До того, как поднимутся воды (Before the Water Rises) (джен)

За четыре дня до наводнения жители деревни просыпаются и обнаруживают, что за ночь пучки тростника, которые они срезали, превратились из зеленых в золотые, вся вода испарилась, а стебли остались сухими и хрустящими.

Решение Азирафаэля вернуться в ковчег прошлой ночью оказалось удачным и правильным, так как беременная самка носорога вбила себе в голову, что стена ее стойла — ее враг, и решила обращаться с ней соответственно. Было очень стыдно перед вольпертами⁽¹⁾ в соседнем стойле, и Азирафаэлю потребовалось немало времени, чтобы вернуть ей спокойствие и безмятежность. Кроме того, Ной хотел знать, сколько различных видов мелких грызунов существует на самом деле и что вообще считается видом, если у вас под рукой нет секвенсора ДНК, и действительно ли это хорошая идея — взять с собой на борт такое количество острозубых маленьких вредителей, которые, вероятно, имеют некоторые собственные идеи насчет хлебных амбаров и чумы... И все это было немного чересчур.

Азирафаэль сказал себе, что никто не заметит, как он выскользнет через заднюю дверь и вернется в долину как раз вовремя, чтобы помочь Кроули высушить тростник. Они работали молча всю очень позднюю ночь и очень раннее утро, и каждый раз, когда им казалось, что они закончили, появлялась еще одна вязанка тростника, которую они пропустили. К тому времени, как пропел петух, они, шатаясь, поднялись на холм и рухнули под ветвями оливкового дерева, слишком уставшие, чтобы делать что-то большее, чем просто валяться и надеяться, что когда-нибудь их ноги высохнут и перестанут болеть.

Дерево над ними раскидистое и разветвленное, словно хорошая история, и выглядит достаточно древним, чтобы от него уже давно никто ничего не ждал. Азирафаэль рассеянно протягивает руку, чтобы коснуться бугристой коры. Он думает, что слишком устал и способен лишь просто смотреть на светлеющее небо, но ошибается. Над ними раскрываются белые цветы, наполнив воздух тонким ароматом, а затем цветы увядают и опадают, сменившись маленькими зелеными ягодами.

— В этом нет особого смысла, — тихо говорит Кроули. — Вода скоро поднимется.

— Я знаю, но ему снились цветы и фрукты, оно скучало по ним и вспоминало, как выглядел мир в дни его молодости. Это самое старое дерево в долине, и оно единственное, которое помнит.

Азирафаэль напрягается, когда Кроули внезапно и резко придвигается ближе. Все ангелы говорили ему, что он слишком доверчивый и мягкий, и их предупреждения о коварстве демонов все еще звенели у него в ушах. Неужели Кроули думает, что ангел исчерпал себя одним последним чудом, и теперь собирается на него напасть, считая бессильным? Неужели ангелы были правы...

— Эй, эй, все в порядке. Не дергайся. У тебя в волосах куча мусора, я просто хочу убрать.

Азирафаэль моргает и сидит неподвижно, пока Кроули осторожно смахивает упавшие цветы с его кудрей. Прикосновения демона легкие, словно дождь, и так же приятны, как и дождь, даже более, потому что Азирафаэлю не нравится мокнуть. И он не может удержаться, чтобы не откинуться назад, подставляясь под руки Кроули. Это приятно, так приятно...

— Подожди, то, что ты сейчас делаешь, оно... обольщение?

— Нет. Я просто удаляю благословенные цветы, что запутались в твоих волосах. Ты похож на овечку со всеми своими кудряшками. А что, ты хочешь, чтобы это было обольщением?

— Конечно нет!⁽²⁾ — обижается Азирафаэль. — Я же ангел. Мы выше всего такого и вообще для него неуязвимы.

— Хм… ты уверен?

— Ну конечно же я уверен! Мы самые чистые и самые рассудительные.

Внезапно Кроули оказывается ближе, чем за мгновение до этого, настолько близко, что Азирафаэль может видеть блеск его острых зубов. Рука Кроули, стряхивавшая лепестки цветов с его волос, легко скользит по лицу Азирафаэля, и от этого по телу ангела пробегает дрожь. Один палец проводит по коже прямо под воротом, и Кроули улыбается, когда Азирафаэль облизывает внезапно пересохшие губы.

— Никогда раньше не видел ничего подобного, — говорит Кроули тихо. — Ничего настолько прекрасного и сладкого...

— Прекрати, — говорит Азирафаэль, отчаянно надеясь, что это не прозвучало как «пожалуйста, продолжай».

— Ты точно уверен? — спрашивает Кроули.

«О, — слабо думает Азирафаэль. — Значит, это и есть искушение...»

Он знает, что правильным ангельским ответом будет сказать «конечно», сорваться с места в оскорбленном негодовании и по меньшей мере час полностью игнорировать Кроули. Так будет правильно. Однако он многое узнает о себе, когда вместо этого ему приходится искать слова на ощупь, как будто очки на заваленном всякой всячиной ночном столике.

— Я… то есть мы не можем этого сделать... Нет. Я имею в виду... Да! Да, я уверен.

Кроули с легкой улыбкой откидывается на ствол дерева, словно на спинку еще не изобретенного стула, и странный жар угасает, как будто кто-то щелкнул выключателем. Может быть, так оно и было.

— Ну и ладно. Сообщи мне, если передумаешь.

Азирафаэль понял, что он все еще наклоняется в сторону Кроули, как если бы тот по-прежнему касался его, и смущенно отодвигается. Его лицо пылает. Ангелы на Небесах совершенно правы насчет него. Иногда.

— А ты бы этого хотел? Ну, чтобы я передумал… — Он сразу же жалеет о том, что спросил, но слишком поздно: Кроули услышал. И теперь разглядывает его с интересом и скрытой усмешкой.

— Ну да, конечно же. Соблазнить ангела — у каждого демона есть такой пункт в самом верху списка того, что нужно успеть сделать до накрытия медным тазом. Настоящий подвиг!

— О. Это не очень лестно.

— И не должно быть, — говорит Кроули с величайшей уверенностью. — Я просто очень хорошо делаю то, что делаю. Вот и все.

— И все же я не могу не думать, что искушение сработало бы лучше, если бы... Я не знаю. Если бы ты заставил искушаемого чувствовать себя особенным? Во всяком случае, так я думал раньше, и мне это нравится больше, чем быть в каком-то там списке.

Он вообще-то не очень уверен, что такое «список медного таза» (или Кроули имел в виду все-таки ведра? С ведрами было хотя бы понятней), но в данный момент этого не говорит.

— Э-э, да?

— А тебе бы разве не понравилось? — серьезно спрашивает Азирафаэль, поворачиваясь к Кроули. — Если бы кто-то сказал, что ты особенный, я имею в виду. Если бы ты знал, что кто-то где-то только из-за тебя, и что делает… ну, то, что он делает, только из-за тебя. Если бы кто-то знал, какой ты прекрасный на самом деле... наверное. Не тот ты, каким ты пытаешься быть или каким притворяешься, а ты настоящий, именно тот ты, каким бы ты хотел, чтобы тебя видели. Та часть тебя, которую ты считаешь самой важной. Если именно она покажется ценной еще кому-то... разве тебе это не понравится?

Кроули пристально смотрит на него, его лицо неподвижно, а руки, лежащие на коленях, слегка подергиваются. Азирафаэль криво усмехается, отводя взгляд.

— Я опять это делаю, да?

— Делаешь что?

— Ну, ты же знаешь. Слишком много болтаю разные глупости. Можно сказать, я широко известен этим на Небесах, скорее даже печально известен. Всегда болтаю без умолку. Они даже шутят, что именно поэтому меня так часто посылают на Землю, — по крайней мере, я надеюсь, что это они так шутят...

— По-моему, ты вовсе не болтаешь слишком много, ангел, — тихо говорит Кроули. — Я... Мне это даже нравится.

— О, это очень любезно с твоей стороны, спасибо, — смущенно улыбается Азирафаэль и меняет тему. — Смотри, они уже начинают работать. Я полагаю, нам следует спуститься и помочь...

— Пока это не обязательно.

Азирафаэль усмехается, поддразнивая:

— Разве не ты вчера смеялся надо мной, говоря, что я никогда в жизни не работал? Неужели ты сам никогда не работал по два дня подряд?

Прежде чем Кроули успевает ответить, Азирафаэль замечает, что зеленые плоды оливкового дерева потемнели до блестящего красновато-черного цвета.

— О, великолепно, — говорит он, потянувшись за веткой. — Ты любишь соленую пищу?

— Э-э-э, да, наверное...

— Вот, протяни мне руку.

Кроули делает это почти нервно, и Азирафаэль кладет ему на ладонь две пухлые оливки⁽³⁾.

— О, это действительно очень старое дерево, — говорит он с нежностью. — Эта разновидность почти вымерла, они не очень-то жизнестойки и, скорее всего, не переживут Потопа... Однако мы вполне можем наслаждаться ими сейчас, пока они у нас есть.

— Я почти ничего не ем... — Кроули нерешительно жует. — Мне это совсем не нужно.

— Но, мой дорогой, — говорит Азирафаэль, совершенно забывшись, — тебе же они нравятся?

Кроули судорожно сглатывает и, когда поднимает взгляд на Азирафаэля, кажется ангелу почти застенчивым.

— Да. Да, это так.

— Ну, это прекрасно! А может быть, и нет, поскольку через неделю этого вида больше уже не будет нигде. Но есть что-то очень близкое, они растут в той местности, которая через некоторое время станет называться Италией.

Позже Азирафаэль поймет, что всю дорогу вниз по склону холма он болтал об оливках и что Кроули ни разу не шикнул на него, не перебил и не сказал, что он ужасный зануда⁽⁴⁾.

«Кто же знал, что демон будет так очарован оливками?» — думает он не без удовольствия. Возможно, в конце концов, между всеми существами есть что-то общее, какая-то средняя точка, которую можно было бы найти.

1) примечание переводчика:

Вольперты, они же вольпертингеры (wolpertinger), они же кролени, они же мифические рогатые зайцы, они же зайцелопы и пр., предположительно существовали до Потопа.

https://ru.m.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%BE%D0%B3%D0%B0%D1%82%D1%8B%D0%B9_%D0%B7%D0%B0%D1%8F%D1%86

Вернуться к тексту

2) Шесть… тысяч... лет… вот этого.

Вернуться к тексту

3) Азирафаэль на самом деле делает это не специально. Внутренний ублюдок в нем еще не развился до такой степени.

Вернуться к тексту

4) Возможно, Кроули почувствовал бы себя лучше, если бы это было сделано специально.

Вернуться к тексту