Какаши Хатаке на тренировке и в бою (джен)

И вот она на болоте, скачет по кочкам, стараясь не упустить шуструю добычу. Добыча — ниндзя в защитной форме Конохи — мелькает впереди среди редких осин, не подпускает близко, но и не отрывается. Будто играет.

Он в ее вкусе: выше, с хорошими плечами, быстрый в движениях. Последнее особенно важно, потому что ему нужно быть проворным, чтобы увернуться от шурикенов. Смысла нет кидать их по одному, смертоносные звездочки шипят рассерженными осами, вгрызаются в деревья, взметывают землю. Какая-то из них попадает в цель — наметанным глазом Мэй замечает капли крови на земле. Противника не видно. Его нет ни справа, ни слева, ни вверху. Спрятался под землей, — вздрагивает она от азарта. Теруми Мэй любит поиграть и совсем не любит слабых противников.

Жаль, что сражаются они не в постели.

Мэй складывает печати, и воздух свистит под изящными тонкими пальцами. Один глубокий вдох, чтобы наполнить чакрой легкие, и с губ льется обжигающая лава. Сожаление становится острее: у парня нет шансов — раненный, почти без чакры, и уворачиваться в этой яме ему некуда. «Погребение» — хорошее дзюцу, кто-то другой мог бы попасться на удочку, но не она. Недаром Мэй считают первым претендентом на пост Мизукаге. Не зря она несколько лет возглавляла ойнинов, туманных охотников.

Да, не повезло Листу. Она слишком быстра. Слишком большой объем чакры. Слишком… да что там. Всех превзошла и всех победила!

Опустив руки, Теруми Мэй оглядывает поле недолгого боя. Лава тускнеет, остывая, волны разбегаются эпицентром от того места, где пять минут назад нестерпимо ярко вспыхивала молния в руке парня с протектором Листа. Пять, ну, может пять с половиной. Хоть бы раз мужчина продержался против нее подольше…

Мей раздраженно сдувает прядь волос, упавшую на лицо. В спину легонько толкает воздух, перемещение вытесняет небольшой объем, равный объему тела… Ничего не берется из ниоткуда. Мей зябко передергивает плечами: она не любит, когда кто-то стоит у нее за спиной.

— Да, тебе не показалось, — говорит она холодно. — На территорию Тумана действительно пробрался лазутчик. Объявляю благодарность.

Йошико делает шаг вперед, чтобы поравняться с нею, смотрит снизу вверх. Она маленькая, хрупкая. Мэй недовольно морщится: она не любит маленьких женщин. Им куда легче найти себе пару. И на руках носить их легче.

Правда, и могила совсем небольшая нужна, — думает она мстительно, но настроение все равно падает.

— Теруми-сама, он мертв?

— Ты полагаешь, что можно выжить после такого? — раздражение усиливается, волосы снова лезут в глаза. Мэй откидывает пряди рукой, обводит жестом застывшее поле лавы. Йошико хмурится.

— Нет, но…

— Проверяй, если хочешь! Но не жалуйся потом, что голова болит!

— Да, Теруми-сама, — кротко соглашается сенсор, складывает печати, зажмуривается. Вслепую поводит головой, пытаясь отыскать хоть тень чужой чакры.

Мэй складывает руки на груди, ждет, гордо вскинув голову. Ждет, пока сенсору не надоест, а потом на миг искривляет губы в подобии усмешки, что-то вроде «я же тебе говорила». Йошико прижимает руку к сердцу, низко кланяется.

— Простите, Теруми-сама. Похоже, последней атакой вы действительно его накрыли. Я так и доложу Совету.

— Будь добра, — цедит Мэй.

Она не слишком довольна, что ее действия подвергнуты сомнению. Постоянное присутствие за плечом АНБУ Тумана — то ли телохранители, то ли наблюдатели, то ли палачи, — не дает расслабиться. Но Мей сдерживается и каждый раз, когда хочется обернуться и как следует врезать кулаком, напоминает себе, что претендент на должность Каге должен быть сдержанным. Сдержанной. Особенно в их деревне. Надо производить впечатление, ведь они хотят отойти от эры кровавого Тумана, не так ли?..

Она отворачивается, привычным жестом отбрасывает каштановую гриву за спину, и широким шагом идет к дому в ста метрах северней поля боя. Привычно покачивает бедрами, не столько для себя, сколько для АНБУ в маске демона, который, она чувствует, смотрит ей вслед. Теруми Мэй так слишком сильно отличается от других женщин, что всем чем только может старается на них походить.

Что, конечно, смешно, потому что она — лучшая куноичи деревни Тумана, у нее два Кекке Генкая, два, и даже те, кто не завидует ее способностям, в лучшем случае боятся, а в худшем хотят убить. Обычно — все вместе взятое.

— Я хочу отдохнуть, — властно говорит она, и тень за спиной отступает в сторону, не приближаясь к порогу. Закрыв за собой дверь, Мэй сотворяет барьер. Охрана это хорошо, но этот АНБУ не принадлежит к числу ее соратников, ее испытанных ойнинов, она не знает, чего от него ждать, и даже гадать не хочет.

Вторая дверь, внутренняя, отворяется с тихим скрипом.

— А, так и знала, что ты здесь.

Ее губ касается легкая улыбка. На стуле у дальней стены сидит тот дзенин деревни Листа, держась за раненое плечо. Его волосы опалены, маска наполовину порвана, жилета нет, а сквозь пальцы сочится кровь — но он жив. Счастливчик. Попал под удар в полную силу и все-таки выжил.

— Хотела бы я знать, как ты обманул Йошико, — говорит она, наливая в ковш ледяной воды из рукомойника, — у нее отличные поисковые техники.

— У меня тоже, и я знаю, как их блокировать.

— Хм. Тем лучше для тебя.

Она садится рядом, отводит его руку, деловито распарывает все равно уже поврежденный рукав. Смочив в воде льняную тряпочку, прикладывает к ране. Мужчина морщится, но стоически переносит болезненную процедуру. Мэй приходит в хорошее настроение.

— Итак, что просила передать мне Цунаде-сама?

— Цунаде-сама просила сообщить, что вы можете полностью рассчитывать на ее поддержку. В том случае, если вы победите на выборах…

— О, она сомневается, как мило, — бормочет Мэй, накладывая повязку.

— Она не сомневается, она дипломатически изъясняется, Теруми-сама.

— Пожалуйста, просто Мэй, — просит она, откидываясь на спинку своего стула. — Итак? Что будет, когда я выиграю выборы?

— Она предлагает мир между Листом и Туманом, госпожа.

Шиноби из Листа кланяется, серебристая голова склоняется к самым коленям, потом плавно поднимается.

— Дай мне взглянуть на твой знаменитый красный глаз, Какаши-Шаринган, — тянет Мэй, показывая ровные, белые зубы. Ничего похожего на остроконечные пилки, смотри. — Ты ведь его не использовал, не правда ли? Почему? Хотел произвести впечатление, так?

Какаши кивает, с деланным раскаянием разводит руками. Чуть морщится. А все-таки хорошие у него плечи, разворот что надо.

— Хокаге-сама велела мне не возвращаться без положительного ответа, Теруми-сама.

И голос тоже приятный. Не остывшее после боя возбуждение напоминает о себе.

— И какие же средства тебе велели использовать?

— Любые.

— Что ж, начинай, — соглашается Мэй с медленной, ленивой кошачьей улыбкой.

Если это будет дольше семи минут, она, действительно, подумает.