Потерянный рой (джен)

Литарис закрыл стеной проход, ведущий в темницу принцессы Луны, и поспешил к Кризалис. Она дожидалась его возле большого скопления маленьких серебристых кристаллов, освещающих узкий тоннель подобно льдистым звёздам ясный небосвод.

— Долго возился, — заявила недовольным тоном королева, развернувшись к верноподданному. — Возникли проблемы?

— Я бы сказал, ожидаемые трудности, — бесстрастно ответил он. — Пришлось разъяснить некоторые правила.

— Я ей всё уже доходчиво объяснила, — фыркнула она. — Это безмозглое животное не в состоянии понять с первого раза?

— Без понятия, — хмыкнул он. — Но лучше я сейчас потрачу несколько лишних минут, чем потом буду постоянно волноваться.

— Волноваться? — Змеиный язык облизнул кончики клыков. — Один раз повторить на языке боли, и она сразу станет послушной.

— Ты уже едва её не задушила, но почему-то я не увидел беспрекословного послушания, — произнёс Литарис с нотками возмущения и насупился.

— Предлагаешь мне молча выслушивать оскорбления? — рассердилась Кризалис.

— Я такого не говорил, — оправдался он. — Но если уж речь зашла об этом, то постарайся в следующий раз держать себя в копытах.

— Не моя вина, что эта сука не в состоянии держать свой поганый язык за зубами!

— Я только прошу контролировать себя. Нам не будет прока от холодного тела аликорна.

— Думаешь, я этого не понимаю? — бросила она. — Или ты считаешь, что я хочу загубить твою жизнь? Отправить в обличье этой твари жить среди них? За дуру меня принимаешь?

— Нет, — слегка опешил Литарис. — Просто напоминаю…

— Не нужно.

Не успело эхо раствориться в зыбкой тишине, как по тоннелю вновь разнёсся настойчивый голос матери:

— Тебе нужно быть пожестче с ней, иначе так и будешь постоянно пресмыкаться.

— Я не пресмыкаюсь. А психологическое давление куда эффективней грубой силы, — ответил Литарис немного раздражённо. — По крайней мере, в случае с пони.

— Ты так говоришь, потому что ещё не видел настоящих пыток, — кисло ухмыльнулась Кризалис. — Даже самый крепкий панцирь можно сломать.

— Я так говорю, потому что сотни раз добивался своего лишь силой слова, — уверенно заявил чейнджлинг. — А если дело доходило до физических пыток, то здесь решала атмосфера. Поверь, пегасу не нужно ломать крылья, чтобы заставить его подчиняться. Достаточно выдернуть несколько перьев с каменной мордой и пригрозить его ощипать. Так уж устроен менталитет большинства пони.

На самом деле Литарис только однажды, в качестве эксперимента, прибегнул к пыткам, а настоящие допросы он не проводил и десяти раз.

— С аликорнами, видимо, твои методы не работают.

— Если так рассуждать, то и твои — тоже, — фыркнул чейнджлинг. — Иначе мне бы не пришлось перед ней распинаться.

— Ты слишком мягок, поэтому она тебя не слушается, — заявила королева. — Со мной она бы не посмела пререкаться.

— Сильно в этом сомневаюсь.

Кризалис фыркнула.

— Я не в этом смысле, что ты подумала, — сказал Литарис и пояснил: — Просто я бы сильно удивился, если бы принцесса Эквестрии, могущественная богиня, способная управлять движением небесных светил, сразу бы забилась в угол и начала молить о пощаде, как беспомощный жеребёнок.

— А кто она сейчас, если не беспомощный жеребёнок? — усмехнулась королева. — Или со своими куриными мозгами она не в состоянии этого осознать?

— Она вовсе не тупая… хотя сегодня поступила крайней опрометчиво…

— Опрометчиво? — фыркнула Кризалис. — Выбирай слова, подходящие для этой твари. Незачем её возвышать.

— Я не пытаюсь никого возвысить, — возразил Литарис. — Но и принижать своего врага чревато.

— Боишься задеть самолюбие изнеженной принцессы, потому что она обидится и не захочет с тобой разговаривать? — иронично усмехнулась Кризалис.

— Не хочу, чтобы она видела во мне только безжалостного мучителя, готового ударить за любую неосторожно брошенную фразу.

— Страх — лучший способ добиться покорности.

— Как показывает практика, есть куда более действенные методы, — заявил Литарис со знанием дела. — Недаром принцессы столько времени управляют Эквестрией.

— В мире слепых и одноглазая станет принцессой.

— И сколько прока будет от такого правителя? Неважно, кем он будет управлять, всё равно рано или поздно загубит и себя, и других.

Кризалис нахмурилась.

— Что за бессмысленная полемика? К чему ты клонишь?

Нужные слова уже вертелись на языке, но в последний момент Литарис стиснул зубы. Сейчас было не лучшее время в очередной раз обсуждать политику королевы, особенно таким прямолинейным способом, какой пришёл ему в голову.

— Не тебе сидеть с пленницей, — ответил он серьёзно. — Поэтому позволь мне выбирать, как действовать.

Кризалис надменно ухмыльнулась и с театральным безразличием бросила:

— Только потом не жалуйся.

— Можешь сколько угодно сомневаться, но мои методы безотказные, — уверенно заявил Литарис, но, видя на морде матери только пренебрежение, решил напомнить: — Сколько лет я уже являюсь охотником, и никто ещё ни разу меня не раскрыл, чей бы облик мне не приходилось принимать. Я всегда без перебоев передавал рою достаточно любви.

— Я не сомневаюсь в твоих способностях охотника, но сейчас совершенно другая ситуация.

— Думаешь? — надменно ухмыльнулся чейнджлинг. — Впрочем, к чему впустую разглагольствовать? Луна проснётся, и ты сама увидишь, чего я добился, всего лишь договорившись.

Кризалис резко нахмурилась, недоумевающе посмотрела на него и подозрительно спросила:

— Что значит «договорившись»?

Литарис стиснул зубы. Не таким образом он хотел рассказать матери об их с Луной уговоре, но теперь уже было бессмысленно отпираться. Он постарался придать себе уверенный и спокойный вид, хотя в голосе всё равно прозвучали взволнованные нотки.

— Как уже я говорил в самом начале, я объяснил ей некоторые правила, чтобы достичь взаимопонимания. Припугнул и пообещал кое-что несущественное.

— Что именно?

— Ничего такого, чего бы мы и так не сделали, — заверил чейнджлинг. — Можно сказать, мне удалось получить для нас выгоду буквально из ничего.

— Хватит ходить вокруг да около! Отвечай: что именно ты ей обещал? — приказала королева.

— Скажем так… — чуть замешкался он. — Взамен на покорность я всего лишь должен счистить с неё слизь.

— Что-то ещё? — спросила она повелительным тоном.

— Ну… — цыкнул он, — пообещал накормить и напоить.

— Это всё?

— Всё.

Под осуждающим взглядом зелёных глаз чейнджлинг невольно напрягся и ощутил противную тяжесть в груди, как в далёком детстве, когда оправдывался перед матерью за покинутый без разрешения улей.

— Смотрю, ты не горел желанием мне это рассказывать, — нахмурилась она. — Может, ты и не собирался?

— Конечно, собирался! — нахмурился Литарис. — Такое ощущение, что мне есть смысл что-то от тебя скрывать.

— Кто знает, что у тебя в голове, — сказала она недоверчиво. — У тебя же свои методики.

— А когда я должен был сказать? — произнёс он недовольным голосом. — Сразу же, когда подошёл? Я собирался так сделать, но не успел подвести разговор… Или я должен был посреди спора вставить что-то типа «Слушай, мам, это всё, конечно, очень интересно, но я тут с пленницей договорился…»

— Хватит паясничать, как личинка! — огрызнулась Кризалис. — Не можешь сознаться, как настоящий чейнджлинг?

— А в чём мне признаваться? Я добился от пленницы понимания, предложив взамен то, что она и так бы получила! — Литарис фыркнул. — Мы же не собирались морить её голодом или дожидаться, пока слизь застынет.

Кризалис, на удивление, не огрызнулась, а её глаза метнулись в сторону. Чейнджлинг подозрительно прищурился и настойчиво повторил:

— Ведь так?

— Так, так… — ответила она раздражённо. — Мог и сразу всё рассказать.

Жар спора кусал морду Литариса, резкие фразы уже крутились на языке, а недовольный взгляд острыми иглами вонзался в мать. Однако в последний момент чейнджлинг вспомнил о важном деле, не требующем отлагательств, и стиснул зубы.

— Извини, — нарушил тишину недовольный, но в то же время с нотками вины голос. — В следующий раз постараюсь сразу рассказать.

— А лучше вначале посоветуйся со мной, — добавила она повелительным тоном. — Хотя здесь… возможно, ты поступил правильно.

Литарис тяжело вздохнул.

— Ладно, пора передать пони наши требования, — произнёс он после недолгого молчания. — Принцесса проснётся примерно часов через восемь-десять. Я вернусь где-то часа через три... может, даже больше. Зависит от того, насколько глубоко в шахты успели опуститься гвардейцы.

— Если они додумались нас здесь искать, — вставила Кризалис. — Не удивлюсь, если они только обыскивают город или даже ещё не могут остановить панику.

— Уже давно рассвело, — серьёзно ответил Литарис. — Не принимай пони за полных идиотов.

— У них из-под носа дважды похитили принцессу. Кто они после этого, если не идиоты? — презрительно усмехнулась она.

— Недооценивать врага чревато, — произнёс он со знанием дела. — Будь я на месте Селестии, то накрыл бы Кантерлот куполом и бросил часть сил обыскивать город, а остальных отправил бы именно в шахты. Большинство пегасов отправил проверить склоны гор и железную дорогу. Хотя в этом и немного смысла…

— К счастью, она не ты.

— Для кого как… Ладно, я и так задержался.

— И кто в этом виноват?

Чейнджлинг обречённо закатил глаза, мотнул головой и молча пошёл. Однако не успел он далеко отойти, как вдруг его окликнула мать.

— Не рискуй понапрасну...

— Не волнуйся, — бросил Литарис через плечо.

Пройдя вверх по тоннелю, возле одного выпирающего камня, Литарис нашёл оставленные седельные сумки. Хотя он лично их собирал, всё равно решил перепроверить. Письмо с требованиями и диадемой Луны, украденные из библиотеки карты заброшенных шахт, немного денег, скрученные в уже засохшие листья запасы еды на день, огниво, нож, немного растопки для костра. Чейнджлинг надеялся воспользоваться только двумя предметами, но жизнь научила быть готовым к любому раскладу.

Литарис зажёг огонёк на кончике рога, провёл копытом на карте вообружаемый маршрут, сложил её обратно и водрузил сумки на спину. Он бросил последний взгляд на силуэт матери, вздохнул с надеждой и отправился в путь.

Уже в третий раз подземные шахты Кантерлота служили надёжным логовом в планах роя, но всё равно ни Литарис, ни кто-либо другой из чейнджлингов не исследовал и половины сети многокилометровых тоннелей и пещер. Возможно, по этим же причинам и гвардейцы не охраняли здешние места. Однако Литарису с каждым днём всё сильнее казалось, что Кризалис небезосновательно называла принцесс и их подданных безмозглыми. За несколько недель подготовки он под разными личинами выходил в город за припасами, вспоминал планировку улиц, проникал в замок, чтобы обозначить посты, график смен и патрулей гвардейцев и разузнать примерный распорядок дня принцесс. Чейнджлинг раньше работал в королевской страже и уже разрабатывал план похищения ключевых фигур Эквестрии, поэтому надеялся воспользоваться хотя бы частью устаревшей информации. Каково же было его удивление, когда обороноспособность Кантерлота осталась на прежнем уровне, словно никогда не было ни нападения на столицу, ни подмены принцесс.

Хотя Литарис сильно сомневался, что гвардейцы успели обыскать даже верхние уровни шахт, он всё равно держал ухо востро.

Длинные коридоры привели в огромную пещеру, где начиналась сеть рельс. Здесь находилось несколько вагонеток, но пользоваться старыми машинами чейнджлинг не собирался, поэтому дальше пришлось лететь.

Долгое время тишину нарушало лишь стрекотание его собственных крыльев, но вдруг издалека донеслись чьи-то голоса. Литарис сразу притушил свет, опустился на рельсы и прислушался. Хотя разобрать слов не удалось, ему не приходилось сомневаться, что впереди именно гвардейцы.

Неужели пропажу принцессы обнаружили намного раньше задуманного? Никто не должен был войти в покои Луны до рассвета, как и отыскать подменённую служанку. Может быть, переборщил со следами, и какой-нибудь гвардеец их обнаружил? Да вряд ли. Патруль должен был пройти там только под утро, и маловероятно, что какой-нибудь гвардеец случайно туда забрёл…

Литарис мотнул головой — сейчас не самое лучше время для рассуждений! — опустился ниже рельс и осторожно полетел дальше практически в полной темноте. Вскоре вдали показались магические огни. Голоса становилось всё громче, чейнджлинг начал различать отдельные фразы: «Ничего… Да сколько… Где их носит…»

Наконец Литарис окончательно потушил свет и буквально на ощупь приземлился на рельсы. Прогнившая шпала предательски скрипнула. Чейнджлинг напряжённо замер. «Где этот Малис со своими пегасами?» — донёсся раздражённый голос гвардейца. «Обещали полчаса назад!» — ответил другой. «Да и десяти минут не прошло», — заявил третий.

И как теперь быть? Перевоплотиться в Кризалис, сразу пригрозить убить принцессу, если они немедленно не покинут шахты, и передать письмо с требованиями? На элементе неожиданности может сработать. Однако если завяжется бой, то победить даже трёх посредственных магов будет проблематично, не раскрыв себя. А ведь их здесь, похоже, больше… четверо, даже пятеро. А если ещё успеют подойти те пегасы… Нет, на карту поставлено слишком многое, чтобы так рисковать! Но ждать, пока они разделятся, и позволить им проникнуть ещё глубже в шахты то же опасно… Как же быть?

А что если незаметно пробраться мимо гвардейцев, оставить послание где-нибудь дальше по тоннелю и вернуться? Кто бы ни прочитал письмо, это собьёт гвардейцев с толку, они не рискнут сунуться дальше и должны будут покинуть шахты. Решено.

Чейнджлинги с детства учились перевоплощаться в себе подобных, поэтому к юношеским годам каждый с лёгкостью принимал облик пони. Став пегасом или единорогом, они в основном изменялись лишь внешне, но вот в случае с какой-нибудь змеёй, кроколиском или маурвульфом дело принимало крутой оборот. Перевоплощение не только отнимало много сил, но и сам чейнджлинг оставался без ног, приобретал длинный хвост и становился в разы больше или меньше, изменялось восприятие мира, появлялись новые знания и заложенные в крови инстинкты. Адаптация в новом теле проходила стремительно, поэтому не приходилось месяцами учиться плести паутину или прорывать тоннели, однако она несла одну большую опасность — разум быстро уподоблялся новому облику, и зазевавшийся чейнджлинг со временем забывал, кем был раньше, и мог навсегда остаться зверем. Неудивительно, что подобное практиковали единицы, и лишь двое из огромного роя достигли успехов в рискованной практике.

Литарис подавил лёгкую дрожь, успокоил дыхание и закрыл глаза. Как только в голове появился чёткий образ летучей твари, он шагнул в пустоту.

Вспышка. Потоки воздуха ударили в перепончатые крылья, и он воспарил на них. Тишину заполнил неумолкаемый ни на мгновение противный писк. Погружённый во мрак мир предстал бесцветной, но удивительно чёткой картиной в голове. Литарис буквально слышал каждый всплеск крохотной речки, текущей далеко внизу, каждый камешек, выступающий на изгибах неровных стен, каждого жука, скребущегося в прогнивших опорах рельсов. Всё тело вдруг стало таким маленьким, исчезли длинные ноги, гребень, большие глаза, а прозрачные крылья превратились в огромные перепонки, растянувшиеся от длинных передних лап к тонкому хвосту.

Это было воистину ни с чем несравнимое и непередаваемое ощущение необъяснимой растерянности и страха, воодушевления и блаженства.

Время! Мысль, словно струя горячего пара, заставила Литариса опомниться. Он неуклюже мотнул головой, немного полетал между рельсов, убеждаясь, что освоился в новом теле, и направился к пони.

Он тренировался перевоплощаться в летучую мышь, но всё равно каждый раз вначале немного терялся.

«Подождём ещё полчаса… возвращаемся… А там… да?.. Пусть летят… я в эти штуки не полезу!..» Хотя голоса гвардейцев заглушались множеством новых звуков, Литарис отчётливо слышал, тем самым видя, каждого пони. Их было шестеро, все единороги, держались около вагонеток. Только один бросил взгляд в его сторону и вернулся к разговорам.

Литарис полетел быстрее. Гвардейцы вскоре исчезли, но их голоса доносились ещё долго. Дальше. Как можно дальше. Кругом ни души. Только несколько жуков копошатся внизу. Вот один. Ещё один. И ещё один. Как их много. Какой крупный. Всего три метра внизу. Нора далеко. Сейчас схвачу... Хватит!

Чейнджлинг резко перевоплотился обратно и плашмя рухнул на пол. Острый камень ледяным пламенем обжёг ногу. Литарис стиснул зубы и закрыл рот копытом. Боль постепенно затихла. Чейнджлинг прислушался к напряжённой тишине. Пронесло. Он посветил себе на ногу — всего несколько царапин, даже кровь не пошла.

На самом деле до точки невозврата было ещё далеко — ему уже доводилось питаться жуками, гусеницами и одним огромным пауком. В облике летучей мыши они казались вкусными, но потом в горле ещё долго стояла противная горечь.

Интересно, почему одни формы влияют на сознание сильнее других? Дело не только в размерах. Тот же самый драконий червь, что роет под Каменным лесом, в десятки раз больше летучей мыши, но в его облике сходишь с ума также быстро. В шкуре одних птиц ты начинаешь ловить мошкару через пять минут, в обличье других спокойно летаешь все полчаса. А если дело касается маурвульфа, то в его обличье можно продержаться и полдня. Жаль, никто толком не изучал этого феномена, как и другие особенности магии чейнджлингов. Оно и понятно, ведь лишь единицы способны использовать возможности своего тела на сто процентов. К тому же долгое время, если верить матери, только охотники учились грамоте; да и создавать полноценные книги или пособия на муппутах неудобно. В новом рое дела обстоят куда лучше и с грамотностью, и с материалом. Правда…

Литарис мотнул головой — сейчас не время рассуждать! — и осмотрелся. Тоннель оказался достаточно узким, поэтому он сразу приступил к делу. Чейнджлинг полетел к стене. Рог засиял, и на кончике копыта выступила слизь. Литарис закрепил один конец на камне и полетел к соседней стене, где повторил манипуляции. Через пару минут на уровне головы пони появилась тёмно-зелёная паутина. Для уверенности он её дёрнул, и она завибрировала, как натянутая струна. Он достал из сумки письмо с требованиями, где лежала и диадема Луны, и закрепил его в центре сети.

Не теряя времени даром, Литарис сразу направился обратно. Рисковать сейчас ему совершенно не хотелось, поэтому он решил перевоплотиться, ещё до того как начал разбирать речь гвардейцев. Чейнджлингу пришлось подняться под самый потолок, чтобы спрыгнуть. Собравшись с мыслями, он представил образ летучей твари, глубоко вздохнул и сорвался вниз.

Вспышка. И вновь тёмный мир озарился бесцветным светом звуков, представ удивительно чёткой картиной в голове.

На этот раз Литарис опомнился быстрее обычного — в кои-то веки сказался опыт — и быстро полетел вперёд. Вскоре он пронёсся над головами гвардейцев. Он мог с точностью описать каждый сантиметр их амуниции, а они даже не взглянули на него.

Противный, несмолкаемый писк со временем превратился в обыденную, отчасти даже приятную мелодию. Вначале странный способ полета теперь казался весьма удобным. А новое зрение, основанное на слухе, было выше всяких похвал. Вот бы чейнджлинги могли так видеть.

Рельсы в ужасном состоянии. Опоры прогнили. В них завелись жуки. Много мелких жучков. Что это? Какой-то треск в стене. Похоже, кто-то роет тоннель. Лучше держаться подальше. Жук. Большой. Метров десять впереди...

Внезапно издалека донеслись чьи-то крики. Литарис осознал, что отлетел на безопасное расстояние, и перевоплотился обратно. Несколько секунд он падал, пока не замахал крыльями. На минуту он завис в воздухе, приходя в себя, а затем осторожно опустился на рельсы, не забывая об их ужасном состоянии.

В послании приказывалось всем гвардейцем немедленно покинуть шахты, если они не хотят навсегда лишиться своей принцессы. Однако чейнджлинг всё равно долго прислушивался к напряжённой тишине и вглядывался в густой мрак позади, пока наконец не убедился, что погони нет. Литарис улыбнулся и неспешно полетел дальше.

Несколько раз ему пришлось сверяться с картами, потому что одно дело найти выход, и другое — нужный коридор из множества ложных путей и тупиков.

Когда чейнджлинг почти добрался до нужного тоннеля, он неожиданно увидел в тусклом серебристом свете мать.

— Что ты здесь делаешь? — удивился Литарис.

— Надоело смотреть, как эта тварь мирно спит, — фыркнула Кризалис. — Решила немного пройтись.

— Но принцесса…

— Ты сам знаешь, она проснётся нескоро. А здесь, кроме нас, никого нет.

Чейнджлинг настороженно присмотрелся к матери. Слегка недовольная мордочка, немного раздражённый взгляд, ровная линия рта — обыденный вид королевы, когда речь заходит о врагах.

— Пройдёмся? — неожиданно предложила Кризалис. — Расскажешь, как всё прошло.

Чейнджлинг бросил задумчивый взгляд в сторону коридора, ведущего в темницу принцессы.

— Успеешь выполнить свою часть уговора, — перебила она недовольно. — Мы всё равно сейчас должны ждать.

— Хорошо-хорошо, — вздохнул он. — Только сумки сброшу.

Через несколько минут чейнджлинги уже неспешно шли по длинному тоннелю. Пока гвардейцы стопроцентно не покинут шахты, нельзя было начинать подготовку к следующей части плана, поэтому Литарис подробно и спокойно описывал своё путешествие. Кризалис слушала внимательно, не гнушаясь перебивать и задавать вопросы. Любопытство не обошло стороной и перевоплощения в летучую мышь. Литарис всегда старался дать развёрнутый ответ, но здесь его по-настоящему понесло, и история о передаче письма с требованиями плавно перетекла в рассуждения об удивительных способностях чейнджлингов.

Тоннель тем временем привёл их в пещеру, где протекала маленькая река. Они утолили жажду студеной водой, блестящей в серебристом свете кристаллов.

— Скажи, неужели я первый, кому интересны возможности нашей магии? — удивился он.

— Всегда были чейнджлинги, которых интересовало искусство перевоплощения. Но на моей памяти ты первый, кто так живо интересуется перевоплощением именно в низших созданий.

— Почему?

— Многим чейнджлингам за всю жизнь ни разу не понадобится принять даже облик пони, а ты говоришь о превращениях в ползучих тварей, — пояснила Кризалис. — Тебе это кажется важным и интересным, потому что эти знания тебе пригодились. Но для большинства такие превращения несут лишь опасность.

— Может быть и так… — Литарис задумчиво отвернулся. — Но всё равно, изучив особенности перевоплощений в низших созданий, мы сможем разобраться в особенностях самой нашей магии. Сейчас ведь никто точно не знает, сколько нужно сил и сколько можно времени провести в облике условного единорога.

— Каждый чувствует это интуитивно.

— Потому что учился этому всю жизнь. А если дело касается грифона? Зебры? Минотавра? Дракона?

— Мы с ними почти не встречаемся.

— Так перевоплощаться в других можно не только, чтобы кого-то подменить, но и воспользоваться их силами.

— Чейнджлинги сильны сами по себе.

— Да, но наши… природные способности смехотворны по сравнению с тем, что мы способны получить от других! Даже не так… наша магия — вот наша сила.

— Какой прок от когтей грифона? — фыркнула Кризалис. — Гребешок себе почешешь?

— А что насчёт дыхания дракона и его физической силы? Пламенем можно не только костёр разжечь, а лапами наломать веток.

— Ты хоть понимаешь, сколько сил потребуется чейнджлингу, чтобы превратиться в огромного дракона?

— Могу только предполагать, как и то, возникнут ли проблемы с адаптацией, сколько он сможет пробыть в новом обличье, насколько можно уменьшить затраты сил при должных тренировках, — произнёс он. — Вот к этому я веду.

Кризалис промолчала.

— Хорошо, давай рассмотрим что-нибудь более насущное, — продолжил Литарис уверенней. — Из всех наших собирателей, по-моему, только… как же её… Флоус, точно. Так вот, только она может превращаться в некоторых монстров из Каменного леса. А наши патрульные? Сколько из них способны принимать формы чудовищ? Только Фаринкс. Когда, по-хорошему, каждый, кто связан с Каменным лесом, обязан этому обучаться.

Чейнджлинг тяжело вздохнул.

— Понимаю, раньше нам постоянно не хватало любви, но сейчас всё изменилось.

Кризалис сразу нахмурилась.

— Хочешь сказать, сейчас живётся лучше? — бросила она.

— Я этого не говорил, — хмуро ответил Литарис. — Но глупо отрицать, что сейчас в рое нет проблем с любовью.

— Может быть, и принцессы на самом деле ведут чейнджлингов к светлому будущему? — фыркнула она. — А я просто не в состоянии этого осознать.

— Не веди себя, как личинка, — буркнул Литарис. — Ты прекрасно знаешь, что это не так.

— Да? — оскалились Кризалис. — Тогда почему остальные не видят, что эти подлые гадюки ими манипулируют?

— Пони подарили им возможность жить без голода, который веками был главной движущей силой для всех нас, — парировал Литарис. — Неудивительно, что все с распростёртыми объятиями приняли вчерашних врагов.

— Тебя это не удивляет? — разгневалась она. — А меня вот шокировало поголовное предательство каждого моего чейнджлинга!

— Там была…

— Неоднозначная ситуация? Трудный выбор? Я это слышала уже десятки раз от тебя! — Кризалис озлобленно уставилась на Литариса. — Может, уже хватит пытаться их оправдать?

— Я никогда не пытался их полностью оправдать, — заявил он. — Однако важно понимать, что подвигло их на предательство.

— Я знаю. Мы с тобой уже сотни раз это обсуждали! — обозлилась она. — Считаешь меня безмозглой?

— Нет, но почему-то ты каждый раз приходишь к выводу, что тебя просто предали.

— Я такого не говорила!

— Как и я не утверждал, что принцессы хорошие, а чейнджлинги молодцы, — огрызнулся он. — Почему тебе можно додумывать за меня, а мне за тебя — нет?

— Какой же ты порой невыносимый, — произнесла она раздраженно. — Неудивительно, что младший выводок вырос таким.

Слова острыми иглами вонзились чейнджлингу в сердце. Озлобленным взглядом он уставился на мать и едва слышно зашипел. Пламя обиды обжигающим жаром вспыхнуло в груди и устремилось наружу, облачаясь в грубые слова. Литарис уже открыл рот, но в последний момент сжал зубы до боли в скулах и резко отвернулся.

Злоба горьким осадком опустилась на душу, оставляя после себя противную пустоту в груди. Раздающийся в ушах оглушительный звон постепенно затих, пульсирующая в висках кровь успокоилась. Литарис вздохнул и смиренно опустил голову.

— Тяжело постоянно держать себя в копытах, когда решается судьба роя… — холодно и сурово ронял он слова.

Разнёсшийся печальным эхом голос поглотил шум речных вод. В тихом потоке виднелось размытое отражение двух чёрных фигур — таких разных, но в то же время удивительно похожих друг на друга.

— Наверное… я перегнула палку… — Каждое слово давалось Кризалис с большим трудом. — Ты не виноват, что наши чейнджлинги такие… Ты так много сделал для роя… А я… я отчасти виновата в их предательстве…

Литарис поднял взгляд. Мрачная тень лежала на мордочке матери. Ему вдруг захотелось поддержать её, но все возникающие в голове слова казались чудовищно банальными и неуместными.

Чейнджлинги нерешительно смотрели друг на друга, иногда отводя взгляд в сторону. Затянувшееся молчание увесистым грузом неловкости давило на спину.

Вдруг в голове Литариса что-то щёлкнуло, и он, повинуясь необъяснимому чувству, медленно подошёл к матери. Кризалис немного дёрнулась, но осталась на месте. Чейнджлинг осторожно приложил голову к её ноге. Давно он уже не ощущал её тепла.

— Извини, мам…

Он почувствовал, как её копыто опустилось ему на спину, нежно погладило крылья, потянулось к гребню.

— Ты действительно бываешь невыносимым, — прошептала она с любовью, как их в первую встречу, когда он отыскал её в Вечносвободном лесу. — Но за всё, что сделал и продолжаешь делать для роя... — Голос надломился. — Спасибо тебе.

Чейнджлинг улыбнулся и прижался плотнее к матери. Они были на территории врага, украли одну из принцесс и должны были провернуть сложный и рискованный план, чтобы спасти рой. Тяжёлый груз ответственности ежесекундно давил на плечи, а напряжённые нервы гудели, как туго натянутые струны. И мгновение минутной слабости стало глотком свежего воздуха.

Внезапно Литарис ощутил необычный прилив сил. Это был не моральный подъём, а самая настоящая любовь. Он заметил тусклое магическое сияние над собой и закрыл глаза, наслаждаясь непередаваемой эйфорией.

— Тебе понадобятся силы, — прозвучал спокойный голос матери.

Поток вскоре исчез. Литарис посмотрел на Кризалис. Слегка смущённая, она едва уловимо качала головой, а её растерянный взгляд не находил себе места.

— Иди, вылизывай свою принцессу, — наконец бросила она со слабой издёвкой, ухмыльнувшись, — только не увлекайся.

— Она старовата для меня, но раз таков приказ, ваше величество, то я неприметно его исполню.

Литарис театрально поклонился.

— Приказываю заткнуться и идти, — бросила она раздражённо. — Какой же ты порой невыносимый.

— А ты любишь ставить всё в абсолют… Всё, всё, понял. Извини. — Чейнджлинг громко вздохнул и побеспокоился: — Как твой глаз?

Кризалис провела копытом по морде. Кровь над правым глазом давно превратилась в засохшую корку. От сильного нажима рана слегка покусывала в ответ, словно назойливый жук. Кислая улыбка перекроила морду королевы, стоило ей вспомнить о наглости синей твари и её наказании.

— Нормально, — бросила Кризалис. — Надеюсь, шрам не останется.

— Да… — протянул Литарис и немного помялся в нерешительности. — Ладно, я пойду… Ты тут будешь?

— Может быть...

— Мне подойти или хочешь побыть одна?

— Мне уже надоело быть одной.

— Хорошо.

Напоследок Литарис подарил матери улыбку, хотя она уже смотрела на своё отражение в реке, и поспешил в пещеру к принцессе Луне.

«Она сможет измениться, — думал он, — ей нужно только помочь!»