Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

Без «красивого утра» (а это — следующее утро) и прочих любезностей (ничего себе), Мелим — именно он — просто вошёл в покои Мауны и сел абы куда, на маленький стульчик, который так-то для лап, когда сидишь на обычном стуле, или кресле, или диване, или чём угодно тебе сидеть. Мауна там тоже нашлась: она купалась в ванне с помощью Шэзи, часто ванна ставилась у окна, и так можно смотреть, что творится снаружи; Мауна любит купаться с Шэзи, потому что всегда очень тихо: Мауна привыкла с ней общаться жестами, хотя та не глухая, а только немая. Она и вчера вечером мылась, и вот сегодня, и всё самой себе жаловалась, что-де «чуюсь грязной». Кровь с Вклятвы как бы нехорошо смывать, но пришлось — Мауна так не может.

Ремесла в сегоночь не было. Да и не особо надо — настоящих Вестей вчера-нынче нет (скоро будут!), расстреливать до смерти пустышками несчастных учениц Мастр-Фейнского и Тар-Сильйского менгира, право, поднадоело. Избиение львён.

— Хозяйка должна на это посмотреть, — сидел он так, как сидят после тяжкой работы или сражения.

— На что? — спокойно спросила Мауна, внимая ему и растирая плечо в мыльной пене белой тканью; на самом деле, ей очень не хватало губок, которые есть в обители Нэли, ну а у Амаи — нету.

Вместо ответа он вытащил какой-то конверт, покрутил его в руках, и почему-то снова спрятал.

— Ваалу-Амая мертва.

Мауна поглядела на Шэзи: ты это слышала, мои уши не предали? Шэзи мяла в руках ещё белую ткань и смотрела вниз, будто это она повинна, что…

Она встала, голая, раскинув брызги.

— Но почему?!

— Очень похоже, отравилась. Пусть Хозяйка посмотрит лично, — медленно потёр гриву Мелим.

— Шэзи, иди, там, Мшани, Реная, дай. Дай мне всё.

Служанка буквально убежала. Мауна вылезла с ванны и так и встала, вся в пене, а на пол с неё щедро лилась вода, она взмахнула хвостом, и брызги полетели на комод, а облачко пены очень красиво и медленно спустилось на пол.

— Я подожду за дверью, — он встал.

— Стой, ну куда ты пошёл? — сказала Мауна, он сел. — Я же… мне ж спросить тебя надо.

— Что спросить, Хозяйка?

Она чуть подумала.

— Не знаю, — развела руками голая Мауна.

Кивнув чему-то своему, он снова вытащил конверт и протянул Мауне.

— Она сказала это передать Хозяйке, когда уедет. Говорила, скоро в Гельсию. Сегодня. Или завтра. Но сегодня б не вышло… Это ж собираться надо…

— Я знаю! Вот именно! Гельсия! Так и должно быть! — протянула она руку за конвертом, но опомнилась, и начала судорожно вытирать ладони о полусухую ткань, что Шэзи оставила в ведре.

В самочьей панике прибежали все её три служанки, набрав всё шмотье и весь декорум, до которого им дотянулись руки; Реная решила, что собой надо закрыть Хозяйку от Мелима, что и сделала. Мауна дала себя вытереть и одеть в шемизу, но потом отмахнулась, и подошла к окну. Где тут сирна… Вон, на полу — Мауна всегда её держит рядом, это тоже школа Нэль, да и ей самой так в привычку. Напоминает обычный такой пакет из Медиума, сургуч по краям, по центру, и есть её стамп.

> СОЖГИ КОГДА ПРОЧИТАЕШЬ НЕ ОСТАВЛЯЙ СЛЕДОВ СОЖГИ

> Муниша,

> море мы нарисовали, но утону в нём только я. Ты непременно живи в доме. И ещё.

> Не разбивай клятв. Не разбивай клятв. Не разбивай клятв. Не развибай █ клятв. Не ████████████

> вечно твоя амая

— Когда Амая дала тебе его? — потребовала Мауна у Мелима, чтобы занять метанойю словами, делами, суматохой.

— Вчера вечером.

Письмо сразу скрыла в конверт. Одела пласис, спрятала внутри него.

— Идём, — сказала, только надев пояс и прихватив сирну прямо в руке.

Неимоверно уверенная, вышла; неимоверно уверенная, пошла по коридору; но недолго — уверенность начала таять с каждым шагом, и кончилась у двери к спальням Амаи; тут же собралась половина телоохраны, словно остался смысл что-то здесь охранять и можно разумно разрешить данность смерти.

— Зачем ты ей это всё принёс? — требовал у Манару Уруз.

— Она приказала, командир. Говорит, принеси. Я пошёл, принёс. Удивился. Но принёс.

— Зачем? — снова повторял свой дурацкий вопрос Уруз.

Пришла Мауна, и все замолчали: теперь есть кому определять, что и как, потому что Хозяйка, она может. Мауна взялась за ручку двери, закрыла глаза, не в силах её открыть.

— Что я там увижу? — спросила она, с закрытыми глазами.

Лев Уруз, глава телоохраны, военный ум, воспринял это по-своему — нужно доложить обстановку:

— Превосходная Ваалу-Амая лежит на кровати, она мертва. В её руке — бутылка от яда. Она зачем-то привязала бутылку к руке. Она лежит на кровати справа, если смотреть с входа. Также…

Мауна дала жест молчания, вздохнула, и вошла.

Всё оказалось именно так. Здесь ещё была и Тайра, она сидела на кровати очень близко от Амаи, и, кажется, очень хотела дотронуться к ней, весь язык тела говорил об этом, но не смела; а ещё сир Таар, он задумчиво глядел на неё с почтительного расстояния. Ещё Мауна обнаружила… копьё? Копьё возле Амаи. А с другой стороны кровати — лук. Анвейса тоже рядом, стоит, придирчиво рассматривает единственным глазом бутылку на свету.

За Мауной вошёл и Уруз, доложил:

— Она сказала телоохране принести лук и копьё. Зачем — неизвестно. На ней не обнаружены кровь и раны.

Мауна подошла, села на кровать. Анвейса показала на привязанную к ладони бутылку, не бутылёк, а именно бутылку, добрую такую.

— Она выпила яду достаточно, чтобы убить целую обитель. Это плохо, принимать надо достаточно, а не вообще всё. В экзане есть дорожные виалы, чего она такой не взяла? — Анвейса показала на себя, на шею. — Тогда всё будет легко: сон, смерть. Это добрый яд, — покачала она бутылью. — А если всё сразу выпить, то — вот так… — и Анвейса показала как, да и тут ясно, это видно: ужас смерти от отравления — вообще по всей кровати, по полу.

— Телоохрана ничего не слышала? Такое тихо не пройдёт, — Мауна взяла ладонь Амаи, и освободила от бремени пустой бутылки, размотав ткань.

— Она настрого запретила её тревожить, ни в коем случае. Кроме того, сйятльная Ва-Амая имела привычку… — Анвейса помотала рукой в воздухе, — …извергать еду, об этом телоохрана тоже знала.

Мауна дала сосуд Анвейсе. Теперь у неё оказалось две бутылки.

— А что во второй?

— Ещё яд, до него она уже не добралась, — та снова поболтала полную на свету.

Мауна разлеглась по Амае, обняла её, она знала, что будет холод, но не ожидала, что такой… холодный. Она полежала так, и всё, что видела, это подол платья Анвейсы, что стояла рядом, не отходила. Захотелось пригладить её: пригладила ей уши обоими ладонями, и Амая оказалась непослушной, твёрдой; подумалось: стоило чаще так гладить, пока была жива, вот ещё вчера надо было, и каждый день надо было, наверное, например, утром и вечером, а можно ещё и среди дня.

Мауна поцеловала её в нос, а затем перейдём нале…

— Нет-нет, Хозяйка, — рука на плече, — это не надо. Это плохо.

— Да как же не надо.

— В ней полно яда.

— Втай ничего, это ничего… Я тоже не сладка.

Она бездумно обнажила Амае зубы. Эх, какие, не ахти.

— Дай я её утру.

Анвейса похлопотала, что-то нашла, и Мауна утёрла Амае скулу, нос. Из носу пошла пена, утёрла. Ещё пошла. Ещё раз.

— Это не кончится, этого там полно.

Обнаружилось, что такое это «что-то»: в руке Мауна держит свой же андарианский платок, что подарила Амае. Взяла её ладонь, попробовала сцепиться с ней; раньше это было легко, теперь это — очень трудно; надо быть честным — невозможно.

— Не могу сцепить ладони, Анвейсь. Раньше было просто. Знаешь, мы однажды так взяли друг друга, так сильно, что я её всю расцарапала, — рассказывала Мауна, глядя на стенку. — Знаешь, она была очень хорошей Вестающей.

Та внимательно наблюдала за Мауной, держа ёмкости перед собой на груди. Тайра, забывшись, обнимала колонну кровати.

— Хозяйка, — очень аккуратно, тихо спросил Таар. — Приступить к приготовлениям?

— Да… да.

Он вышел.

— Как же теперь? — спросила Мауна, вообще.

— Я могу её завернуть в ткань сама, — поставила бутыли Анвейса, — да вообще всё могу, но в нашем случае куда вернее, если всё сделает Ашаи-Китрах. В Баше должна быть Ашаи по траурным делам, — нахмурилась она, задумавшись.

Уруз показал на лук и копьё:

— С этим что, Хозяйка? Непонятно, что здесь с оружием, — смотрел он на них, почёсывая загривок.

— Я знаю. Я всё знаю. Я всё понимаю. Забери, забери.

— Что ж. Хозяйка, тогда мы сйятльную Вал-Амаю… Мы всё тут приведём, как надо. Поможешь, — Анвейса сказала Тайре. — Иди ещё кого позови, Хизаю позови.

— Я помогу, — сказала Мауна.

— Нет-нет, не стоит, безупречная, — уверенно закивала Анвейса. — Мы сами, это дело… такое…

— Нет, я останусь. Что делать, Анвейсь?

Та посмотрела на Хозяйку, деловито почесала руку.

— Пласису рукава подвязать.

Что Мауна и начала делать, вытаскивая шлейфы из-под рукавов, чтоб подвязаться крест-накрест через грудь, чего — тут ей подумалось — не делала много лет: Вестающие предплечья-плечи не обнажают и игнимару практически никогда не жгут — большинство так вообще толком не умеют, а многие — полностью разучились. То, что у обычных Ашаи вызывает мгновения, у неё заняло минуты. Она повернулась, злясь на себя, перед ней очутилась карта Империи, и Мауна кое-что заметила.

Флажки: в центре Империи скучковались почти все, полностью нарушив настоящее расположение Вестающих (шестьдесят один). Вверху, на севере, даже за Империей, четыре флажка сделали одинокий квадрат. Внизу было ещё два: у берега Южного моря — один из них, и почему-то чёрный, не красный. Мауна взяла его, рассмотрела — его обмакнули в чёрное, похоже, в тентушь. Ещё один, последний, находился прямо посреди Южного моря.

— Тайра, иди сюда.

— Да, Хозяйка?

— Скажи Хизае, скажи Медиуму… Сиру Мелиму, вот всем скажи: флажки не трогать.