Орнейские хроники -2 (гет)

Когда Лара открыла глаза, ей показалось, что она ослепла и оглохла: тьма вокруг была непроницаемой, а уши будто заткнуты паклей. Однако через несколько гулких ударов сердца ей удалось разглядеть над собой ветви огромного дерева и звезды, проглядывающие сквозь листву. Где-то рядом потрескивал костерок, отбрасывая неяркие отсветы на ствол. Пошевелившись, она обнаружила, что связана по рукам и ногам. На груди, мешая дышать, лежала холодная тяжесть. В памяти всплыли сцены нападения и ворон, обернувшийся в горбоносого старика. Ее захватили в плен!

Лару обуял ужас. Борясь с ним, она потянулась к своей Стихии, но отклика не было. И вдруг пришло понимание, заставившее ее содрогнуться: красочный фон мира, ауры живых существ, отголоски эмоций — все исчезло! Она не чувствовала больше свою Искру! Всхлипнув, она рванулась в попытке освободиться и вновь потеряла сознание.

В себя ее привели сырость. Не поднимая век, Лара попробовала войти в поток, и сердце сжалось: он был по-прежнему недоступен. Раймон давно знает о похищении, и если она все еще в плену, то ему не удалось напасть на след. Или... Усилием воли она отогнала мысли о том, что могло бы означать «или», и вслушалась в окружающее пространство. Веревки разрезали, и уже давно, поскольку кровоток в лодыжках и запястьях восстановился; грудь и шею холодило, но теперь Лара догадалась, что источником неприятных ощущений было надетое на нее массивное ожерелье. Пахло дымом, тихо переговаривались мужчины, но слов она не могла разобрать.

Ее несильно толкнули в плечо.

«Просыпайся, Искра, сегодня будет длинный день».

Слова возникали прямо в разуме, как было в видении. Она открыла глаза. Занимался бледный рассвет, меж деревьев закручивался сизый туман, в котором двигались смутные фигуры. Рядом с ней на корточках сидел старик и, не мигая, смотрел на нее. Лицо, будто вырезанное из темного камня чертами, длинные полуседые волосы, собранные в косы со вплетенными в них перьями, и одежда из тонко выделанной кожи, расшитая узорами — перед ней явно был пирр. Впрочем, кто еще бы отважился напасть в такой близости от Квилиана. Но как же заключенный договор, о котором говорил Раймон?!

«Не со всеми кланами», — в сознании вновь возникли чужие слова, и инстинктивно Лара попробовала закрыться.

— Если тебя смущает мыслеречь, так и быть, — вдруг заговорил старик на общем, — хотя я ожидал от Искры большего.

— Ты... Ворон? — разлепила Лара сухие губы.

— Мое имя Беласко. Да, по вашему будет Ворон. Итак, ты пришла на мой зов.

— На какой зов?

— Ты даже не поняла, — Беласко по-птичьи склонил голову к плечу и прищурился. — Бедная маленькая Лара, на которую внезапно свалилась неподъемная ноша. Твоим наставникам следовало бы лучше учить тебя. Неуж они не предупредили тебя об опасностях, подстерегающих Одаренных? Не рассказали, что вас тоже можно заставить действовать согласно чужой воле? Ты нее ощутила моего присутствия в своем разуме. Но что ожидать от людей долин... — он презрительно скривился.

Лара растерянно смотрела на него. Как же она не почувствовала, что ее волю подталкивают?! Она была уверена, что разрывала контакт, выходя из видения. Или шаман хочет запутать ее и заставить сомневаться?

— Ты лжешь, — она села, обхватив колени. — Я сама приняла решение приехать в Квилиан.

— Думай, как тебе угодно. Ты — здесь, и того довольно.

Коснувшись ожерелья, Лара спросила:

— Откуда... это?

— Подарок моего господина, — узкие губы пирра растянулись в усмешке. — Черный лед запечатал твой дар.

Непроизвольно рука дернулась к застежке, однако попытки расстегнуть ожерелье были безуспешными, пальцы соскальзывали. И только тут Лара поняла, что кулон со Звездой исчез. Дыхание перехватило. Отказываясь поверить, она ощупала шею и грудь. Во время нападения порвалась цепочка? Или пока она была без чувств, пирры обыскали ее?

— Ты это ищешь? — Беласко вытащил из-за пазухи продолговатый сверток и, развернул его. В утреннем свете тускло-синим блеснула Звезда. — Какой редкий цвет у камня... Кто дал тебе амулет?

В отчаянии Лара прикусила нижнюю губу, затем, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно, проговорила:

— Он достался мне от матери. Она родом из пустынного народа Сахрейна.

Беласко издевательски засмеялся:

— И твоя мать нашла его в песке. Ох, Искра, кого ты хочешь обмануть? Я чую силу, правда... — не договорив, он провел рукой над Звездой и нахмурился.

Слабая надежда шевельнулась в душе Лары: если обычным людям Звезда бесполезна, то и враждебным Страннику сущностям она тем более не покорится?

— Мою мать считали ведьмой. Я унаследовала ее способности.

— Пусть так, — Беласко хмыкнул и, убрав Звезду обратно за пазуху, сказал: — Не стоит и пробовать снять ожерелье. Копи силу, Сугаар будет доволен, когда выпьет ее. А теперь поднимайся, нам предстоит долгая дорога.

Не отвечая, она встала на ноги и оглядела небольшую поляну, где отряд остановился на ночь. Туман рассеивался, и рассвело уже достаточно, чтобы пуститься в путь. Пирры сворачивали лагерь и седлали лошадей. В центре поляны под охраной воинов сгрудились восемь человек. На лицах виднелись ссадины и порезы, у некоторых кровь пятнала мундиры. Связанные длинной веревкой, они стояли возле костровища, бледные и молчаливые. Солдаты из ее отряда! Тягостно заныло в груди: плен не судил ничего хорошего ни ей, ни тем более им. Она поискала взглядом Уно и Сагона — их не было, и не сложно было догадаться об их судьбе.

— Взгляни сюда, милосердная Искра, — мрачно сказал Беласко, указывая на противоположную сторону поляны, где лежали пять тел, накрытые серыми войлочными плащами. — Ты убила троих из них. С каждым разом — все проще, ведь так? Скажи, ведь тебе уже доставляет удовольствие — обладать властью над разумом и самой жизнью жалких людишек?

Лара гневно вздернула подбородок, но шаман лишь хрипло рассмеялся.

— К чему этот гнев? Ты и я знаем истину. Ты все ближе к сгоревшему лесу. Или... к служению моему господину.

— Никогда!

Она сплела пальцы, пытаясь справиться со своими чувствами. Гнев, страх и ненависть ведут во Тьму. Нельзя слушать врага, нельзя поддаваться!

Хмыкнув, Беласко позвал:

— Харц!

К ним подошел молодой пирр, судя по горделивой осанке и богатой одежде, занимающий высокое положение в клане. Шаман произнес несколько коротких фраз на пиррейском, махнул рукой на пленных, затем на Лару. А сам направился к убитым, и, достав из-за пазухи мешочек, высыпал на них черный порошок. Затем воины принялись заваливать тела камнями, а шаман вытянул руки вперед, низким голосом произнося нараспев то ли молитву, то ли заклинание.

То, что пирры совершили погребальный обряд, означало, что погони они не опасаются, и Ларе все сложнее было бороться с отчаянием. Когда замер последний звук, к ней подвели невысокую пегую кобылу, и Харц, смерив Лару с ног до головы пристальным взглядом, сказал на общем:

— Прошу, благородная госпожа.

Лара села в седло, и Харц привязал ее руки к передней луке, подергал веревки, убедившись, что самостоятельно она не сможет освободиться. Один из воинов взял поводья кобылы. Вождь вскочил на коня и оглянулся на Беласко, который тоже уже сидя верхом, наблюдал за всем с расстояния.

Шаман кивнул и поравнялся с Ларой.

— Надеюсь, благородная госпожа не будет против моего общества? — издевательски осведомился он. — Сугаар устал ждать, так поторопимся, — от цепенящего взгляда шамана Лару пробрал озноб. — У тебя еще есть время принять решение. Но не слишком много. — Он отрывисто скомандовал: — Ауреро*!

Харц занял место во главе отряда, к нему подъехали несоклько конных пирров, остальные прикладами мушкетов погнали пленных по ведущей под уклон тропе.

* Вперед (пирр)

* * *

Утомительный переход продолжался весь день. Они шли на север, удаляясь от границ Альби, и с каждой лигой надежда на освобождение таяла. Лара насчитала семнадцать пирров, включая вождя и шамана. Если пятеро убитых — это все потери нападающих... Она передернула плечами: получалось, что пирры легко расправились с равным им по численности отрядом драгун и вдобавок захватили пленных!

Потом она вспомнила, что ей доводилось читать о пиррейских шаманах. Сведения были отрывочными и часто противоречивыми, но в одном книги сходились: шаманы использовали заемную силу, а значит, Сугаар окреп достаточно, раз Беласко удалось захватить ее, Одаренную. Для чего понадобилось вести с собой солдат — не хотелось и думать.

Солнце стояло уже высоко, когда был сделан привал. Пленникам раздали по сухой ячменной лепешке и дали напиться. Лара съела свою лепешку, тщательно разжевывая каждый кусочек, понимая что силы еще понадобятся. Пирры пресекали каждую попытку альбийцев общаться между собой, и она молча переводила взгляд с одного угрюмого мужчины на другого. Она знала лишь одного — Энрико, остальные присоединились к ее охране в крепости. Энрико, самый молодой из всех, совсем выбился из сил, его голень стягивал окровавленный обрывок ткани. Поймав взгляд Лары, он попытался улыбнуться ей бледными губами.

«Они попали в беду из-за меня...» — подумалось ей.

Гнев на себя и чувство вины изматывали ее сильнее тягот пути. Раймон был прав, а она — нет, отчего-то решив, что стала неуязвимой. Ей и в самом деле следовало затвориться в неприступной башне. Теперь же за ее самонадеянность дорого заплатит не только она и эти несчастные, а и многие, многие другие...

На этот раз ее не стали связывать, и, поднявшись со своего места, она подошла к сидевшим в отдалении Беласко и Харцу и спокойным тоном сказала:

— Раненым нужна помощь.

Беласко надменно отвернулся. Неожиданно вмешался вождь, что-то пробормотав. Шаман пожал плечами, затем уставился на Лару и саркастично искривил рот:

— Милосердная Искра.

Харц вопросительно произнес несколько слов и нахмурился, Беласко пожевал губами, и промолчал, и только на новый вопрос, заданный раздраженным тоном, ответил не менее раздраженно и даже повелительно. Услышанное заставило Харца вскочить и разразиться целой речью. Шаман резко каркнул нечто, прозвучавшее приказом, выставил руку по направлению к своему оппоненту, и тот замолк, не скрывая своего разочарования.

Ноги Лары приросли к земле. Беласко будто огласил приговор им всем. Не понимая языка, не считывая эмоции, она вдруг задохнулось от острого ощущения обреченности.

«И живые позавидуют мертвым...»

И все же она твердо и требовательно смотрела в лица пирров.

Харц пожал плечами и проговорил еще что-то, тогда шаман неохотно кивнул. К ним приблизился один из воинов и протянул Ларе скатанные полоски груботканой материи и оплетенную кожей глиняную фляжку, наполненную резко пахнущей густой жидкостью. Лара стряхнула оцепенение и, подойдя к сидящим на земле пленникам, занялась ногой Энрико, а затем — и остальными ранеными, уже с большей уверенностью попросив воды для промывания ран.

Привычная работа дала ей возможность собраться с духом, и хотя ей не хватало утраченных способностей и казалось, что она смотрит сквозь толстое мутное стекло. Пирры ждали, пока она закончит, и как только Лара выпрямилась, пленных побудили подняться с земли, дернув за веревку, которой те все еще были связаны.

Следующий привал состоялся только поздним вечером. Ларе пришлось заставить себя съесть очередную лепешку, затем она провалилась в глухой сон.

Так прошло еще два дня. Лара неустанно пыталась призвать свою Стихию, но тщетно, как тщетными были попытки, улучив момент, расстегнуть ожерелье. Поначалу она надеялась, что на них наткнется кто-ниубдь из дружественных Альби кланов, однако путь пролегал по необжитой местности. Лишь однажды вдалеке она заметила группу всадников, но те не обратили на них никакого внимания. Пирры чувствовали себя уверенней, не так зорко следили за пленниками и даже связывали их только на время ночлега. Однако альбийцы, изнуренные длительными переходами, голодные и страдающие от ран, выглядели апатичными и уж точно не помышляли о побеге.

На каждой стоянке Лара осматривала ногу Энрико. Они почти не разговаривали, но она, преодолевая тоску, находила в себе силы подбодрить его улыбкой. Лучше ему не становилось, и все же ухудшения она также не замечала; раны остальных, будучи болезненными, тем не менее, не представляли опасности для жизни.

От осознания бессмысленности ее заботы глухо щемило сердце. Ночью Лара смотрела на луну, и ее губы шевелились, непрестанно шепча молитву Страннику. Раймон давно потерял их след. И... Вовсе не обязательно, что Квилиан падет первым. Возможно, война уже идет, и города Альби преданы огню и мечу?

Лара часто ловила взгляд Харца, который наблюдал, как она возится с ранеными. Он не удостаивал ее ответами, однако у нее не было недостатка в воде и тряпках для перевязки. Другие воины разговаривали лишь на пиррейском, и нельзя было сказать, понимают ли они общий. А вот шаман... Муки пленников доставляли ему злорадное удовольствие, а старания Лары облегчить их явно забавляли; она даже слышала смех, хотя Беласко не разжимал губ.

На четвертый день им открылась протяженная долина. Впереди, окутанная легкой дымкой, виднелась черная безлесая гора. Тропа, и без того узкая и крутая, сделалась обрывистой; во многих местах путь преграждали осыпи и завалы камней, так что пришлось спешиться.

До сих пор не проявляющие чрезмерной жестокости воины посуровели, и один из них сразу дал хромающему Энрико оплеуху. Изматывающий спуск занял все утро. Черная гора постепенно приближалась. С одной стороны ее склон был будто срезан гигантским ножом, и обвал, по видимому, произошел совсем недавно. Именно туда пирры и вели пленных. Лару все больше охватывал страх: от горы веяло тьмой и жутью. Остальные пленники зароптали, невольно замедляя шаги, и пирры с резкими выкриками принялись подгонять их. Тропа попетляла в лабиринте огромных валунов и обломков скал, затем вывела на расчищенную площадку почти правильной круглой формы. Восемь каменных столбов окружали ее, и еще один был установлен в центре. Беласко чуть ли не впервые за два дня открыл рот, проскрежетав какой-то приказ, и альбийцев, несмотря на отчаянное сопротивление, потащили к столбам. Харц принялся в чем-то горячо убеждать шамана, но тот лишь отмахнулся от него. Лара замерла на месте

— Надень, — Беласко швырнул к ногам Лары белый сверток. — Мой господин желает испить ваши жизни.

Лара стояла, опустив руки и не делая попытки поднять одеяние. Все эти дни в глубине души упрямо продолжала жить надежда. На милость Странника, на то, что ей откликнется дар. А сейчас она расширившимся глазами смотрела на то, как пленников привязывают к столам и ее мутило от окончательного осознания своей и их судеб.

— Но... Зачем вы вели нас так далеко? — хрипло прошептала она. — Почему не убили сразу?

— Это особое место. Здесь грань межу мирами тонка, — пояснил Беласко. — Ты сама переоденешься или желаешь, чтобы Харц тебе помог? — он кивнул на вождя, так и пожиравшего ее глазами. — Сугаару нужна лишь твоя сила, и его не оскорбит, если верный ему вкусит твою сладость.

Харц, поощренный словами шамана, схватил Лару за руку, однако она вырвалась:

— Не смей прикасаться ко мне!

Было унизительно просить уединения, тем более, что в просьбе наверняка бы отказали, и поэтому она спокойно, как если бы находилась в своей спальне, разделась под их взглядами — равнодушным у одного и жадным у другого, затем надела длинную белую тунику.

— Мой господин войдет в мир через боль, кровь и страх. Тебе еще не поздно принять его. И обрести безраздельное могущество, — торжественно провозгласил Беласко.

Она вскинула голову и гневно ответила:

— Твой господин — мерзкий червь, что питается агонией. Я никогда не буду служить ему.

— Ты решила, — опустил веки шаман.

И в этот миг Лара отчаянно, до в кровь закушенных губ, позвала. Не вполне осознавая — кого же. Мать, что давно умерла? Древних Светлых богов, самого Странника, на чье милосердие больше не надеялась? Ей показалось, что толстое стекло, отгораживающее ее от мира, треснуло. Но ее уже тащили к центральному столбу.