Три вопроса Панси Паркинсон (гет)

— Скажи мне, что не сделал ничего отвратительного.

Панси складывает руки на груди и сурово смотрит на него сверху вниз, но в это самое мгновение солнце проглядывает из-за листвы, бьёт по глазам, и Драко приходится зажмуриться.

— Я Слизеринец, бывший Пожиратель и просто мерзавец, — тянет он и, вскинув руку, прикрывается от лучей. — Поясни, что в моём поведении ты сочла бы отвратительным?

Панси фыркает и, не заботясь о сохранности наряда, усаживается рядом с Драко. Она толкает его в бок и деловито интересуется:

— Мы же под защитой?

— Дезиллюминационные и заглушающие. Для маглов нас не существует.

Она кивает и, щелкнув пальцами, наполняет бокалы, а затем подвешивает их в воздухе и взмахом палочки призывает из корзины закуски, фрукты, сладости.

Пиршество располагается на всём пледе, оставляя свободным лишь небольшое пространство. Драко занимает его, откинувшись назад и упираясь локтями в землю. Пока Панси заканчивает приготовления, он хватает одно печенье и наблюдает, как игристое в бокале красиво сверкает в лучах солнца.

— Есть два запрещённых «П», — наконец говорит она.

Драко еле сдерживает ухмылку, когда Панси Паркинсон заявляет подобное, и спрашивает с львиной долей иронии:

— Я поговорил с ней и покормил. Достаточно ужасно для тебя?

Он переводит взгляд на небо: вихрастые облака делают голубизну более насыщенной, а листья, трепещущие на ветру, переливаются всеми оттенками зелёного.

Драко слегка улыбается, и в этот момент Панси появляется в его поле зрения.

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Она нависает над ним и грозит ему пальцем. — Скажи, что не переспал с ней на первом же свидании. Или ещё хуже — не сделал предложение.

Драко закатывает глаза, но знает, что предательский румянец цепляется за скулы.

Он слабо отталкивает её, садится и хватает свой бокал. Сделав щедрый глоток, едко ворчит:

— Я думаю, удачнее всего было бы, если бы я пожал ей руку при встрече.

Панси выглядит оскорблённой до глубины души.

— Слишком много общения с гриффиндорцами.

Она цокает языком, а Драко, фыркнув, морщится.

— И чья это вина?

— Туше.

Они обмениваются взглядами и, не сговариваясь, чокаются.

Вдалеке раздаётся детский смех и крики, над головой чирикают птицы, и где-то стрекочут белки.

— Ну и как всё прошло?

Панси придирчиво выбирает кусок сыра и с помощью шпажки отправляет в рот.

Драко вздыхает.

— Очередной допрос?

— С пристрастием.

Он криво ухмыляется, но всё же уточняет:

— Что ты хочешь знать?

— Не притворяйся дурачком. Конечно, всё!

Она салютует ему бокалом, а Драко делает ещё один глубокий вздох и наконец говорит:

— Мы встретились у ресторана, я принёс цветы, а она была в красивом платье…

— Банальщина.

— Не перебивай, — журит он. — Я не знаю, что ещё ты хочешь услышать. Мы оба очевидно чувствовали себя неловко. Я ещё и переживал, что она в первые же пятнадцать минут разочаруется, поймёт, что ей это не нужно, и уйдёт. Но мы переговаривались и даже шутили, пока делали заказ.

— А затем повисла мучительная и давящая тишина? Окутала вас плотным одеялом, через которое не были способны прорваться даже твоя харизма и её занудная болтливость?

Поперхнувшись, Драко закашливается и снова тянется к бокалу. Несколько больших глотков не особо спасают ситуацию из-за пузырьков, но всё же он справляется с дыханием и грозно глядит на Панси.

— Спасибо за харизму, но Грейнджер не болтлива и не занудна.

— Только тебе так кажется, дорогой, потому что ты готов слушать её часами. — Драко открывает рот, но Панси строго качает головой. — Даже не спорь. Это очко за мной. Блейз до сих пор не может находиться с ней в одном помещении дольше двадцати минут без этого энергетического напитка, которым она его угощает.

Драко порывается одновременно усмехнуться и неодобрительно поморщиться, но сдерживается и лишь закидывает в рот сочную зелёную виноградину.

— К вопросу о занудстве. Ну и какой процент времени вы говорили о работе?

До них снова доносятся детские крики и шуршание листьев, и какая-то птица заходится особенно мелодичной песней.

— Обижаешь. — У Драко вырывается смех, но он сжимает губы и признаётся: — Мы поспорили, что ни разу не упомянем рабочие дела.

— И проигравший?..

— Должен был рассказать об одной вещи, которая не является общественным достоянием.

Панси хлопает в ладоши и широко улыбается.

— Секреты и тайны? Это уже совсем другое дело!

Он останавливает её взмахом руки.

— Никакой грязи, Панс.

Она показывает ему язык.

— Как будто я могла предположить подобное. Ну и что она тебе рассказала?

Драко вновь укладывается на пледе, закинув руки за голову. Бокал послушно зависает в воздухе неподалёку.

— В детстве она хотела стать путешественницей во времени. Она верила, что это возможно, и регулярно фантазировала, как увидит своими глазами исчезнувшие чудеса света и невиданных животных или пообщается с учёными и деятелями, про которых читала в книгах. Затем на третьем курсе ей в руки попал маховик времени — ты вообще слышала об этом? И хоть она уже знала, что такие далёкие путешествия невозможны, в тайне мечтала это изменить.

Он, сам того не замечая, расплывается в улыбке. Воспоминания о вечере встают перед глазами, захватывают его. Все волнующие моменты, которые он хотел бы навсегда уберечь.

— Маленькая Грейнджер мечтала об Александрийской библиотеке и познании всех тайн мира, — протягивает Панси со смешком, не грубым, но ехидным. — Очаровательно.

Драко прикрывает глаза. Он знает, что она смотрит на него. Но не может в этот момент встретиться с ней взглядом.

Панси почти кричит:

— Мерлин, ты в самом деле считаешь это очаровательным! Ты потерян для общества, Драко Малфой!

— А мне кажется, я наоборот наконец нашёлся.

Панси снова издаёт неразборчивый звук и ложится на плед возле него.

— И что дальше? Рассказал ей, что мечтал стать укротителем драконов?

Драко кивает и неловко поясняет:

— Грейнджер сказала, что один из Уизли работает в драконьем заповеднике в Румынии, и она могла бы меня познакомить.

— Вы двое настолько милые, что это бесит. И пугает.

Он пожимает плечами. Нет никаких причин спорить. Весь вечер действительно был милым. И Грейнджер смотрела на него ласковым взглядом, и приятно улыбалась, и он чувствовал тепло, которого давно не ощущал.

И нет смысла делать вид, что это его не зацепило.

— Ладно, давай, рассказывай ещё. Уверена, вы поведали друг другу больше, чем по одному невинному секрету.

И Драко рассказывает.

Они валяются на пледе, греясь в лучах августовского солнца, и угощаются то сэндвичами, приготовленными эльфами («Я пожалуюсь Грейнджер», «Ты не посмеешь!»), то ягодами (хвостики и косточки сами скрываются обратно в корзине), то печеньем. Тем самым.

Драко делится отдельными историями, которые они обсуждали, и это занимает немало времени — несносная Панси перебивает его через слово. Она задаёт вопросы и явно подозревает, что он не договаривает.

Но разве может он быть полностью честным?

Разве может он описать, как блестели глаза Грейнджер, когда она подтрунивала над ним совсем не так безобидно, как можно было ожидать; как прикусывала губу, сдерживая смех; как обнажалась её шея, когда она наклоняла голову, пока с вниманием слушала его.

Разве может он передать те ощущения в животе и в груди, прямо под рёбрами, которые охватывали его и постепенно нарастали, раскрываясь, словно цветы.

Разве может Драко рассказать Панси, как признался, что жалеет, что не сделал этот раньше — не открылся и не пригласил её. Потратил так много времени. А Грейнджер, конечно, услышала, но ничего не сказала, лишь улыбнулась и накрыла его пальцы своей ладонью.

И он чуть было в самом деле не предложил ей руку, сердце и всего себя от одного лишь вида этой улыбки и теплоты этого жеста.

Он может рассказать ей — но не хочет.

Панси и так вытаскивала из него все детали, но кое-что он желал сберечь для себя.

Когда он заканчивает, Панси молчит долгую минуту.

— Вы хорошо провели вечер, — наконец подводит она итог. — По крайней мере, ты точно.

— Ну, — Драко хитро улыбается. — Могу с уверенностью заявить: Грейнджер тоже.

Встрепенувшись, Панси поворачивается к нему, и тёмные глаза впиваются в его лицо; теперь она не намерена пропустить ни одного намёка.

— Я тебя слушаю.

Драко склоняет голову к плечу и, прищурившись, глядит на неё в ответ.

— После небольшой прогулки, когда я проводил её до точки аппарации, я задал Грейнджер вопрос.

— Всё-таки пр…

— Я спросил, хотела бы она в итоге забыть об этой встрече.

Панси замирает и, кажется, затаивает дыхание.

— И?

— Она сказала нет. Не раздумывая. Со своим этим решительным и, Мерлин, невероятно возбуждающим видом…

— …Вот это уже лишние подробности…

— … А после она поцеловала меня.

Рот Панси остаётся приоткрыт, и глаза расширяются. Она мгновение с изумлением смотрит на него, а затем дважды моргает и заразительно смеётся, закинув голову.

— Ну само собой в итоге она должна была взять всё в свои руки! — Панси прижимает одну ладонь к груди, а второй отмахивается от зависшего в воздухе бокала, который норовит подлететь ближе. — Удивлена, что она не сделала этого раньше.

— Я хотел пошутить так же, но у меня вроде как не было возможности.

— Но вы же не?..

Драко качает головой, честно говоря, с некоторой долей разочарования.

— Нет, Панс, всё в рамках приличия, даже моя мать бы одобрила.

— О, как мы заговорили!

На этот раз они оба смеются и снова чокаются, допивая остатки шампанского. Голову кружит от смеси алкоголя и веселья, и лёгкий ветер треплет волосы и края пледа.

Солнце, клонящееся к закату, освещает всё вокруг последними золотыми лучами. Панси поднимает голову, вглядываясь в листву, где, кажется, мелькнул беличий хвост, и говорит, словно между делом:

— Я пришлю тебе счёт.

— М?

Драко прослеживает её взгляд.

— На подарок.

— Панс, какой подарок?

Теперь он разворачивается к ней лицом и приподнимает брови. Лёгкое замешательство отражается на его лице.

Панси вдруг расплывается в улыбке, привычно хитрой и дерзкой.

— Подарок мне, конечно. За то, что всё организовала. Я жду самых сердечных благодарностей. Возможно, даже от вас обоих.