Как завещал Хемингуэй (гет)

Эми Синклер сидела в гостиной своей небольшой квартирки в Бронксе, лениво развалившись в кресле. За окном начинался дождь, и она слышала слабые удары растущих капель по карнизам. Она шумно выдохнула и провела рукой по лицу, будто снимая с него паутину. Единственной заботой в этот вечер для нее было определиться, чем себя занять. Эми была одинока.

Когда Эми еще была маленькой девочкой, ее бабушка говорила ей, как важно, когда рядом с тобой есть другой человек. Бабушка всегда говорила, что вдвоем жить проще. И по мере того, как Эми взрослела, бабушка со все большей надеждой слушала рассказы о новых ухажерах любимой внучки. Но с ухажерами Эми не везло. Они были либо жадные, либо недалекие, либо женатые. Как любой самокритичный человек, Эми Синклер непременно искала проблему в себе. И, как любой параноик, непременно ее находила. Но Эми не была уж настолько неудачлива в выборе мужчин. Несколько раз ей попадались вполне достойные представители противоположного пола. И вот тут уже Эми примеряла на себя костюм тирана. Вероятно, как любая девочка, когда-то давно Эми мечтала о крепкой семье, любимом муже и двух-трех детишках. Но, встречая хорошего парня, она тут же становилась невыносимой. Спокойная и терпеливая со всеми, кто ее окружал, она становилась придирчивой и вспыльчивой с любым хорошим парнем, снова и снова приходя к одному и тому же выводу: это не ее человек, она не чувствует того, что хочет чувствовать. Со временем опостылела и когда-то необходимая ей буря страстей неудачных романов. Не сказать, чтобы кто-то однажды разбил хрупкое девичье сердце, заставив ее замкнуться в себе. Нет, этого не было. Порой Эми даже казалось, что подобные сердечные драмы в какой-то степени ее развлекают. Просто однажды Эми Синклер поняла, что ей это больше не интересно. Зачем ей тратить свои нервы на другого человека, когда в жизни и без того хватает забот? А если не будут изводить ее, непременно эта обязанность падет на ее плечи. И так всегда, третьего не дано. Во всяком случае, с ней такого не бывало. И как бы не хотела Эми порадовать свою бабушку, приведя в дом жениха, это ей оказалось не под силу.

Но Эми Синклер не чувствовала себя одинокой. Она принадлежала к тому числу людей, которым куда комфортнее наедине с собой, чем с кем бы то ни было еще, и обладала удивительной способностью находить себе все новые занятия. Вот теперь ее новой страстью стало вязание. Еще бы глаза так быстро не уставали.

Так она и сидела, откинувшись на спинку мягкого ворсистого кресла в своей небольшой квартирке без мужа, без детей и даже без кошки. Перемещая взгляд от корзинки, переполненной мотками шерстяных ниток всех цветов с вонзенными в них спицами, на выключенный телевизор и обратно. И единственным важным делом на сегодня было сделать этот выбор.

Опершись обеими руками на подлокотники, Эми тяжело поднялась на ноги и, на мгновение снова задумавшись, все же направилась к корзинке. И в этот момент со стороны входной двери раздался звонок. Эми замерла на месте, подозрительно глянув в сторону прихожей. Чего она не любила, так это незваных гостей, приходящих без предупреждения. Но звонок повторился и, немного помедлив, Эми зашагала по комнате, недовольно бормоча себе под нос.

На пороге стояла почтенного возраста дама с белыми короткими волосами. Накрученные накануне на бигуди, теперь они торчали во все стороны смешными кудряшками. У дамы было старое морщинистое лицо, а всем макияжем были слегка подкрашенные тушью ресницы и нарисованные черным карандашом брови. Широкие брюки обтягивали идущий волнами живот под массивной грудью. Дама смотрела в упор на хозяйку квартиры, сжимая в руках небольшую сумочку.

— Ты растолстела, — сказала Эми.

— Уж не больше, чем ты. Войти дашь? — резким голосом отозвалась дама.

Хмыкнув себе под нос, Эми посторонилась, пропуская гостью. И в молчании они прошли на кухню, сев за небольшой деревянный стол, когда-то выкрашенный в бледно-розовый цвет. В некоторых местах краска уже потрескалась от времени, открывая под собой темное шершавое дерево. Пока гостья молча сидела, глядя в одну точку, Эми привычным движением закрутила в хвост редкие седые волосы, недавно вновь обстриженные до плеч, набрала воды в чайник и клацнула кнопкой включения.

— Хоть к чаю чего принесла? Знаешь же, у меня никогда ничего нет к чаю, — раздраженно сказала Эми.

— Мой дед умер вчера.

Одна старушка сидела за столом, сложив на коленях руки, другая стояла напротив, облоктившись на столешницу. Они молча смотрели друг на друга, и каждая вроде как ждала какого-то действия от другой. А вроде и нет. Эми не знала, что сказать. Прожив столько лет, она так и не поняла, что нужно говорить в таких случаях. Поэтому, громко вздохнув, она отвернулась, выключила чайник и достала из шкафа пыльную бутылку с парой прозрачных стаканов.

Патриция Вагнер, уроженка небольшого городка близ Берлина, перебралась в Соединенные Штаты еще ребенком. Ее отец, Мартин Вагнер, был преуспевающим инженером и, получив хорошее предложение от крупной американской компании, не раздумывая, перевез жену и дочь в Штаты. Вскоре мать Патриции умерла от рака, а отец, не готовый самостоятельно растить дочь, ушел с головой в работу, предоставив воспитание ребенка гувернанткам. Патриция всегда отличалась от одноклассниц своим пылким нравом и чрезмерной прямолинейностью, что не способствовало заведению новых друзей. Девочки ее сторонились, а мальчики побаивались. Но Пэтти это никогда особо не беспокоило, отсутствие друзей она заменяла учебой, и к старшим классам уже была лучшей ученицей частной школы, в которую определил ее отец.

Закончив школу, Патриция подала документы во все лучшие высшие учебные заведения, кроме того, что находился в их городе. И с наступлением осени она со счастливой улыбкой бросила свою дорожную сумку на скрипучую кровать в женском общежитии Массачусетского Технологического Университета. И она была счастлива. Пока не познакомилась со своей соседкой по комнате. Вечно корпящая над тетрадками под жужжащей лампой, когда за окном ночь, а Пэтти пытается поспать. Недотрога и заучка Эллин Броук сводила Патрицию с ума все годы учебы. Эллин зубрила днями и ночами. Пэтти все давалось легко. Там, где она не могла взять знаниями, она с легкостью брала обаянием и нахальством. Эллин с вожделением смотрела на играющих в футбол мальчиков, у Пэтти от ухажеров не было отбоя. И, порой, отворачиваясь к стенке и зажимая подушкой уши, чтобы не мешала жужжащая настольная лампа, за которой Эллин нарочито громко покашливала, Пэтти жалела, что не может понравится девушке, с которой ей приходится делить комнату.

Пока Патриция училась в университете, ее отец скончался, не оставив ей никакого состояния. Как сказал адвокат, во время прочтения завещания, все деньги ушли в благотворительные фонды, борющиеся с раком.

И, наконец-то, сжав в руках долгожданный диплом и перекинув через плечо сумку, Патриция спустилась с подножки скоростного поезда на землю шумного, суматошного, нескончаемо движущегося города Нью-Йорк. Она шла по улицам, восторженно озираясь по сторонам, пока не дошла до небольшой кафешки и, сделав скромный заказ, погрузилась в поиски жилья.

К ее огорчению, Нью-Йорк оказался слишком дорогим городом. Одна она не потянула бы и комнатку на окраине. Пришлось искать соседей. И спустя какое-то время она получила отклик на свое объявление. Ответила девушка по имени Эми Синклер, которая тоже недавно переехала в Нью-Йорк и на данный момент жила у друзей, подыскивая жилье. Надеясь лишь на то, что новая соседка не будет такой же занозой, как Эллин Броук, Пэтти закрыла ноутбук и пошла на встречу с Эми.

Надо ли говорить, что годы совместной жизни сделали Эми ее лучшим другом? Тем самым, что смог по достоинству оценить ее пылкий нрав и железный характер. Прошли годы, Пэтти встретила очаровательного молодого человека, и тут же погрузилась в новые для себя чувства с головой. Эми вечера проводила в их маленькой кухне, то читая книги, то рисуя ужасные картины. Годы шли, подруги виделись все реже. Изредка выбирая свободный вечер, Пэтти заглядывала на чай к бывшей соседке, с горечью замечая новые морщины на ее лице и отсутствие мужчин, которые раньше постоянно бывали в этом доме. Но теперь этот дом источал лишь одиночество. Однажды в запале она крикнула: «Для чего ты вообще тогда живешь?!». Эми захлопнула дверь перед ее носом, и больше они не виделись. До этого вечера.

В этот вечер, покончив со всеми формальностями и оставшись в пустой квартире, Пэтти на миг пожалела, что не захотела в свое время завести детей. Ей было отчаянно одиноко. И она знала, что в этом городе есть такой же одинокий человек, который, возможно, все эти годы так же в ней нуждался.

— Ты можешь лечь на диване в гостиной, но не жди, что за тобой тут будут ухаживать, будто ты в гостях, — ворчливо сказала Эми, выливая содержимое стакана себе в рот.

— Ты о себе позаботиться не можешь, — тем же тоном ответила Пэтти. — Я тут даже чая не ждала.

Эми хохотнула, крутанула крышку на бутылке, снова наполнив стаканы.

— Это лучше, чем чай, — сказала она.

Пэтти согласно кивнула.

— Что теперь? — помолчав, спросила Эми.

Пэтти пожала плечами:

— Как в старые добрые времена?

— Я слишком стара для баров, — сказала Эми.

Она поднялась, поставила стакан в пустую раковину и направилась к выходу из кухни.

— Я ждала, когда ты вернешься, — сказала Эми, остановившись в дверях. Пэтти промолчала, слова были лишними. Эми ушла.

Когда Пэтти, прикончив остатки рома, вошла в гостиную, она увидела, что диван уже застелен, а рядом с подушкой сидит крохотный плюшевый кролик. В щели между полом и дверью спальни свет не горел. Эми спала.

Больше тридцати лет Пэтти прожила в браке, отодвинув на задний план все прочее, кроме, пожалуй, своей работы. Но и та исчезла десяток лет назад. Мир рухнул теперь, но странное чувство, что к ней вернулась какая-то другая, более яркая жизнь, не покидали ее, стоило ей переступить порог этой квартиры. За дверью слышался глухой храп, и Пэтти, сама себе улыбаясь, легла на диван, утопая в мягких подушках, накрылась одеялом, все слушая.

Она ждала меня все это время. Знала, что в итоге я приду.

Пэтти проснулась от яркого света, никто не подумал о том, чтобы задернуть шторы. Она недовольно нахмурилась. Нет, она не ожидала, проснувшись, окунуться в ароматы свежеиспеченных блинчиков, слишком хорошо она знала свою старую подругу.

— Но хотя бы кофе сварить могла, — сварливо пробормотала себе под нос Пэтти, опуская ноги на потертый от времени ковер. Она глянула на дверь спальни — та все еще была закрыта. — Ну конечно, куда уж там, — бормотала Пэтти, тяжело поднимаясь с дивана.

Она прошла на кухню, налила воду в резервуар кофеварки, пошарила по шкафам в поисках кофе, но нашла только пакет цикория. Грубо выругавшись, Пэтти щелкнула кнопкой только что включенной кофеварки и, ругаясь про себя, высыпала в поставленные перед собой чашки гранулы противного ей кофезаменителя. Электрический чайник уже начал шуметь, когда она, шаркая по выложенному плиткой полу, направилась в гостиную, а оттуда — в спальню.

— Так меня ждала, — бурчала себе под нос Пэтти. — Уж могла бы хоть раз пораньше встать, коли уж так ждала.

Пэтти вошла в спальню, комната была объята чуть розоватым цветом, из-за солнца, просачивающегося сквозь пурпурные шторы. Она оглянулась по сторонам, рассматривая обои, в некоторых местах уже отставшие от стен, совершенно уродливые картины (одну из них она застала на самой ее заре), на комоде в углу стояли какие-то флакончики, покрытые слоем пыли. Пэтти прошла по комнате и села на край кровати. Расправила сбившееся одеяло. Нежно провела рукой по волосам, заправляя за ухо упавшую на лицо белую прядь.

Эми как будто спала, подперев ладошкой пухлую щеку. Но больше не было слышно глухого храпа, грудь, объятая просторной ночной рубашкой, замерла. На покрытом морщинами лице застыла легкая улыбка.

На прикроватной тумбочке в рамке стояла выцветшая фотография с двумя молодыми девушками, обнимающимися на фоне небоскреба на Пятой авеню. Их единственная совместная фотография, сделанная рядом с так любимым Эми зданием.

Пэтти грустно улыбнулась, снова поправляя уже и без того идеально лежащую прядь волос, рассматривая морщинки на замершем лице.

— Ты все-таки меня дождалась…