Исповедь хакера - version 2.0 (джен)

Несмотря на слова медсестры, обед я решил пропустить. Вместо этого я пошёл бродить по приюту в поисках укрытия. На первом этаже жилых помещений не было. В самом конце коридора правого крыла был кабинет директора, затем несколько классов — математики, биологии и психологии. Затем был кабинет медсестры, довольно большой — в её распоряжении было что-то вроде приёмной и комната, в которой стояло несколько кроватей — на случай чего-то серьёзного, вероятно. В приёмной была ещё одна дверь, но куда она вела, я не знал.

В центральной части здания ни на одном из этажей не было ничего, кроме здоровой скользкой лестницы, высоких окон и подоконников, на которых можно было без проблем сесть вдвоём, такие они были широкие. Под лестницей была неприметная дверь, ведущая в подвал, в прачечную. Там было открыто, и я решил заглянуть внутрь. Вдоль дальней стены стояло четыре стиральные машины, над которыми на стене были подписи, призванные напомнить, что носки вместе с наволочками и белое вместе с чёрным и цветным лучше не стирать. Справа от двери был стеллаж с разными моющими средствами, а ещё кран и несколько старых железных тазов, видимо для извращенцев, любящих стирать вручную. Слева у стены была гора вещей на стирку.

Ещё раз внимательно оглядев помещение и решив, что в случае чего, можно спрятаться и здесь, я пошёл разведывать дальше. В левом крыле были остальные классы, столовая и ещё одна лестница вниз, ведущая, как оказалось, на кухню. Оттуда я поспешил уйти, пока меня никто не заметил. На второй этаж я заходить не стал, чтобы не столкнуться с кем-нибудь из учеников, и пошёл сразу на третий. Но и там я долго не задержался — на самом верху жили преподаватели и директор. Но прежде чем вернуться вниз, я решил подняться ещё чуть выше — на чердак.

На чердаке было довольно любопытно. Там стояла какая-то сломанная мебель, коробки со старыми учебниками и тетрадками, какая-то одежда прошлых десятилетий. На самом деле, если здесь поковыряться, наверняка можно было бы найти много интересного. У противоположной от входа стены была ещё одна дверь, судя по звукам, доносящимся из-за неё, ведущая в башенку с часами. К сожалению, дверь эта была заперта, так что подняться на самый верх мне не удалось. Но на чердаке мне понравилось, и я решил остаться именно здесь. Усевшись с ногами в стоящее в углу старое мягкое кресло с рваной обивкой, я наконец-то спустя полгода достал из рюкзака свой гейм-бой, вставил в него батарейки с картриджем и начал играть. О, как же я соскучился по своим играм! Оторваться я смог, только когда перестал видеть, что происходит на экране — на улице стемнело, а где включается свет на чердаке, я не нашёл.

В темноте ни читать, ни играть я не мог, рыться в коробках тоже лучше было при свете, поэтому я решил начать обдумывать план побега. Во время уроков и обеда по коридорам никто обычно не ходил, так что сбегать лучше было именно в это время. К сожалению территория приюта хорошо просматривалась, но если бежать быстро и не застревать у ограды, поймать меня не должны были. Размечтавшись, как я сбегу отсюда и отправлюсь пешком до парома в Ирландию, я не сразу заметил, что больше не один. Если бы я вовремя услышал, как открывается дверь на чердак, я успел бы спрятаться, но увы. Из мыслей меня вырвал громкий стук, вслед за которым зажёгся свет, я дёрнулся было бежать, но меня схватили две пары рук. Проморгавшись, я увидел, что поймали меня уборщица с медсестрой.

— Я тебе что сказала про приёмы пищи, а?! — медсестра встряхнула меня за шкирку, а потом ещё и отвесила подзатыльник. — Не пропускать! А ты тут по чердакам прячешься! Быстро вниз!

Вдвоём они отконвоировали меня вниз, после чего уборщица пошла по своим делам, а медсестра довела меня до столовой, затолкала внутрь и ещё раз наподдала на прощанье. Всё это было ужасно обидно и унизительно — ужин уже начался, и в столовой уже собрались все. Злой, как чёрт, я подошёл к раздаточному окошку, забрал у тётки-поварихи поднос с едой и уселся с ним за первый попавшийся свободный стол. Есть хотелось безумно, но когда я себе представил, как все эти дети будут ржать, увидев, с какой жадностью я набрасываюсь на нормальную еду, аппетит моментально пропал. Настроение было ещё хуже, чем утром, но вселенной, видимо, казалось, что мне ещё недостаточно хреново. Потому что ничем другим я не мог объяснить то, что ко мне тут же подсел какой-то придурок, судя по роже и говору — местный, и начал докапываться.

— Ну и кто это у нас тут такой рыжий, а? — он придвинулся ко мне ближе, чем это было необходимо, и пихнул меня локтем в бок. — Ирландец, что ли?

Последний вопрос ещё больше укрепил меня во мнении, что он британец. И так меня всё это выбесило, что я не выдержал и, повернувшись к этому придурку лицом, высказал ему всё, что о нём думаю. И скрывать своё происхождение смысла я не видел, поэтому принципиально заговорил по-ирландски.

— Да, урод, прикинь! Ирландец! И что ты мне сделаешь, а? Будешь выёбываться, получишь в морду, сука. Я тебя предупредил!

Конечно же, ирландского он не знал, но на это я и рассчитывал — я чертовски устал от всего и очень хотел снять напряжение, пусть даже и подравшись. Парень не подвёл — услышав незнакомую речь, презрительно скривился и продолжил прикапываться ко мне.

— Ты что, даже английского не знаешь? Придурок. Как тебя вообще сюда взяли, если ты нормально говорить не умеешь? Ты хоть понимаешь, что я тебе говорю, кретин?

О, я прекрасно понимал, что он говорит! И про придурка, и про умение нормально говорить, и про кретина. Сдерживаться больше я не стал и тут же со всей дури врезал ему, попав в челюсть. Впрочем, драться в столовой, при посторонних, которые могли встать на сторону этого придурка и отметелить меня в лучшем виде, я не собирался, так что не стал дожидаться, пока он сообразит дать мне сдачи, и выскочил в коридор. Но к моему удивлению вслед за мной никто не вышел. Пожав плечами, я неспеша пошёл к центральной лестнице — на чердаке меня уже один раз нашли, так что стоило попытаться организовать себе берлогу в прачечной. За моей спиной хлопнула дверь, и я обернулся. Но из столовой вышел не тот придурок, а какой-то другой ребёнок, издалека я так и не понял, парень это или девчонка. А тот даже не стал смотреть по сторонам и сразу отправился на лестницу левого крыла. Порадовавшись, что не пошёл на чердак по той же лестнице, я проводил ребёнка взглядом и отправился в прачечную.

В прачечной выключатель был у самой двери на уровне талии взрослого человека, так что со светом проблем не возникло. Плотно закрыв за собой дверь, я соорудил себе что-то вроде гнезда в куче нестиранных шмоток и устроился там с приставкой. Тут, пожалуй, было даже удобнее, чем на чердаке — в кресле особенно не повертишься, а тут можно было устроиться в абсолютно любой позе, хоть сидя, хоть лёжа, хоть вверх ногами. Так я провалялся с игрой до глубокой ночи, пока не начали садиться батарейки. Сохранившись, я решил всё-таки лечь спать, но вставать мне было лень, так что свет пришлось гасить дистанционно — ботинками.

Ботинки эти были моей гордостью — самой лучшей находкой за все полгода моего бродяжничества. Они были совсем новые, видимо, ребёнок, которому их купили, вырос из них, так ни разу и не надев. Стояли аккуратно в родной коробке около мусорного бака, наверное как раз на случай, если они понадобятся кому-нибудь, у кого нет денег на обувь. Они были мне чуть-чуть великоваты, но зато тёплые, и я просто не мог их оставить. Был у них и ещё один плюс — они были невероятно тяжёлые, с толстой подошвой, так что бить ими кого-нибудь наверняка должно было быть больно. К счастью, мне эта их особенность на улице ни разу не пригодилась, но кто знает, как моя жизнь сложится дальше. Сейчас, например, их тяжесть пришлась очень даже кстати, чтобы вырубить свет одним прицельным броском по выключателю.

Но заснуть сразу я не смог, не знаю почему. Я крутился и так, и сяк, перекладывал под собой вещи, но всё было не то. Промучившись так с полчаса, я решил, что если я пройдусь до комнаты и возьму себе подушку, хуже точно не будет. Никакой гарантии, что это поможет, не было, но лежать без дела тоже не хотелось. Искать в темноте обувь я не стал и пошёл в носках — не так уж холодно было в здании, и к тому же босиком было тише. До второго этажа я дошёл без проблем — из-за окон на лестнице было светло; наверху же, в коридоре, окон было меньше, а значит — и темнее. Но найти нужную дверь это мне не помешало. Как можно тише я вошёл в комнату и направился к пустой кровати, как вдруг где-то сбоку зажёгся свет, в первую секунду показавшийся мне невероятно ярким. От неожиданности я вздрогнул и метнулся в сторону, дальше от источника света.

— Привет, — раздался хрипловатый шёпот, и я обернулся. На второй кровати, приподнявшись на локте, лежал блондинистый длинноволосый мальчишка, тот самый, которого я мельком видел в коридоре и не понял, парень он или нет. Окинув его быстрым взглядом, я отвернулся и дошёл, наконец, до своей кровати. Там лежали две стопки вещей — постельное бельё с полотенцем в одной и кое-какая одежда в другой. Вытащив из-под покрывала подушку, я повертел её в руках и решил всё-таки сунуть её в наволочку. Блондин, похоже, ждал от меня какой-то реакции, и я не стал его разочаровывать.

— Я думал, ты уже спишь.

— Ты говоришь по-английски? А почему в столовой не стал? — за моей спиной раздался скрип, видимо, мальчишка сел на кровати, но я не стал оборачиваться.

— Потому что я с мудаками на их родном языке не общаюсь, — больно много чести, подумал я вдогонку, но озвучивать не стал. Общаться мне сейчас ни с кем не хотелось, мыслями своими я уже был внизу. Закончив запихивать подушку в наволочку, я собрался уходить, но блондин меня окликнул.

— Подожди! Почему ты решил, что это его родной язык?

Я закатил глаза. До чего же настырный парень! Откуда только такие берутся?

— У него типичный британский акцент, — я решил всё-таки пояснить свою мысль. — А ты явно не местный, хотя живёшь тут уже давно.

На самом деле, мне очень хотелось посмотреть на выражение его лица, но я не стал оборачиваться и поспешил выйти, понимая, что в противном случае я завязну с разговорами на два часа. Парень действительно не был англичанином, у него чувствовался лёгкий акцент, но определить, откуда он, я не мог. Уж очень специфически у него прозвучало приветствие*.

Как ни странно, с подушкой дело пошло лучше — стоило мне обнять её покрепче, как я отключился. Хотя, возможно, дело было вовсе не в подушке, а в том, что я наконец-то достаточно устал. Но в итоге я сильно проспал из-за отсутствия окон в прачечной и едва не опоздал на уроки. Идти учиться не хотелось — я слишком отвык от этого, но рисковать и нарываться на то, что меня опять будут искать, мне хотелось ещё меньше. Я не мог позволить себе лишиться такого отличного места, где бы меня никто не дёргал.

В класс я вошёл едва ли не со звонком — пришлось поискать, куда идти, — и уселся на заднюю парту у окна, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание. Но мой план с треском провалился — сегодня был какой-то тест, именно его я, оказывается, написал накануне по требованию директора, да ещё и набрал неприлично высокий балл за него. Естественно, на меня все пялились, пока учитель обо мне говорил, а потом ещё минут пять перешёптывались, обсуждая всё это. Я невольно прислушался к шепоткам и к собственному неудовольствию обнаружил, что с лёгкой руки придурочного англикашки ко мне уже прилипли кличка Рыжий. Как будто мне мало того, что мне имя другое придумали! И потом, я ведь не рыжий совсем! Просто волосы так отсвечивают на свету… В общем, я только сильнее убедился — надо было валить отсюда, и поскорее. За окном ничего интересного не было, и я вытащил из рюкзака гейм-бой. За ночь батарейки немного отлежались, судя по тому, что огонёк опять горел достаточно ярко, так что на пару уроков этого должно было хватить. Но мысли мои были заняты вовсе не игрой, я обдумывал план побега.

Урок пролетел на удивление быстро, наверное потому, что я был занят своими делами, а не всякой учебной ерундой. В течение всего занятия я постоянно ловил на себе взгляды одноклассников — иногда заинтересованные, иногда недовольные, — так что на время перемены я предпочёл скрыться под лестницей правого крыла. На разговоры я не был настроен. К счастью, мне успешно удавалось избегать общества других детей до самого окончания занятий, после чего я отправился в свою берлогу в прачечной.

Я был настроен решительно. Торчать тут до совершеннолетия в мои планы не входило, а сбегать надо было как можно скорее, пока я не растерял все навыки выживания. Убедившись, что все отправились на обед, я поднялся на второй этаж в «свою» комнату и забрал оттуда часть выданных мне вещей — шарф и тёплое пальто. Больше мне ничего не было нужно, так что я поспешил вниз, пока народ не начал разбредаться из столовой. Меня слегка трясло от предвкушения, и я не мог дождаться, когда же наконец свалю из этого места.

Обед закончился — в коридоре сразу стало шумно, а потом все разошлись по комнатам делать уроки — снова всё стихло. Погода, казалось, играла мне на руку — с самого утра шёл дождь, и никто не рвался на улицу гулять, так что меня не должны были сразу же поймать. Осторожно выглянув в коридор и убедившись, что поблизости никого нет, я добежал до входной двери и, не без труда открыв её, выскочил на улицу. Сто шагов. От входа до ограды ровно сто моих шагов, я считал. Метров пятьдесят грубо. Может, чуть меньше. Всего несколько секунд — и я на свободе. Расстояние между прутьями достаточно большое, чтобы такой тощий и мелкий мальчишка, как я, мог протиснуться.

Ещё раз оглядеться, вдох, выдох… Вперёд! Это были самые долгие секунды в моей жизни. Казалось, я никогда не добегу до этой ограды. Ноги разъезжались в лужах на подъездной дорожке, глаза заливал дождь. Нехорошая какая-то тенденция вырисовывалась — сбегать в неизвестность под дождём. Да сколько же можно уже? Ограда как будто не приближается совсем! Но нет, вот она, добежал-таки. На секунду я остановился отдышаться и убрать с глаз мокрую чёлку, затем поправил одной рукой сползающий с плеча рюкзак, а другой рукой собрался ухватиться за один из прутьев ограды. Но я не успел даже пальцы сомкнуть, как мою руку словно обожгло, а ладонь сама сжалась вокруг металлического прута. Кажется, я закричал — не то от боли, не то от страха. Руку сковало спазмом, меня всего колотило, и я никак не мог отцепиться от ограды.

Дальнейшие события в моей памяти отложились плохо, смазанно как-то. Сам ли я смог оторвать руку от ограды, с посторонней ли помощью — не знаю. Помню только, что упал на грязную мокрую землю, в глазах всё расплывалось, в ушах звенело, рука всё ещё сильно дрожала, я никак не мог отдышаться и не очень понимал, где я вообще нахожусь. Чьи-то голоса над головой доносились, словно сквозь слой ваты, чьи-то руки подхватили меня под мышки, чтобы поставить на ноги, но я не удержался и снова начал падать. Меня куда-то тащили, и опять голоса, голоса…

Прочухался я в кабинете медсестры — обнаружил себя лежащим на кушетке в приёмной, а медсестра бинтовала мою руку. Во всём теле была слабость, но в остальном я чувствовал себя весьма сносно, даже рука не болела.

— Ну что, беглец? Как ты? — спросила медсестра, заметив, что я пришёл в себя.

— Что это было такое? — я ушёл от ответа, меня сейчас действительно больше беспокоило не своё состояние, а то, что ему поспособствовало.

— Ограда под напряжением. Тебя стукнуло током. Но, похоже… — она не договорила, я подскочил на кушетке и перебил её.

— Что значит, под напряжением?! Вы с ума сошли?! Зачем вы по ограде ток пускаете?!

— Эй, тише, тише! Чего ты расшумелся? Это распоряжение Ватари, для вашей же безопасности, чтобы никто посторонний не мог пробраться внутрь.

— Кто посторонний? Издеваетесь? Кому нужны приютский дети?

Медсестра вздохнула и принудительно уложила меня обратно на кушетку.

— Что ты у меня-то спрашиваешь? Я эти вопросы не решаю. Вот придёт Роджер поговорить с тобой, у него и спросишь.

— Ну что ему от меня надо? — заныл я. Нет, я прекрасно понимал, что меня будут отчитывать за попытку побега, но выслушивать всё это мне не хотелось, и я надеялся надавить медсестре на жалость, чтобы она уговорила директора отложить разговор хотя бы до завтра.

— А то ты не догадываешься, — она скептически посмотрела на меня, приподняв одну бровь, и покачала головой. — Полежишь тут до ужина, я послежу за твоим состоянием на всякий случай. На первый взгляд, всё нормально, но мало ли. Роджер подойдёт чуть позже, так что у тебя есть время придумать достойное оправдание своему поведению.

Не сработало. Я вздохнул и отвернулся к стене. Ощущение было такое, будто я попал не в приют, а в тюрьму строгого режима. Ну правда, кому нужны жалкие сироты, пусть даже и умные, чтобы организовывать такую серьёзную защиту от внешнего мира? Больше было похоже, что всё это было сделано, чтобы никто не мог сбежать… Настроение упало ещё ниже, хотя казалось бы — куда уж больше… После сегодняшнего стало ясно, что сбежать так легко, как я полагал, не получится, но я ещё больше уверился — оставаться тут нельзя. Я готов был вырваться на свободу любой ценой.

Роджер явился ближе к ужину и начал компостировать мне мозги на тему того, как безответственно и глупо — недостойно воспитанника Вамми-хауса — я поступил, попытавшись сбежать. Долго выслушивать этот бред я не стал.

— А с чего вы взяли, что я вообще хочу торчать в этом вашем дурацком приюте?! Я не собираюсь становиться ничьим наследником или кем-то ещё! Что вы от меня все хотите?! Зачем вы по ограде ток пускаете?! Чтобы никто не сбежал?! Что тут у вас, тюрьма?!

— Наглец! — Роджер отвесил мне звонкую пощёчину. — Как ты со старшими разговариваешь?! Ты должен быть благодарен, что тебя взяли сюда, а не отправили в колонию для малолетних преступников! Ещё раз что-то подобное повторится, и я не посмотрю на то, что телесные наказания запретили. Сидеть не сможешь, обещаю.

— Вы не имеете права, я гражданин Ирландии, — я насупился, понимая, что реально ничего не смогу сделать, если Роджер решит меня отлупить, но и просто смириться я не мог.

— Больше нет, — отрезал Роджер. — И советую забыть, что вообще был им когда-то.

А вот это было ещё обиднее и унизительнее, чем пощёчина. Я не выдержал и, чтобы не расплакаться от обиды, выкрикнул:

— Да чтоб вы все сдохли! Чёртовы британцы! Правильно папа с Лорканом против вас воевали!

Да, я по жизни не был общительным и старался держаться от всех подальше, но если меня намеренно провоцировали и выводили из себя, я срывался и вовремя остановиться и заткнуться уже не мог. А понимал, что перегнул палку, когда было уже поздно. То же самое произошло и в этот раз. Я наговорил лишнего и, естественно, получил по губам. Первым порывом было дать сдачи, но от рукоприкладства я всё-таки сумел сдержаться, иначе неизвестно, чем бы всё это закончилось. На ужин Роджер буквально приволок меня в столовую, хорошо хоть над душой стоять не стал, так что я просто отсидел в углу всё отведённое на еду время, а потом ушёл в прачечную спать.

* * *

Потянулись однообразные дни, одинаково серые и тоскливые. Утром я просыпался от шума в коридоре и едва успевал добежать до класса, и то не всегда. Иногда настроения идти на уроки не было совсем, и тогда я просто зарывался глубже в гору нестиранных вещей и спал. На обед я не ходил принципиально, предпочитая бродить по территории приюта, пытаясь найти хоть какую-то лазейку в ограде или что угодно ещё, чтобы можно было сбежать. На ужин я приходил, только когда меня ловил кто-нибудь — медсестра, уборщица, учителя или Роджер. Всё остальное время я старался проводить в прачечной. Но в один из дней моё «гнездо» разорили — устроили стирку, и мне пришлось перебираться на чердак.

С каждым днём надежда покинуть Вамми-хаус таяла, а в голову всё чаще стали забредать разные мысли. Сначала я от них отмахивался, но постепенно они становились всё привлекательнее и привлекательнее. Настроения не добавляли и взаимоотношения с другими детьми. Кроме тех двух странных бесед в первый день, никто больше не пытался со мной законтачить. Конечно, я сам в первую очередь держал дистанцию и был, в общем-то, рад отсутствию обшения, но всё равно было неприятно. Наверное, потому, что нежелание общаться было обоюдным и сопровождалось явной демонстрацией неприязни ко мне. Складывалось ощущение, что я у них последний кусок хлеба изо рта вынимаю. Я искренне хотел надеяться, что эта неприязнь связана с чем угодно, кроме учёбы, но, если честно, скорее всего именно с учёбой она и была связана. А вернее с оценками. Несмотря на то, что я прогуливал, не делал домашние задания и до сих пор не потрудился взять у учителей учебники для себя, я всё равно был одним из лучших в классе. Меня по результатам опережали только двое — тот парень, с которым я должен был делить комнату, и ещё один странноватый мальчишка, слишком спокойный и уравновешенный для своего возраста.

Старшие ребята были ещё более странными и откровенно меня пугали. Они все были больше похожи на психов, чем на обычных подростков. Некоторые постоянно вздрагивали и озирались, как будто боялись кого-то. Некоторые могли зависнуть на ровном месте, погрузившись не то в транс, не то просто в свои мысли. Выглядело это ещё более пугающе, чем мания преследования. Я уже молчу про то, что все они явно мало спали и выглядели, как зомби. Впрочем, ничего удивительного в этом не было — при том, что все взрослые считали держать ограду под высоким напряжением нормальным, значит, и такое состояние воспитанников не было по их мнению чем-то необычным. Мне всё это не нравилось, и я готов был абсолютно на всё, чтобы не стать таким же, как все остальные.

К концу января у меня в голове сформировался чёткий план действий. Сбежать из этого жуткого места у меня не вышло, но свободы меня лишать не смел никто. Моя жизнь уже давно принадлежала только мне, значит и распоряжаться ей мог только я. И если быть свободным и живым одновременно у меня не получалось, я предпочитал быть свободным. Было двадцать шестое января — я навсегда запомнил этот день, не знаю, почему. Утром на уроки я не пошёл — это было самое удобное время, все заняты, никому нет дела до какого-то малолетки, тем более, что я и раньше пропускал уроки, так что меня не должны были хватиться.

На чердаке все окна были закрыты, а с более низких этажей прыгать не имело смысла — только ноги переломать. Мне казалось, что это самый простой способ — всего лишь один шаг и всё, больше от тебя уже ничего не зависит. Но нужно было всё-таки забраться повыше. Бить окна я не собирался, так что единственным выходом оставалась запертая дверь в часовую башню. Правду говорят — охота пуще неволи… Мне настолько припёрло, что после некоторой возни я смог вскрыть замок и выбраться с чердака. Но к сожалению, там, где я оказался, никаких окон не было, а чтобы попасть на самый верх башенки, нужно было воспользоваться люком в потолке, вот только никакой лестницы, которую можно было подставить к люку, поблизости не наблюдалось. Зато в противоположной стене была ещё одна дверь, которая оказалась не заперта. Пройдя в неё, я оказался во второй части чердака, где я ещё не бывал. Чтобы попасть туда, надо было подниматься по лестнице, проходящей в левом крыле, где жили старшие ребята, а я старался там не появляться. В этой части чердака было не так пыльно и захламлено, а одно из окон было приоткрыто. Через него я и выбрался на крышу.

Стоять на самом краю было странно. Немного страшно, но гораздо больше любопытно. Один шаг, всего один шаг… Интересно, я успею почувствовать боль от удара или?..

— Зря теряешь время. Ничего у тебя не выйдет, — раздалось у меня за спиной, и я от неожиданности едва не рухнул вниз.

Обернувшись, я увидел высокого темноволосого парня. Это был кто-то из старших ребят, я иногда видел его в столовой, но не знал, как его зовут. Не понятно было, почему я сразу его не заметил, когда только вылез на крышу. Но, может быть, я просто был в слишком взвинченном состоянии и не замечал ничего вокруг себя.

— По-почему не выйдет? — мой голос слегка дрогнул от волнения. И правда, почему он решил, что у меня не получится? Думает, я струшу и не шагну?

— Рано ещё, — он пожал плечами так, словно это было что-то совсем очевидное. — Нет, ты, конечно, можешь попробовать… Но я не советую. Не думаю, что тебе понравится провести остаток жизни в инвалидном кресле. Вот через десять лет всё получится. А сейчас… Нет. Не советую, — он снова пожал плечами, потом махнул мне рукой и направился к чердачному окну, через которое я вылез на крышу. — Ладно, бывай, парень.

Парень скрылся, а я так и остался стоять в полном офигении. Всё это было настолько дико, что я даже не сразу заметил, как пошёл снег. Почему рано? Откуда взялась эта цифра — десять лет? Почему он был так уверен в своих словах? И… Я встряхнул головой. Он ни на секунду не усомнился в том, что я могу покончить с собой, ну или не показал виду, что усомнился. Неужели со стороны я выгляжу настолько отчаявшимся? Или он специально так сказал, чтобы не спровоцировать меня на прыжок вниз? Всё-таки тут все были какими-то слишком уж странными. В одном этот парень был точно прав — становиться инвалидом я не хотел, а в случае неудачи меня ждало именно это. Я ещё раз глянул вниз. Было высоко, но вот достаточно ли для того, чтобы убиться? В этом я уверен не был, так что, тяжело вздохнув, я полез через окно обратно на чердак. Этот вариант однозначно был не самым удачным. Но это не значило, что я сдался.

Тянуть со следующей попыткой я не стал. Этой же ночью я пробрался в свою комнату и забрал оттуда простыню со своей кровати. К счастью, на этот раз сосед спал крепче, так что лишних вопросов удалось избежать. Всю ночь я сидел на чердаке и рвал простыню на полоски, чтобы сделать что-то вроде верёвки. Конечно, осталось много лишнего материала, но это были уже не мои проблемы. Весь следующий день для отвода глаз я провёл на занятиях, но не мог ни на чём сосредоточиться, и пара учителей даже поинтересовались, всё ли у меня нормально. У меня всё было прекрасно — я был буквально в нескольких шагах от свободы.

Когда все отправились обедать, я зашёл в пустой класс, водрузил стул на парту, забрался на эту конструкцию и с трудом привязал свою импровизированную верёвку к потолочной балке. Петлю на шею, вдох, выдох, шагнуть со стула, сбивая его с парты на пол. Видимо, я сделал что-то не совсем так или недостаточно хорошо разобрался в вопросе. В кино повешенные умирали сразу же, как только лишались опоры под ногами. Мне же стало отчаянно не хватать воздуха, руки рефлекторно вцепились в удавку, пытаясь ослабить давление на шею, перед глазами поплыли цветные пятна. А потом откуда-то издалека я услышал чей-то крик. Что-то вроде «помогите» или «на помощь». Я почти потерял сознание, когда воздух внезапно снова стал поступать в лёгкие — меня спасли. О, как же я кашлял! Я не мог сделать вдох, чтобы меня не скрутило в приступе кашля. Оказалось, кричал тот белобрысый мальчишка с вечно отсутствующим видом — Ниа. Из разговоров я понял, что вместо обеда он обычно ходит на дополнительные занятия по математике и логике как раз в этом классе. Вытащил меня один из учителей — тот самый, с которым Ниа должен был заниматься. Он как раз шёл в класс и услышал крики. Ну и фактически сорвал мне план «побега».

* * *

Следующие несколько дней мне пришлось выждать — медсестра очень на меня ругалась и пригрозила, что если я буду и дальше дурить, то со мной будут серьёзно работать психотерапевт и психиатр. Угроза не произвела на меня должного впечатления, но затаиться мне пришлось — наверняка какое-то время за мной планировали следить. Конечно, вряд ли у них что-нибудь бы вышло, но очень наглеть тоже не стоило.

В ходе моей давнишней разведки на предмет возможности побега я узнал, что на территории приюта есть пруд. Зима на юге Англии была недостаточно холодной, чтобы он замёрз, так что сейчас я решил им воспользоваться. Из оставшихся кусков простыни я соорудил ещё одну верёвку, нашёл в одной из коробок на чердаке чьи-то старые двухкилограммовые гантели и, полностью готовый, отправился в свой день рождения на берег пруда топиться. Дело было утром, все должны были быть на уроках, и мне никто не должен был помешать. Ну кто же знал, что я буду прогуливать занятия не один?!

Возвращаться было больно — видимо, я успел наглотаться воды. Приступы кашля при каждой попытке вдоха были ещё жёстче, чем когда я вешался. Грудь горела огнём, перед глазами всё плыло, было чертовски холодно, даже когда я сквозь уползающее сознание почувствовал, как меня закутали во что-то большое и мягкое. Откуда-то издалека до меня доносится чей-то ласковый и успокаивающий голос, но слов я разобрать не мог.

Окончательно я пришёл в себя уже у медсестры, в комнате, соседствующей с приёмной. Рядом со мной у кровати сидел один из старших ребят, его я видел реже всех остальных. Парень этот был достаточно высокий, бледный, с блёкло-серыми волосами. У него было невероятно грустное, но доброе лицо, и я впервые за все время своего пребывания в Вамми-хаусе увидел что-то, похожее на сочувствие и понимание в чужих глазах.

— Хорошо, что ты очнулся, — парень улыбнулся одними уголками губ, но глаза его так и остались печальными. — Я сказал медсестре, что ты поскользнулся и свалился в пруд. Надеюсь, она поверила. Если к тебе приставят врача, он начнёт выносить тебе мозг задушевными беседами и пичкать таблетками. Сомневаюсь, что тебе это надо. Отдыхай.

Он погладил меня по руке, поднялся и вышел, а я даже не успел его поблагодарить за то, что прикрыл меня перед медсестрой. Похоже было, что он знал, о чём говорил. Значит, не мне одному было в тягость находиться здесь. Возможно, при других обстоятельствах мы с ним могли бы подружиться. Но даже такого проявления внимания и сочувствия было недостаточно для того, чтобы я передумал и решил остаться в приюте.