Путь теней (джен)

— Ты, главное, не говори, где хранишь письма Атыллы, — напутствовала мужа леди Круасон. — Или ещё лучше! Скажи, что у тебя есть надёжный человек, который в любой момент может предать их огласке.

— Да сам разберусь, не ребёнок, — проворчал Круасон и перешагнул порог дома.

Время близилось к вечеру. Гуляющих в Гад Парке стало больше, несмотря на зябкую погоду.

— Вы уверены, что это удачное место? — с сомнением спросил Круасон посла Истанзии, оглядываясь по сторонам. — Я ожидал ночной встречи.

— Незачем повторяться, — расплылся в улыбке Шалита, одетый как светский джентельмен. — Вам есть, что показать мне?

— Есть. Но ведь не навиду у всех?

— Поверьте, здесь никому нет до нас дела.

Шалита пригласил собеседника сесть на скамейку и раскрыл газету.

— Прошу.

— Ну, хорошо.

Круасон положил поверх газетных страниц стопочку иконографий. Брови посла приподнялись.

— И ещё вот это, — Круасон добавил к иконографиям один оригинальный лист письма. — Для пущей убедительности.

— Подержите, пожалуйста, ваш край газеты.

Освободившейся рукой Шалита принялся без суеты перебирать иконографии и особенно внимательно осмотрел слегка пожелтевший листок, исписанный поразительно знакомым почерком. Со стороны всё выглядело так, будто двое мужчин вместе вчитываются в газетную статью. Наконец Шалита поднял глаза на Круасона и произнёс спокойно:

— С вашего позволения я покажу эти иконографии генералу Атылле. О подлинности писем судить не мне. И не забывайте, Атылла легко распознает подлог.

— Если подлог действительно имеет место, — сказал Круасон, взяв привычно высокомерный тон. — Только я не рекомендую думать слишком долго. Со дня, когда в вашу страну отправились станки, прошло достаточно времени, чтобы вы успели разобраться с ними и воплотить свою задумку в реальность. Соответственно, я уверен, что оружие уже изготовлено и закладываю время исключительно на доставку гонцом вашего сообщения в Истанзию и переправку оружия вместе с руководством по использованию ко мне в Анк-Морпорк. Если сроки будут нарушены, надёжный человек, которого я вам, естественно, не назову, предаст компромат широкой огласке и позаботится, чтобы ваше правительство уж наверняка было в курсе. Скандал в высших кругах вам обеспечен.

Шалита мягко улыбнулся.

— Очень смелое заявление. Только у меня есть основания полагать, что вы не приведёте в действие свою угрозу.

— Почему это? — Круасон гордо вскинул голову.

— Если вы это сделаете, то никакого оружия уже точно не увидите. Опубликовав письма, вы лишитесь инструмента воздействия, поэтому вы будете грозить, но и только.

— Вы ошибаетесь. Если в установленный срок я не получу посылки, у меня будут все основания полагать, что это окончательный и бесповоротный отказ. Терять мне будет ничего.

— Всегда можно что-нибудь да потерять, — задумчиво сказал посол. — Вы мечтатель, лорд Круасон. А ведь мы могли быть хорошими друзьями. Зря вы решили повысить ставки и ступить на тропу войны.

— Поймите меня правильно, господин посол, я не хочу быть инструментом, который можно безнаказанно выбросить за ненадобностью. Разве ни справедливо моё желание застраховаться от обмана?

— О, я вполне вас понимаю! Хорошо. Это ваш выбор, и он принят.

На параллельной дорожке, метрах в двадцати от них сидели на скамейке Кервин и Даниэль.

— Это мы конечно хорошо прогулялись, — сказал Даниэль, грея руки о бумажный стаканчик* с чаем. — Приятное с полезным.

— Неужели посол думает, что его не узнают в этом прикиде, если действительно возьмутся следить?

— Ага, он бы ещё женщиной переоделся.

— Измаил буквально передал его светлость нам с рук на руки. Даже не интересно.

— Ну, в том и смысл. Наблюдатели сменяют друг друга, чтобы объект слежки ничего не заподозрил. А если тебе скучно, не зыбывай, что пока мы следим за этими двумя, Измаил обещал следить за нами.

Кервин отпил приятно согревающий чай из своего стаканчика.

— Квест века: заметь Измаила, если он не хочет быть замеченным, и ускользни от его всевидящего ока.

— Будет весело, если окажется, что его тут нет и никто за нами не следит, — усмехнулся Даниэль.

— Станет ещё веселее, если мы поверим в это, а Измаил потом расскажет нам каждый наш шаг.

______________

* Очень удобная штука. Главное, не задумываться, какоё сырьё Гарри Король, сделавший состояние на переработке всевозможного дерьма, использовал для их производства.

______________

* * *

Ветер гонял по пыльным просторам шары перекати-поле. На небе не было ни единого облачка, а солнце палило так, что напрочь отбивало всякую охоту пройти по нагретой земле босиком. На крыше ангара, сооруженного на скорую руку рядом с военным лагерем, можно было и вовсе жарить яичницу.

Полигоном для испытаний оружия стала каменистая пустыня с редко растущими акациями. С противовращательной стороны от лагеря расстилалась скучная безлюдная равнина, а с повращательной стороны возвышались скалы, многим из которых эрозия придала очертания львов, сфинксов, коней и одной голой женщины. Пожалуй, только это зрелище могло утешить стоящих в карауле солдат, которым досталось самое жаркое время дежурства.

Шатров было разбито немного. Генерал Атылла привёл на полигон всего лишь часть гарнизона секретной базы и пару дополнительных взводов. Оставшиеся на базе солдаты охраняли инженеров, которым по-прежнему было запрещено её покидать. Исключением стали только профессор Марин и его главный ассистент Иммануил Большая Гайка. Бальтазар и Саргон, обладавшие иной квалификацией, тоже были приглашены в добровольно-принудительном порядке — в качестве историографов. Они оказались посвящёнными в тайну военных разработок, и генерал посчитал логичным доверить именно им вести хронику. 

Сейчас Атылла стоял у раскладного стола в своём шатре в обществе Марина, Иммануила, своего адъютанта Салимана и трёх членов правительства в лице генерала Усмана, полковника Тиглата и полковника Барласа.

— Значит в пасмурную погоду всё работает? — уточнил Атылла.

— Да, да — энергично закивал Марин, и от этого движения тюрбан сдвинулся ему на лоб. — Только заряжается подольше.

— Но запасти энергию в кристаллах нельзя, верно?

— К сожалению, нет, — ответил Марин, пытаясь одновременно поправить тюрбан.

Учёный успел проникнуться обычаем повязывать на голову тряпку — ведь если местные такое носят, значит в этом есть какой-то смысл? — но так и не успел научиться делать это правильно.

— Однако можно добиться, чтобы пушка работала ночью на сравнительно небольшой мощности.

Атылла погладил бороду.

— Каким образом?

— С помощью большого количества огня, который нужно развести поблизости.

— Просто большой костёр? — удивился генерал Усман.

— Очень большой и очень яркий, — Марин изобразил руками нечто огромное и фееричное, — чтобы было светло, как днём. Это должно сработать, хотя лучше проверить на практике.

— Мы для того сюда и приехали, чтобы всё проверять на практике, — проговорил Атылла. — Между прочим, меня очень впечатлила вчерашняя демонстрация.

— Разве что рельеф местности стал немного ровнее, — заметил полковник Барлас, постукивая пальцами по эфесу меча. Судя по интонации, его ничуть не расстраивали ландшафтные изменения. Скорее, наоборот, вселяли энтузиазм.

— Кому нужна была та скала, в самом деле? — отмахнулся Атылла. — Она даже на коня не походила.

— Жальче всего было бы обнажённую женщину. Эм, кхм... да.

— Если позволите заметить, о Кнут Пустынь, — с поклоном проговорил Иммануил и бросил многозначительный взгляд на своего наставника, который коротко кивнул, — мы полагаем, что в перспективе можно сделать луч ещё мощнее. Если в настоящий момент мы способны разрушать крепостные стены, то, усилив оружие, мы сможем испепелять кварталы. Это будет настоящий луч смерти!

Тиглат скрестил руки на груди.

— Всё сжечь и остаться без добычи? Умно, ничего не скажешь. Идея штатского. Что касается Анк-Морпорка, то, по нашим данным, его укрепления давно стали бесполезны. Историческое наследие, не больше. Эти родственники шакалов даже ключ от города где-то посеяли, так что нам его точно не принесут.

— Не сочтите дерзостью, но я осмелюсь предположить, что планы Великого Кнута Пустынь не ограничиваются Анк-Морпорком, — произнёс Иммануил. — Никогда не знаешь, что и когда может пригодиться.

Тиглат снова открыл рот, но Атылла перебил его:

— Как лучи можно усилить?

— С помощью больших дополнительных линз, — подхватил Марин. — Пока это лишь теоретический проект, но если он вызывает интерес у вашего превосходительства, мы готовы продолжить исследования.

— У нас уже есть некоторое представление, как этого усиления можно добиться. — Иммануил положил на стол пять толстых тетрадей. — Вам показать предварительные расчёты, о Кнут Пустынь?

— Не стоит, — поспешил вскинуть руку Атылла. — Я верю вам на слово.

— Линзы? К чему? — усомнился Усман. — От объединения лучей мы отказались в пользу простоты конструкции. Почему бы не поступить здесь так же и сберечь ресурсы? Разве нас не устраивает нынешний результат?

— Идею надо обдумать со всех сторон, — дипломатично произнёс Атылла. — А сейчас, профессор, вы, надеюсь, не возражаете против ещё одной небольшой демонстрации, уже по моему плану?

— Я не имею права спорить со здешними порядками, ваше превосходительство. Мы рады новой возможности провести наблюдения.

— Тогда пойдёмте.

Поблизости от лагеря уже была специально огорожена просторная площадка. С одной стороны грозно возвышалась большая лучевая установка, выкаченная из ангара, а на другом конце солдаты вкопали четыре деревянных столба. Это место было предназначено для казни. Что касается приговорённых, то их заподозрили в связи с клатчцами. Атылла предполагал, что разведок мира, сующих нос в его тайны, с каждой неделей будет становится всё больше.

Он был доволен, что накануне сумел убедить Марина в правомочности судебного решения. Атылла не хотел встречать в своих научных советниках несогласия по таким незначительным вопросам. Несмотря на культурные различия, казнь за измену в глазах профессора была вполне оправданным явлением. Так ли уж важно, что оборвет жизнь осужденного: петля, топор или испепеляющий луч? Отдельным и очень веским аргументом стало позволение измерять и проверять всё, что заблагорассудится. Живой человек получше манекена, не так ли? Все происходит абсолютно натурально.

— Объявить о построении! — распорядился Атылла и вместе с двумя инженерами прошёл к лучевой установке. Марин с Иммануилом должны были помочь солдатам, которые ещё не совсем освоились с новинкой, отрегулировать мощность и дальность выстрела.

Свет попадал внутрь пушки в строго дозированных количествах благодаря особому приспособлению, которое, как крышка, закрывало кристалл. Иногда этот регулятор инженеры так и называли для простоты крышкой.

— Как вы полагаете, господин Марин, — полюбопытствовал Атылла, — эта пушка выдержит прямое попадание из катапульты?

— Уверен, что да, — учёный снова поправил сползший тюрбан. — Разве что прицел немного собьёт.

— Это впечатлит любого противника!

— Не сомневаюсь. Конструкция получилась действительно прочной. Самое уязвимое место — это крышка, которая дозируется свет. Прицельное попадание по ней, когда она широко открыта, может сломать механизм или даже повредить кристаллу.

— Однако, о Кнут Пустынь, — вмешался Иммануил, давно заметивший, что реклама не самое сильное место его учителя, — я даже без подсчётов могу сказать, что вероятность такого попадания очень мала.

Солдаты, тем временем, выстраивались шеренгами. Усман, Барлас и Тиглат, отдав все необходимые приказы, собрались на специально отведённом для руководства почётном месте, устроенном на небольшой возвышенности под акацией, крона которой была настолько жидкой, что почти не отбрасывала тени.

— Атылла так одержим кристаллами, — осторожно сказал Усман, будто испытывал на надежность болотную почву. Он был уже пожилым воителем, и с годами путём многих проб и ошибок* к нему прошло понимание, что слабоумие и отвага — паршивый девиз, если хочешь действительно кого-то победить.

_______________

*В горячие молодые годы Усман придерживался мнения, что чем больше солдат поляжет в сражении, причём не обязательно вражеских солдат, тем более славным выйдет побоище.

_______________

— Интересно, а морда у него не треснет? — пробормотал Барлас. — Подумать только, целую империю! И всё одному.

— А ведь он смешивает с прахом наши подвиги, господа, — поддержал тему Тиглат. — Мы долгие годы бесстрашно резали врагов, жрали пыль в походах и нюхали кровь, выкарабкивались после тяжелейших ран, добились авторитета. И для чего? Для того, чтобы стать ступенькой, на которую он наступит, чтобы подняться к императорской власти?

— Смотря чего вы хотите от жизни, — философски проговорил Усман. — Нам в любом случае перепадут самые жирные куски.

— Это тоже верно.

— Только у лучевых пушек куча недостатков, — продолжил Усман. — И самый главный — они беспомощны в темноте.

— Зато смертоносны при свете дня, — возразил Барлас, — и в этом наша сила. Славы не добиться, пока ты остаёшься в тени. Слава обязана быть яркой и громкой. Солнце, победа, империя! Ощущаете, как сияют эти слова? Не дело воину бояться ночи. В конце концов, мы и в самом деле можем развести большой костер.

* * *

— Кажется, началось шевеление, — сказал Саргон Бальтазару, высовываясь из шатра.

— Уже собираются?

— Ага. Атылла будет очень недоволен, если нас там не будет. Хроники — это вам не хухры-мухры, надо лично оценить масштабность деяний, — хмыкнул Саргон.

Намёк, что масштабность деяний должна выглядеть ничуть не скромнее, чем у Тактикуса, был максимально доходчивым. Салиман, объясняя, какого стила надлежит придерживаться, долго тыкал обнажённым мечом то в страницы биографии древнего полководца, то в носы историков.

— Пошли что ли? — предложил Бальтазар. — Хотя нет, дай сперва глотнуть.

Саргон протянул флягу с водой.

— Допивай, там на донышке.

Бальтазар опустошил флягу за один глоток, и оба вышли из шатра.

— Саргон, как ты думаешь, могут ли в окрестностях Эма действительно находиться залежи золота?

— Если бы золото там было, гномы его давно откопали бы. Это же гномы.

— А если эти залежи расположены как-то особенно глубоко?

— К чему ты ведёшь? — насторожился Саргон.

— Просто я долго думал о мирном применении кристаллов. Вообрази себе луч, который пробуривает землю и открывает доступ к этому сокровищу.

— Допустим вообразил.

— Истанзия сразу становится хозяйкой огромных богатств! Какой жуткий хаос случится в экономике, если на рынке вдруг появляется много дешевого золота! Ради выхода из кризиса иностранцы пойдут на любые уступки. Мы сможем скупить промышленность того же Анк-Морпорка, получить власть... — лицо Бальтазара из воодушевленного стало удрученным, — а потом захватить мир. Да, как-то не очень мирно получается.

— Меня всегда пугало твоё воображение. Начнем с того, что никакого золота у нас нет, а вхолостую дырявить землю совершенно нерентабельно.

— Я понимаю, — Бальтазар окончательно сник. — Это всё чепуха. Просто я подумал, что если бы генерал вдруг увлёкся поиском мифического золота, то он, возможно, отложил бы на неопределенный срок ссоры с соседями.

Саргон тяжело вздохнул.

— Слишком много думаешь, Бальтазар. Сочиняй лучше книжки, толку больше будет.

На этом разговор окончился, потому что они подошли к месту будущей казни. С техническими приготовлениями как раз было покончено. Атылла, до этого внимательно наблюдавший за процессом, прошёл на возвышенность, где уже ждали другие старшие офицеры. По пути генерал махнул археологам, приглашая их присоединиться, и те не посмели отказать.

— Так много зрителей,  — шепнул Марин ассистенту, который в задумчивости прислонился к лафету. — Вчера столько не было. Я чувствую себя как на защите первой диссертации.

— Не волнуйтесь, учитель, кристаллы не дают сбоя, — ответил Иммануил и бросил взгляд на Тиглата и Усмана. Эти люди отказали ему в поддержке, когда он обращался к ним с предложением своих услуг. А генерал Усман даже при всём желании не смог бы вспомнить его лица, потому что в глаза Иммануила не видел. Так пусть они смотрят теперь на результаты инженерного труда!

Атылла отдал приказ, и солдаты выволокли четырёх изменников. Приговорённые едва держались на ногах, а их одежда превратилась в лохмотья. Солдаты в считанные секунды привязали их к столбам и ушли за ограждение. Зрители замерли в ожидании чего-то необычного.

Марин встал по левую руку солдата, наводившего пушку, и дал ему краткий совет, а Иммануил достал секундомер и побежал к противоположному концу площадки, чтобы лучше всё видеть и точнее фиксировать время.

Получив сигнал о готовности, Атылла взмахнул рукой. В гробовой тишине был слышен тихий щелчок крышки лучевой пушки, открывающей доступ солнечному свету. Одна секунда. Две. Из дула вырвался толстый голубой луч, на краткий миг ослепивший зрителей. Когда они проморгались, то увидели на месте привязанного к столбу человека только разводы пепла на дне вытянутого углубления. И без того сухая земля пошла трещинами.

По рядам войск пронёсся вздох, а потом снова повисло нетерпеливое ожидание. Хлеб и зрелища имеют свойство вызывать зависимость.

Солдаты взялись за винты и рычаги и перевели дуло пушки на следующую жертву.

— Много. Двумя градусами левее, — сказал Марин, параллельно делая записи. — И попробуйте немного уменьшить мощность.

Гробовая тишина и новый залп. По рядам пронёсся уже не вздох, а восхищённое аханье.

Жертвы луча даже вскрикнуть не успевали. А те, что ждали своей очереди, были слишком слабы, чтобы бурно реагировать на происходящее.

— Ещё уменьшить мощность, — твёрдо сказал Марин. — Таким лучом буквально сдувает.

Снова выстрел и новое углубление в земле.

— Уменьшите мощность до предела. Интересно, что получится, — Марин сосредоточенно укусил кончик карандаша.

А получилось то же самое, что и прежде. Человек вместе со столбом рассыпался в пепел, вокруг потрескалась земля. Увеличилось только время зарядки кристалла.

Под общее: "О-о-о-о!" — Атылла шагнул вперёд.

— Вы это видели, друзья! — разнёсся над головами его повелительный голос. — Смерть станет уделом любого, кто встанет у нас на пути. Хвала Оффлеру! Восславим величие нашей будущей империи!

Солдаты взревели. И пусть казнь показалась им слишком быстрой, а речь военоначальника  — слишком краткой, призыв подкреплялся авторитетом и харизмой. Из общего рёва то и дело долетало: "Слава Оффлеру! Слава генералу Атылле!"

Бальтазара мутило. Ему хотелось поскорее уйти отсюда и спрятаться в дальний угол шатра. Волшебные чудеса становились всё чудесатее и чудесатее.

Бальтазар никогда не понимал традиции многих культур обставлять казнь как театральное действо для развлечения публики. В этом была какая-то первобытная кровожадность, на которую способны, нет, не звери, а только обладатели развитого сознания.

Саргон мог как угодно относиться к воображению коллеги, мог хмыкать снисходительно и тяжко вздыхать, но сейчас в этих кучках пепла на месте, где только что находились дышащие люди, Бальтазар видел пепел городов и стертых в пыль жизней. Там, на раскопках Эма, они с Саргоном нашли ящик со всеми бедствиями мира, распахнутый теперь настежь!

Рядом с генералом Атыллой материализовались два инженера.

— Слишком сильный луч для одного человека, даже если предельно уменьшить мощность, — сказал Марин, перекрикивая гвалт, чтобы услышали стоящие рядом. — Праздный расход энергии. Лучше было бы использовать малую установку.

— Зато смерть буквально мгновенная, — Иммануил спрятал в карман секундомер, который всё еще держал в руке. — Её можно даже назвать гуманной.

— Не удивительно. Температура луча многократно превосходит температуру горения человеческого тела. Будь она у луча раза в три поменьше, мы бы, вероятно, ощутили запах жжёного мяса.

Саргон успел подхватить Бальтазара прежде, чем тот сполз на землю.

— Что это с вами? — повернул голову Атылла.

— Боюсь, повелитель, здесь слишком жарко, и моему юному товарищу напекло голову, — извиняющимся тоном ответил Саргон, возвращая Бальтазара в вертикальное положение. — Позволит ли Великий Кнут Пустынь удалиться в шатер, чтобы мы могли описать в красках назидательность и грандиозность увиденного?

— Да, ступайте, — милостиво позволил Атылла. — Только без лишней дидактичности, побольше про грандиозность.

Саргон поклонился и поспешил увести Бальтазара прочь.

— А с вами, господа, я хотел бы снова уединиться, чтобы поговорить о тактике наших наступательных действий, — воодушевлённо объявил Атылла. — Грядут важные события.

Поджилки Атыллы всякий раз трепетали при мысли, что скоро, уже вот-вот он сможет вступить в покорённый город. С таким оружием можно многое сделать! И вообще, почему бы не подойти к Анк-Морпорку и не выдвинуть ультиматум? Неужто лорд Ветинари не явится на поклон, чтобы уберечь свой город от разрушения? Или нет, не так! Надо потребовать, чтобы явилась вся городская верхушка, все их главные воры и потаскухи. И сразу в кандалах, чтобы не тратить время и деньги. А дальше дело за малым: краткая подпись патриция на длинном документе с условиями полной капитуляции, и так уж и быть, город солдаты не испепелят, а грабить будут не дольше трёх суток. Больше, впрочем, и не надо. Атылла слыхал, что некоторые лентяи умудрялись продолжать грабежи по две недели, хотя по его личному опыту на четвертые сутки уже ничего не оставалось.

Затем можно смело пускать корни во дворце патриция, устраивать триумфальные шествия и казни, добивать непокорных, если таковые ещё уцелеют, и наводить первобытный ужас на соседние города-государства. Пункт про соседние города нравился Атылле больше всего, ведь это сулило ещё большее расширение гранец.

— О Великий Кнут Пустынь, — отвлек его от мечтаний Салиман, — разрешите передать вам важное послание.

Атылла, вынужденный спуститься на бренную землю, поморщился.

— Разрешаю.

Салиман с поклоном вручил Атылле пухлый конверт. Послание прислал господин Шалита, полномочный посол в Анк-Морпорке.

Генерал отошёл в сторонку, чтобы никто не мешал, и стал читать. К основному тексту прилагались иконографии.

— Что за чушь! — пробормотал себе под нос Атылла. — Просто быть не может.

Да, было дело, он переписывался с одним омнианским жрецом, но такого не писал никогда! Что за пасквилянт сочинил подобное? К тому же прекрасно подделанный почерк... Тут явно поработал профессионал. Возможности Круасона ещё больше, чем казалось ранее? Знать бы, где он достал эту шайтанову подделку и где спрятал, и что это за надёжный человек, о котором лорд заявляет так смело?

Соглядатаи Шалиты присматривали за Круасоном с момента разговора в доме Вентури и заметили много суеты. Аристократ много ездил, кого-то посещал, кого-то принимал, посылал с десяток слуг с разными поручениями. Но ничего конкретного шпионы сказать послу так и не смогли.

Что если временно принять условия этого наглеца? В конце концов, где бы он, Атылла, сейчас был, если бы не умел пользоваться любыми обстоятельствами?

— Вы заигрались, лорд Круасон, — прошептал генерал, — и так просто вам это с рук не сойдёт.

Он спокойно убрал письмо и иконографии в конверт, а конверт спрятал за пазухой и вернулся к приближённым. Позднее нужно будет избавиться от этого опасного послания, но сейчас ждут другие дела.

— Прошу в мой шатёр, господа. Мы построим империю на века, и слава нашей варварской страны ещё ещё прогремит над миром!

Ветер принёс песчаную пыль, к которой успел примешаться пепел, и закружил в сухом водовороте у ног Атыллы.

* * *

Лорд Ветинари стоял у окна, глядя на пасмурный город, и задумчиво почесывал Шалопая. Порой патрицию казалось, что он строит замки из песка. Их сметёт вода, иссушит ветер, разрушит неосторожная рука. Где смертному человеку искать силы для дел, зная, что результат его трудов исчезнет раньше или позже? Ты можешь годами отлаживать работу города, посветить ему всего себя, но однажды независящие от тебя обстоятельства обратят все твои усилия в прах. Через пять, десять, сто, тысячу лет... или через пару дней, если Великий А'Туин вдруг поленится пообедать очередным астероидом, устремлённым к Диску. В любое мгновение. И можно сколько угодно роптать на судьбу и искать справедливости, только вселенная о такой штуке, как справедливость, даже не слышала.

Один орлейский писатель сказал, что мир — это прекрасное место, за которое стоит бороться. Ветинари был согласен лишь со второй частью высказывания. Мир был злым, хаотичным, полным боли и неисправимо конечным, но бороться за него стоило. Возможно, именно поэтому и стоило. Даже если хаос всё равно победит, замки рассыплются, а там, где некогда шумели города, будут торчать одинокие статуи. Мир вечно трещит по швам. Это его нормальное состояние. Главное, что здесь и сейчас, в короткий отрезок времени, который зовется жизнью, можно попытаться сделать мир немного лучше или, на худой конец, помешать ему развалиться окончательно.

В кабинет бесшумной тенью вошёл Стукпостук. Ветинари спиной почувствовал его присутствие и повернул к секретарю хищный профиль. Совсем не хищный разомлевший от ласки Шалопай капнул слюнями хозяину на рукав и свесил лапку.

— Милорд, в приёмной Ральф и Генри.

— Пригласите.

Ветинари сел за стол, опустив Шалопая себе на колени, и вытер рукав салфеткой, найденной в ящике. Как раз в этот момент в кабинет вошли два дешифровщика. На лбу Генри сиял свежий синяк — следствие напряжённой работы и попыток простимулировать мыслительный процесс об столешницу.

— Что у вас, господа? — спросил Ветинари.

Ральф почесал небритую щеку обглоданными ногтями, нервно облизал губы и положил на стол патриция объёмный отчёт.

— Милорд, либо истанзийцы шлют дезинформацию, либо они чёртовы извращенцы и начали использовать шифр в шифре, который пока не удаётся взломать.

На лицах клерков было написано: "Не убивайте, пожалуйста, мы правда не знаем, что с этим делать".

— У вас, как погляжу, накипело, — патриций поскрёб ногтем кляксу, в которую превратилась точка внизу третьего восклицательного знака*. — Значит вы уверены, что истанзийцы пытаются ввести нас в заблуждение?

— Они всё время пытаются, — мрачно пробормотал Генри. — А мы не даём. Ух, как мы им не даём!

— Всё выглядит как-то слишком миролюбиво, — ровным голосом сказал Ральф, но его правый глаз начал предательски подёргиваться. — Тратишь кучу времени на то, чтобы взломать шифр, а там либо мелочи, от которых нам нет никакого проку, либо что-нибудь из области поставок жира. Тут явно что-то не так. А самыми сложными кодами отправляют странные намёки, будто некие планы есть, но всё ещё находятся в разработке и отложены на неопределённый срок.

— Хорошо, я понял вас, — промолвил Ветинари. — Благодарю за работу, и не позволяйте мне вас задерживать.

______________________

* Три восклицательных знака — верный признак крайнего нервного возбуждения, тогда как пять восклицательных знаков говорят уже о явном безумии. До последнего, к счастью, пока не дошло.

______________________

Клерки выскочили из кабинета так резво, будто за ними гнались волки. Стукпостук проскользнул в не успевшую захлопнуться дверь и положил на стол правителя города ещё несколько бумаг.

— Жоффри и Коломбина, сэр, продолжают работать над выявлением истанзийской агентурной сети. Они утверждают, что близки к успеху.

— Превосходно! О, как удачно, что их доклады сверху.

Заскучавший Шалопай начал вертеться, потом встал передними лапами на край стола и попытался ухватить зубами бумагу, которую Ветинари только что взял в руки.

— Нельзя, Шалопай, — строго сказал патриций. — Денежные купюры вы тоже едите?

— Гав! — Шалопай убрал лапы со стола и плюхнулся на попу.

— То-то же.

Следующим Ветинари взял доклад Мавис.

— Стукпостук, информатор утверждает, что лорд и леди Круасон светятся от ликования. Полагаю, ответ на ваш вопрос о согласии Атыллы, положительный.

— Вы считаете, сэр, генерал Атылла действительно испугался? — спросил Стукпостук.

— Возможно. Или что-то задумал.

Шалопай поднял на хозяина жалобно выпученные глазки и лизнул в руку.

На Ветинари не действовали манипуляции. Даже собачьи. Каждую умилительную собачью морду он читал также, как любого члена городского совета. Однако великодушно и добровольно уступить — это не то же самое, что прогнуться под давлением, не так ли?

Ветинари почесал Шалопая между ушами. Пёсик довольно хрюкнул.

— Насколько я пониманию мышление Атыллы, он вполне способен подослать кого-нибудь к Круасону для общения тет-а-тет, — сказал Ветинари. — Только дурак оставит без внимания такие выкрутасы.

— С нашей стороны было бы очень разумно приставить к супругам Круасон незаметную охрану.

— И даже более того. Мы возвращаемся к формату круглосуточной слежки за всеми причастными лицами.

— Будет организовано, милорд, — кивнул Стукпостук и сделал пометку в блокноте.