло в магическом сне.

— Но что сейчас тебя так встревожило? Может, ее магия не проснется никогда, и она проживет свою жизнь с Эрименом, как положено обычной смертной.

— Она уже просыпается. Поэтому разболелись шрамы, поэтому сходил с ума огонь в камине. Да и ты сам прекрасно знаешь, что я прав.

— Но при чем здесь я? Я ведь, к счастью, не Эвитейр.

— У вас общая кровь и одна и та же магия, вы близкие родственники. Эримен больше похож на мать, ему почти не передалось твоей силы. Пока тебя не было рядом, то, что создал Эвитейр, было в равновесии с остальными частями сущности Нелл. Ты понимаешь, почему тебе нельзя ее отпускать из Рантрайта?

— Ничего я не понимаю.

— Что тут неясного? Ты отбирал ее силы, они шли по изначально определенному для них пути. А теперь она сбежала, но магия из нее никуда не делась и будет возрастать. Любая сильная вспышка — страха, радости, гнева — может привести к полной потере рассудка и бесконтрольным всплескам опаснейшей огненной магии. Понимаешь? Хочешь, чтобы в это время рядом оказался твой сын?

— Подожди, я утратил нить твоих рассуждений. Из-за меня в ней проснулась магия, которая благополучно спала всю ее теперешнюю жизнь, так?

— Да.

— И я стал отбирать ее силы так же, как это планировал делать Эвитейр.

— Да, и это, судя по всему, пошло тебе во благо, так же, как шло ему. И всем нам тоже, потому что магия, связывающая нас с нашим изначальным светом, существует до тех пор, пока живут представители старых родов. В молодых эльфах она значительно слабее и очень скоро растворится, если исчезнут такие, как ты и я.

— Но ты сказал, что для тех dhoine-магов это кончалось потерей разума, истощением и смертью.

— И что?

— То есть Нелл бы тоже умерла, прожив какое-то время со мной рядом.

— Ну да, поэтому я тебя предупреждал, чтобы ты держался от нее подальше.

— Но почему ты мне сразу обо всем не сказал? Ты же знал, что я не последовал твоему совету. Знал, что в ней просыпается ее треклятая магия, в которую я и сейчас не верю.

— Я хотел, правда. Но не решался. Я боялся ошибиться. И я не хотел, чтоб мое имя связывали с именем Эвитейра.

— Хочешь или нет, все знают, что ты был одним из его убийц.

— Но про мое участие в том, что он делал, никому не было известно.

— Ладно. Оставим это. Лучше объясни мне, как помочь Нелл. Выдернуть из нее эту магию, усыпить ее, еще что. Дело ведь в моем присутствии? С тех пор, как я прекратил встречаться с ней, я перестал чувствовать связь между нами. Не означает ли это, что все прошло? — подумав, снова заговорил Исенгрим.

— Я не знаю. Может, твое отсутствие и вправду поможет полукровке вернуться в прежнее состояние. Но лично я в этом сомневаюсь, поэтому лучше не рисковать и довершить начатое. Да и зачем тебе гасить магию? Мы можем продлить жизнь полукровки, держа под контролем ее силу…

— Ты о чем говоришь, Эльвар?

— О том, что я считаю предначертанным самой судьбой. Задумайся, Исенгрим. Твой дядя создал Моэрвин, и в тот час, когда наша сила ослабела, она вернулась из небытия. Разве тебя самого не изумляют обстоятельства вашей встречи? Разве она не дала тебе силу, чтобы ты дождался моего приезда в том лесу?

— Ты ума лишился? Какая еще судьба? Я бы уже давно был мертв, если б на нее полагался. И я не собираюсь пользоваться девчонкой, как куском вяленого мяса в длинной дороге.

— Но ты ведь уже это делал. Не потому ли ты оставил ее при себе, хотя все были против этого? Не потому ли тебе плохо теперь, когда ты по собственной воле отказался от нее? Взгляни на себя, ты бледен, как мел, и давно не спишь. Она давала тебе силы, которые ты мог использовать нам на благо. Она может продлить наш век здесь, пусть ненадолго, но кто знает, может, нам хватит этого времени, чтобы найти спасение?

Исенгрим почувствовал, что еще немного, и ему станет дурно. Он встал, сердито отбросив свой стул, и отошел к парапету. Эльфу казалось, что позади него скорчился за столом не хорошо знакомый, привычный лекарь, столько раз спасавший ему жизнь, а какое-то безымянное чудовище, выбравшееся из гнилых болот, чтобы прокормиться за счет запоздалых путников.

— Слушай меня, лекарь. Полукровка ушла с Эрименом, и пусть будет так. Я не верю в то, что ее магия, если она есть, представляет опасность. Иначе я был бы уже мертв. И я не Эвитейр, чтобы кормиться за счет смертных. Я не опущусь до такого, даже если это последний шанс выжить.

— Ты должен думать не о себе, а о нашем народе.

— Что касается тебя, Эльвар, позволь выразить тебе признательность за долгие годы верной службы. И попрощаться.

Лекарь встал и несколько минут медлил на пороге, словно обдумывая что-то. Потом, накинув на голову капюшон, бесшумно спустился вниз по лестнице. Исенгрим, убедившись, что собеседник исчез в галерее, ведущей в каминную залу, пошел в покои Эрфреда. Король еще не спал, и стражники, хотя и с явной неохотой, но доложили своему господину о визите эльфа. Исенгрим вошел в небольшую спальню, которую практически полностью занимала широкая резная кровать под алым балдахином. Король читал какой-то длинный свиток, положив ноги в тяжелых походных сапогах на столик, примостившийся у окна.

— Что за гость у тебя был, Исенгрим? — беспечно спросил он, но, взглянув на лицо эльфа, отбросил свиток и вскочил со стула.

— Что случилось? Дурные вести?

— Нет, просто у меня вдруг возник один вопрос.

— А почему у тебя вид, будто ты увидел умертвие у себя в умывальной?

— Устал от разъездов и плохо сплю, — отмахнулся Исенгрим.

— Ладно, не хочешь говорить, не говори. Что за срочный вопрос?

— Не срочный, но мне интересно. Ты ведь хорошо знаешь отца Нелл?

— Нелл это Эллиен? Ну конечно, мы с ним старые друзья, а почему ты… Впрочем, продолжай. Это ведь не сам вопрос, так?

— Так. Нелл его родная дочь?

Эрфред задумался.

— Тобой никогда не движет праздное любопытство. Скажи, с ней точно все в порядке?

— Да, все хорошо.

— Ладно, я скажу, если ты поклянешься, что это останется между нами.

— Я не болтлив.

— Она приемыш. Ты и сам, верно, догадался, легенда о прабабке-эльфийке полная чушь.

Эльвар оказался прав. Девочку, бродившую по берегу ручья в необитаемых Железных горах, обнаружил купеческий караван, скрывавшийся от разбойников и заплутавший на старых тропах. На ней не было одежды, только истлевшие лохмотья, а все тело покрывал слой пыли и грязи. Говорить маленькая полукровка не умела, только жалобно произносила какое-то слово на старом эльфийском, которого никто из людей не знал. Брандон, тогда еще промышлявший торговлей, решил забрать ребенка, своих детей у них с женой не было. Когда девочку попытались увести, она сбежала в пещеру, вход в которую был наполовину завален камнями, — видимо, засыпало во время землетрясения. «Не засыпало, а с точностью до наоборот», — горько усмехнулся эльф. Значит, от магического сна Нелл пробудил обвал, открывший ей выход на белый свет. К удивлению Брандона, девочка оказалась весьма способной к обучению, и они с женой, переехав в замок на королевскую службу, приставили к «дочери» целый штат учителей. За короткое время она научилась говорить и, забыв обстоятельства своей встречи с Брандоном, усвоила то, что ей сочли нужным сказать о прошлом. Брандон так и не узнал, откуда девочка взялась там, где ее нашли. В заключение своего рассказа король попросил сохранить все в секрете от Нелл: родители не хотели огорчать ее известием, что она чужая им по крови. Получив подтверждение бредовой истории Эльвара, Исенгрим кое-как нашел в себе силы пожелать королю добрых снов, а потом, пройдя прямо на конюшню, забрал свою лошадь и помчался, куда глаза глядят, оставив в форте ничего не подозревавших спутников.